Сделка

      За окном вовсю разгорался день, причём, вопреки погодным устоям последнего времени, не жаркий. Казалось, что небо вот-вот натянет на себя покрывало туч и оросит землю дождëм, но этого так и не происходило, и пока что Блэклайт обходился освежающим ветром, да приятными бодрящими ночами.       Погода никогда не притягивала Вирили в роли стези для изучения, однако обстоятельства нынешней жизни всё же вынудили задуматься о причинах и следствиях игр природы. Не желая подолгу выискивать информацию в книгах, она прибегла к более простому (хоть и менее приятному для себя) методу — спросила подробности на стороне. В середине нынешней недели состоялась запланированная встреча с очередной группой мастеров-мебельщиков, прибывших по недавно сделанной ею заявке. Руководящий ремесленниками бригадир безо всяких затруднений рассказал, что климат столицы к началу осени начинает уступать холодам, а зимой даже может впустить в город немного снега. Если верить его словам, происходило это по причине близкого соседства Велотийских гор и лежащего за ними Скайрима. К слову, делясь этими знаниями, бригадир также успел упомянуть, что подобные изменения погоды считались для Морровинда удивительными — мол, холода стали пробиваться сквозь горы только после катастроф и бед, насланных Красной Горой несколько лет назад.       Зима. Вирили осознала и приняла тот факт, что никогда в своей жизни не видела подобного явления. Искусственную, вызванную мощными чарами в каком-нибудь ритуальном зале Телванни — да, а вот естественную ни разу. Похоже, что этому предстояло измениться. Если своë место и роль имели простейшие подсчëты, то именно к холодам конца осени и начала зимы сделка с Арнэлием должна была вступить в завершающую стадию.       На протяжении всего минувшего времени, ребëнок Вирили нисколько не беспокоил, а вот теперь — после случившегося недавно в особняке Кассиана и последующей ночью — она, признаться, даже не знала, как ей стоит себя вести. Она… оказалась… в Обливионе! Физически! Ища связи с тëмным миром в прошлый раз, Вирили добилась своего изгнания из Дома Телванни, не достигнув при этом никаких результатов. Кроме незапланированного привлечения внимания Арнэлия, разумеется. Как бы то ни было в прошлом, инициатором минувшего путешествия в Мëртвые Земли оказалось именно дитя — плод внутри неë, который, с точки зрения здравой логики, ещё не был способен ни на что самостоятельное, в том числе полноценное мышление. И тем не менее ребенок сделал то, чего не смогла добиться она, пусть и условия связи с Обливионом у него стояли совершенно иные.       Наказы Арнэлия не выходили из головы, как и каждая секунда тогда пережитого, начиная с внезапного столкновения с тем дреморой-стражем, первым обнаружившим присутствие Вирили в замке, и, заканчивая многочисленными разъяснениями, коих прежде от валкиназа доводилось слышать крайне мало. Удивлениям и причинам для них не находилось конца: смертные прислужницы подле Арнэлия, откровения последнего про ребëнка и удивительную связь между ними, неожиданно щедрый дар в виде таинства целительной магии, не говоря уже об истинном облике владений дреморы, которые Вирили никак не ожидала увидеть такими, какими они перед ней предстали. Закрепившееся за планом Обливиона название «Мëртвые Земли» говорило само за себя, складывая вполне ожидаемое впечатление, что в них нет ничего, кроме гибели и разрухи, но Арнэлий, похоже, стремился к облагораживанию собственных владений. И слуг своих, несомненно, вëл к этой же цели. Вирили всë больше и больше поражалась тому факту, что их скреплëнная с лордом-дреморой словом и ложем связь куда необычнее, чем она прежде представляла. Арнэлий будто всеми силами стремился отличаться от других себе подобных слуг Мерунеса Дагона. Или же от того их образа, который для порождений Обливиона воображали себе смертные.       Было крайне сложно сосредоточиться, чтобы сложить все мысли, открытия и решения в целесообразную картину. Оттого менялось настроение и накатывала какая-то тошная и раздражающая во всех смыслах тоска. Вирили неожиданно поняла, что уже битый час бродит взад-вперёд по гостиной — бесцельно и с тревогой на душе. Глупо, проще говоря. Твëрдо решив прекратить, она остановилась у окна и по-новой изучила погоду на улице. Солнца не было, редкие деревья и грубые кусты пробочника на главной аллее покачивались под порывами лëгкого ветра. Из числа жителей никого видно не было. Вероятно, большая часть местных посвящала себя какому-либо ежедневному труду. В определëнном смысле Вирили им даже завидовала — у них хотя бы имелись заботы, а вот в еë жизнь, кажется, грозилась вернуться прежняя однотонность. Единственная предпринятая попытка приблизиться к действительно интересной теме обернулась неприятными последствиями. Как бы то ни было, недавно оглашëнными укорами Арнэлия Вирили не собиралась долго мучаться и уж тем более считать себя из-за них оправданно виноватой. Откуда ей было знать, что дитя так необычно отреагирует на коллекцию Кассиана? Если бы этот Дагонов чëрт не скупился на простые и честные объяснения с самого начала, то ей бы и не приходилось действовать вслепую и, следовательно, допускать ошибки, за которые потом приходилось выслушивать длительные и пылкие поучения.       