Кровь героев и авантюристов

Гирар прожил в ингарсийской столице еще два месяца, договариваясь об условиях хартии. Первый день был самым сложным. Опытные чиновники набросились на него, словно гончие псы на дичь. Гирар, хоть и обладал некоторым образованием, ориентировался в ценах и вовсю притворялся драконом, волей-неволей уступал им. Позже ему нелегко было отспорить обратно ряд пунктов в договоре, но все же для первого раза он справился недурно. Главное, устроил этот первый раз. А к вечеру из дома неожиданно прибыло подкрепление. Шестеро самых образованных людей, какие только нашлись в проклятом змеином гадюшнике, да ещё отъявленный головорез Готлиб. Последний взял на себя охрану послов и, в первую очередь, самого Гирара. Мнимый дракон вытребовал у короля право на посольство. Вся компания расположилась в особняке, ранее принадлежавшем какому-то особо опальному придворному. Гирар был до слез рад увидеть своих учителей. То были изгои, неуспешные борцы за справедливость, мятежники и неугодные своим королям дворяне. Они с детства окружали Гирара и его братьев, составляя двор королевы Юты. О, да, у нее был двор: пусть неофициальный, пусть непризнанный, но все же. Эти люди получали у нее убежище, давали ей советы в управлении страной, а также делились с её сыновьями знаниями. Как искренне торжествовали эти люди, радуясь успехам молодого политика! Старый адмирал, бывший пират Большой Робер долго и раскатисто смеялся, называя Гирара наглым гадёнышем в самом добродушном ключе. Завязалось энергичное обсуждение. Шестёрка послов размахивала руками, азартно сверкая глазами. Все искренне поздравляли Гирара с одержанной победой, а детали его дерзкой выходки привели посольство в настоящий ажиотаж. Показывая им свиток с подписью короля и печатью, Гирар почувствовал себя так, словно он — дракон, победитель, летящий с поля битвы к своим сородичам. А бумага в его руках стоила не меньше, чем оторванная голова в драконьих когтях. Гораздо больше. Гирару передали письмо матери. Королева Юта писала сдержано, официально. Боялась, что письмо будет перехвачено. Между строк Гирар увидел и ее тревогу, и радость, и восхищение. Заботливые материнские руки упаковали также недельный запас провизии для всего посольства. Это оказалось очень кстати: любая предложенная Гирару снедь оказалась пропитана ядом так, что достаточно было постоять с ней рядом, и уже отправиться к праотцам. От Армана в письме не было ни строчки. Гирар сначала огорчился, решив, что отец ещё ждёт оплавленный шлем, и его не устроит добыча в виде соглашения по хартии. Но, поразмыслив, юноша решил, что слова «Мы все надеемся, что крылья скоро принесут тебя домой», написаные рукой Юты, появились в конце письма если не по инициативе главы семьи, то уж точно с его согласия. Горгулья! Арман не такой дремучий ящер, чтобы не понимать значение хлебной хартии! Переговоры длились и длились. Нудные, долгие, переполненные крючкотворством часы противостояния тянулись с утра до вечера. Гирара с головой захватил этот прежде неведомый, но словно созданный для него мир слов и документов. Он назначал цены и торговался, разгадывал бесконечные загадки, отвечал на намёки, обманывал и попадался в ловушки, то затягивал, то ускорял переговорный процесс. Его соратники стояли рядом с ним нерушимой стеной. В палатах ингарсийского дворца они были едины в своих требованиях и предложениях. Когда же вечером стороны расходились, в посольстве до поздней ночи продолжался совет. Гирар не ставил себя выше своих учителей. Они обсуждали каждую деталь, порой спорили до драки, чтобы утром снова выйти на врага сообща, единым фронтом. По ингарсийской столице ползли самые разнообразные слухи. Неравнодушные горожане ежедневно освистывали процессию во главе с Гираром, когда она перемещалась между посольством и дворцом. На их пути развешивали полотнища с наскоро намалеванными на них оскорблениями и непристойными картинками. Дважды особняк пытались поджечь. Головорез Готлиб предотвратил несколько покушений на Гирара и других выходцев из гадюшника. Одного посла врагам удалось застрелить из арбалета откуда-то из толпы. Целились, конечно, в Гирара. Было ясно, что за беспорядками стоят правящие семьи Верхней Конты и Контистерии. И скоро их выходки перешли все границы. Однажды утром Гирар нашел на пороге посольства еще теплое тело. Густые, крашенные рыжей хной волосы выдавали в убитой девушку