Краски жизни

      В течение двух недель Чаку удавалось осуществлять задуманное; он тщательно бдил (и заставлял бдить Сару), чтобы Джули не отлучалась из комнаты на дольше, чем на пять минут, а когда слышал в коридоре звуки, означающие, что пришел (или уходит) сосед, он превращался в самку зверя с обостренными органами чувств, оберегающего своего дитеныша от опасности, и держал дочь в комнате, даже когда та очень просилась выйти.       Но порой бдительность Чака ослабевала, и Джули вырывалась на волю, чтоб хотя бы поздороваться с Беном. Разлученная со своим другом, девочка ходила опечаленная и осунувшаяся, и в минуты встречи, ставшие столь редкими, с тоской глядела ему в глаза. Она очень скучала по нему и старалась всячески отвлекаться: после уроков все чаще гуляла с подругами или оставалась рисовать в классе, а незадолго до возвращения родителей с работы шла домой, где ей в последние дни тяжело было находиться. Однако девочка все равно не теряла надежду, что отец смягчится, и все будет, как раньше.        На работе у Бена все пока шло ровно, а в художественной школе на носу были первые экзамены. Приходилось посвящать рисованию почти все свободные часы, и теперь он возвращался домой довольно поздно, так как ученикам разрешили приходить в Ассоциацию в любое время и упражняться. Как только завод выпускал Бена из своих цепких объятий, он бежал в другое место, ставшее ему за это время очень близким по духу и атмосфере, и рисовал до последнего трамвая. Один раз он не успел на транспорт, и мистер Хэнкс, который до сих пор не помирился с женой и не подыскал себе нового жилья, предложил ему остаться переночевать с ним. Бен постелил себе по полу и полночи слушал жалобы учителя о том, как трудно с женщинами.       День первого экзамена был все ближе, но произошло непредвиденное. Находясь на работе, Бен ощутил легкое недомогание; чуть позже у него появился насморк, и немного заболело горло. Дома он принял лекарство, выпил горячего чаю. Наутро ему стало даже хуже, - ко всему прочему прибавился озноб, но он все-таки отправился на завод. Весь день у Бена ныли кости, стучали зубы, а в голове стоял какой-то туман. Он думал, что ему бы отлежаться дня три, но знал, чем чревато его отсутствие на рабочем месте. Он помнил того бедного рабочего который пытался отпроситься на день, а ему выставили ультиматум: или работай, или уволим. Тем более болезнь будет длиться самое малое – три дня. Поэтому надо выпить побольше лекарств и потерпеть. Было не раз, когда Бен переносил болезни на ногах.       На следующий день жар усилился, и Бен просто не смог встать с кровати. У него обострился кашель, и ныло под ложечкой, когда он думал, что работу, скорее всего, уже потерял. Такого места, как завод, скорее всего, уже не будет, - где и платят сравнительно немало, и где не нужно батрачить целыми днями. Вероятно, придется теперь забыть и про художественную школу… Эта мысль горела каленым железом и причиняла страданий, пожалуй, куда более, чем сама высокая температура.       Бен кое-как все же встал, спустился на первый этаж парадной и вызвал врача по телефону; тот прибыл часа через два и выписал необходимые лекарства, прием которых нужно было начать с сегодняшнего дня. Бен с тоской подумал, где бы ему взять силы, чтобы дойти за таблетками… В конце концов, аптека недалеко, нужно постараться. Но он все откладывал поход и дотянул до полудня…

***

       Джули проявила некоторую неосторожность, встав рядом с комнатой Бена и слушая, что говорит доктор.       - Ты что там делаешь? – грозно спросил отец, и девочка боязливо попятилась к их комнате.       Чак, видя, что сосед серьезно заболел и будет сидеть несколько дней дома, напрягся, ведь Джули после школы наверняка вновь захочет захаживать к нему. Поэтому он, как следует, постарался ее напугать, рассказав, что может быть, если она заразится от соседа: якобы дети не переносят такие болезни и умирают, чем доставляют много боли и страдания родителям. Но у Джули были кое-какие знания в этой области, и она думала, что ее не обмануть. Она слышала, что надо протереть чесноком в носу и надеть маску, чтобы не заразиться. Да и если бы зараза и пристала к ней, девочка знала, что она просто пролежит несколько дней, а потом выздоровеет и будет жить, как ни в чем не бывало. Но все равно, нужно было постараться изо всех сил не заболеть; родители не должны понять, что она заходила к Бену. А зайти, Джули, конечно же, собиралась. Как так, не навестить больного друга? Может, ему нужно что-то купить в аптеке? В школе первые два урока все равно отменили, поэтому она должна успеть.       