Четыре стены и нескончаемые рассуждения о дреморе начали давить на разум. Быстро взвесив силу внезапно возникшего желания свободы, Вирили вновь изучила пустующую улицу за окном. Никого. Быть может, так даже лучше? Можно побыть наедине, но на свежем воздухе.       Одной из новоявленных во временном жилище вещей был большой, выполненный в современном стиле (если верить заверениям мастеров) шкаф — его как раз доставили по последнему заказу те самые приходившие недавно мебельщики. Вирили и подумать не могла, что ей когда-либо понадобится столько мебели, но надо было что-то делать с грудой хаотично накупленных вещей. Признаться, с получением доступа к практически безграничным финансам Кассиана, она несколько увлеклась, потеряла голову, став не похожей на прежнюю себя и вдруг признав прежде незнакомую потребность в полноценной одежде, а не в простых мантиях, коими привыкла пользоваться. Может, дело опять было в Арнэлие? Неспроста же он нарядил еë в то роскошное платье, когда они только познакомились. Хотел подчеркнуть таким образом собственные предпочтения? Что ж, даже если так, то это, похоже, передалось и Вирили, причём, чем-то плохим или недостойным приобретëнная тяга совершенно не казалась.       Шкаф расположили прямо здесь, в гостиной, где Вирили проводила почти всë время за исключением сна или иных мелочей жизни. И это решение, кажется, оказалось удачным — не приходилось далеко ходить и уж тем более, лишний раз подниматься по лестнице. Распахнув обе створы, девушка с неким потаëнным чувством личного восторга изучила имеющийся в распоряжении гардероб. Расцветки, пошив и манер нарядов были весьма разнообразны: от популярных в кругах Великих Домов одеяний родной земли и до последней моды Сиродила или ещё более далëкого Хай-Рока. Вирили уже не раз поразилась собственному малодушию, но она не устояла даже перед плотной нордской накидкой, отороченной медвежьем мехом и украшенной миниатюрным, похожими на бисер вставками из бивневой кости хоркера. А ведь прежде ей казалось, что норды Скайрима ничего не понимают и не могут понимать в красоте и эстетике одежды. Что ж, видимо, и здесь ей довелось ошибиться. Низко было такое признавать, но не слишком ли часто она оказывалась неправа в суждениях и взглядах? Может, придирки Арнэлия не были настолько беспочвенны, как Вирили пыталась себя убеждать?       В любом случае, так повлиявшая на еë мнение о северном народе накидка для нынешнего времени была слишком тëплой. Вот к напророченным в грядущие месяцы холодам она подошла бы. Напоминая себе об этом, Вирили переключилась на более соответствующие действующей погоде варианты. Долго думать не пришлось, да и особого желания к этому не было. Выбрав уже ношенное прежде простое платье золотисто-песочного цвета со скупым украшением в виде волнистой вышивки, она неспешно облачилась, вынужденно отметив про себя, что наряд стал стеснять талию. Что ж, этого стоило ожидать.       Уместив ступни в уличных сандалиях, Вирили уже было хотела двигаться к двери, когда взгляд вдруг зацепился за что-то ещё висящее в шкафу. Ощущение было странным. Сперва она будто не поняла, что это могло быть, но, посмотрев, сразу узнала. В самом углу — максимально близко к стене — эбонитово-угольным пятном темнело то самое, недавно вспомненное платье, оставшееся при ней после ухода Арнэлия. Приглядевшись, можно было различить промеж складок тончайшей ткани переливы алого сияния, отбрасываемые, несомненно, красным камнем, вшитым в прилагающийся к одеянию корсет.       Ëкнуло то ли в груди, то ли ниже — под сердцем, где таилась ещё не готовая для этого мира жизнь. Стерпев осадок странного трепета, Вирили решительно приблизилась, откинула от чëрного платья два соседствующих и внимательно рассмотрела привлëкшее еë сияние, отбрасывающее красноватые тени на прочую одежду и стенки шкафа. Всё-таки не зря этот камень показался ей странным с самого начала. Зачарованный? Если да, то какими силами? Могло ли это быть что-то опасное? После случившегося среди экспонатов Кассиана, Вирили уже не знала каким предметам из мира даэдра можно доверять, а каких стоит избегать.       Сомневаясь, но всё же жарко желая заполучить ответ, она медленно протянула руку и прикоснулась ею к камню. Сперва осторожно — одними только пальцами, потом увереннее — уместив поверх него всю ладонь. Таинственный рубин был тëплым на ощупь, сперва никак не реагировал, а через секунду отразил на коже Вирили лëгкий всполох света. Руку словно защекотало изнутри. Переживая необычное ощущение, девушка с некоторым замедлением мысли заметила, что вторая еë рука легла, будто самопроизвольно, потянулась к животу. Осознав эту тягу, Вирили не стала себя останавливать.       — Чувствуешь? — следуя сложившейся за полгода привычке, спросила она.       