Краски жизни

      Прошло больше двух недель с того момента, как Бен начал работать у Мэрил. Он тщательно прорисовывал черты Марка, и, по словам хозяйки, у него прекрасно получался портрет ее сына. Все это время они мало общались, - в основном о погоде и событиях, которые происходят в Ассоциации (да и Мэрил отсутствовала дома чаще, чем находилась).       В один из дней Бен заметил на столике несколько фотографий со скульптурной выставки Мэрил; на трех из них хорошо были видны изображения трех больших бюстов с изображениями ее родителей (как предположил Бен ранее) и сына.       Заметив, что Бен рассматривает эти фотографии, Мэрил сказала:       - Забыла тебе сообщить... Я подписала разрешение на выставку экспозиций в других штатах. Сначала скульптуры отвезут в музейный зал Бишоп, затем в Айову... Даже забавно, - Мэрил усмехнулась. - Жила там и даже не думала о выставке. А теперь...       - Так это же замечательно! - восхитился Бен. - Твои работы увидит вся Америка, а, может быть, и другие страны!..       - Неизвестно, как пойдет дальше, - развела руками Мэрил.       - Все хорошо пойдет. В твои скульптуры будто вселилась жизнь. Их должен увидеть мир, - убежденно произнес Бен, и снова посмотрел на фотографию. - Вот, например, этот человек... Это твой отец, я правильно понял?       - Который? - Мэрил увидела, что Бен указывает на бюст мужчины с бородой и ответила: - Нет, это отец моей лучшей подруги, Миранды. Он был генералом, весьма строгим на вид, но на самом деле - добрым и душевным человеком. Он очень любил и баловал свою дочь. Я его тоже любила, почти как родного. Мой отец бросил нас с матерью, когда мне было шесть лет, но он тоже здесь есть. Вот он...       Мэрил взяла другую фотографию и указала на один из бюстов.       - Вот его я не запомнил, - признался Бен.       - По известной причине я особо не вкладывала душу в эту работу, поэтому его изображение получилось весьма рядовым и посредственным. Мать о нем почти ничего не рассказывала, да и мне почему-то было неинтересно. Со временем стало любопытно... но мать умерла, а больше об отце было некому рассказать.       - А это твоя мама? - поинтересовался Бен, указав на большой бюст дамы.       - Здесь ты угадал. Она была сильной женщиной, и благодаря ей я стала тем, кем стала. Она сама хотела рисовать, лепить... Но не было времени, так как мне требовалось выделять все то, что требовалось ребенку. Я часто думала о том, чего мать была лишена из-за меня... Все же мне повезло несравненно больше. Я не обделяла ни себя, ни сына. Узнает ли о ней мир, как ты говоришь, или не узнает, - Мэрил горько усмехнулась, - не могу сказать. Как звезды сойдутся. Главное, я знаю для себя, что моя мать достойна увековечивания в той или иной форме.       Бен был тронут тем, как Мэрил отзывается о матери, и даже несколько устыдился того, что не нарисовал за это время ни одного портрета своих родителей, а ведь он любит и ценит их не меньше. Он решил это исправить и после завершения работы у миссис Нортон вознамерился на время съездить в Хилсайд.       Хозяйка вновь предложила гостю выпить чаю, на что Бен согласился.       - Благодаря нашим беседам я словно прожила то, что ранее не смогла прожить, - призналась Мэрил. – Моя связь с семьей стала будто крепче, и в то же время я вроде как не думаю о ней с такой болью, как буквально несколько дней назад. Но вот как раз мать, раз уж мы с тобой о ней заговорили… О ней порой тоже гнетут те еще воспоминания…       – А что за воспоминания? – спросил Бен. - Ты ее уважала, она, по твоим словам, была достойной женщиной. Вон, бюст с какой любовью вылеплен.       - Да, так и есть, - вздохнув, ответила Мэрил. – Но вот что-то осталось… как будто я ей что-то недосказала… Я не знаю. Я говорила о ней с Томпсоном, и он считает, что она была слишком строга ко мне. Возможно, она бы не любила меня, если б я не пошла по ее стопам.       - Ну, это глупости, - возразил Бен. – Мать любит своих детей, какими бы они ни были.       - Увы, это должно быть так, но далеко не каждая мать, - сказала Мэрил. - Я знаю случаи и хуже, чем мой. Но Томпсон мне открыл глаза на многие моменты… Он оказался разносторонним человеком, разбирающимся и в искусстве, и в психологии человека. Он считает, что именно моя мать стала причиной тому, что я до сих пор не могу отпустить сына… Понимаешь, я сегодня была в том месте, где давно находился наш с ней дом… Сейчас там его нет, вместо него - офисное здание… Но не суть. Я забрела туда случайно, будто меня привели какие-то неведомые силы! Главное, я не вспоминала мать и никогда туда не ходила после ее смерти, - и когда просто приезжала сюда в гости к друзьям, да и даже за год, который я здесь живу на постоянной основе! А вот сегодня утром пришла по какому-то наитию…       - Наверное, место, в которое тебе было надо, находилось с местом, где прошло твое детство? – предположил Бен.       - На самом деле да. Как я уже сказала, нашего дома уже не было, но остался… как бы сказать… старый дух. Ностальгия никуда не делась, я бы не сказала, что пришла в совершенно другое место. И меня проняло. Я села на скамью и так плакала, что долго не смогла отойти. Будто все прошлое пронеслось перед моими глазами, и ощущение, что я чего-то не сделала, стало чувствоваться куда острее…       Мэрил всхлипнула, а Бен решил, что он становится, как Томпсон, - не только хорошим художником, но и психологом. Он еще думал, не слишком ли все-таки большой заработок ему светит за эту картину? Может, Мэрил так и задумала изначально, что он будет не только рисовать, но и выслушивать излияния? Хотя не похоже… недавняя беседа с ней по поводу сына не была похожа на запланированный шаг; тогда Мэрил будто реально внезапно прорвало.       - Твоя мама и правда была, по словам Томпсона, слишком строгой? – спросил Бен вслух.       - Мои детские годы были на самом деле не такими уж и легкими; их можно назвать таковыми только за счет отсутствия зацикленности на тяжелых моментах, которая куда меньше свойственна детям, чем взрослым, и погружения в мечты и надежды, что после взросления все образуется. Филипп говорит, что моей матери пришлось тяжело от того, что она растила меня одна, без отца… Я его действительно плохо помню: мама мне потом рассказала, что он сбежал в другой штат, а потом, когда мне было лет тринадцать, сообщила, что он снова женился и живет в Миннесоте. Все это время мы жили на жалование матери, которое она получала, преподавая уроки рисования и скульптуры в частной школе Уильямсона; деньги были небольшими, но мы и не бедствовали. Со временем мама стала все чаще и чаще пропадать на уроках, а потом начала приглашать домой одного господина – директора школы, мистера Уильямсона, который напрягал меня своим присутствием, ведь отбирал у меня все внимание матери… Она и так почти все время в этой школе, и не подойти к ней лишний раз, потому что она устала, а теперь еще и этот мужчина появился… Позже я стала свидетелем ссоры мамы с мистером Уильямсоном. Мы тогда отправились в парк… Я уже тогда чувствовала между ними напряженное молчание. Мама посадила меня на карусель – деревянную лошадку, а сама осталась с Уильямсоном… Я беззаботно прокатилась несколько кругов, но потом увидела, как она пытается его обнять, а он ее отталкивает, затем уходит, а мама стоит и плачет посреди улицы… От моей беззаботности не осталось и следа, я даже хотела спрыгнуть, чтобы побежать и утешить маму… Потом я узнала, что мистер Уильямсон женат, и изменял жене с матерью.       Мэрил горько усмехнулась, вздохнула и продолжила:       - Чтобы сблизиться с матерью, я начала рисовать, и сразу же поняла, что это мое: как только взяла в руки кисть, я срослась с ней на долгие годы. Мне нравилось в рисовании все: и процесс, и результат (даже если он был далек от идеала), и то, что можно отвлечься от горьких дум. Я начала воображать, что стану великой художницей, и тогда все проблемы мне будут нипочем; возможно, и папа вернется, и мама будет восхищаться… Как и хотела, я получила внимание матери, но не то, которое ожидала: она часто критиковала мои рисунки, но не доводила свои замечания до того, чтобы я бросила живопись. Я слышала о себе разное: то я непременно поступлю в университет, так как у меня большой талант, и его просто нужно раскрыть, то резкие фразы о моей бездарности. «Вполне возможно, что ты будешь преподавать, как я», - однажды заключила мама. – «Я ведь тоже небольшой талант, но у меня отточена техника. Тебе следует поднажать на нее».       