Когда родители ушли, Джули сделала себе дезинфекцию и тихо пробралась в комнату Бена; он лежал на правом боку и чуть приоткрытыми глазами, в которых не читалось ни мыслей, ни чувств, смотрел в стену.       - Зря ты пришла, - слабым голосом сказал он ей. – Я тут кашляю… еще подхватишь от меня…       Бен снова разразился кашлем на целую минуту.       - Не подхвачу, я съела чеснок и намазала им в носу, - ответила Джули, когда он закончил. – Может, тебе компресс сделать? Или за лекарствами сходить?       Бену было настолько тяжело вставать, что он с радостью, какая только была возможна в его состоянии, принял предложение девочки и написал ей список, что нужно купить в аптеке, и дал деньги. Джули сходила за лекарствами, а, вернувшись, заварила чай с медом и напоила им друга.       - Спасибо тебе большое, - прокряхтел Бен. – Ты заботливая, как мама…       - Приду с уроков, и продолжим лечение, - и вправду почувствовав себя мамой, со взрослой интонацией произнесла Джули. – Меня все равно не будет два часа.       - Тогда поможешь мне сделать растирание, - сказал Бен.       Девочка с теплом на сердце отправилась в школу. Ее друг оценил ее помощь! Всегда, когда она раньше пыталась кому-то помочь, говорили «не надо» и куда-либо отсылали. Она поняла, каково это, - заботиться, быть кому-то полезной. А она еще помогает своему другу, которого очень полюбила… Это ли не радость?       Вернувшись, Джули набрала в тазик горячей воды и принесла ее Бену для растирания. Тот тем временем поспал и чувствовал себя немного лучше. Они добавили туда лекарства, и Бен начал растирать свои руки и ноги, а Джули потерла ему спину. Комната наполнилась приятным ромашковым ароматом, и это создало ощущение уюта.       После растирания Бен решил еще поспать. Джули накормила Рони и попыталась, как следует, выполоскать изо рта чесночный запах; она боялась, что родители его услышат и заподозрят неладное. Благо, вернувшись вечером, они ей ничего не сказали.

***

      На следующий день Бену стало еще немного лучше, и он снова спустился вниз, чтобы позвонить, но на этот раз – начальнику. В нем все-таки теплилась надежда, что, возможно, он и не уволен и молил про себя, чтобы мистер Чейвз взял трубку, в цехе ведь шум да лязг, - может и не услышать. Благо, начальник ответил, и Бен узнал, что больше не числится на заводе Николсона.       - Поначалу мы со Стивенсоном думали хоть немного потянуть время, как тогда, когда ты ехал сюда, - с сожалением в голосе говорил Чейвз, - но верные уши мистера Николсона уже донесли ему, что рабочий отсутствует, вот он и велел поскорее взять кого-то другого. Ты не один такой – Мелвин слег, Джордан… Их тоже заменили. Ходит эпидемия, сами вон боимся. Но ты не отчаивайся и будь наготове: если кто еще сляжет, мы снова тебя возьмем.       Бен тяжело вздохнул и снова закашлялся. Он думал, хорошо хоть за комнату заплатил на месяц вперед. Так же ему небольшую надежду дали слова мистера Чейвза, но кто знает… Вполне может быть, что больше никто и не сляжет. Неизвестно еще, что будет с экзаменами… Экзамены!..       Сердце Бена учащенно забилось. Он даже забыл, какое сегодня точно число… Уж не первое ли мая? Он помнил, что первый экзамен – третьего, и уточнил дату. Шло первое мая… то есть, первый экзамен уже послезавтра… А послезавтра графика, в которой он не успел, как ему казалось, достаточно поднатореть… Да и люто гнетет слабость… Выдержит ли он и экзамен, и само состояние? Ребята сейчас на экзаменационных занятиях, поди, стоят, рисуют… Ему бы еще завтра попрактиковаться, но найти бы силы…       Бен набрал еще номер Ассоциации, чтобы предупредить о своей болезни, и объяснил ситуацию мистеру Томпсону.       - Как у вас с работой, Бен? – внезапно спросил тот.       Отчасти Бен даже не удивился вопросу: ведь многие понимали, что болезнь чаще всего влечет за собой увольнение. Но у него появилась надежда, что, быть может, мистер Томпсон, раз спрашивает, предложит ему работу… в самой Ассоциации?       - Не очень… уволили, - ответил Бен и закашлялся; как только приступ кончился, он сказал в трубку: - Алло.       - То есть, у вас не будет возможности оплатить следующий триместр? – выждав, спросил Томпсон.       - Не знаю… Скорее всего да, с этим будет туговато. Я не знаю, как скоро найду работу, и сколько на ней будут платить.       - Просто я хочу напомнить вам, что вы должны будете после экзаменов сразу же сдать деньги. Без оплаты, увы, нам следует попрощаться.       Бен вздохнул и повесил трубку. Неизвестно, что дальше будет с его мечтой стать художником… Он знал, что не бросит рисование и будет продолжать по мере возможности и загруженности на будущей работе, но представится ли ему еще такой шанс? Кто знает… По сути, главное, что он уже представился; все-таки в Ассоциации Бен получил немалый опыт за почти три месяца, а с этим опытом будет легче развиваться и самостоятельно. Он твердо решил завершить эту строку – обучение в Ассоциации, сдать экзамены, чтобы убедиться в своем росте и идти дальше.       Вернувшись в комнату, Бен нашел свой рисунок карандашом, начатый еще до болезни и принялся заканчивать его, полулежа в кровати. Вскоре к нему зашла Джули – вновь в маске и с запахом чеснока – и спросила, ничего ли ему не надо.       - Спасибо тебе большое, - улыбнулся Бен. – Ты мне вчера купила достаточно всего. Можешь заварить нам чайку.       Джули вскипятила воду в чайнике, кинула в одну из кружек лимон и мед и понесла все к другу.       - Как ты вообще сама эти дни? – спросил он девочку. – Отец больше ничего не выкидывал?       - Больше ничего, но они каждый вечер держат меня в комнате… Разрешают только в туалет по-быстрому, - с грустью произнесла девочка.       - Вот ведь!.. - возмутился Бен. – Скажи, а ты бы хотела с ними дальше вот так жить?       - Вот так, как сейчас – не хотела бы, - призналась Джули. – Я бы хотела, как раньше. Так же к тебе ходить, чтобы смотреть, как ты рисуешь. Или чтобы мы вместе рисовали.       - То есть вообще бы ты с ними жить хотела? Даже если бы они не поступали с тобой так, как сейчас? – допытывался Бен.       Джули задумалась и не сразу смогла ответить. Она не могла себе признаться в том, что ей гораздо легче, когда родителей нет дома или когда они с ней вообще не в одном помещении. Это же родители, которых надо любить. Невозможно даже помыслить о том, чтобы жить отдельно от них. Только бы папа был подобрее, и мама поласковее… Возможно, когда-нибудь они такими и будут.       - Да… - неуверенно ответила она.       Бен внимательно глядел на Джули и понял, что дело куда сложнее, чем кажется. Девочка все-таки привязана к матери, и даже к отцу, и увезти ее в Хилсайд будет непросто во всех смыслах. Он хотел ей сказать, что можно жить по-другому, в той семье, где тебя будут любить и заботиться о тебе... Но ведь дело еще осложняется весьма обоснованными сомнениями его родителей и вполне резонными страхами родителей Джули. А девочка... она слишком мала, чтобы осознавать всю серьезность положения.       Бен в этот момент так напрягся, что слабость, которая немного отступила от него, вновь вернулась с удвоенной силой, и он даже отложил рисунок. Он решил пока не затрагивать эту тему и подумать, как лучше подготовить Джули к более правильному для нее решению.       - У меня послезавтра экзамен по графике, - задумчиво произнес он. - Надо бы подготовиться...       - Я не буду тебе мешать, если просто буду тихо сидеть на стуле? - спросила Джули, опасаясь, что опять не скоро увидит Бена.       - Нет, конечно, не будешь, - улыбнулся тот и продолжил творить.       Пока он водил карандашом по листу, его посещали разные невеселые думы. Он думал, как он может браться за рисование, когда ему по-хорошему потом нужно искать новую работу. Так-то у него есть небольшой запас денег, но скоро надо будет отослать часть родителям. Что же делать? Бросить на полпути дело, которым он горел? Может, дождаться конца экзаменов, который наступит на следующей неделе? А потом снова тут же платить за триместр... Бен постарался выбросить из головы все тревожные мысли и сосредоточиться на изображении; главное - послезавтра сдать экзамен, а там будет видно.       А Джули, как зачарованная, наблюдала за своим другом, за тем, как он при помощи карандаша превращает простые линии в целое произведение. Она взяла себе лист и стала копировать его рисунок, изображающий старика, сидящего в кресле-качалке. Девочка была счастлива в моменте и не думала о плохом, - о том, что позже придут родители и оборвут этот чудесный миг, и о том, что это может быть один из последних дней в обществе Бена перед очередным долгим одиночеством.       - А, может, тебе продать картины? - спросила Джули, после того, как Бен закончил рисунок. - Я слышала, что художники много зарабатывают.       - Смотря какие, - ответил Бен, критично разглядывая изображенного им старика. - Если бы все это было так легко. У меня и времени нет, чтобы стоять на улице и впаривать людям свою мазню. Нужно и экзамены сдавать, и работу искать.       Он снова задумался о своей непростой участи. Ему все-таки стало больно от той мысли, что школу придется бросить. Бен понимал, что он пока не столь хорошо рисует, к тому же именно там у него есть возможность заявить о себе, познакомиться с другими людьми искусства, когда откроется галерея. А если он уйдет сейчас, вспомнят ли о нем потом?       С другой стороны, преподаватели, как казалось Бену, были к нему расположены, даже более чем к остальным ученикам... Может, позволят восстановиться, когда у него все наладится? Надо бы прямо завтра узнать об этом. Хорошо бы и вправду попробовать продать картины, как говорит Джули (ах, Джули, милая Джули, как она заботится!..), ведь покупают картины порой в разных жанрах, даже "детских", вроде того, что рисует Марк Шагал... Но время, время...       Скоро должны были вернуться с работы родители Джули, и девочка, пожелав Бену удачи на экзамене, ушла к себе. Он почувствовал сильную усталость и лег было спать, но не тут-то было, ибо к нему пришел Джордж, который все выражал сожаления по поводу того, что Бена уволили, и рассказал о происходящем на заводе. Он пробыл у друга недолго, и после его ухода Бен погрузился в глубокий сон.       Наутро кашель значительно поутих; Бен чувствовал себя еще бодрее и продолжил рисунок. Джули пришла к нему и снова взялась за свой этюд-подражание. В конечном итоге умиротворенный старик Бена выиграл в плане правдоподобности, но Джули понимала, что раньше бы у нее не получилось так, как сейчас.       - Это мой дед по отцу, - признался Бен. – У нас дома есть фотография.       - А у меня нет деда, - ответила Джули. – Говорят, есть только бабушка, но мама с ней давно поссорилась, и они так и не виделись.       - Твой папа тоже со своими поссорился? – спросил Бен.       - По-моему, у него они умерли, - пожала плечами Джули.

***

       На следующий день Бен, чувствуя себя еще лучше, отправился на экзамен, где представил свой рисунок под названием «Фрэнк Моррисон, 1918 год». За длинным столом в ряд сидела комиссия, состоявшая из пяти организаторов и трех преподавателей. Не было лишь миссис Нортон, которая, по слухам, уехала в Лас-Вегас подписывать договор с галереей Энгзи.              Бен, стараясь сдерживать кашель и вообще преподносить себя более энергично, рассказал предысторию своей картины, на которой был изображен его дед по отцу, доживавший в 1918 году последний год своей жизни. Суть была в том, что в то же время их сосед, Лаки Грэгсон, купил своему пятнадцатилетнему сыну фотоаппарат, и тот начал запечатлевать все, что попадется, - и дома, и животных, и людей. Всем понравился снимок с изображением мистера Фрэнка, уютно сидевшего под пледом в кресле-качалке на веранде, и Моррисоны купили его у юного Грэгсона. Бен долго любовался этой фотографией, вызывавшей в нем самые теплые чувства, а не так давно решил восстановить ее по памяти в жанре графики. Так же он немного рассказал о нюансах изображения и светотеней на своем рисунке.       Комиссии понравилась эта история из жизни простых людей, как и то, что Бен не делал сильный акцент на трагизме смерти деда, и упомянул ее просто как факт. Не найдя в его картине существенных технических недостатков, организаторы посовещались и сказали, что он допущен к следующему экзамену.       Бен был рад, но почувствовал, что этот экзамен высосал из него почти все силы, которые он ранее собрал с таким трудом. И тут, вспомнив свое положение, он немного расстроился: конечно, хорошо, что его допустили до следующего экзамена – живописи, но денег-то, чтобы платить за последующее обучение, все равно нет.        Следующим был экзамен по акварели. Бен, уже почти выздоровевший, все так же упорно готовился. Он снова решил нарисовать портрет Джули; в этот раз девочка была изображена по пояс, а в руках она держала кисточки и краски. На сдаче он представил рисунок как портрет юной начинающей художницы, которую он сам, лично, обучает изобразительному искусству.       - Как знать… Может, она тоже когда-нибудь будет заниматься в нашей академии, а позже – и учить следующее поколение, - улыбнулся мистер Томпсон, и остальные члены комиссии стали поздравлять Бена с успешной сдачей экзаменов.       - Я и правда не могу восстановиться позже? Даже тогда, когда заплачу? – спросил Бен у Томпсона позже, в его кабинете.       - Если вы заплатите сразу – я подумаю, - ответил тот. – Ну а если вам не повезет с работой, и денег долго не будет, тогда вряд ли.       - А здесь, в Ассоциации… у вас для меня никакой работенки не найдется? – осторожно спросил Бен, понимая, что никто, кроме него, ему путь не проложит.       Томпсон усмехнулся уголком рта и ответил:       - Увы… увы… А кем? Кроме преподавателя, для коего у вас пока слишком мало опыта, у нас больше нет вакансий. Впрочем, я могу поспрашивать в других галереях вакансии реставратора, но тоже маловероятно, что таковые найдутся. Так же я могу узнать у своих знакомых, не нужен ли им художник. Пожалуй, это все, что я могу.       - Буду вам признателен, - ответил Бен, подумав, как было бы хорошо, если б его услуги оказались нужны кому-либо. Томпсон вновь вселил в него надежду, но на этот раз Бен подумал, что не следует слишком уповать на подобное, дабы лишний раз сильно не разочаровываться.       Началась новая полоса жизни, в которой проблемы чередуются с их преодолением. Бен отправился на поиск новой работы, не переставая втайне надеяться, что она станет занимать целый день, и что там будут платить достаточно для содержания родителей и приобретения материала для рисования, а без всего остального он, в общем-то, может обойтись.

***

      Он начал со следующего дня. Ситуация удручала: снова чуть ли не в каждом окне висели таблички с надписью «Работы нет». Тут Бен увидел длинную очередь из мужчин усталого вида, выстроившуюся возле какой-то конторы и понял, что контора - биржа труда, в которой эти люди пытаются урвать хоть какой-то кусок работы. От этой вереницы так и веяло безнадегой и унылостью, и Бену стало внутренне несколько не по себе. Он пристроился последним рядом с двумя довольно щуплыми мужчинами средних лет и спросил, как долго те здесь находятся.       - Часа два, - сказал один из них. – Возможно, зря здесь простаиваем, ибо не очень-то с работой. Вон, ребята спереди по цепочке передают, что берут в основном высоких и крепких парней, в другие штаты, на лесопилку. Но все равно, надежда умирает последней.       - Нас вряд ли возьмут, - махнул рукой второй. – Но как иначе сейчас найти работу? Почти все закрыто или занято, а тут переправляют в другие города. Мне не хочется ехать куда-то к черту на кулички, но куда деваться.       - То есть, в Финиксе сейчас совершенно все занято? – спросил Бен.       - Ну, возможно и есть места… которые с минуты на минуту будут заняты знакомыми работодателей, - невесело усмехнулся первый. – А иначе тебе должна сопутствовать большая удача.       Очередь двигалась медленно, но верно; заходили по трое. На третий час подошла очередь и Бена, и он вошел в контору вместе со своими новыми знакомыми. Недалеко от входа стояло три стола, за которыми сидели работники кадров. Один из них спросил севшего напротив юношу его полное имя, дату рождения, а так же о его месте проживания и навыках. Получив ответы, кадровик измерил Бену рост, взвесил, а затем сказал, что, как только появится подходящий для него вариант, ему пришлют извещение по месту проживания.       - Ну, все, малый, ты в пролете! Как, впрочем, и мы, - невесело усмехнулся один из его новых знакомых, которого, как Бен услышал краем уха, звали Стивен Олсон.       - Что и требовалось доказать, - проговорил второй искатель работы. – Пришлют они.       Они вышли из конторы. В эту минуту Бен ощутил самый настоящий страх за свое будущее и будущее близких. Он понял, что от биржи очень мало толку, и теперь придется надеяться только на себя с десятикратной силой. Неужели, спустя время и он будет таким же, как все эти люди – слабым, худым, с пустым и безразличным взглядом? А если денег в таком случае будет едва-едва хватать на него самого, - неужто и его родителям придется простаивать эдакую очередь?..       - Что вы дальше собираетесь делать? – стараясь сохранять спокойствие, спросил он новых знакомых.       - То же, что делаем почти целый месяц! Ну, он – два месяца, - кивнул на компаньона Стивен Олсон. – Просыпаемся в четыре утра и идем на главную площадь, - занимать очередь за бесплатным завтраком. Подкрепившись, идем вот сюда, - в очередь за получением работы. Вот так жизнь и проходит, в очередях этих. Как только чувствуем хоть малейший голод, вновь идем на площадь, - благо, все недалеко. Но, как правило, раз в день биржу посетить успеваем. Некоторые вообще и по два раза стоят.       - Но зачем, если все равно ничего нет? – удивился Бен.       - Изредка перепадает что-то попроще, вроде столяра или механика, вот мы и надеемся, - ответил второй и вновь грустно усмехнулся. – Вообще, получается как-то круговорот: мы не доедаем, плохо спим, а потом конторщики на нас смотрят и дают понять, что мы слабы и не годимся для работы! Только как мы будем годиться, если мы почти ничего не едим из-за неимения этой самой работы?       Они втроем дошли до площади. Стивен с его компаньоном встали в очередь за ужином, а Бен, у которого, в общем-то, оставались деньги на умеренное питание, решил попытать счастья в поиске работы «вручную». Он спрашивал места в основном у торговцев на базаре, так как почти все магазины и прочие конторы, где теоретически могла иметься какая-либо работа, почти сходу давали понять людям, чтобы те продолжали поиск. Бену, увы, везде отказывали. Он купил газету, но там даже толком не была напечатана колонка с вакансиями.       Уже темнело. В расстроенных чувствах Бен решил вернуться домой пешком, чтобы лишний раз не тратиться на проездной: ведь даже такие небольшие деньги могут понадобиться на что-то существеннее. На мостовой, по которой он возвращался, в ряд, облокотившись друг на друга, сидели безработные и, по всей видимости, бездомные. Пока Бен стоял в очереди, он слышал, что многие с началом кризиса лишились жилья и теперь обитали в гувервиллях. Стивен с компаньоном пока ютились в одной комнате, но очень опасались, что могут переехать жить в палатки, а то и хуже – в коробки. Вся эта картина дышала тяжелым мраком и безысходностью. Бен подумал, что, хоть он и оплатил комнату на месяц вперед, ему придется искать коробку поплотнее, если так и не найдет работу.       Когда он, находясь в своих мыслях, проходил мимо кирпичного дома, он из окна услышал громкую ругань, которая содержала следующее:       - Ты очень злой человек! С каждым может произойти что-то подобное! Оставляешь меня теперь без куска хлеба! – возмущался мужчина, судя по голосу.       - Ничего! Ты без семьи, поэтому перебьешься!  - вскрикивал другой мужчина. – Думаешь ты один такой? Да я кого угодно найду, стоит мне щелкнуть пальцами! Вон, из очереди на биржу любого вырву! Столяров все-таки немало!       - Ты не прав! Мы сколько с тобой проработали вместе?       - Два года – немного для того, чтобы привязаться к тебе, и слишком много, чтобы ты так и не научился держать рубанок!       - Это вышло случайно!..       - Оправдание для малого ребенка! Убирайся, пока не попортил мне всю мебель!       Послышались тяжелые шаги, и Бен спрятался за угол дома. Он увидел, как, резко открыв дверь, вышел крупный человек в красной рубашке и быстрыми шагами направился к дороге. Было ощущение, будто под ним сотрясалась земля.       Бен сразу же понял, что этот человек, - работник, которого только что выгнали. Раз он стал первым свидетелем увольнения, так, может быть, его сразу же и возьмут? Тем более, он слышал слово рубанок… Видимо, это место – столярная мастерская, а опыт работы у Бена в данной области имеется, ведь он был подмастерьем у своего же отца.       Бен вошел внутрь, в прихожую, из которой тут же пахнуло свежей деревянной стружкой – старым добрым запахом детства и юности. Открыв вторую дверь, он оказался в небольшой, заваленной этой самой стружкой, комнате, где находился большой шкаф с различными инструментами – рубанками, пилами, резами.         - Мы закрыты! – строго сказал усатый мужчина средних лет в чепце и несколько засаленном переднике.       - Здравствуйте! – поздоровался Бен. – Вам нужен работник?       - О! Ну здравствуйте! – несколько с вызовом поздоровался тот. – Я же говорил этому дураку, что стоит мне щелкнуть пальцами, так работники сразу же найдутся! А ты мимо, что ли проходил, пока мы ругались, и решил воспользоваться случаем?       - Да, все так и было, - легко рассмеявшись, сказал Бен.       - Ну что ж… Тогда добро пожаловать, раз уж ты первый! У тебя опыт-то работы этого всего есть? – спросил мастер, взмахнув руками.       - Есть, небольшой. Отец меня научил.       - Ну что ж… Ты первый, но не думай, что будешь последним! У меня маленькая частная лавочка, но она лучшая в городе! Какие-то две, я слышал, прикрыли, и теперь ходят только ко мне! Так что старайся, или отправишься следом за тем дубом, которого ты только что видел! Мне есть из чего выбирать! – убежденно говорил мастер, и Бену стало несколько неприятно от такой самоуверенности и высокомерия. – Меня зовут мистер Четтинг, а тебя?       - Бенджамин Моррисон.       - Прям в честь Франклина! Ну что ж, приходи завтра в восемь, и я введу тебя в курс дела.  Сейчас я закрываюсь.       Обрадованный Бен, попрощавшись, почти вприпрыжку побежал до дома. Ему снова повезло, и даже больше, чем он ожидал: он отхватил работу, отвечающую его навыкам! Пусть и не художественным, но все же столярным трудом Бен занимался сравнительно долгое время, и ему, в общем-то, тоже был близок этот созидательный вид деятельности. Единственное, его омрачила мысль, что он, оказывается, забыл спросить о жаловании. С другой стороны, мистер Четтинг сказал, что у него, возможно, единственная действующая лавка в городе, так что, может, по деньгам будет и неплохо… Но, с третьей стороны… Многим ли людям сейчас необходима мебель и прочие изделия из дерева? Со временем, возможно, и здесь перестанут что-либо заказывать… В любом случае, раз есть работа – надо работать, а далее, как бог даст.       Утром Бен созвонился с родителями и получил от них новость, с одной стороны – довольно печальную: умер предприниматель, мистер Хелсторм, который родился и вырос в Хилсайде, но последние годы проживал в Лос-Анджелесе, и, умирая, завещал, чтобы его похоронили в родных местах. С другой стороны, для самих Моррисонов это было в то же время и хорошей новостью, так как для мистера Хелстрома следовало выкопать могилу за двадцать пять долларов, и Джеффри, как только стало известно об этом, тут же вызвался на подработку.       Бен с облегчением вздохнул, узнав, что родители получили еще одну отсрочку от нищеты. Жаль, что радоваться приходится наряду со смертью человека (пусть и незнакомого Бену, его знали только мать с отцом), но что поделать, когда приходится думать о себе и о своих близких… В общем-то, пока все складывается неплохо: работу он вроде как нашел, главное – удержаться на ней, да и отец вскоре получит деньги.       Бен пришел в мастерскую к назначенному времени, и мистер Четтинг рассказал ему обо всех деталях и нюансах, которые могут возникнуть. Так же он показал сломанную, свежевыструганную ножку стула, запачканную кровью.       - Вот, что сделал вчера твой предшественник. Такого быть не должно. И ведь два года работал человек!       - А что по жалованию? – спросил Бен.       - А я разве не говорил? От десяти долларов в неделю, а там – в зависимости от заказов. Стараюсь выплачивать ежедневно.       От десяти… Это, конечно, меньше, чем было на заводе. Что ж, такой расклад все равно лучше, чем тот, что у Стивена Олсона и его товарища.         Работы в первый день было немного; в общем, Бен делал то, с чем был хорошо знаком. Под конец дня мистер Четтинг сказал своему новому работнику, что заплатит завтра, так как у него в кассе только крупные купюры.       На следующий день Бен пришел в то же самое время и с удивлением заметил, что мастерская закрыта. Сначала он подумал, что мистер Четтинг просто опаздывает и решил его подождать, но, прождав почти три часа, понял, что что-то тут неладно и обратился с вопросами о нем в расположенную неподалеку бакалейную лавку.       - Четтинга, конечно же, знаю, - ответил полный продавец. – То есть, нет ни его, ни Слэйвза?       - Слэйвза? – удивился Бен. – Кто это?       - Его подмастерье. Вообще, Четтинг может иногда опоздать, а Слэйвз всего вовремя приходит. Хоть какое-то достоинство, а то Мэл его постоянно ругает, что он никудышный плотник.         - Дак я его подмастерье… - произнес Бен, поняв, что Слэйвз – тот самый мужчина в красной рубашке, что позавчера поранил руку, сломал рубанок и свежевыструганный стул и был уволен Четтингом.       - А-а, новый? Значит, прогнал все-таки, - понимающе кивнул продавец. – Но вообще, Мэл жаловался, что и он потихоньку разоряется, все меньше и меньше заказов. Так что дело, видимо, не только в криворукости Слэйвза. Вдобавок, он говорил, что и аренда здесь подорожала, и надо искать место подешевле. Кто знает, может, внезапно нашел, что хотел, и с первого же дня сорвался. Один теперь будет трудиться.       