Дитя отозвалось очередным толчком, но спокойным и едва чувствуемым. Знать наверняка Вирили не могла, но ей почему-то казалось, что это вполне могло сойти за согласие. А стоило ли вообще сомневаться? Арнэлий ведь сам говорил про закрепившуюся между ними тремя связь. Но если признать этот факт ещё было просто, то вот поверить в кое-что другое становилось задачей во стократ менее лëгкой. Даже простое осмысление, без глубинного понимания казалось недостижимым. Валкиназ ясно дал понять, что уже сейчас общается с ним — нерождëнным, не пришедшим в мир. Арнэлий даже заранее узнал, что она — Вирили — носит сына, а не дочь. Такие откровения искренне поражали. Какие же ещё таинства подвластны этому демону? Что ещё он скрыл, несмотря на недавнюю открытость?       Вирили не поняла отчего именно, но ей захотелось улыбнуться. Возможно, из-за возникшей тяге к познанию, которой она была лишена с самого изгнания. Воистину, Арнэлий был загадкой, а ей теперь страсть как хотелось еë разгадать. Опустив взгляд на прикрытое золотистой тканью чрево, она на секунду замерла, вслушиваясь в собственное сердцебиение и отвечающее ему эхо другого.       — Каким ты родишься? Может, ты дашь ответы о своём отце?       Разумеется, вслух ей никто не ответил. Что ж, похоже, что секреты непонятного контакта Арнэлия с сыном просто так — через связь дитя и матери — не передавались. Очень жаль. Вне всяких сомнений, изучить этот вопрос на настолько личном уровне было бы потрясающей возможностью.       Доносящийся с набережной ветерок подействовал расслабляюще. Вирили буквально ощутила желание выгнать прочь из головы все мысли, даже самые последние об Арнэлие. Сейчас ей хотелось просто побыть в покое. Наедине, конечно, не совсем получится, учитывая незримое присутствие сына, но хоть бы и так — уже неплохо.       Небольшое число прохожих ей всё-таки попалось, но были они достаточно далеко и в личное пространство не лезли: ковыляющий, опирающий свой возраст на изогнутую клюку старец, пара промчавшихся по смежной улице и приглушëнно смеющихся мальчишек, какая-то идущая вдалеке девичья фигурка, несущая в руках что-то походящее на корзину.       Вирили прошла вдоль уличных клумб, рассматривая лëгшие на землю узоры теней от кустов и деревьев, затем свернула вправо и остановилась у каменного ограждения, разделяющего дорогу и канал реки. Вода отдавала лëгким душком порта — преимущественно рыбой, но на это вполне получалось не обращать внимания. Один раз Вирили даже живую рыбу умудрилась заметить — та сверкнула блеском чешуи, подобравшись близко к поверхности воды. Видимо, здесь — так далеко на северо-западе страны — последствия Красного Года были слабее, а ведь Вирили было досконально известно, что бóльшая часть морского пространства вокруг Вварденфелла (даже за пределами Внутреннего Моря) оказалась отравлена пеплом и перестала делиться своими дарами с моряками и рыбаками. Неудивительно, что новой столицей страны стал именно Блэклайт. Располагаясь дальше всех к западу от Красной Горы и прочих вулканов на побережье, город, несомненно, стал для всего народа данмеров истинным знаменьем надежды и шанса на возрождение.       Зажмурившись, Вирили позволила ветерку немного освежить лицо и всколыхнуть беспорядком распущенные волосы. Странно, но ей почему-то не хотелось сейчас сказать, что Блэклайт слишком груб и слишком тесен по сравнению с родной Садрит Морой, где все постройки без исключения являлись выращенными при помощи секретной магической техники грибами. Большие внутренние объёмы этих легендарных «башен Телванни» умещали в себе столько душ, что хватило бы на целый городской квартал. Магистры, мастера, маги рангом поменьше, посвящённые, вольная прислуга и, конечно же, рабы — место находилось всем, и ещё оставалось пространство для залов совещаний, архивов, личных покоев и прочего. Территории же вокруг башен часто занимали рисовые поля или, в самом крайнем случае, какие-нибудь дополнительные постройки, вроде складов.       Что ж, оказывается, даже за каменными городскими стенами вполне можно чувствовать себя свободной или получать удовольствие от простой жизни. Конечно, так любимых прежде прогулок по островным берегам Вирили сильно не хватало, но ведь и сейчас ей было более чем хорошо. Существование частью Дома Телванни теперь казалось таким далëким, хотя не прошло ещё и года с напитанного позором и презрением изгнания. Всё так изменилось. Признаться, слишком быстро, однако Вирили явственно чувствовала в себе меньше следов неприязни, нежели ранее. Теперь не мир, в котором она оказалась, лишившись дома, выглядел серым и грязным, а то, как она сама к этому миру относилась в тот период. Особенно на фоне недавнего прошлого выделялась возникшая тогда предрасположенность к выпивке, причём, абсолютно к любой - какую в питейных подавали, такая и шла в ход. Как же всё-таки быстро ей довелось упасть настолько низко.       Разумеется, забывать о собственном достоинстве и мнении Вирили не собиралась, но теперь хотя бы могла признать, что обвинения и придирки Арнэлия в еë адрес были более чем уместными. Если бы сам дремора порой не вëл себя, как дерзкий н’вах (и не был бы демоном из другого мира, естественно), то нахождение рядом с ним вполне укладывалось бы под определения «приятное» или «достойное уважения». В нём ощущалась глубинная мудрость, а воздух от одного его присутствия словно напитывался некой аурой, не позволяющей сомневаться в могуществе еë обладателя.       