Переворот

      Слушать Рукию было дурной затеей. Откликаться на ее просьбу о помощи — тоже, но он выслушал и откликнулся. Выглядела она грустной и подавленной, чуть ли не хуже, чем когда была заточена в Башне Раскаяния, смотрела печальным взором почти сквозь него, просила вмешаться.       Мягкий желтый теплый свет ламп магазина Урахары отбрасывал на ее лицо размытые тени, и в эти минуты она как никогда была похожа на призрака — одинокого и заблудшего. Белое кимоно делало ее кожу еще светлее, а приглядевшись можно было и заметить дорожки слез на щеках. Рукия на его памяти не плакала ни разу. Стойкая и сильная, она сжимала губы, почти прокусывая их от напряжения, взгляд ее становился напряженным и холодным, но упрямым. Сейчас взор был отстраненным.       Казалось, что он протягивает руку умирающему. Зангецу шептал, и металлом звенел голос во внутреннем мире, отражаясь от стекол зданий: — Не надо, — занпакто наклонял свою рогатую голову, — она не стоит того. — Но что? — спрашивал он. — Что стоит?       В ответ звенела уже тишина, прямо смотрел на него Зангецу и прятал свой взор Яхве — несвойственный для него жест. Позже он понял, что скрывалось за этим молчанием.       Позже, когда все пошло не по плану. Впрочем, как и обычно. — Занпакто восстали, — объясняла Рукия, — бросили нам вызов, сказали, что ненавидят, некоторые не помнят.       Во внутреннем мире раздался рык, полный неистовства и ненависти, полетели во все стороны острые и прозрачные, что слезы, осколки окон. Ховайто снова махнул мечом, рассекая одно из зданий, смотрел, как оно падает и тонет среди тысячи таких же, а потом поднял взор золотых глаз, полных печали. Падали камни, разбиваясь о водную гладь, незримая луна серебрила небосклон, плыли облака и сверкали в высоте тысячей драгоценных камней звезды, отражаясь в окнах зданий и в тысячах разбитых осколках. — Не иди, — тихо проскрежетал Зангецу. — Не стоит, — сказала часть души отца.       И Ичиго не послушал их. И в этом и была заключена их гордость и ненависть. Ребенок, о котором они заботились, рос добрым. Но порой эта доброта оборачивалась проклятием на их головы.       В мертвых глазах Рукии зажглась искра жизни, яркая, чистая, счастьем осветила ее лицо, и она, чуть улыбнувшись, сказала: — Спасибо, Ичиго.       Мечи молчали.

***

      Медленно, будто песчинка за песчинкой, рейша за рейшей рассыпалась душа. Исчезали темные одежды, растворялись они в темной синеве ночного неба, усыпанного тысячами звезд-душ, силуэт становился прозрачным и кончики локонов, развеваемые несуществующим ветром, также начали тускнеть и бледнеть. Его присутствие исчезало из этого мира, внутреннего мира его сына. Будто его настигла смерть. Так он умирал и сгорал в агонии от банкая Ямамото. Он бросил взгляд на Ховайто.       Тот тоже растворялся: бледнело его присутствие и ярость, что он выплескивал, разрушая здания, больше не могла причинить вреда окружающим его строениям из металла и стекла. Занпакто тоже взглянул на него.       Они были частью души ребенка — их медленно отрывали от этой души.       Будто ржавое тупое лезвие рассекало плоть, так и их выдергивали из внутреннего мира — с силой и ненавистью. Вливали новые чувства, посыпали солью раны и холодный голос лился им в уши, подобно струям ледяной воды, пронзал все существование стрелами. Инстинкты — цель существования.       Их инстинкты были противоположны желаниям Ичиго, и, вопреки защите всех, они скорее бы уничтожили и убили их, подвергающих ребенка опасности. Втягивающую во все ребенка Рукию, друзей, глупых и таких хрупких смертных, которых сильный Ичиго теперь в случае чего кинулся бы защищать, капитанов — потенциальных угроз. Ребенок так был близок к смерти. Они просто хотели защитить. Сына — осколок души Яхве. Короля — Зангецу.       Их присутствие — сила реацу, сотрясающая все вокруг и крошащая землю, появилось в мире мертвых, прибивая к земле всех рядом, кроме Ичиго. Белые одежды и голова, увенчанная рогами, скрытое маской лицо и бледная кожа, черные когти; скрежет металла пронзил окружающий мир, дрогнуло пространство от гнева и давления силы. Попятилась назад Рукия и кинулись врассыпную офицеры, крича о Васто Лорде, который вторгся в Белый Город. Пространство дрогнуло снова и темная, багровая тень реацу появилась в этом мире, ступила на землю впервые за тысячу лет нога Императора, и он оглядел безразличным пронзительным взглядом небольшие строения и существ перед собой.       Желание защитить — их приоритет, усиленный в несколько раз, вспыхнуло, и Ховайто тут же задвинул за спину рыжеволосого подростка, когда сила квинси бросилась к Мурамасе, нанося небольшим белоснежным клинком глубокую рану.       Муромаса вскрикнул, зажал рану, кинул на мечи удивленный взгляд и сам начал меркнуть, исчезая и растворяясь потоком звезд в воздухе. Следующий удар, от силы пустого, пришелся уже на здание за ним. Треснула стена и начала с шумом падать.       Ичиго растеряно оглянулся на них, нахмурился и наконец произнес: — Зангецу?..       Договорить так он и не успел, потому что тень под их ногами стала черной с багровыми отблесками: она билась у их ног, что прилив, и реацу, что вода, накрыла их с головой, унося подальше от Готея.       Опасности — уверенно кивнул про себя осколок души мертвого Императора.       Черные воды сомкнулись над ними, тень снова стала тенью, и Рукия в одиночестве замерла, смотря на место, где раньше стоял ее друг. — Ичиго, — позвала она.       Ответа не было.

