Кровь героев и авантюристов

Ранним утром Юту разбудило громкое многоголосое гоготание. Она сразу же узнала его, вскочила и подбежала к окну. Карниз был оккупирован огромной стаей перелетных гусей. Птицы оживлённо галдели, переминаясь с ноги на ногу. Они занимались своей птичьей жизнью: чистили перья, выискивали насекомых в трещинах кладки. Стая гусей дважды в год прилетала к замку, отдыхая на его крыше и стенах после длительного перелёта. Среди птиц встречались молодые, еще недавно оперившиеся гуси и потрёпанные бродячей жизнью старики. Арман тоже встал, оделся. Выглянул в окно поверх Ютиной головы, а потом осторожно отстранил её, резко выбросил руку вперед. Его пальцы ловко схватили шею пожилого гусиного патриарха, пригревшегося было в лучах рассветного солнца. Арман занес отчаянно хрипящую, вырывающуюся птицу над подоконником. Оценив добычу и сочтя её недостаточно аппетитной, Арман выпустил гуся. Тот от неожиданности едва успел вовремя расправить крылья, избежав падения в морские волны. В дверь спальни оглушительно застучали. Юта торопливо накинула платье, пошла открывать. В коридоре возбуждённо шагали туда-сюда девять сыновей, поднимая не меньший, а то и больший шум, чем гуси. Мальчишки всегда с азартом и нетерпением ждали перелетных птиц. Увидев, что дверь открыта, они гурьбой кинулись к отцу. — Папа! Гуси! — кричали дети, хватая Армана за руки. Он ласково улыбался младшим, добродушно кивал средним. Только старших сыновей в этот раз не было с ними. Арман коснулся губами Ютиной щёки, прощаясь перед долгим днём, полным забот, и быстрым шагом пошёл с детьми на лестницу. Юта знала, что сейчас они все обернутся ящерами и полетят гоняться за гусями. Обычно она не смотрела, так жаль ей было бедных птиц. Но в этот раз ей почему-то захотелось выглянуть в окошко на западной стене. Когда она добралась туда, в воздухе царил хаос. Юные драконы ныряли в небо и камнем падали вниз, преследуя обезумевших гусей. Они выделывали головоломные манёвры, пытаясь ухватить добычу. Гуси летали медленнее ящеров, но были очень вёрткими, а страх смерти утраивал их силы. В воздухе носились перья. Некоторые из детей уже поймали себе завтрак и глотали гусиное мясо с перьями прямо на лету. Малыши увлеченно носились вокруг замка, догоняя оставших от улетающей стаи птиц. Арман распластался высоко в небе, нежась в лучах утреннего солнца. Он не принимал участия в забаве, лишь наблюдал за сыновьями сверху. Наконец, уцелевшие гуси унеслись прочь. Дети беспорядочно закружили над замком, гоняясь друг за другом. Тогда отец нагрянул на них сверху, клацая огромными зубами. Маленькие ящеры бросились врассыпную. Рядом с Арманом они сами казались гусями. Отец ловил их. Он ловко подрезал ещё неопытных в небе драконов, хватал их когтями и слегка прикусывал. Малыши верещали, средние дети фыркали снопами искр. Это было так весело, что Юта хохотала, глядя на них из окна. Арман любил каждого своего ребёнка, и маленьких змеёнышей, и подрастающих ящеров, и уже взрослых по человеческим меркам старших детей. Он целыми днями занимался с ними, играл, учил. Многие знания снизошли на него сами собой, явились из глубин памяти его крови. Арман откуда-то точно знал, что нельзя касаться новорождённого, пока тот окончательно не выберется из кожистого яйца и не поднимет на родителей глаза. Дракон знал, что нужно обязательно докармливать малышей мясом помимо молока матери, пока те не встанут на крыло, но ни в коем случае не после. Ему было известно, что маленькому дракону, выдохнувшему пламя, сутки нельзя давать пить. Знал, и всё. Юту подобные озарения миновали. Они оба здорово хлебнули лиха со старшим сыном, пока у того резались зубы, а иногда резко поднималась температура. Вечно надо было что-то