Только банальная гордость не позволяла Вирили смиренно внимать всему, что валкиназ до неë доносил. Резон заключался в том, что любая еë попытка показать собственные силу и знания оборачивалась унизительным провалом, приправленным поучениями и высокомерными оскорблениями. Будь источником таковых кто-нибудь другой — например, кто-то вроде мастеров Телванни, у которых Вирили обучалась в юности — и гордость бы отступала под давлением уважения к уже прошедшему и набравшемуся заслуженного опыта уму. Но Арнэлий был дреморой — порождением тёмного Обливиона. Кто в здравом уме будет признавать, что чужак может лучше разбираться в тонкостях мира, к которому принадлежишь ты сам? И это не говоря ещё о том, что создания тёмных царств зарекомендовали себя, как далеко не самые радушные собеседники. Вирили помнила это и потому, подчиняясь не только личной гордости, но и здравому смыслу, не желала признавать просвещённость демона. А зря… Под видом постоянных унижений Арнэлий маскировал богатые знания и не упускал возможности изложить их ей — Вирили. Именно ей — избранной им для столь деликатного дела, никому другому. Опуская детали того, что дремора не раскрывал своих планов, в остальном он оставался по отношению к ней учтив и благонамерен. Проще говоря, уважал её роль матери своего будущего сына.       Наверное, она действительно выглядела неблагодарной, когда самозабвенно артачилась, пытаясь что-либо доказать и себе, и валкиназу. А ведь он заметно расстарался ради неë, и начал показывать это ещё тогда, в ту ночь в таверне «Кружка пепла». Правда, перед этим устроил ей болезненную встречу со столом и успел несколько раз грубо оскорбить за одну только «смертную» суть. В общем, если глубоко задумываться, то они друг друга стоили. Каждый был по-своему горд, но если за Арнэлием стояли вековая мудрость и твëрдая целеустремлённость, то Вирили могла похвалиться только амбициозностью, да и то, иначе не выразиться, на все сто процентов просратой в никуда.       Вирили опëрлась локтями о выступ заграждения и поглядела вниз, где в полутора ярдах от неë плескалась вода. Ветер ненадолго стих, благодаря чему на темноватой глади канала появилось более-менее чëткое отражение. Девушка блуждала глазами по собственному лицу, по распущенным тëмным волосам и наполовину раскрытому воротнику платья.       — Мне просто повезло, да? — спросила Вирили, говоря не то с сыном, не то с самой собой. — Я устроила тот погром в Садрит Море, и могла погибнуть, если бы Арнэлий не оказался рядом. Я подходила под его планы и поэтому сейчас жива. Я, — последняя мысль казалась прямо-таки чуждой для привычного уклада мыслей, — потеряла бы себя, если бы не он.       «Я дал тебе нормальную жизнь, какой ты сама себя лишила», — так валкиназ собственнолично сказал ей недавно. И правда. Какой смысл отрицать очевидное? Кем бы она была, не приди к ней Арнэлий? В лучшем случае, её ждала роль продажной головорезки, которая бы так и скиталась от ворот одного города к другим, выискивая грязную или хотя бы полугрязную работу. А ведь уже на своём первом поручении в такой роли Вирили едва не рассталась с жизнью. Да, дело обошлось обычной шишкой на голове, но ведь могло бы случиться что-нибудь похуже. В конце концов, полноценным боевым магом она не была, ибо всегда специализировалась на более тонких познаниях магии.       Дорога же худшего исхода судьбы предлагала совсем короткий путь до могилы — на дно бутылки. Могло ли быть иначе? Если честно, Вирили была тогда настолько погружена в собственные позор, разочарование и самобичевание, что о другом не думала. Мир ведь не ограничивался Морровиндом и Садрит Морой, где ей теперь были не рады. В своём изгнании, она бесцельно двигалась на запад страны и, кабы не встретилась с поджидающим её в Силграде Арнэлием, то могла бы следовать дальше — в Скайрим, в Сиродил, а оттуда куда-нибудь ещё. Возможно, там её ждала жизнь ничуть не хуже прежней. Были ведь в Тамриэле места, где она смогла бы повторно выйти на путь познания. Например, в Имперском Городе, где существовал Университет Волшебства, сейчас называющийся как-то по другому. Где-то на севере того же Скайрима, кажется, имелась некая Коллегия, да и помимо этих примеров можно было отыскать немало способов научиться быть сильнее и мудрее.       Ветер вернулся, и отражение в воде расплылось неясным пятном. Вскоре рябь утихла, но мутный силуэт данмерки в канале теперь выглядел смазано и даже немного жутко. Вирили неприятно передёрнуло, однако далеко не от коснувшегося шеи холодка, прилетевшего со стороны бухт Блэклайта. А что если Арнэлий не отпустил бы её? Что если она отказалась бы принимать участие в его планах ещё до того, как узнала о подробностях, а просто ушла бы прочь? Смогла бы она вообще уйти, или валкиназ не смирился бы с подобным? Могла ли это быть её единственная судьба?       