Краски жизни

Аризона, лес Прескотт. 15 мая 1929 года.       - Ну, вы там, любовнички!.. Пошевеливайтесь! – крикнул высокий черноволосый юноша, хлопая дверью старенького фиата(*). – А то уедем без вас!       - Ну что, скажем ему? – шепнул Бенджамин Моррисон своей возлюбленной Донне Кларксон, портрет которой он рисовал в данный момент.         - Давай, - тихо ответила Донна и незаметно его поцеловала.       - Езжайте без нас, Джордж! Мы остаемся! – весело ответил Бенджамин.       - Чего? – удивился Джордж. – А обратно как добираться думаете? На попутках, что ли?       - Хочешь, можешь приехать завтра за нами, - насмешливо предложил Бенджамин.       - Разбежался! – сказал Джордж. – Ты хоть помнишь, сколько лет моей тачке?       - Не твоей, а папочкиной! – воскликнула из машины девушка и рассмеялась.       - Уже моей! – важно сообщил Джордж. – Она не выдержит, если ее часто катать туда-сюда по этим колдобинам, по которым мы ехали! Ну что ж, как хотите. Ноги вам в помощь, тем более, у вас они явно моложе, чем моя дорогая.       - Ладно, Джорджи, не нуди, - урезонила его подруга. – Не видишь, у ребят намечается романтик.       - Да ради бога. Ну, бывайте! – бросил Джордж, завел машину и уехал. Его отец, механик мистер Стивенсон, купил уже поддержанный фиат по уценке в начале десятилетия, но для простых жителей маленького городка такое приобретение было нереальным шиком. Мистер Стивенсон ездил на нем первые три года, и когда его сын достаточно повзрослел, отец стал давать и ему пользоваться авто. Джордж был очень рад, ибо частичное владение личным транспортом давало ряд преимуществ: можно было хвастаться перед друзьями и знакомыми, кадрить девчонок (учитывая, что ни у кого из его сверстников машины в Хилсайде более не было) и выезжать далеко за город. А ездить было куда: за час можно добраться до живописного леса Прескотт, за два – до заповедника Коконино – места падения метеорита, Ок Крик Каньона и Уолнат Каньона. Хотя, покататься по интересным местам Коконино на машине, на самом деле, проблематично; лучшим решением было припарковать ее и далее гулять пешком, но это не помешало Джорджу и его друзьям пару раз побывать в этих чудных местах.       В этот раз Джордж, его друг Бенджамин и две их девушки – Айви и Донна – ограничились поездкой в ближайший живописный пункт – лес рядом с городом Прескотт. Минуя по неровной дороге зеленые ряды сосен, усыпанных золотыми шишками, машина остановилась неподалеку от озера Уотсон, где и расположилась компания. Погода была довольно пасмурной, и даже с намеком на дождь, но Уотсон выглядел по-особенному под нависающим чёрным небом; песочно-рыжие скалы - сухие холмы из старого гранита причудливой формы - на фоне всей этой темноты выглядели еще более контрастно и мистически.       Сначала компания просто прогулялась вокруг озера, и вскоре ветер разогнал тучи и небо из глубокого цвета хрома преобразилось в яркую лазурь и всё вокруг стало выглядеть совсем иначе. Будто в мгновение ока радостная солнечная весна пришла на смену угрюмой тёмной зиме.       Стоило чуть в сторону от основной тропы отойти и пейзажи тут же менялись до неузнаваемости: никаких больше округлых скал и каменных наростов - лишь бархатные зеленые холмы и ароматные золотистые луга.       Художник Бенджамин начал рисовать портрет Донны у озера, а Джордж с Айви сначала исчезли на несколько часов, потом вернулись, залезли в машину и стали предаваться любви. Слушая их возгласы, полные страсти, Донна с большим трудом сдерживала улыбку, а ее возлюбленный, у которого в этот момент рот был чуть ли не до ушей, кисточкой подавал ей знак, что ей следует оставаться серьезной во имя искусства.         После того, как Джордж уехал, Бенджамин рисовал еще час, после чего оставил мольберт и увел Донну наблюдать за закатом.       - Интересно, что же получилось, - мечтательно произнесла она.       - Я тебе потом покажу, - целуя ее, сказал Бенджамин. – Мне дома нужно будет подправить несколько штрихов.       - Ты же был настроен сегодня закончить, - с кокетливым разочарованием сказала Донна.       - Все самое важное я закончил… Хотя… нет…       …они скрылись в расщелине одной из скал, где занялись любовью. Запах волн и мокрого камня еще больше будоражили чувства влюбленных, а легкий ветер был вторым, кто ласкал каждого из них.       Насладившись друг другом, они переместились на поляну чуть поодаль озера, где легли на мягкое покрывало и стали рассматривать облака, переливающиеся в небе, словно причудливые фигурки. Солнце то пряталось, то снова появлялось, но Бенджамин и Донна были даже этому рады: им нравилось снова и снова встречать первый солнечный луч, пробивающийся сквозь преграды и постепенно захватывающий все пространство. К их счастью, за несколько минут до заката солнце вновь вышло, и влюбленные смотрели, как оно медленно уходит на покой, оставляя алый отблеск, от которого вскоре остался лишь чуть заметный след.       Когда стемнело, они дошли до гостиницы и переночевали там, а утром вернулись домой. Дождь, который вчера смилостивился над ними в Прескотте, застал их в Хилсайде, нещадно залив с головы до ног. Спрятав мольберт и портфель с картиной под козырек крыши подвала, Бен начал гоняться за Донной и, поймав, прижал ее к себе; пара застыла в долгом поцелуе, с окончанием которого прекратился и дождь, и появился их любимый самый первый луч солнца.