***

      Утренний туман стелился по земле, холод окутывал их, пока они шли с Рукией к баракам тринадцатого отряда. Солнце не было видно за тучами, что плотной завесой нависли над ними, не давая увидеть и клочка голубого неба. Сама девушка была грустна, но сосредоточенна, а Ичиго просто оглядывался по сторонам, прислушиваясь к звуками битвы, идущей по всему Белому Городу.       Занпакто восставали против своих шинигами. И не то чтобы Ичиго не думал, что такое невозможно. Просто что-то внутри него билось, казалось что-то противоестественное в этих словах. Они с Зангецу отличались. Их личности были практически противоположны, как ему казалось, и, возможно, цели их существования были разными — он не задавался этим вопросом — но он точно знал, что они были одной душой. Будто процесс диффузии пошел в обратном порядке и были он и Зангецу. Они могли быть разными, но Ичиго и не отрицал, что они похожи. Говоря об «отце» — тот не был занпакто, однако был одним из аспектов силы, которой владел Ичиго. И попади тот под влияние врага…       Ичиго думать не собирался об этом.       Он знал, что Империя тоже была одним из приоритетов его родителя.       Муромаса появился неожиданно. Он принес с собой чувство тревоги, настороженность и гнев мечей, бушующий пламенем внутри. Битва вспыхнула, и от столкнувшихся реацу дрогнул воздух. Сверкнули искры от столкновения мечей, Ичиго нахмурился, золотой отблеск мелькнул в его взгляде, и он атаковал. Кто-то, кто подобрался слишком близко, резко ушел в шунпо, чтобы не попасть под руку, но остался наблюдая. Ичиго некогда было смотреть по сторонам. Однако он все равно старался их не задеть.       Муромаса ухмыльнулся, отклонился, а потом Ичиго замер, скованный по рукам и ногам чем-то незримым. Облака медленно плыли над головой. Серая завеса туч темнела, и первые капли начали разбиваться о землю. Откинула челку в сторону Рукия; настороженная, она не смела подобраться — без своего занпакто она мало что могла сделать, а, сделав шаг, упала, когда что-то невидимое оттолкнуло ее.       А потом воздух дрогнул, стало еще холоднее и иней заструился узорными змеями по земле, воздух стал горьким от яда пустых, наполнившего его, и дыхание перехватило от присутствия, которое пришло в мир мертвых. — Черт, — пробормотал Ичиго.       И перед ним ступили на землю мечи. Они оглянулись, холодно сверкнули багровые глаза, и взгляд отца наконец-то остановился на нем. Ичиго нахмурился — если это должно быть сражение, то они… попали в крайне сложную ситуацию — он прямо встретил пронзительный взгляд, когда на него взглянул и Зангецу, наклоняя рогатую голову чуть в сторону.       Люди давно бежали с криками и предупреждениями о пустом высокого уровня, Рукия отшатнулась в сторону, а Муромаса торжествующе улыбнулся, когда сила квинси кинулась вперед — прямо на занпакто, который и выдернул его в мир мертвых, и рассек его мечом. Ичиго видел, как расширились его глаза, как замахнулся Ховайто, а потом, почувствовав что-то странное, перевел взгляд на пол. — Зангецу! — воскликнул он, когда темные волны накрыли его с головой.       Вода — не вода, море — не море, в котором он утопал, но не тонул. Все вокруг было темным, со звездами-душами — плавающими тут и там; отголоски мыслей и чувств окружили его, и на секунду он почти оглох от этого разрозненного хора голосов. Кажется, будто они пытались докричаться до него, позвать… А потом все стихло. — Куда мы!.. — попытался крикнуть он. Не раздалось в этом пустом темном вакууме ни звука.       Было тихо, воды из реацу несли их куда-то; долго и мерно качались они, и, когда впереди забрезжила тонкая полоска золотого заката мира мертвых, Ичиго уже спал. Занпакто были рядом. И он чувствовал только беспокойство, исходящее от них. Безопасность — твердило все внутри. И Ичиго этому верил. Они были одной душой, которая бы не стала идти против себя.