Я слушала ее и нажимала, но в глубине душе думала, что мне хочется не преподавать, а именно, чтобы мир увидел мои работы. Тем не менее, поднажала я так, что поступила в эту школу; до этого мать мне сразу сказала не надеяться на ее помощь при поступлении, и что все должно быть по-честному. Я по-честному блестяще (с точки зрения комиссии) сдала вступительные экзамены, но мать не особо меня тогда похвалила. Томпсон буквально подчеркнул во время моего рассказа, что она козыряла своей трудолюбивой и небесталанной дочерью почти на каждом углу и заставляла меня заниматься с утроенной силой, чтобы я не позорила ее имя.       - Она так и говорила, чтобы ты не позорила ее имя? – уточнил Бен.       - Да, прямо так и говорила, - ответила Мэрил. – Она сказала, что, раз меня знают как ее дочь, то я должна быть достойной родства с ней…       - Твоя мама была действительно таким… хорошим преподавателем? – уточнил Бен.       - Да, она состояла в ректорате и за два года до своего увольнения стала правой рукой мистера Уильямсона. Ну, тут повлияло еще то, как ты сам понял, что она состояла с ним в связи. Не заслужить уважения такой матери, - горько усмехнулась Мэрил. – Как же… К выпуску я непрерывными лепкой и рисованием истерла руки в мозоли, но все же была одной из первых… Моя фотография висела на доске почета, и висела бы до сих пор, если бы школу не закрыли спустя время!..       - А почему ее закрыли? – спросил Бен.       - Ходили слухи, что Уильямсон, помимо измены супруге, стал играть в казино. Он проиграл много денег, и в итоге школа влезла в долги. Выплатить-то он постепенно все выплатил, только после этого уехал в Калифорнию, - видимо, спасаясь от позора. К слову, со мной выпускался и Филипп Томпсон, которого ты прекрасно знаешь. Я как раз в то время вышла замуж за Рэндла Нортона, с которым познакомилась на званом вечере, устроенном мужем моей подруги Миранды. Рэндл уже тогда и тогда был обеспеченным, сколотил состояние, но дело было не в этом… Между нами пробежала та самая искра, которая так часто появляется между будущими супругами в первые дни их знакомства и общения. Хотя, может, дело было и в деньгах, кто знает… Возможно, без этого статуса Рэндл не был бы тем, кем являлся на тот момент; он не был бы тем Рэндлом, которого я полюбила… Впрочем, мама была довольна, что я выхожу замуж за богатого. Влюбись я в кого попроще в этом смысле, она бы меня прокляла. Филипп утверждает, что я никогда не любила Рэндла, а вышла, прельстившись как раз его положением, спокойным нравом, ну и еще одна причина, – это бы понравилось матери.       - И что же, он прав? – спросил Бен.       - Скорее всего, да, - вздохнув, ответила Мэрил. – Я сейчас начинаю понимать, что Рэндл мне просто-напросто был удобен. Когда мать заболела, он оплачивал лечение, сиделку. У нее была потеря памяти, повышенная раздражительность. Иногда она не могла и ходить. В общем, психическое заболевание, - болезнь Альцгеймера, которое только-только тогда научно обосновали, и мать водили по разным консилиумам, конференциям, показывая ее студентам, как наглядное пособие. К нам приезжал даже сам Альцгеймер; да, моя мать обследовалась и у него. Ее реальность была крайне искажена, память – очень избирательна: к примеру, меня она не помнила вообще. Хотя, иногда вспоминала, но в таком случае я была для нее девочкой, застрявшей в возрасте лет тринадцати, и она заставляла меня садиться за рисование, иначе не поступлю в художественную школу, - Мэрил горько усмехнулась. - Как взрослую она меня не воспринимала. Часто вспоминала Уильямсона, еще некоторых коллег по школе, и