***

       Бенджамин и Донна – дочь галантерейщика - были вместе уже два месяца. Многие парни в городке завидовали юному Моррисону, ибо он сумел отхватить одну из самых красивых девушек в округе. «Стивенсону – тачка, его дружку – девчонка», - подшучивало большинство. Донна Кларксон дружила с Айви Кроули, которая в то время начала встречаться с Джорджем; вообще, друг Бена первым делом обратил внимание именно на Донну, но, как потом выяснилось, его куда больше влекло к темпераментной Айви, чем к ее более сдержанной подруге, вот и образовался новый союз. Донну в свою очередь тоже довольно быстро утомил громогласный Джордж, который был будто затычка в каждой бочке; зато его друг, гибкий и приятный в общении Бенджамин оказался ей больше по душе, да и к тому же художник. Донне нравилось искусство (хотя она сама осознавала, что не так хорошо в нем разбирается) и люди, так или иначе к нему причастные. Иногда она даже восхищалась своим возлюбленным – его талантами как рисовать, так и располагать к себе людей. Она заметила, что в Бене нет той грубой харизмы, которую она находила почти во всех мужчинах, что ей попадались, в том числе в его друге Джордже; Бен мог поднять настроение легкой, непринужденной шуткой, взбодрить, улыбнуться, никогда не насаждал и не доказывал. Так же он умел слушать. За все это время он не пытался ничего решать за Донну; в те моменты, когда она мялась с каким-либо вопросом, Бен просто спокойно подсказывал ей выход или компромисс, если они в чем-нибудь не совпадали. И постепенно изначальное напряжение, какое бывает у новоиспеченной пары, начало исчезать, и Донна поняла, что во многом может довериться Бену.       Бен в свою очередь находил Донну хоть и ласковой, но достаточно сдержанной в проявлении многих чувств и часто сомневающейся в правильности своих поступков и действий. Она долго обдумывала всякие детали и мелочи – что надеть, куда поехать, в какое время лучше встретиться. Бен чувствовал, что это не очередная доля кокетства с умыслом, лишь бы он чаще обращал на нее внимание, а реальная черта характера, которая мешала его девушке жить на полную катушку. Тем не менее, Бен осознавал, что в его подруге есть и страстность, и какие-то нераскрытые возможности, которые она по каким-то причинам в себе глушит. Иногда ему казалось странным, что Донна так быстро решилась на близость с ним.