*

      Лучи солнца били в глаза, и Ичиго недовольно поморщился, перевернулся на другой бок, а потом понял, что что-то не так. Он лежал. На мягком футоне. А под ним был пол — деревянный. Он распахнул глаза и оглядел спальню традиционного японского поместья, посмотрел на окна, на седзи, на лампы — старинные, на картины, висящие на стенах, и на небольшие горшки с цветами магнолий, которые опадали вниз за окно. А там, дальше за ним, был сад камней.       Ичиго потер лоб, огляделся, заприметил стопку чистых, расшитых сложными узорами кимоно, лежащих рядом, и со вздохом принялся переодеваться, снимая свои черные одежды шинигами. Где бы он ни был — думал, что лучше ему не выделяться. Хотя не выделяться — громко сказано. Кимоно, искусно расшитое золотыми нитями, мягкое и тяжелое, в теплых тонах, коричневых и охровых, сидело как влитое. Он посмотрел на себя в зеркало, покачал головой: на него из отражения смотрел молодой господин какого-то клана, а не сам Ичиго. Он, конечно, знал, что является преемником боковой ветви Шиба, но, судя по устройству спальни, — он явно был не в их поместье.       Стоило ему закончить, как мягко постучали, дверь после его тихого «войдите» открылась и ему поклонилась служанка. Она посмотрела в пол и тихо произнесла: — Молодой господин, — она сделала паузу, — ваши братья ожидают вас в столовой. Вас проводить?       Ичиго чуть запоздало кивнул и поспешил за служанкой, которая, закрыв за ним двери, принялась показывать дорогу. С губ невольно сорвался вертевшийся в уме вопрос: — Тебе не угрожали?       Та ошеломленно посмотрела на него, покачала головой и чуть замедлила свой шаг, отвечая: — Нет, молодые господа мне заплатили и за дом, и за работу. Раньше здесь жила семья аристократов, пару месяцев назад они отправились на перерождение, — она вздохнула, — с тех пор было тяжело, а потом появились вы. Господа заплатили золотом и попросили работать, пока они будут тут. Так что я вернулась к исполнению своих обязанностей. — Да, — ошеломленно сказал Ичиго, — спасибо за твой тяжелый труд.       Коридор, длинный, чистый, просторный, тянулся, иногда попадались двери седзи, ведущие во внутренний дворик, иногда они сворачивали в другие коридоры, и Ичиго увидел и чайную, и гостиную, и даже кабинет. Некоторые двери были закрыты, и служанка объяснила, что там и остановились его братья. Занпакто — с тревогой отметил Ичиго.       Они вышли в большую и такую же просторную залу, с резными подсвечниками, стоящими вдоль стен, и низким столиком с разложенными вокруг него тремя подушками. У одной из ваз, у цветов магнолий, разговаривали двое юношей: один с белоснежной кожей, белыми волосами и янтарными глазами — он был одет в темное хаори, расшитое серебряными нитями; а рядом стоял другой, в таких же темных одеждах, но с узорами золотой нитью, — юноша с холодным выражением лица и голубыми, будто озера, глазами. Он рассеяно обрывал лепестки цветов, складывая их обратно в вазу, казалось, он и не был заинтересован в разговоре, который же сам вел. — Ичиго, — поприветствовал его металлический перезвон голоса Зангецу, — ты опаздываешь на завтрак, мы с Тенсой тебя уже заждались. — Доброе утро, — вздохнул Ичиго.

***

      Завтрак проходил мирно. Где-то пели птицы, обсуждали птичьи дела и свежие новости, известные только им, их голоса сливались в умиротворенную мелодию, шелестели листья на деревьях и где-то вдалеке шумели люди. Суета была почти неотличима от суеты современных мегаполисов, но Ичиго был уверен, что их речь, говор людей разнились, и каждый из них был частью своей эпохи. Все эти кусочки складывались в причудливую мозаику, которая и была миром мертвых. Юноша приподнял взгляд, посмотрел на свои мечи и покачал головой: сила пустого и шинигами, сила квинси и вот он Ичиго — тоже мозаика.       Служанка споро расставила блюда, поклонившись торопливо ушла — было видно, что, несмотря на то, что с ней обошлись хорошо, гостей поместья она все же побаивалась и никакой слиток золота исправить это не мог. И пусть вопросы ее и насторожили, но было видно, как она так торопилась поставить тарелку рамена перед Зангецу, что чуть не пролила его — ядовитая реацу, клубившаяся вокруг меча, пусть и сдерживаемая, отпугивала ее и вызывала подсознательную опаску. Это было естественно для простой души, и Ичиго куда больше волновал другой вопрос: откуда вообще взялось золото?       Они неторопливо завтракали, то и дело раздавался тихий стук нефритовых палочек о тарелки — они негласно решили оставить разговор на потом. Ветер, теплый и мягкий, шелестел, золотой свет падал сквозь цветы вишни на обеденную залу, мирно горели подсвечники в уголках помещений, тени серыми и охровыми, что кимоно Ичиго, мазками расцвечивали их, и они тихо, даже по-семейному заканчивали завтрак в этом доме, так будто жили здесь всегда. — Так, — не выдержал все же первым юноша, — когда мы возвращаемся?       Ховайто тоже поднял взгляд и перевел его на силу квинси. Юноша медленно положил палочки рядом с тарелкой кацудона и ответил: — Мы никуда не вернемся, — он поднял твердый взор голубых глаз на сына, — пока шинигами не разберутся со своими проблемами. — По-моему, — заметил Ичиго, — это и наша проблема. — Он чуть махнул рукой, указывая на занпакто: — Вы попали под чужую силу.       Зангецу хохотнул, и перезвон металла разлился по комнате. Он подпер подбородок рукой и лениво начал перемешивать рамен в своей чашке палочками: — Ну не так уж и попали, — он ухмыльнулся, — немного задело.       Ичиго поднял бровь, а дух отца потер переносицу, как и он сам несколькими минутами назад: видно, что разговор ему этот не нравился, как и желание Ичиго вернуться. — Защищать тебя, — Тенса сделал паузу, — наш приоритет. И ты сам еще ребенок! Этот занпакто, — часть души Яхве сделала ударение на последнее слово, — обостряет каждые мелкие обиды и недомолвки между шинигами и его мечом, от искры до пожара, а дальше тлеет только пепелище. Они хотят убить своих шинигами, отомстить им, уничтожить их. Одна часть души убивает другую.       Ховайто перестал перемешивать рамен, и было слышно, как захрустели нефритовые палочки в его сжатом кулаке, а осколки камня посыпались на столешницу. — Я понимаю, — начал Ичиго. — Нет, — зазвенел голос Зангецу, — оставаться там было опасно. И пусть я — иной случай, и твоя защита мой приоритет, но ты не должен быть свидетелем, а тем более участником этого конфликта. Это не наше дело. — Если может быть хоть вероятность, что ты пострадаешь — мы против, — кивнул дух отца. — Они разберутся. — Он невесело улыбнулся.       Ичиго, неубежденный, покачал головой и только собирался поменять свою тарелку и отставить тарелку Зангецу в сторону, как тот лишь покачал головой и продолжил неторопливо перемешивать уже испорченный рамен осколками палочек, дожидаясь, пока все всё же закончат завтрак. — И чем мы будем заниматься? — спросил Ичиго со вздохом.       Он чуть прищурился от солнца, бьющего в глаза, и перевел взгляд на занпакто, взирающих на него. Ховайто все-таки со стуком опустил осколки палочек на столешницу и ответил: — Отдыхать конечно.       И в этот момент раздался тихий стук и в обеденную снова зашла служанка со сладостями и чаем. Пока она разливала чай и расставляла чашки, подросток только вздохнул еще раз, прикрыв глаза.       Мирная тишина. Щебет птиц. Солнце, бьющее в закрытые веки. Может, мечи и были правы, и эту бурю им стоило переждать.       Он надеялся, что с остальными все в порядке. По крайней мере, лучше так… чем его занпакто под чьим-то контролем.