Вирили не заметила, как обхватила себя руками, пытаясь противостоять внутреннему трепету. В совокупности с накатившим на разум смирением перед совершёнными ошибками, теперь казалось неправильным отрицать и нынешние чувства. Ей стало по-настоящему страшно. В сравнении с Арнэлием она была никем — пустым местом, слабой и жалкой. Вероятно, годы проведённые в библиотеках Садрит Моры не стоили и доли всего того, что знал этот дремора, являющийся, несомненно, очень древним порождением Дагона. Она была пешкой, которой сказали, что возможно стать ферзём, коим Вирили себя успешно, как истинная дура, почувствовала. Вся её жизнь в последние месяцы зависела от изначального вмешательства Арнэлия. Вирили задавалась вопросами, гадала о причинах и связях, терпела неудобства положения, пока в ней росла новая жизнь, но стоило ли всё это хоть чего-нибудь, если Арнэлий просто использовал её? Он обещал быть честным, обещал дать силу, и часть своих обещаний, к слову, уже исполнил, подарив тот свиток с прежде недоступными ей знаниями.       Её затрясло. Прежде почему-то не достигавший разума страх теперь сковал мысли и волю крепче, чем всякие возможные само-убеждения. Арнэлий хоть и говорил, что нашёл бы ей замену, но это наверняка было всего лишь манёвром, дабы задеть её гордость и склонить к согласию. Откажись она принимать участие в его планах, и скорее всего дремора не оставил бы от её тела ни кусочка плоти, а душу забрал бы себе в качестве трофея. Арнэлий буквально выбил из неё согласие. Да, это был не совсем он сам, а двемерский автоматон-баллиста, грозящая проткнуть ей череп полутораметровым снарядом, но суть оставалась одна. Валкиназ действовал умело: играл на её гордости, сперва дал ей право выбора, затем напугал, потом был в высшей мере учтив. Проще говоря, Арнэлий полностью рассеял её внимание и заставил поверить в ту истину, которую хотел, чтобы она видела. Она должна была выносить для него дитя, а он обещал дать ей могущество, коим обладал сам. Но ведь были иные пути! Пути, которые Арнэлий просто обрезал одним своим появлением в её жизни!       Будто желая насолить ещё больше, ветер усилился. Задрожав, Вирили плотнее обхватила себя руками. Жарко было только на лице. От выступивших слёз. Она ведь всегда считала, что плакать — это удел слабых, а что в итоге? Кем она была, как не такой же слабачкой из сложившихся в уме домыслов о правилах жизни? Просто дура, которую, похоже, обводили вокруг пальца столько времени, а она с готовностью велась. Да, глупая и слепая дура. Марионетка с частично ослабленными нитями.       — Вирили? Вирили, что случилось?       Странно, но она даже не вздрогнула от внезапно окликнувших её слов. Голос был знакомым, только Вирили не хотела устраивать игры с собственной памятью и просто обернулась на внезапный зов. Слева стояла Эвиана. Одетая в ничем не выделяющееся серое платье с легко различимыми заплатками и ушивками по всей его длине, девушка смотрела на неё полными искреннего волнения глазами. В руках она держала большую корзину, по которой Вирили поняла, что именно Эвиану видела недавно идущей по улице, просто не узнала её с большого расстояния.       — Ничего, — она отвела взгляд и поспешно вытерла расчертившие обе щеки слёзы. — Я в порядке.       — Не ври, я же вижу, что случилось что-то, — Эвиана подошла ближе, встав почти вплотную. — Малыш опять беспокоит? Тебе больно? — девушка резко подалась вперёд и смело схватила Вирили за левую руку. — Пойдём к нам. Мамы и отца сейчас нет, но я могу и сама сделать, что нужно.       Почувствовав всю настырность, с которой Эвиана в следующую секунду попыталась потянуть её за собой, Вирили поняла, что готова расстаться с расстроенными чувствами в пользу раздражения. По-честному, ей бы следовало рассердиться, но сил и желания на это совсем не имелось.       — Нет, я просто вернусь домой, — с максимальной осторожностью Вирили вырвала руку из удерживавших её пальцев. — Я в порядке, честно слово. Мне не нужна помощь.       Эвиана её отпустила, но сделала это неохотно, а лицом заметно посерьёзнела. Вирили вовсе не хотела на неё смотреть, но почему-то всё равно смотрела, чувствуя в груди узелок напряжения, словно ей предстояло оправдываться перед девчонкой. Что за глупости?!       — Как хочешь, — в голосе Эвианы была только уверенность и ни доли страха. — Тогда я пойду с тобой. И в этот раз не вздумай отнекиваться.       Непонятно почему, но Вирили даже не пришла в ярость от подобной наглости. Вместо этого ей в голову навязалась мысль о нынешнем сходстве повадок характера Эвианы с теми, коими располагала её мамаша Орвени, о которой уже с первых минут знакомства так и хотелось сказать: «настырная и фанатичная зануда». В прошлый раз Вирили была слишком слаба, чтобы отказаться от сторонней помощи, хотя Эвиана явно горела желанием ещё плотнее привязаться к ней хвостом, причём, по множеству причин. Забавно получилось бы, ведь если бы девчонка оказалась в ту ночь у неё дома, то вполне могла стать свидетельницей «путешествия» Вирили в Обливион, о котором она сама подробностей не помнила.       Одна мысль толкнула другую. Пусть думать об Арнэлии сейчас было тяжело и даже страшно, но он ведь самолично велел ответить семье Эвианы на их предложение помощи. Вирили задумалась. А это ему было зачем? Какую роль в планах валкиназа могли играть простолюдины-фермеры? Не были же они его тайными связными, каким являлся тот же Кассиан. Очередной обман? Или же дремора просто хотел обеспечить помощь в заботе о сыне кому-то, кто всегда находился близко к нему? Она вдруг почувствовала, что на смену страху приходит желание истово верить во второй вариант.       — Ладно, — вполголоса проронила Вирили, едва ли сознавая, чем это согласие может для неё обернуться.