***

      Спустя два дня Бен показал Донне уже полностью готовый портрет.       - Как это прекрасно! – восхитилась она, и ее глаза наполнились слезами от растроганности. – Я тут даже красивее, чем в жизни!       - Чем же именно? Краски ярче? - обняв ее, спросил Бен.       - Ну, да. Глаза прямо как сапфиры, кожа белее, волосы чернее. Вот мы, значит, как поступаем? - кокетливо отмахнулась от него Донна, и за этим жестом было видно, как она довольна. – Приукрашиваем реальность? А как же эти изречения, что нет ничего ценнее естественной красоты?       - Так можно сказать про многих художников, которые искажают реальность, придавая ей романтизма.       - Но далеко не всех. На картины некоторых не взглянешь без страха.       - Это тоже есть. А в их картинах то, что вызывает страх, приукрашено или все так, как есть на самом деле? – вкрадчиво спросил Бен.       - Мне кажется, приукрашено, - пожала плечами Донна. - Ну, серьезно. Многие, например, рисуют грозовые тучи такими черными, каких не бывает в реальной жизни. Те тучи, что мы застали вот, на днях, у Уотсона, мне показались самыми хмурыми, какие я только видела за все время своего существования, и то, они не были, как на тех картинах.       - Но наверняка эти художники и хотели вызвать в людях чувство страха, - уверил Бен. – И, судя по тому, что ты сейчас говоришь, у них это получилось. А я же хочу, чтобы люди восхищались красотой и колоритом. Вообще, красота в глазах смотрящего. Вот я тебя вижу такой, какая ты есть на картине. И я говорю сейчас не про глаза как сапфиры и так далее. Я говорю про силу чувства, которое ты во мне вызываешь. И такую же силу этот портрет должен вызвать в других людях.       - То есть, ты хочешь, чтобы в меня влюблялись другие? – усмехнулась Донна и вкрадчиво посмотрела на него.       - Не в тебя, а в портрет, - поправил Бен. – Почему бы и нет? Но вообще я имел в виду не только влюбленность, - хотя и она имеет место быть, - а то же восхищение и желание разглядывать картину и каждую ее деталь снова и снова! Хоть это и самонадеянно прозвучит, но я хочу, чтобы портрет стал второй Джокондой!.. Может, не этот, так следующий!..       Донна хотела было воскликнуть: «Ну, ты загнул!», но сдержалась. Вслух же произнесла с чувством, играючи водя рукой по его груди:       - Мне нравится твоя уверенность, более того скажу – она возбуждает. Я хочу, чтобы ты рисовал меня снова и снова, пока мой образ не затмит образ этой Джоконды!       Донну и в самом деле распалил настрой Бена, а тот, ощущая себя на седьмом небе от счастья, страстно привлек ее к себе…       Через некоторое время он нарисовал новый портрет своей возлюбленной. В этот раз они не стали далеко выезжать, а погрузились в процесс создания искусства на окраине Хилсайда. Спустя несколько дней, Донна, увидев свое изображение, была довольна едва ли не больше, чем в момент первого портрета: ей показалось, что в этот раз она выглядела более нежно и трогательно. Бен оттенил ее лицо светло-зеленым фоном, а голову украсил венком из полевых цветов. Он сказал, что видел в ней здесь дитя природы, возможно, эльфийку или другое изящное сказочное существо. Надо сказать, Донна себя тоже видела скорее именно такой, нежели холодной девой с первого изображения. Через неделю наступил день ее рождения, и она получила эльфийский портрет в подарок.

***

       В августе Донна сказала, что записалась на курсы машинисток, которые проводятся в Прескотте, и они с Беном стали видеться куда реже. В октябре грянул первый гром – финансовый кризис, от которого Джордж Стивенсон, продав фиат по согласованию с отцом, тут же сбежал в Финикс искать работу. В ноябре – второй гром: вслед за Джорджем, никому ничего не сказав, сбежала и Донна, правда, не в Финикс, а Прескотт. Бен узнал об этом из третьих рук и недоумевал, почему она так поступила втихаря, и хотел было ехать следом за ней, но ее мать отговорила его, сказав, что дочь пока устраивается на работу секретаршей и не хочет сглазить, поэтому не стоит ей мешать. Бен набрался терпения и стал ждать весточки, а тем временем среди молодежи ходили слухи, что Донна в Прескотте живет с другим мужчиной, к тому же, не самым бедным. Бен не хотел верить сплетням, но ему пришлось самому в этом убедиться, так как через несколько дней он получил письмо от своей возлюбленной.       «Дорогой мой Бен», - писала Донна. – «Мне очень стыдно, что я так с тобой поступила. Прости меня. Я скоро выхожу замуж за Элвина Джойса, сына местного дельца, с которым я познакомилась, пока ездила на курсы машинисток, и мы с ним будем жить в Прескотте. Я долго думала, кого из вас люблю больше, и поняла, что именно с ним мне будет хорошо. Надо было мне тебе раньше сказать об этом, но у меня просто не хватило духу. Я всегда буду вспоминать тебя добром. Обнимаю, Донна».       Бену стало очень горько и обидно; он смял письмо и бросил его на пол. Его взгляд тут же упал на портрет Донны у озера, и ему секундно захотелось уничтожить его, однако что-то его остановило: то ли гнев на самом деле не столь сильно жег его, то ли ему стало жалко стараний, которые он вложил в свое творение, поэтому он просто накрыл картину простыней.       Значит, слухи были правдивы… Но как это все произошло? Как она так быстро полюбила этого Элвина Джойса? Или дело вовсе не в любви, а в деньгах? Этот вопрос донимал Бена несколько дней, и мысли о произошедшем сменяли одна другую. Позже он услышал, что и курсов-то никаких не было: Донна просто проводила время в обществе богатого ухажера.       - Что ж… - говорил потом Бен, перебирая большими пальцами, и горько усмехнулся. – Главное, чтоб богат был… действительно…       - Да ладно тебе, - махнул рукой его приятель, Эдвард Молс, которому он изливал душу. – Не повезло с одной, повезет с другой. То, что она меркантильная шваль, только ее проблемы.       Эдварду одно время тоже нравилась Донна, и он даже втихаря пытался ее отбить, но у него это не удалось, ибо девушка была непреклонна. С одной стороны он искренне жалел Бена, с другой – радовался, что эта змея показала свое истинное лицо, как и тому, что она уехала из города: больше не будет никому мозолить глаза.       - Ну что сразу «меркантильная шваль», - пожал плечами Бен. – Каждый хочет хорошо устроиться в жизни, я не могу ее в этом винить. Ну, вот она и нашла человека с деньгами. А на деньгах сейчас, - особенно сейчас, - много чего держится.       К этому времени он немного подуспокоился и действительно думал так, как говорил. С началом кризиса магазин отца Донны разорился, как пострадала мастерская и отца Бена, и другую работу найти было очень трудно. Сам Бен работал с отцом, поэтому был тоже в минусе. Что он мог предложить Донне, кроме романтики и портретов? Ей и правда нужен был надежный и обеспеченный человек, который поможет ей и ее родным. В любом случае, думал он, сейчас не время горевать о любовных неудачах. Так как финансовое положение в его семье изрядно ухудшилось, надо думать, как бы заработать, да и продвигать художественное мастерство, если получится.       Печаль о расставании ушла раньше, чем Бен мог предположить, и через месяц о почти не думал о Донне.