*

— Ему может понадобиться помощь, — Рукия упрямо наклонила голову, — а если он уже мертв! Его реацу нет нигде в Сейрейтее! Что если ему нужна помощь! Пустой вполне мог отправить его в Уэко Мундо… пустофикация… — Капитан, — прервал Рукию Ренджи, обращаясь к Бьякуе, — позвольте нам хотя бы проверить первые районы Руконгая.       Забимару слаженно закивали головами за спиной Ренджи, пока Бьякуя молчаливо взирал на эту картину. Наконец он с тихим вздохом ответил: — Позволяю.       Рукия подняла голову, мягко улыбнулась и с восклицанием: «Спасибо, брат!» — и еще одним поклоном покинула кабинет, следом за ней ушел и Абарай. — Но знаешь, Рукия, — заметил Ренджи, — если его занесло в Уэко… — Туда нам не пройти, — вздохнула девушка. — Поспешим, — кивнул Ренджи.

***

      Ренджи и Рукия осторожно осматривают Руконгай: от улицы к улице движутся они тенями, спрашивают прохожих, которые то отмахиваются, то останавливаются, вежливо кланяются и вперемешку с ответами на вопросы просят «уважаемых господ шинигами присмотреться к этому району, пустых видят все чаще»; они и сами кивают, делают пометки в уме и все дальше и дальше отходят от Сейрейтея.       Восстание занпакто еще не подавлено, но Маюри утверждает, что нашел способ привести все в норму; говорят, что он заперся в лаборатории и снова и снова ломает мечи, восстанавливая их. Ни Рукия ни Ренджи знать не хотят, лишь устало переглядываются, оттаскивая Забимару со света обратно в переулки да прося Соде но Шираюки снова накинуть плащ. Девушка слишком приметная для Руконгая, несмотря на то, что район часто патрулируют шинигами. — С ним все будет в порядке, — уверяет Ренджи, отдергивая Змея, погнавшегося за бабочкой. — Я не уверена, — тревожно отзывается Рукия. — С чего это? — спрашивает лейтенант. — Тебя там не было, — с дрожью поводит плечами Рукия, — пустой, — она замолкает, — похож на Васто Лорда. Как думаешь, Ичиго по силам тягаться с Васто?       Ренджи сам передергивает плечами — пустой пустым, а вот Васто Лорд уже не шутки. Таких в Уэко едва ли десяток наберется, и если Ичиго наткнулся на одно из них… Следовало поспешить. Вечерело, солнце клонилось к закату, а их поиски продолжались. Тени темными мазками ложились на землю, зажигали фонари, люди расходились по питейным заведениям, шумная толпа то и дело высыпала на улицу из очередной таверны, а знакомой реацу так и не было. — Вернемся, — уговаривал Ренджи, — поздно уже.       Рукия устало, но согласно кивнула, и они уже направились к воротам в Серейтей, как над ними мелькнула тень и их обожгло ядовитой холодной реацу. — Пустой, — одним губами произнесла принцесса клана Кучики.