Бен вздохнул и побрел вновь искать работу. Птица удачи, случайно попавшая к нему в руки, вырвалась на свободу. Неужели такое еще повторится? Он даже уже не знал, что хуже: найти работу, обрадоваться, потрудиться, но быть обманутым и не получить денег, или только петлять без ложных надежд?       В этот день Бен ничего не нашел. Он думал, что же будет эффективнее: потерять время, но потянуть финансовую лямку, встав в большую очередь за обедом или ужином, или потерять деньги, купив себе еды, но в прежнем темпе разведывать новые пути? В итоге он купил булку за двенадцать центов, отправился дальше на поиски, которые не увенчались успехом, и вернулся домой, сильно уставший, уже почти под ночь.       На третий день Бен сделал себе табличку с надписью «Ищу работу» и повесил ее себе на шею, в надежде, что это может хоть как-то подействовать. И ему повезло почти сразу – прямо неподалеку от автобусной остановки труда его остановила солидного вида дама с просьбой помочь занести в дом новую мебель. Кроме Бена она собрала еще двух таких же безработных, и все они затащили в ее особняк сначала диван, потом два кресла и журнальный столик. За все каждый получил по три доллара. В оставшиеся часы табличка перестала действовать, и Бен так и остался все с теми же тремя долларами.       Почти весь четвертый день он простоял в очередях за едой и на биржу. Ближе к вечеру произошло нечто странное: пока Бен находился на Стэйнберской площади в ожидании работы, ему показалось, что он увидел Джули. Возможно, подумал он, это могла быть и другая девочка, но тот же силуэт, то же платье, тот же цвет волос, как у его маленькой соседки… В общем, самому появлению здесь Джули Бен бы не сильно удивился: возможно, она просто гуляет после школьных уроков. Его озадачило, то, что она что-то несла в руках: какие-то… не то плакаты, не то картонки… он не мог разглядеть издалека, что именно это было. Но вскоре девочка свернула в переулок, и Бен почти сразу же забыл об этом; в тот момент подошел его черед, вновь доказавший, что он зря потратил время, простаивая на площади.         Сильное разочарование, смешанное с усталостью, очень давило, заставляя Бена опустить не только руки. Он присел на выступ стены одного из магазинов и с теплотой вспомнил о своем прошлом, о Хилсайде, - эх, вот времена, когда не нужно было доказывать право на существование!.. За что бы ты ни взялся, всегда что-то причиталось взамен. Но сейчас многие люди попросту отказались от различных услуг, стараясь довольствоваться самым необходимым и оставляя таким образом не у дел своих же собратьев. Все это создавало порочный круг, из которого пока никто не видел выхода, даже власть имущие. «Хочу домой…» - проносилось в голове у Бена, и он тут же усмехался этим абсурдным мыслям. Ведь к чему в таком случае вернется? Речь уже не идет о его амбициях, желании стать художником, - нужно просто выживать и помогать родителям…       - Работа! Нужны работники!..       Это тут же заставило Бена, не успевшего даже сообразить, что к чему, сорваться с места и побежать на заветный зов. Хоть он пока и недолго искал род деятельности, у него за это время успела выработаться некая чуйка на то, что вот-вот может вызвать соперничество, и в этот момент  нужно не думать, а успевать прежде, чем налетят другие.       Эти столь необходимые большинству слова о работе выкрикивал мужчина, размахивая листовками. Бен, видя, что к нему тут же подлетело несколько человек, которые повыхватывали листовки и тут же убежали, также не стал медлить, и ему повезло; очутившись в укромном месте, он вынул листовку и прочитал:       «Требуется 700 работников, на посадку хлопка, штат Аризона, южные плантации».       И внизу, мелкими буквами, указан адрес конторы, куда следует обращаться.       Юг Аризоны… плантации… Получается, следует бросить все и снова переезжать? Бен знал, что на юге штата – сплошная большая деревня, без перспектив развития того, что ему необходимо. Да и плантации в основном – почти галера, где придется работать круглые сутки, получая при этом жалкие гроши. И ехать нужно чем раньше, тем лучше,  - буквально на следующий день, пока не успеет набраться семьсот человек… Приняв решение, Бен еще раз взглянул на объявление и спрятал его за пазуху.