***

      Да, всё-таки Эвиана во многом походила на свою мать. В плане расторопности так точно. Вирили даже не успела сама что-либо сказать внезапной гостье, а девчонка уже принялась обхаживать её так, как только могла: довела до кресла, где Вирили обычно читала, усадила, проворчала что-то вроде «ты совсем замёрзла», после чего укрыла стянутым с другого кресла пледом. Самое интересное ждало впереди. В корзине у Эвианы обнаружились травы, которые та, видимо, несла домой или ещё куда-то. Распаковав поклажу, она схватила с ближайшей полки небольшую чашку, на деле являющуюся декоративным дополнением и оставленную кем-то из нанятых Вирили снабженцев при первичном обустройстве дома. Далее, наполнив находку водой из умывальника, Эвиана уместила её прямо внутри камина — среди оставшихся после недавнего огня жаркого пепла и чуть тлеющих углей — и принялась потрошить внутрь некоторые стебельки тщательно отбираемых трав.       Вирили наблюдала за всем этим безумием молча. Надо признать, девчонка смогла сориентироваться в совершенно незнакомом месте, хоть и сделала это по-своему. Такая целеустремлённость была достойна как минимум внимания. Если бы ещё Эвиана делала это по обоснованному приказу, а не по собственной воле… Вирили даже невольно предположила, что из этой девочки вышла бы хорошая посвящённая в рядах Телванни. Сравнение навеяло воспоминания о собственном подобном опыте, когда Вирили только постигала азы магии и сложности иерархии Дома. Работа была не самая приятная, зато многообещающая — требовалось помогать содержать в порядке личные кабинет и покои одного из магистров. Увы, старый засранец не принимал трудов помощницы всерьёз и ничему её не учил, лишь нагло эксплуатировал. Посему, тогда ещё юная Вирили решила действовать иначе и долгое время, под предлогом уборки, незаметно читала и даже копировала заметки колдуна, благодаря чему отыскала в них теоретические наработки создаваемого им сложного ритуала. Передав обнаруженную тайну своему отцу, Вирили помогла ему подвинуть с дороги конкурента, а себе заслужила лишнее внимание среди остальных членов Дома, помогшее еë дальнейшей карьере.       — Вот, выпей.       Практически приказной тон обрушил возникшую перед глазами стену воспоминаний. Сосредоточившись на представшей перед креслом Эвиане, Вирили приняла протянутую ей чашку (которая заметно почернела от огня, потеряв целостность нанесённого рисунка) и поднесла к лицу, чтобы сперва опробовать запах. Пахло чем-то травяным, бесспорно имел место привкус золотого канета, ещё вроде бы присутствовала мята и что-то ещё, чего разобрать уже не получилось. Остудив напиток двумя-тремя выдохами, данмерка сделала первый, мгновенно согревший её изнутри глоток, и только после него поняла, что действительно замёрзла. Несмотря на стремительно разливающееся внутри тепло, клокот сердца от неприятных и пугающих заключений остался, продолжая знобить тело отголосками слезливой истерики, которой никак не удавалось противостоять. Найдя вкус приготовленной травяной мешанины вполне сносным, она вновь приникла губами к горячей чашке.       — А теперь рассказывай, — Эвиана уселась прямо перед ней на пол, сложив ноги крестом. — Что тебя так расстроило?       Вирили была уверена только в одном: в том, что не знает, что ей ответить. Самым очевидным казался вариант просто соврать. Правда, куда сильнее хотелось сказать Эвиане, что происходящее её просто не касается. Едва подумав о последнем, Вирили почти сразу осеклась. Арнэлий велел ей приблизить к себе семью девушки. Прежний вопрос, касающейся того, зачем дреморе это на самом деле нужно, всё ещё оставался открытым, и вряд ли на него удастся найти логичный ответ, если только демон сам не вздумает рассказать об этом. А это он сделает вряд ли — не сделал же сразу, когда заговорил об этом впервые. Таинственность валкиназа, признаться, начинала уже не раздражать, а откровенно бесить. Сколько не пыталась, а логики в его действиях Вирили не видела. Арнэлий был настроен серьёзно и требовал такой же серьёзности от неё, но не снабжал при этом информацией. К чему строить такую загадочность?       — Просто переживаю, — подобрала Вирили слова, глядя не на Эвиану, а в мутную тёмно-зелёную смесь, колышещуюся в чашке. — Эта… ответственность, — она качнула подбородком, указывая на обременённый живот, — куда больше, чем я думала изначально.       