*

      Сначала они осматривают поместье. Медленно переходят из комнаты в комнату, идут друг за другом и оглядываются по сторонам, стоят у картин и пытаются разгадать замысел художника, поворачивая головы и обсуждая, где центр композиции — Ичиго полагает, что дух отца его учит. Рассматривают вазы, длинные, расписанные узорами цветов; иногда им попадаются те, где дамы в тяжелых многослойных одеяниях с веерами беседуют или пьют чай. Ичиго заглядывает в одну из них, но нет, рисунка нет, и ваза пустая. Зато другие, не такие длинные, полны воды и веточек с цветами сливы: Зангецу достает одну из них, долго рассматривает и с неохотой кладет обратно под внимательным взором Тенсы.       Дух отца, они зовут его так, пока период их пребывания вне внутреннего мира не закончится. Возможно, каждый из них подсознательно понимает, что они так или иначе вернутся в Белый Город, а потому соблюдают это негласное соглашение, пока осматривают дом. Они оглядывают тяжелые резные подсвечники, а те, что поменьше, передают из рук в руки. Впервые будто очутившись в другом веке, и Ичиго, и Зангецу с любопытством заглядывают в каждый уголок, меч тихо признается: — Когда ты был меньше, небоскребов не было, — он смотрит на бонсаи, — на маленьких подоконниках таких вот домиков стояли бонсаи и резные скульптуры мифических животных охраняли главные врата. А потом, — он пожимает плечами, — появились небоскребы.       Осмотр дома они заканчивают с растущим волнением и недовольством — кажется, что их маленькое путешествие окончено, но тут служанка с поклоном приглашает их отобедать и ведет уже в сад. Иной сад, нежели тот из камней, что видел Ичиго из своего окна. Этот — цветущий, пахнущий весной, зеленый и такой прекрасный, почти дикий, но одновременно ухоженный, он приводит в замешательство своим великолепием, и они долго обедают, тянут чай, разглядывая и магнолии, и лилии, и ирисы, неведомо как цветущие здесь. Фиолетовые цветы ловят лучи солнца, и роса на лепестках искрится.       Служанка аккуратно срезает цветок, подбирает для него вазу и ставит в комнате Ичиго. Зангецу довольно кивает — его голос тихо звенит, когда он говорит срезать еще цветов, и юноша старательно делает вид, что не слышит этого. Вечером они выбираются на главную торговую улицу первого района. Они недолго гуляют по ней, запускают светящиеся, словно маленькие солнца, фонарики, загадывают желание и покупают немного сладостей. Тенса расплачивается золотом, когда продавец запаковывает с поклоном еще новых кимоно и просит резвого мальчишку слугу доставить все в поместье.       Возвращаются они уже затемно, и в саду горят подсвечники, накрытые тяжелыми резными крышечками: они не гаснут даже от порывов ветра, поэтому «братья» снова едят в саду, мягкий свет отражается от нефритовых чашек, пока они пьют горячий чай, смотря на уносящиеся ввысь фонари. — Смотрите, — внезапно замечает Ичиго, — подсвечники куда-то ведут.       И снова они с Зангецу, один за другим, устремляются вглубь сада, пока не доходят до почти заросшего пруда с карпами. Видно, что его пытались недавно чистить, но еще не закончили, и несколько карпов у самой поверхности плавают в поисках свежего корма. Ичиго невольно улыбается, ярко, радостно, и присаживается у самого края мостика, смотря на рыб. Рядом садится и Ховайто; он чуть хватает Ичиго за рукав, оттаскивая от самого края, и тоже в тишине наблюдает за рыбами. — Надо вернуться завтра, — тихо говорит Ичиго.       И мечи лишь кивают.       Тенса рассказывает легенды, пока они возвращаются домой: он говорит о принцессе Кагуе, о параде тысячи демонов и о Ао-саги-би — демоне с крыльями из огня и солнечного света, яркими, но горячими что тысяча занпакто. Ичиго улыбается, думая о Кеко.       А потом они ложатся спать, каждый в своей комнате, завернувшись в мягкое одеяло, и свечи гаснут. Тишина, кажется, царит в доме, но это не так: где-то готовится ко сну служанка, взбивает одеяла и задувает свечи, запирая засовы на окнах и дверях, мягко поют птицы в саду свои вечерние песни и плещутся карпы. Тихая, но жизнь продолжается ночью, и, мягко ступая по половицам, Ховайто выбирается из поместья — ему не спится.       Он стоит под луной на крыше одного из домов, вдыхает ночной воздух и прислушивается к реацу. Клонит в сторону рогатую голову и срывается в сонидо — бесшумно проносится рядом с сонными дозорными и оказывается уже на одной из скал — здесь он заприметил пустого. Пустой — большая змея, тоже затаился в засаде, он ждет подходящего момента, чтобы напасть, но Зангецу быстрее. Змея падает, оглушенная реацу, и занпакто кивает довольный — вполне неплохо было бы притащить добычу в поместье и заодно немного развеселить Ичиго, отвлечь его от проблем, которые не так уж и важны. Ховайто считает, что шинигами справятся сами — века правления миром мертвых должны были научить их, как справляться с такими сложными ситуациями, и им даже вмешиваться не придется.       А пока стоит отнести змею в сад. Он уже собирается исчезнуть в сонидо, как чувствует две реацу, преследующие его. Невольно он улыбается под маской, бросает змею и возвращается в поместье. Медленно, в белоснежном кимоно, он призраком скользит по улицам уснувшего первого района, как наконец позволяет преследователям догнать себя. Те осторожно выходят прямо перед ним, держа руки на мечах, и занпакто, растягивая слова, спрашивает: — И что же уважаемый лейтенант и принцесса клана забыли за пределами Белого Города? — слова его металлическим скрежетом режут по ушам, и Ренджи с Рукией морщатся. — Где Ичиго? — спрашивает напряженно Рукия.       Ховайто игнорирует ее, чуть подаваясь вперед, ядовитая реацу разливается в воздухе запахом озона, и двое бросаются в атаку. Ленивым движением Ховайто переходит в сонидо и вырубает их точными ударами по затылку. Пустой снимает маску и задумчиво оглядывает двух шинигами — черные одежды сливаются с ночными тенями переулков, и кажется, что минуту назад никакой драки здесь и не было.       Зангецу вздыхает, собираясь возвращаться обратно в поместье, как в голову ему приходит одна мысль. Пустой широко ухмыляется, связывая подсмотренным когда-то заклинанием богов смерти, и снова исчезает в сонидо.       В конце концов, эти двое всяко лучше той змеи.