***

        Отец Бенджамина – энергичный оптимист по имени Джеффри Моррисон - был коренным аризонцем (отнюдь не индейцем; его род явно шел от британцев, осевших в этом штате несколько веков назад) и уже много лет трудился плотником. Он содержал собственную мастерскую, где изготовлял преимущественно деревянную мебель; в подмастерьях у него были племянник Том и сын Бен, который совмещал работу у отца с посещением художественной школы. Увидев, как сын умело разводит цвета, решил поручить Бену красить мебель и брать деньги, кои не будут лишними, еще и за покраску. Мастерская находилась совсем рядом с их домой, поэтому иногда к ним с обедом заходила мать семейства – улыбчивая и несколько дородная домохозяйка Кэтрин, умевшая создать уют везде, где бы ни находилась.       Уже лет семь как Бен видел себя художником и мечтал достичь того уровня мастерства, которые достигли в свое время многие европейские творцы. Склонность к живописи проявилась у него отнюдь не в раннем детстве - Бен рисовал, как и большинство детей, неказисто и нечасто, предпочитая этому виду искусства игры с друзьями во дворе и чтение приключенческих книг, погружающих его в захватывающий мир… Бен в целом обладал достаточно мечтательной натурой, которая рано или поздно проявилась бы в каком-либо виде творчества, что в итоге и произошло. Его художественному началу поспособствовали два события: появление в доме копии картины Томаса Коула и наброски рисунка от нечего делать во время длительной остановки в пути.       Когда его мать купила картину «Жизненный путь» Коула, Бен довольно часто ее рассматривал: он представлял синхронность медленно надвигающихся туч и плывущей по водоему ладьи, в которой находился ангел с сияющей у головы звездой. Бен восхищался тем, как художнику удалось нарисовать картину так, что звезда в одной стороны – первое, что бросается в глаза, но с другой – не отвлекает внимание от общего пейзажа.       Вскоре после покупки картины отец послал Бена в столицу Аризоны Финикс за покупкой кое-каких деталей, которых не было в Хилсайде. Сын купил все, что нужно, но на обратном пути на пустыре произошла поломка автобуса, которую не удалось исправить за считанные минуты, и водителю пришлось идти пешком в соседнее селение за помощью. Пока он отсутствовал, Бен от безделицы стал чиркать в блокноте окружающий пейзаж, да так увлекся, что не заметил возвращения водителя, починки автобуса и продолжения пути. Уже дома ему пришла идея добавить в картину какое-нибудь сказочное существо наподобие ангела в «Жизненном пути», но понял, что ничего более в небольшой листок блокнота уже не поместится и решил перерисовать картину на более крупный лист.       По окончании работы Бен показал пейзаж родителям. Оба слабо довольно разбирались в живописи, но сказали, что до всех тех картин, что они когда-либо видели, сыну все же далеко и, возможно, ему надо учиться. Так как у Бена иногда было свободное время до и после работы в мастерской, он решил посещать уроки рисования в общеобразовательной школе, куда ходил раньше, которые вел мистер Смитсон. Увы, эти занятия давали лишь общие представления об изобразительном искусстве, и одинокий старик Смитсон предложил Бену заниматься с ним лично. Бен с радостью согласился, а оплатой за уроки служила помощь в домашнем хозяйстве и работа в саду. Таким образом, за год Бен достиг неплохого уровня изображения пейзажей. Далее ему пришлось практиковаться самому, так как мистер Смитсон умер. Позже, когда Бен начал встречаться с Донной Кларксон, ставшей в какой-то степени его музой, он понял, что может неплохо писать и портреты.