делать, куда-то спешить, не спать ночами, а посоветоваться было особо не с кем. Армановы инстинктивные знания кончались там, где ящер принимал человеческий облик. А у Гир-Арра только человеческий и был. И с человеком было… Очень сложно временами. Тем более, он крайне заразительно действовал на подрастающих ящеров. Выросшие с ним вместе, змеёныши становились больше людьми, чем то было заложено в них природой. По словам Армана, ни одному дракону и в голову бы не пришло мастерить плот из старых досок и плавника, а потом пытаться плавать на нём. Его сыновья, однако, пытались. Когда ящеры вернулись, замок наполнился привычным шумом. Надо было накормить завтраком неуспешных в охоте сыновей, отправить их учиться. Жизнь пошла своим чередом. Юта всегда поражалась, почему гуси давным-давно не избрали другой маршрут или хотя бы другое место для ночёвки. Но птицы при всём желании не смогли бы ответить на этот вопрос. Как и на некоторые другие вопросы. Наигравшись в небе с отцом, на земле дети льнули к Юте. На первый взгляд они выглядели обычными мальчишками. Но мать явственно видела, как за человеческими чертами скрываются острые шипы костяных гребней, прочные надбровные щитки, а у некоторых колючие иглы вдоль щёк и подбородка. Они были кровь от крови своего отца, и человеческое обличие для них было только маской, позволяющей общаться. Все её дети, кроме старшего, родились в плотной кожистой оболочке. В яйце, как змеи. Выбравшись из него, они пронзительно кричали, приветствуя свою жизнь. Арман с нечеловеческой нежностью и любовью касался каждого новорождённого, хотя иногда это стоило ему израненных рук и даже прокушенной переносицы. У Юты замирало сердце, когда она вспоминала выражение лица Армана, осматривающего своего очередного малыша. Некоторые дети рождались особенными. Ирр-Бор, например, оказался таким длинным, что Юта испугалась, вдруг с ним что-то не в порядке. Но Арман, знавший всё о своих предках, заверил её, что она родила очень быстрого в небе змея. А шестой сын — Окр-Арр — порадовал отца пятью рядами зубов вместо трёх, а также зазубренными лезвиями вместо шипов. Это порой бывало жутковато. Спустя час они оборачивались людьми, но здесь странности только усиливались. Дети росли неравномерно. Человеческое обличие их напрямую зависело от состояния их разума, и чем младше был ребёнок, тем это оказывалось заметнее. Новорождённые превращались в младенцев с немигающими глазами, совершенно беззубых. Моргать они учились примерно к году, и то только оттого, что повторяли этот жест за взрослыми. Пополам с материнским молоком их нужно было кормить мясом. Первое время Арман срыгивал для них наполовину переваренную дичь, но позже змеёнышам требовалось свежее мясо. Причём, не просто свежее, а живое. Юта не могла смотреть, как они через месяц после появления на свет рвут на части обезумевших кур и пожирают их прямо с перьями и костями. А то самое не до конца переваренное отцом мясо и среди детей постарше считалось деликатесом. Арман всё понимал. Берёг её, как мог, и от лишней нагрузки, и от неприятных картин. Стоило отлучить детей от груди, и они через день демонстрировали рот, полный чуть желтоватых, не всегда ровных, но полностью прорезавшихся и выросших зубов. Зато, когда Дор-Акр — старший из юных драконов — впервые начал линять, с Юты чуть с самой не слезла кожа от испуга. Предки могли бы и предупредить будущих родителей о таком повороте, чем без конца писать на стенах о своих победах. Юта несколько раз просила Армана позволить ей написать хоть пару строк для своих будущих невесток, но того заело упрямство. Его-то вид малыша, в кровь истирающего плечи и спину о каменный пол, ничуть не напугал. Впрочем, Юта всё равно написала. Правда, не на