***

      Завтрак еще не начался, а в поместье уже была суета. Покачав головой, служанка еще раз поправила блюда на столе, принявшись ждать новых хозяев и мысленно прикидывая, в каком порядке стоит заняться сегодняшней уборкой. Вчера братья, осмотрев поместье и покормив карпов, явно решили сделать вид, что не заметили — или же правда ввиду того, что лишь недавно умерли, не обратили внимание на нынешнее, потрепанное состояние некоторых комнат поместья. Поспешив на кухню, она заметила, что господа столпились у кладовки и самый, видимо, младший и оберегаемый старшими братьями господин грозно выговаривал что-то своему близнецу, когда тот довольно улыбался. Служанка про себя пожала плечами и ускорила шаг.

*

      Утро у Ичиго началось с лучей солнца, снова бьющих в глаза из окна. Подсвечники уже были погашены, новая одежда разложена рядом, только вот, похоже, терпения у занпакто дождаться в столовой его не хватило, и он уселся у окна, любуясь садом камней и лениво наблюдая за птицами. На секунду Ичиго даже показалось, что вот-вот и пустой начнет гоняться за ними, но тот лишь резко повернул голову, и даже без широкой улыбки стало понятно, что что-то не так — глаза занпакто буквально горели золотом, а еще любопытством и предвкушением, а еще через секунду напрягшийся Ичиго почувствовал реацу… — У нас гости! — перезвоном раздался голос занпакто.       Ичиго громко выругался и принялся быстро собираться. — Ты притащил их из самого Готея? — спросил Ичиго, торопясь по коридорам поместья, едва успев накинуть тяжелое, расшитое золотыми нитями кимоно.       Реацу Ренджи и Рукии шла прямо из кладовки. Ичиго, грозно глянув на Ховайто, чуть потянул одну дверцу на себя и, увидев знакомую прическу, тут же захлопнул ее вновь. Зангецу довольно улыбнулся и не торопясь ответил: — Они сами притащились! — И нужно было запирать их здесь? — Не фарфоровые, не рассыпятся, — огрызнулся пустой и добавил: — Нечего было шпионить, а так хоть какое-то развлечение, — железом звенел его голос.       Ичиго снова приоткрыл дверцу и столкнулся прямо со взглядом Ренджи, который удивленно смотрел на него, оглядывая и тяжелые одеяния, и небольшую нефритовую подвеску, висящую на поясе кимоно. Летейтенант моргнул и спросил: — Ичиго?       Юноша кивнул, устало спрятав лицо в ладонях, когда Зангецу, довольно оскалившись, положил ему руки на плечи и осторожно повел в сторону столовой по коридору, провозгласив: — Пора завтракать!       Дверь в кладовку так и осталась приоткрытой, Тенса, пройдя мимо, решил ее проигнорировать, устало зевнув, а служанка, принявшись протирать пыль, заглянув и увидев одеяния шинигами, аккуратно прикрыла ее, решив не лезть в дела молодых господ.