Лишь сказав эти слова, Вирили всерьёз задумалась над их смыслом. Получилось как-то глупо, однако в то же время и правдиво. Совсем недавно она относилась к переменам в своей жизни чуть менее… остро что ли? Возложенное на неё Арнэлием дело первоначально казалось проще: выждать традиционный для смертной женщины срок, разродиться, дождаться, когда этот рогатый слуга Дагона придёт, получить плату, всё. И ведь первое время образ жизни и обретëнные благодаря связи с Кассианом новые её условия не противоречили такому подходу. Да, так и было. До первой ошибки, допущенной ею с коллекцией Фабия. Незапланированная встреча с Арнэлием изменила всё, дав ответы на небольшое число вопросов, но и породив при этом новые.       — Дитя — это счастье, — отозвалась тем временем Эвиана. — Но счастье надо заслужить. Таков наш долг, так ведь?       — Наш? — переспросила Вирили, делая очередной глоток травяного настоя.       — Женщин, — пояснила девушка и чуть скосила взгляд к полу, благодаря чему стало заметно, что щёки у неё потемнели. — Мужчины сражаются за жизнь на поле боя, а женщины на родительном ложе, — она пожала плечами. — Так мне родители как-то раз сказали.       Вирили уже хотела было назвать оглашённое Эвианой заявление глупостью, но прикусила язык и всё же задумалась над услышанным. Определённая правда в этом была, но зависела она от того, как на неё смотрели. Мир полнился женщинами-воинами, которые и думать не желали о том, чтобы порождать на свет жизнь, предпочитая вместо этого уподобляться мужчинам и отнимать её у врага. Но Эвиана-то явно не думала в подобном ключе. Чего ещё стоило ожидать от дочери фермеров?       — Твои родители чересчур привязаны к Храму, поэтому и говорят так, — отметила Вирили другую деталь, которая ей сразу пришлась не по вкусу в чете Авани.       — А ты — нет, — Эвиана хитро ухмыльнулась. — После того, как мы отпустили тебя той ночью, мама мне ещё целый день твердила про то, какая ты подозрительная, и чтобы я держалась от тебя подальше…       «Фанатики», — проворчала про себя Вирили, однако не пустила мнение на язык.       — А я не хочу, — продолжала девушка, и еë улыбка из хитрой сделалась, скорее, неловкой. Сама же она подняла взгляд и поглядела Вирили прямо в глаза. — Знаешь, ты, наверное, самое интересное, что случалось с нашим кварталом за последние… годы.       «Ну да, когда ещё ты встретишь кого-то, кто носит в себе дитя демона», — всё также не вслух ответила Вирили. В то же время её задела лёгкая волна смущения. Учитывая положение, внимания к себе ей сейчас хотелось меньше всего. Даже при выборе дома в городе она учитывала тот факт, что близость к простому району — подальше от квартала знати и богатеев — отведёт в сторону лишние глаза и уши. Выходило, что неприкосновенность, которую Вирили старательно пыталась выстроить вокруг себя, рухнула в тот миг, когда её потянуло помочь Эвиане с корзиной и позарившимся на неё вором. Посещение особняка Кассиана оставило свои следы на душе и в разуме, самыми яркими из которых, несомненно, были общение с Машари и принесённые извинения С`Заварру. Видимо, под воздействием доброго к себе отношения Вирили неосознанно пожелала добра кому-то ещё. Не сказать, что испытывать подобное было неприятно… скорее, непривычно. В конце концов, до изгнания её мир состоял из постоянной бдительности, интриг, опасностей для репутации в иерархии Дома или даже для здоровья, если не хуже. Доверять нельзя было никому. Никогда.       Вот только та жизнь осталась в прошлом — в Садрит Море и в самом Доме Телванни, который теперь был повёрнут к Вирили спиной.       — Я помогла тебе, а ты мне, — констатировала она, вновь отпивая настоя. — Всё честно.       — Я хочу помочь тебе больше, — Эвиана изменила позу, теперь сев на согнутых коленях. — Я не упущу такой возможности. Мама и папа вечно твердят, что надо быть скромной, но, — она запнулась и как-то растерянно помотала головой, — я не хочу провести всю жизнь в этом городе, копаясь на одних только грядках. За Блэклайтом же целый мир! Я хочу увидеть ещё хоть что-нибудь. Я, — вновь на мгновение оборвавшись, Эвиана заговорила тише, словно боялась, что её услышат, — я выучилась читать у храмового библиотекаря и очень хочу купить пропуск в городскую библиотеку. Если родители меня не отпускают, как брата, то я хотя бы из книг что-то смогу почерпнуть.       Вирили моргнула. Эвиана прямо-таки светилась теми эмоциями, которые переживала. Странно, но сама Вирили от этого испытала приток вдохновения, как тогда, когда девчонка призналась, что молится Сота Силу, дабы быть ближе к познанию. Эх, знала бы Эвиана насколько суров мир за городскими стенами, и каким тяжким порой оказывается обучение чему-либо. Ответ такому слепому стремлению был очевиден: юность.       Однако рушить позитивный настрой гостьи Вирили не хотелось, так что она решила подчеркнуть другую тему, которую Эвиана, похоже, упомянула невзначай.       — У тебя есть брат?       Девушка моргнула, тем самым выдав собственное негодование. Да, видимо, это было сказано ею случайно — в порыве чувств.       — Да, старший. Ра́вос. Он уехал, когда я была ещё маленькой, — Эвиана заметно погрустнела. — Плохо помню, если честно. Кажется, они сильно поругались с отцом. Мама и папа почти не вспоминают его, и мне запрещают о нём говорить.       