лёгкого поведения. Она лежала на спине, запрокинув голову, показывая небу перерезанное горло. Несколько ножевых ран на животе говорили о нелёгкой смерти. Остекленевшие глаза мёртвой проститутки неподвижно смотрели на Гирара. Голову её украшала кособокая жестяная корона. Подавись, мол, ящер. Вот тебе принцесса. Гирар приложил все усилия, чтобы не измениться в лице. Он понимал, что за ним наблюдают. От него ждут какой-то реакции. Ждут и враги, и друзья. И тогда он поднял бездыханное тело девушки на плечо и понес. Он шел через бесконечно длинные улицы, через площадь, шагая ровно и уверенно, а остывающая кровь капала ему на живот и колени. Мёртвые руки безвольно касались его прямой спины. Гирар не останавливался, пока не прошёл во дворец мимо опешивших гвардейцев. Потом он бросил тело на стол переговоров, замарав кровью подготовленные бумаги и дорогое сукно. — Возвращаю вам взятку, — прорычал Гирар, видя неприкрытый ужас на лицах чиновников и короля. Кто-то отвернулся, кто-то сбежал. Молодого писца стошнило на пол. Гирар с грохотом пододвинул себе стул, сел. — Приступим! В тот день он крушил их, добивался признания самых грабительских условий. Ингарсия потеряла в переговорах столько, сколько не теряют, порой, побеждённые в войне. Гирар обратил кровь убитой проститутки в торговые пошлины. Её рыжие волосы, приставшие к одежде, в проект новой дороги. Её остывшие груди в товарные склады. Ингарсийцы, деморализованные, сдавали позиции под его напором. Тем же вечером квартал оцепили солдаты. Сам король издал дополнительный указ, впредь запрещающий дразнить мнимого дракона. С тех пор дерзкие выходки в адрес посольства прекратились, и это тоже стоило Ингарсии дорого. Вечером Большой Робер похлопал Гирара по еще замаранному кровью жертвы плечу и пробасил: — Ну, бывает, бывает. Политика дело грязное. Гирар холодно взглянул на своего учителя, потом на его мясистую руку на своем плече. Большой Робер увидел в его глазах незнакомое прежде выражение. Адмирал понял, что перед ним не тот способный мальчик с толстой тетрадью, который полгода назад приставал к нему с вопросами. Прежний Гирар умер тем утром. Безвозвратно погиб автор той строчки, в которой его братья поставили пропущенную запятую. Тот, кто теперь смотрел на мир его глазами, был жесток, умён, хитёр и циничен. Он готов был впредь жить в этой грязи, глотать её, если придётся. Больше она его не сломает и не согнёт под себя. Во всем облике Гирара появилась какая-то завершённость, законченность. Исчезло смятение и нерешительность. Теперь он точно знал, что ему нужно делать. Большой Робер отнял руку. Улыбка его стала иной. Бывший пират сделал шаг назад и почтительно наклонил голову. Гирар кивнул в ответ, хладнокровно давая понять, что оценил его участие. Потом стянул через голову рубашку и отправился её стирать. Запасной у него не было. Хотелось напиться, как наёмник после боя, но такой роскоши Гирар не мог себе позволить. Когда другая сторона попросила небольшой перерыв в переговорах, Гирар занялся внутренними делами. Если это можно было так назвать. Он сторговался с Жадным Гуго, что тот отдаст ему заключенных, содержавшихся в столичной тюрьме. Мнимый дракон изучил состав дел и отобрал кандидатов, которым хотел предоставить второй шанс в жизни. Ему нужны были люди, по возможности обученные грамоте, и, что самое главное, не чужие в преступном мире. Начальник тюрьмы до последнего думал, что мнимый дракон хотел употребить их в пищу. К общению со сбродом Гирару было не привыкать. Он беседовал с убийцами, ворами и должниками прямо в камерах, решая, стоит ли спасать их от эшафота. У Гирара не было цели освобождать кого-либо из сочувствия или жалости, как поступала его мать. Многим обвинительный приговор был вынесен совершенно справедливо. Гирар тщательно выбрал десяток человек, отвел в своё посольство и подробно объяснил им, что от них требуется. Он старался завербовать таких людей, в рядах которых пока не было информаторов его врагов. Гирар не собирался тащить эту шваль домой. Горгулья, эти типы были отвратительны ему до рвотных позывов. Молодой политик рассылал их в земли своих врагов, чтобы иметь глаза и уши в каждом крупном городе. А ещё уста, которые могли говорить на рынках, площадях и в ночлежках то, что он им прикажет. Мнимый дракон действовал осторожно. Он никому не верил. Впоследствии ему пришлось много лет налаживать свою тайную