*

      Ичиго вернулся через минуту, выглядел он ошеломленным их присутствием и удивленным, будто все происходящее было сном. На секунду Ренджи даже признал, что образ «молодого наследника клана» весьма подходит юноше, и не знай он Ичиго, то и правда решил бы, что перед ним кто-то из Пяти Великих. Распахнув двери, Куросаки уставился прямо на гостей, смотря на них широко раскрытыми глазами, а потом резко развернулся, нахмурился и уставился на пустого, который, самодовольно сложив руки на груди, перезвоном произнес: — Сюрприз! — А потом он резко сменил тему, снова пытаясь ухватить Ичиго за рукав и потащить того в столовую: — Так что там с завтраком?..       Рукия плотно сжала губы, заметив, что маски на пустом не было и выглядел он что сам Ичиго, за исключением того, что волосы его были ослепительно белыми, длинными, а глаза золотыми с черными белками. Ни следа маски, да и голос разительно отличался от того жуткого скрежета, что слышали они. «Васто лорд или же нет?» — пронеслась у нее мысль. Ходили легенды, что Васто Лорды были невероятно похожи на людей: облик за столетия менялся и душа вследствие пустофикации навсегда теряла вид, бывший у нее при жизни. Но этот пустой был похож на Ичиго, что было невозможно, так как сам подросток еще был жив. Способность менять облик? Она внимательно присмотрелась, пытаясь найти хоть что-то, что отличало бы их друг от друга, но стоявшие напротив друг друга были похожи как близнецы. — Сними заклятие, — процедил юноша.       Пустой также нахмурился, и Ренджи даже на секунду показалось, что тот обиделся: голова его чуть была наклонена в сторону, а глаза сощурены; на миг могло почудиться, будто это всего лишь спор братьев. Ичиго в ответ на сие действие поднял бровь, на него упрямо уставились в ответ. — Зангецу, — с нажимом повторил Ичиго.       Абарай поперхнулся, а Рукия неверяще посмотрела на существо с белоснежной кожей и одними губами шокировано произнесла: «Зангецу?» Меч сдаваясь вздохнул и щелкнул пальцами: сковывающее заклятие тут же спало, и шинигами, чуть покачиваясь, поднялись, отряхивая одежду, пока Куросаки и его меч тихо спорили о чем-то. — Где мы? — тихо спросила у Ренджи Рукия, оглядывая коридор поместья. — Точно где-то в первом районе, — откликнулся ее друг детства, и сам осматриваясь вокруг. — Долго вы еще? — раздался безэмоциональный голос позади них.       Друзья детства резко обернулись, совсем не заметив реацу, не услышав даже шагов по старым половицам — и это учитывая, что гость носил гэта. Темноволосый юноша был также одет в тяжелое кимоно охровых оттенков, расшитое золотыми нитями, он чуть нахмурился, и Рукия отметила, что хмурится он точно, как и Зангецу с Ичиго. — Это у нас… — неторопливо произнес он, оглядывая их холодным взглядом голубых глаз. — Гости! — довольно прозвенел Зангецу. — Идемте уже завтракать, — развернувшись, обронил незнакомец.       Он также бесшумно продолжил свой путь обратно, откуда пришел, а прошедшая и закрывшая минуту назад дверь в кладовую женщина появилась снова, она вежливо поклонилась и заметила: — Молодые господа, завтрак остывает. — Идем, — устало обронил Ичиго. — Тенса, — позвал он незнакомца, — подожди нас.       И юноша ускорил шаг, чтобы нагнать темноволосого, следом за ними быстро исчез в сонидо и тут же появился рядом Зангецу, и Рукии с Ренджи только и оставалось, что поторопиться за ними.