даже моего родного отца, и представляла, что находится на уроке, преподавала невидимым студентам. С другой стороны, ее болезнь была к лучшему, - она больше не упрекала меня за то, кто я есть, и кем я стала, а Рэндла не упоминала и вовсе. Мне была легче, что она ругает меня прошлую, а о существовании нынешней даже не подозревает. После двух лет болезни она скончалась. Я даже не помню, что я чувствовала при этом. Позже было облегчение, с другой - неимоверная тяжесть. Будто мы что-то упустили и недосказали друг другу. Но она не единственная, у меня эта недосказанность осталась в отношении многих людей… И, не смотря на все то, что мне о матери разъяснил Томпсон, я ей благодарна за все то, что она в меня вложила. Возможно, иначе я бы ничего не делала.       Бен задумался и невольно провел параллель между матерью Мэрил и Сарой Слэйтер, так же вспомнил и свою мать. Ему, как, вероятно, и Томпсону, тоже показалось, что мать Мэрил была слишком строга и в то же время равнодушна к дочери. Так же он обратил внимание на слова: «Я благодарна ей за все то, что она в меня вложила»… Неужели, думал Бен, нельзя вкладывать с просто с любовью?       Мэрил еще немного рассказала о муже и сыне и перешла сразу к тому, как вновь оказалась в Финиксе.       - По приезду я сразу же направилась к подруге своего детства – Миранде Хоуп, которая вышла замуж за потомственного банкира и жила в особняке в центре города на Стивенс-стрит. Она не особенно интересовалась искусством, но поддерживала меня в трудные времена, как могла. Так-то у меня были и другие подруги, но не в Финиксе - все они разъехались по другим штатам. Как только я приехала, Миранда сразу же стала помогать мне с поиском жилья, и через месяц я купила небольшой особняк неподалеку от ее жилья.  А до этого ценного приобретения я жила у четы Хоуп. Я в целом чувствовала себя хорошо: новая (но в то же время – старая-добрая) обстановка, по крайней мере, на какой-то миг заставила меня выбросить из головы все дурные мысли и воспоминания и почувствовать новый виток жизни. Решение переехать сюда навсегда пришло мне в голову еще несколько месяцев назад. Оно не появилось внезапно, не ударило обухом, а медленно и постепенно подбиралось, понуждая меня просчитывать каждый шаг. Я слишком привыкла к жизни в  Де-Мойн, чтобы вот так резко все бросить, но все же, наконец, решилась. Так же подумала, что Рэндлу непременно надо остаться в их доме; за все, что он от меня вытерпел за последний год, он просто не заслуживает жить где-то на отшибе, пусть даже и временно, пока покупает другой дом. Того, что досталось мне после развода, вполне хватит, чтобы начать новую жизнь, даже более того, - хорошо в ней устроиться.       Бен уже не думал о странности того факта, что Мэрил с ним излишне откровенничает. С каждой беседой ему становилось искренне ее жаль.  Недоумение Бена по поводу устройства мира росло все больше и больше. Сначала Джули с ее непростыми родителями. Затем Мэрил поведала ему личную историю… Он, будучи парнем, выросшим в полной и дружной семье, не понимал, как могут родители так плохо относиться к своим детям. Что движет Слэйтерами, и что двигало матерью Мэрил? Откуда эта холодность и равнодушие по отношению к собственным детям, и в то же время – желание ими помыкать? Подумав некоторое время, Бен понял, что все это, должно быть, развивается по цепочке: как и в случае с Джули, у ее родителей – Сары и Чака – тоже было не самое радужное детство, скорее всего, к ним родители относились так же, как и они сейчас к своей дочери. Неужели Джули вырастет такой же холодной и черствой и будет пренебрежительна к своим детям? Что-то не сходится, ведь есть Мэрил, которая очень любила своего сына, заботилась о нем и оплакивала смерть… Как это вообще происходит? И тут Бен вспомнил пример из семьи брата его отца, Эда, жена которого скинула свои обязанности по уходу за младшим сыном, Дином, на старшего – Тома. Мать Бена была очень недовольна, что заботу о младшем полностью скинули на старшего, и потом часто говорила, что