стене, а на бумаге. Юта много раз и не без оснований говорила, что повредилась бы в уме, не будь рядом с ней Армана. Иногда далекая, с каждым годом все более незначительная часть сознания обмирала и ужасалась: её дети — не люди. Змеи. Не моргают, не улыбаются. Скалятся. Что-то странное происходит, неправильное, неестественное. Нечто противоестественное, на что её собственная кровь налагала вето многие тысячи лет. Дети не были людьми, и от этой мысли на мгновение находила жуть, хоть они и происходили от любимого Ютой существа. Кровь сама отхлынывала от её губ, когда она пыталась впервые поцеловать новорождённого в лоб. Грудное молоко не текло, когда Юта опускала взгляд на голодного младенца. Она безмерно презирала себя за этот невольный страх. Причиной ему было то, что Юта уже родила, выкормила и подняла на ноги человеческое дитя. В сознании матери как некий образец навсегда остались тёплые кулачки, припухшие веки и ножки с перевязочками, жесты и звуки, от которых сердце наполнялось то тревогой, то умилением. Маленькие драконы, змеёныши, принимая человеческий облик, уже не могли обмануть им материнский инстинкт. Юта старалась полюбить их, как старается добропорядочная мачеха. Что-то мешало могучему чувству материнской любви, не давало ни на секунду забыть, что она ласкает, купает, кормит и укладывает спать холодных, чешуйчатых змеёнышей. Порой от невыносимого презрения к себе хотелось выть. Арман всегда первым брал новорождённого малыша на руки. Такой нежностью светились его глаза, такая ласка была в голосе, что болезненная заноза в Ютиной душе саднила слабее. Всё то, что минуту назад казалось ужасным, становилось интересным или даже завораживающе красивым. Даже пять рядов острых зубов, которые легко корёжили стальную ложку, если предложить на этой ложке тщательно замаскированную рыбу. И Юта искала способ полюбить этих хищных, почти неукротимых детёнышей. Да, когда приходило время ползать, они не вставали на четвереньки — пресмыкались, как ящерицы. Зато стоило кому-то из них ушибиться, пораниться, они совсем по-человечески ревели и мчались к матери за утешением. И учились есть ложкой, уморительно следя за тем, как содержимое тарелки оказывается у них на груди. И задавали тысячи вопросов, как только осваивали речь. Разве можно было думать о них, как о чудовищах, носящих человеческое лицо, словно маску? Ведь у каждого была душа, дающая этой маске форму. Арман когда-то объяснил ей, что человеческий облик дракона — это в большой степени отражение его сознания. Сильный и уверенный в себе Дор-Акр превращался в добродушного здоровяка. Не в меру зубастый Окр-Арр становился замкнутым подростком, которого дразнили за кривые зубы: зубов у него и в человеческом обличии было слишком много, и они попросту не помещались в рот. А непосредственный Сам-Ирр оборачивался взъерошенным мальчишкой, за которым был нужен глаз да глаз. Стоило детям узнать что-то, что меняло их представление о мире, они разом подрастали. Не то, чтобы новое знание прибавляло им годы, но Юта всегда замечала разницу. Даже этим лучезарным утром малыш Тар-Икр хотел было заплакать об упущенном гусе, но сдержался — и разом стало чуть острее его вчера ещё круглое личико. Юте не нужно было спрашивать, рассказал ли Арман им о Ритуале. Это было очевидно. Разом появлялась новое, задумчивое и несколько растерянное выражение в глазах. Заострялись скулы, становились сильнее плечи. Юте было мучительно любопытно, что же он им рассказывает, но подслушивать она ни разу не решилась. И она твёрдо знала, что ни один из них не погубит невинную девушку, гонясь за эфемерным могуществом. Ни на секунду не верила, что кто-то из её детей опустится до людоедства. Невозможно, немыслимо. Никогда! Или всё же…