***

      Все это происходило в то далекое время, когда просвещённый правитель в короткий период своего царствования решил изменить страну реформами продуманными, но бывшими каплей в море хаоса, господствующего в эпохе Тюсэй. Две ветви императорского рода боролись за власть, так же как и столичные аристократы, не знавшие, чью позицию лучше занять, а сегуны и самураи были опутаны паутиной коррупции.       В это далекое время одна семья — муж и жена, умирали, как и было завещано — в один день. Их жизненный путь был длинным, полным трудностей, но также иногда его освещало солнце, озаряя их счастьем. Они так и не решили, кого выбрать своим наследником, а потому семья их доподлинно отображала ту борьбу за власть и богатство, что и происходила сейчас в стране. Все дети были любимы ими, а потому выбор преемника был труден, разум их застилали чувства, и все их нажитое состояние стало камнем преткновения в доме. Пара держалась за руки, делая последние вздохи, из глаз их текли слезы, они улыбались друг другу, а в соседних покоях их сыновья и внуки спорили о том, кто же будет владеть всем тем огромным богатством, которое оставляли умирающие.       Несмотря на разлад в семье, пару похоронили согласно всем церемониям, с должными почестями и урны с прахом были доставлены в семейный склеп, где была произнесена молитва у семейной могилы. А после внуки и дети снова взялись спорить о том, кто же будет главой семьи. Пара же, возродившись в мире мертвых рука об руку, шла от района к району Руконгая, но нигде не могла найти приюта — везде они чувствовали себя пришлыми, солнце над их головами нещадно палило, а улыбки хозяев домов, где они останавливались, казались чужими и ненастоящими; всюду чувствовали они себя обузой и не могли найти угла своего.       Так добравшись до первого района, скопив немного средств, они решили построить свой собственный дом. Пригласили мастеров резьбы по дереву, строителей, да потратили все сбережения до копейки с теми деньгами, которые были с ними при захоронении. Дом строили долго, но тщательно и трепетно. После того, как все было закончено, они возвели рядом с поместьем и небольшую молельню.       Пара жила счастливо, привечала путников да монахов, угощала рисом и богов смерти, любила дом да следила за ним. Небольшое поместье было трепетно оберегаемо, ухоженно, магнолии цвели в небольших горшках на подоконниках да начинала цвести вишня, недавно посаженная, удобренная и щедро политая. Ни бонсаев, которые появились позже, ни дорогих нефритовых ваз еще не было, вместо резных подсвечников стояли обычные, а сад был и вовсе запущен. Но дом уже был прекрасен в своем уюте и гостеприимстве.       Когда пара отправилась на перерождение, дом, столь лелеемый, да небольшой храм, воздвигнутый рядом, переполнились верой людей, и вскоре в уже пустом поместье появился дух очага, присматривающий и ухаживающий за садом и домом, расставляющий свечи и зажигающий их темными ночами, когда луна так и не всходила над угольно-черным небосклоном.       Сквозь века служанка, одетая в юкату шафранового оттенка, тихо шла по дощатому полу и встречала новых хозяев, которых было не счесть: такие же пары, что и воздвигли усадьбу, полные любви друг к другу и доброты к остальным; господа капризные, которые критиковали и ее работу, и гостей, посещающих поместье, но при том приносившие в дом столько же богатств, сколько и критики; господа недовольные, жадные, питающиеся одним рисом и экономные, избалованные — их дети, и даже негостеприимные и желающие возвести новую, богатую усадьбу. Она молча встречала всех, кормила их и ждала, когда же их место займут другие.       Все они отправлялись на перерождение и всему их существованию служанка была свидетелем. Молча прятала она золото, даримое щедрыми господами, складывала его и копила для содержания дома — на темные и холодные дни, когда новых владельцев поместье еще не находило; следила за запасами риса и муки, свечей, и, конечно, аккуратно складывала сервизы на полки, поддерживала дом в чистоте и порядке до появления у него новых господ.       Эти господа были странными, и не менее странными были и их гости. Чувствовалась и атмосфера доброты, окутывающая самого младшего господина — с любопытством рыжеволосый юноша взирал на картины и вазы, искренне радовался карпам в пруду и хвалил ее блюда, — и опасность, исходившая от среднего. Несмотря на отчужденность, старший господин искренне заботился о младших братьях своих. Но чувствовала она, что эти господа добры к ней, пока и она добра к ним, а потому к внезапным вопросам гостей поместья она была готова.       Гости, к слову все — высокопоставленные шинигами, явно оказались гостями нежданными и даже, она сказала бы, пленниками собственной воли. Явно они опасались старшего близнеца и покинуть дом могли, но терзались сомнениями и муками переживаний о благополучии друга, а потому и оставались.       С первого взгляда были они его товарищами, но приглядевшись можно было заметить, как ограждали старшие родственники младшего от общения с ними. Дурная компания — пришло ей на ум и так же быстро исчезло. Дело это было — не ее. — Госпожа шинигами хочет еще чаю? — спросила она.       Служанка вежливо поклонилась гостям, зашедшим на кухню поместья. Рукия и Ренджи лишь покачали головами, оглядываясь: повсюду висели пучки засушенных трав, различные керамические чайнички стояли на полках вместе с пиалами и чашками, где-то горел подсвечник да кипел тяжелый чугунный чайник. Рукия, на мгновение засмотревшись, откашлялась, стряхивая оцепенение, и спросила: — Как вы здесь поживаете? — в голосе ее любопытство смешалось с тревогой. — Хорошо, госпожа шинигами, — степенно ответила женщина, — молодые господа щедро заплатили мне, а потому быт наш размерен и спокоен.       Боги смерти переглянулись, на лице мужчины явно появилось недоверие, но речь снова полилась из уст принцессы клана. — А чем тебе заплатили молодые господа? — Рукия приподняла бровь, оглядывая кухню и полные кадушки, закрытые деревянными крышками.       Она не помнила, чтобы у Ичиго были деньги, а уже тем более откуда они могли оказаться у его занпакто? В мир мертвых он приходил из мира живых, и валюта по обе стороны грани отличалась, что день и ночь. Медные моны и бумажные йены, золотые монеты и железные. Служанка, лишь приподняв на нее спокойный взор темно-карих глаз, ответила: — Молодые господа заплатили мне два кобана .       Рукия поперхнулась, неверяще посмотрела на женщину, опустившую взор в пол, а Ренджи лишь присвистнул, повнимательнее оглядев служанку, а потом и приглядевшись к быту — к чистым полам, к порядку и к котелкам, кипевшим на печи. А кадушки и вовсе были полны риса и муки, и поместье явно процветало, сад был ухожен, а пруд чист. Он полюбопытствовал: — Фальшивками?       Служанка лишь покачала головой и спокойно ответила: — Чеканным чистым золотом, без примесей.       Рукия чуть подошла поближе и спросила, явно пытаясь разглядеть сомнение или беспокойство на лице прислуги: — А как появились здесь молодые господа?       Но та лишь молчала, ни единая эмоция не тронула ее взор, и Рукия решила заверить ее, заявив, смотря на ее нежелание отвечать: — Я госпожа клана Кучики, ты очень поможешь нам, ответив. — Она чуть помолчала. — Ты ни коим образом не окажешь вреда, а лишь поможешь. Ичиго — мой друг.       Но женщина так и продолжила молчать, смотря в деревянный, вычищенный до блеска пол. Ренджи лишь рассмеялся: — Она назвала тебе цену своей службы. — Что? — в замешательстве спросила Рукия. — Если ты заплатишь ей больше, чем заплатили «молодые господа», то она тебе все расскажет. — Что за несуразность! — Рукия подняла взгляд на друга детства, и ей вдруг нестерпимо захотелось топнуть ногой. — Разве верность продается? — Это Руконгай, — Абарай пожал плечами, — а за золото любой заговорит. Правда не знал я, что в первом районе золото — обычное дело.       И они замолкли, ожидая решения женщины. — Медью, — внезапно отозвалась служанка, поднимая глаза, — везде платят медью, но щедрость молодых господ не знает границ. — С принципами, — вздохнул Ренджи. — Так значит, два кобана и медь? — Он взглянул выжидающе на Рукию.       Та выглядела смущенной, но чуть кивнула, говоря, что такая сумма хоть и большая, но не проблема для молодой госпожи клана Кучики. — Три кобана, — заметила служанка. — Но, — забеспокоилась Рукия, — у меня нет с собой таких денег, а в поместье мне пока не попасть, я заплачу тебе позже, — уверила она.       Шагов слышно не было, но служанка внезапно поклонилась, а позади них раздался жуткий металлический скрежет, режущий слух. — Кому заплатишь? — Мне, молодой господин, — тут же ответила служанка.