это повлияло на озлобленность и мелочность Тома. Может, и с Чаком, и с матерью Мэрил в их детстве происходило нечто подобное? Бен представил, что было бы, если б его сильно нагрузили уходом за Линдой, и пришел к выводу, что это, скорее всего, сблизило бы их с сестрой еще больше. Ему было сложно представить, чтобы он как-то озлобился из-за этого. В конце концов, Бен решил в следующий раз спросить Мэрил о детстве ее матери, быть может, она что и поведает…       - Она росла в штате Невада с отцом, - моим дедушкой, матерью, - моей бабушкой, и двумя сестрами, - ответила Мэрил Бену на следующий день. – Оба были учителями: дедушка – искусствовед, впоследствии стал профессором, а бабушка – так же, как и мама, художница. Как видишь, любовь к искусству у нас - семейное. Когда я была ребенком, мама с ними редко общалась… Я видела их всего один раз, лет в семь, когда мы с ней приезжали к ним в гости… Тогда бабушка с дедушкой ругались на мать за то, что отец ушел от нас, - это единственное, что я помню с той поездки. Больше мы их не видели, а умерли они как-то в одно время… примерно тогда, когда мать заболела. Да, еще, когда мне было лет тринадцать, приезжала в гости мамина младшая сестра, но они тоже по какой-то причине разругались, и она быстро уехала. Я тогда не поняла, что произошло, да и не вникала. Как я уже говорила, мать будто жила своей собственной жизнью, в которой было место только ей, университету и мистеру Уильямсону. Она никогда мне не рассказывала, что с ней происходит, и какие у нее взаимоотношения с другими людьми, не давала им оценку… Только лично мне давала… Я видела то, что видела.       Мэрил глубоко выдохнула и произнесла:       - Мне кажется, я излишне загрузила тебя своей жизнью. Ты и так узнал обо мне много, даже сверх того, что нужно лишь для хорошего исполнения портрета. Пора бы мне уже тебя отставить в покое…. Но мне понравилось разговаривать с тобой, - с этими словами Мэрил как-то воодушевилась, - просто сидеть на диване и пить чай. Я думаю, нам следует продолжить, причем без разницы, о чем именно мы будем говорить, хоть о погоде. Расскажи мне как-нибудь о своей жизни.       - Договорились, - улыбнулся Бен и принялся за работу.       Вечером портрет Марка был закончен. Бен отбросил все предрассудки и окончательно отождествил сына Мэрил с собой, раз та говорит, что они во многом похожи. Поэтому далее все пошло, как по маслу, и Бен с гордостью представил портрет сына матери. Мэрил ничего не сказала, а заплакала, прикрыв ладонью глаза.       Бен снова растерялся. Ему стало грустно от того, что он превзошел свои ожидания и ожидания Мэрил. Он даже подумал, что затея была изначально не очень хорошей, – рисовать во всю стену портрет семьи, тем более, если это вызывает у Мэрил такие эмоции. Чего ради? Каждый раз так плакать, проходя мимо него? А, может, Мэрил надеется в разговорах с ним и в созерцании этой картины выплакать все, что в ней накопилось за все это время?       - Так, все, - взяла себя в руки Мэрил и сказала Бену: - Ну, моя реакция все сказала за меня, но и я добавлю, что исполнение отличное. Остается подождать, чтобы увидеть, как ты отразишь меня.       - Я постараюсь сделать это так же отлично, - улыбнулся Бен.       - Я не сомневаюсь в этом, - улыбнулась в ответ Мэрил. – Поужинаешь со мной?       Предложение было несколько неожиданным. До этого они вместе только пили чай. Но Бен сильно проголодался, и ему не надо было долго думать, чтобы согласиться.       На ужин подали утку, запеченную с мандаринами. В этот раз Бен и Мэрил разговаривали на отвлеченные темы, не затрагивающие ничего личного. Мэрил рассказывала о художнике Хомере , а Бен внимательно и с интересом слушал, втайне все-таки радуясь, что у него появилась такая знакомая, - не без причуд, но куда же без них? Она интересовалась тем, чем он, некоторые жизненные события у них схожи… Все-таки Бен мог назвать Мэрил человеком, близким по духу, и это он прямо чувствовал, а не только брал во внимание вышеперечисленные причины.       - Иногда я будто падаю в бездну, из которой мне никогда не выбраться… Я понимаю, что я слаба, ужасная слаба…       - Не так уж ты и слаба. Молодец, что все равно не сидишь не месте, - работаешь, творишь, обучаешь людей. Иногда человек что-то теряет, но взамен находит что-то новое. Хоть это порой и сложно, но нужно ценить то, что есть, и то, что приобрел потом. Если бы ты чрезмерно поддалась своему горю, плохое состояние со временем могло бы усилиться, и ты бы лежала целыми днями в кровати и не могла бы ничего делать. Но ты молодец, - ты живешь, именно живешь.       - Да, пытаюсь, - слабо улыбнулась Мэрил.       - Но ты вообще, чувствуешь удовлетворение от… так сказать, своего положения в Ассоциации? – спросил Бен, внимательно глядя на нее. – Ты знаешь, что будешь у нас преподавать… Ты в предвкушении?       - В целом, наверное, да, - подумав, призналась Мэрил. – Но это если отвечать на вопрос. Я вообще заметила, что в процессе какого-либо дела чувств будто нет вообще. Хотя раньше был большой интерес, я в этом будто растворялась. А сейчас… Фоном все равно мысли, что жизнь идет не так, как нужно именно тебе. Но в последнее время с этим все равно лучше. Возможно, я и вправду потихоньку восстанавливаюсь.       - Это хорошо, - несколько воодушевленно ответил Бен. – Тем более, сейчас, когда твои скульптуры увидят в других штатах. Это же успех, особенно если ты работаешь не впустую, когда твое творчество наблюдают воочию, думают о нем, о том, что ты хотел этим сказать… Как будто эти люди общаются с тобой; ты, неважно чем, - романами, картинами, бюстами, песнями, - рассказываешь им какую-нибудь историю, а тебя слушают, делают для себя какие-то выводы, а то и вовсе меняют свою жизнь к лучшему. Это же дорогого стоит! Я слышал, искусство вытащило людей чуть ли не с того света: прослушав ту или иную музыку или увидев ту или иную картину, они нашли в себе силы жить дальше!..       Мэрил слушала его с теплом, вспомнив тот день, когда только с ним познакомилась. Она заранее знала, что будет преподавать у пятерых юнцов разных возрастов, - от тринадцати до двадцати двух лет; порой не очень была рада, что подписалась на это и даже хотела отказаться, но Томпсон ее отговорил. Да и от той мысли, что среди них будет его сын, Мэрил ощущала себя несколько легче.       Когда она вошла в мастерскую, её сердце защемило от воспоминаний... Ведь тогда, много лет назад, она так же стояла у мольберта в окружении своих юных сокурсников. Этот запах, эта обстановка... Впрочем, подобное было и в мастерской особняка, в котором Мэрил жила с мужем и сыном, но все равно нечто иное... Дело в сплоченности, коллективе, передающих то самое настроение, которое Мэрил почувствовала, вновь переступив порог одной из мастерских Финикса.       Портрет темноволосой девушки, изображенной на фоне каменистого озера, который Томпсон почти тут же показал Мэрил, привлек ее искренностью и теплотой исполнения, несмотря на то, что он был несколько неточен в отношении цветовой гаммы. Мэрил обратила пристальное внимание на его создателя, - кудрявого юношу с живым, внимательным взглядом, таким же, как у ее сына, Марка... Она помногу и подолгу думала о нем, а так же о том, как бы узнать его ближе. От других Мэрил слышала о Бене только хорошее, - способный ученик, спокойный и доброжелательный молодой человек, отзывчивый, время от времени оказывающий профессиональную помощь другим ученикам, особенно младшим, Салливанам. Таким же отзывчивым был и Марк... Это сходство не причиняло Мэрил боль, как могло быть во многих других случаях, а лишь отзывалось теплотой в её душе. Ей было интересно, как Бен проявит себя на её занятиях.

***

      Спустя некоторое время, как только Мэрил узнала, что Бена отчислили из-за отсутствия средств, она сильно расстроилась и едва ли не проклинала себя за то, что ее не было рядом в тот момент, когда Томпсон отказывал самому трудоспособному и, скорее всего, талантливому юноше в дальнейшем обучении.       Она поняла, что не может его так просто отпустить. Не может.