сеть, но началось всё именно там, в ингарсийской тюрьме. И Гирар налаживал её жёстко, не гнушаясь лить кровь и не прощая предательство ни при каких обстоятельствах. У избежавших смертой казни преступников была еще одна цель. В проклятом гадюшнике не хватало людей, чтобы построить порт и обслуживать его. Гирар закинул удочку, думая нанять ингарсийцев, но Жадный Гуго в который раз подтвердил своё прозвище. Труд его подданных стоил дорого. И потому Гирар приказал своим людям пустить полностью соответствующий действительности слух: кто пойдёт работать рядом с драконами, тот жить станет лучше. В сопредельных королевствах было немало бедняков, готовых трудиться за миску еды. А после срыва договора по хартии их стало ещё больше. Многие боялись, но один из ста соглашался. Десять из тысячи готовы были рискнуть. Сто из десяти тысяч перебирались в драконьи земли. Юта была поражена, когда в страну широким потоком пошли люди. Не семьи, только мужчины. Гирар буквально оторвал от сердца двух послов, отправив их домой, чтобы наладить строительство порта и города. Юта получила четыре письма с одинаковыми инструкциями: так Гирар боялся, что письма перехватят, и информация не дойдёт до матери. Гирар очень хотел написать Агнессе, но не решался. Перехваченное письмо могло стоить ему слишком многого. Он изредка позволял себе думать о ней в награду за успешные дни. Эта девушка представлялась Гирару маяком, чистым и светлым огоньком, который ждёт его в ночи. Однажды он придёт к ней, оставит всю эту липкую грязь за порогом, отмоется и выйдет к ней с чистыми руками. О, да. Гирар мечтал обнимать её, хотел греться ей и смотреть на её красивое лицо. Примять мягкие золотые волосы, почувствовать на щеке тёплый вздох. Пусть она глупа, как чайка. Пусть не понимает, чем и как он занимается. Ему отчаянно хотелось обладать этим тёплым, наивным, пустоголовым созданием, чтобы в её присутствии отогреваться и вспоминать, где верх, а где низ. Гирару не нужна была такая супруга, какой стала для приёмного отца его мать. Слишком умна. Слишком дорога. Агнесса была совсем другая. Она-то дура. Но зато красивая. Из дома писала мать, да ещё братья сочиняли дружные послания, в которых про принцессу тоже не было ни слова. Очевидно, родители строго цензурировали и взвешивали каждое слово, перед тем, как отправить ему весточку. И все же каждое письмо, дошедшее до Гирара (а треть из них действительно перехватывали в пути), очень его поддерживало. Под конец он даже позволил себе послать одному из младших братьев открытку и поздравление с днём рождения. «И помни, Лир-Аср, — добавил он тогда в конце письма, — Сладкое — не для тех, кто дерётся, а для тех, кто умеет себя вести». Ответа не последовало. Вероятно, открытка не дошла до именинника, а может, не дошло ответное письмо. Небольшая предварительная победа была одержана, когда у подвесного моста замаячил гонец с гербом Верхней Конты на рукаве. Арман вышел и принял из трясущихся рук письмо, а после сам прочитал его вслух Юте. Королева Вертрана писала ей впервые за двадцать лет. Волшебное зеркало ранее показывало, какими словами она поливала сестру после Гираровой выходки. Теперь же Вертрана, преисполненная беспокойства о судьбах подданных, хотела заручиться у неё некоторой поддержкой на будущее. Ведь ей тоже предстояло договариваться с мерзким гадёнышем. Зерно, в котором Верхняя Конта остро нуждалась, везли теперь через замок. — Что скажешь? — спросил Арман, закончив чтение, так и не найдя ничего, что мог бы принять за оскорбление, — Уже не вопит, что не выползала из этой норы еще такая тварь, как наш Гир-Арр. И тебя гадюкой не называет. Юта чуть не заплакала. Она, конечно, больше верила волшебному зеркалу, чем письму. Оставаясь с Арманом, рожая и воспитывая маленьких драконов, она знала, какими проклятиями ее клеймят люди, даже родственники. Их семью называли даже виварием, долго же пришлось потом объяснять детям, что это такое. А теперь ей пишут: «Дорогая сестра». Новости о том, что Верхняя Конта ищет контактов, подняли на уши Гирарово посольство. Он попросил мать не отвечать на провокацию, а сам написал вместо неё очень наглое письмо. Общепризнанный гадёныш обещал нанести визит дорогой тётушке и заверял, что родители всегда готовы принять сестру его матери с самым искренним радушием. Время выдалось непростое, тревожное. Все с нетерпением ждали развязки, какой бы она ни была.