Вирили сделала последний глоток настоя и отставила пустую чашку на подлокотник кресла, после чего поглядела на гостью исподлобья. Не сказать, что её мнение о родителях девочки изменилось, но вот саму Эвиану стало почти жаль. Если двое старших Авани действительно были настолько фанатичны и упёрты в своих взглядах, то мечты девочки рисковали обратиться прахом. У самой Вирили всё было не так, ведь её отец хоть и был не менее твëрдым в убеждениях, но дал ей основы образования того, как следует вести себя в обществе Телванни. Иными словами, он задал жизни Вирили вектор, которому она следовала иногда по-своему, а иногда по правилам Дома. Как и все, собственно.       — Я тоже разминулась с отцом, — тихо выговорила она, решив, что в раскрытии этого не будет ничего страшного. — Вряд ли мы с ним когда-нибудь увидимся.       Эвиана заметно оживилась, загоревшись интересом.       — Он, должно быть, очень важный, да? — предположила девушка. — Какой-нибудь богатый торговец из Хлаалу?       Не удержавшись, Вирили цокнула языком:       — Я же говорила, что я не из Хлаалу.       — Ой, я забыла. Прости, пожалуйста, — Эвиана виновато забегала взглядом по сторонам, но потом всё же вернула его к Вирили. — Тогда, кто же он? Твоя семья, похоже, богата, раз ты живёшь так… достойно.       Здесь потребовалось подумать подольше. Намного дольше. Вирили почувствовала себя так, будто стоит на краю пропасти. Одна половина её самой призывала молчать, потакая привычке не раскрывать тайн собственной жизни, а вот другая… Арнэлий велел сблизиться с этими Авани, но если становиться ближе к родителями Эвианы у Вирили желания совершенно не было, то вот к самой девочке… ну, а почему бы и нет? Уж она-то не будет вынюхивать секреты и плести интриги, как это могли конкуренты или открытые противники среди Телванни — просто не умела так делать.       — Ты не хочешь об этом говорить?       Прозвучавший вопрос был напитан напряжением и лёгкой тревогой. Вирили посмотрела на Эвиану с удвоенным вниманием и разглядела в её лике ни что иное, как тень испуга. Похоже, девочка в самом деле не хотела терять возможности узнать о ней побольше. Из простого интереса, но никак не из тёмных намерений. Надуманное ощущение нахождения перед пропастью резко пошатнулось. Стоила ли вообще эта тема таких мысленных терзаний? Всё чего Эвиана хотела — это честного разговора. Честного. Сложность заключалась в том, что сейчас правда не могла никак навредить, в то время как среди Телванни рассказывать о себе в открытую считалось своеобразным дурным тоном, глупостью.       В животе гулко стукнуло. Вздрогнув, Вирили часто заморгала, пытаясь мысленно прийти к конечному решению. Отказ был равен ослушанью требования Арнэлия. Об этом ей только что пытался напомнить его сын? В том, что ребёнок понимает происходящее сомневаться не приходилось — не теперь, когда дремора сам об этом рассказал. Но как же воспринимать его реакцию? Как предупреждение или как просьбу быть мягче?       — Я тебя обидела?       Вирили с усилием сглотнула собравшуюся под языком вязкую слюну и, моргнув ещё несколько раз, вновь задержала взор на Эвиане, которая теперь выглядела совсем испуганной, растерянной и виноватой. Губы, точно зажившие своей жизнью, потянулись к улыбке, и Вирили не стала им противостоять.       — Нет, нисколько. Просто я не привыкла рассказывать о себе так много и… так быстро.       Эвиане заметно полегчало, но теперь она стала казаться удивлённой.       — А друзьям? У тебя ведь должны быть друзья? Им ты наверняка рассказывала о себе.       Вопрос поверг в шок искреннего недоумения, от которого Вирили пришлось оправляться несколько долгих секунд. Друзья… В том-то всё и дело, что друзей у неё никогда не было. Настоящих уж точно. Были равные ей по рангу и статусу молодые чародейки и колдуны из других относящихся к Дому Телванни семей, но с ними доводилось общаться только на темы обучения, которое минуло и завершилось много лет назад.       Друзья. Вирили неожиданно поняла, что само это слово для неё звучит как-то совсем необычно. Не просто странно, а именно по-новому, будто ей довелось прочесть два разных определения чего-либо одного и того же, и теперь предстояло выбрать какое из этих определений нравится больше.       Надо было сделать выбор. Надо было, и поэтому Вирили выбрала.       — Моего отца зовут Лландрис. Мы из семьи Нелорен, входящих в состав Великого Дома Телванни. Несколько месяцев назад меня изгнали за большой проступок. Так я оказалась здесь, в вашем городе.       Вирили смотрела на Эвиану и видела, как в девочке смешиваются изумление и восторг. Признаться, она и сама теперь испытывала нечто похожее по отношению к самой себе. Сказать правду оказалось совсем не так сложно, как ей прежде казалось. Что ж, похоже, теперь за эту правду придётся всецело отвечать. Вирили понимала, что не сможет раскрыть Эвиане абсолютно всей истины, но этого от неё и не требовалось. Хотя бы половины будет уже достаточно, чтобы им было что обсуждать. И чтобы сблизиться, как того хотел Арнэлий. Вот только Вирили неожиданно осознала, что наказ и мнение дреморы перестали казаться ей важными. Теперь этого хотел не только он, но и она сама.