***

       Увы, из-за кризиса творческим планами Бена не суждено было сбыться. За осень 1929 года население резко обнищало: закрылось много фабрик, заводов, магазинов, мастерских, товары и услуги которых не покрывали первичные потребности человека, лишь вторичные, а то и третичные. Под эту категорию, увы, попал и Джеффри Моррисон; так как покупательная способность людей резко снизилось, они решили, что лучше будут сколачивать доски, чем покупать новую мебель.              Последние два месяца 1929 года в магазине, который продавал изделия Моррисон, вообще не было клиентов. Джеффри первое время на что-то надеялся, а, когда наступил новый год, окончательно понял, что дело плохо. Но что делать ему и его сыну? Свободных рабочих мест в городке почти не осталось, да и тем, кому посчастливилось не потерять работу, урезали жалование.

***

16 января 1930 года       В начале нового года в доме Моррисонов раздался телефонный звонок, и Бен взял трубку.       - Бен, дружище! – раздался столь долгожданный и родной голос.       - Джордж! Здоро́во! – радостно воскликнул Бен.       - Наконец-то дозвонился! Я чего хотел сказать… Нечего тебе делать в нашей дыре, приезжай-ка в Финикс. Тоже, конечно, та еще дыра, но побольше, а больше в данном случае – лучше, чем меньше. Тут на подшипниковом заводе, где я работаю, освободилось местечко: помер один рабочий. Я тут же рекомендовал тебя начальству, а оно меня очень жалует, и еще бы: я делаю по три нормы каждый день! Платят восемнадцать долларов в неделю, что не так уж и плохо.       И тут Бен понял, что это судьба. То, что у него появился шанс получить оплачиваемую работу (пусть и не ту, о которой он мечтал) – это очень хорошо. Но еще лучше, что у него будет больше шансов заявить о себе, как о художнике, ведь Финикс – столица штата, а, значит, там больше возможностей для развития.       - А чего тот рабочий умер? – спросил он вслух.       - Говорят, напился и уснул с включенным газом, - объяснил Джордж. – Лучше бы, чтобы ты приступил с начала следующей недели. Работать нужно шесть дней в неделю по восемь часов.       - Тогда приеду послезавтра, - ответил Бен.  – Кстати, а меня точно возьмут? Я слышал, что освободившиеся места тут же занимают другие люди. Меня точно будут ждать еще день?       - Будут, никуда не денутся, - самонадеянно ответил Джордж. – Начальник цеха, Чейвз, мне кое-что должен, так что он потянет резину.       - Это что такого он тебе должен? – удивленно спросил Бен.       - Расскажу при встрече.       - Хорошо. Ты случайно не знаешь, там есть художественная школа, и вообще, любое место, где обучают изобразительному искусству?       - Да откуда ж мне… Какая еще художественная школа? Нашел время! – с некоторым раздражением произнес Джордж. – Молись, чтобы мое ходатайство о тебе одобрили! Художественная школа… Ты должен кинуть все силы, чтобы задержаться у Николсона, ибо тут потихоньку, но грядет сокращение. Вон, троих уже вышвырнули за последний месяц. Мне повезло сюда попасть, но я сам опасаюсь увольнения; надеюсь, что пронесет, и я задержусь тут подольше. Так-то у меня еще есть подработка, кроме завода, но я и в ней не особенно уверен. Нигде сейчас не надежно, отовсюду могут турнуть. Так что не радуйся раньше времени.       Бена несколько расстроил этот факт, но он не решился дать отворот столь неплохим, пусть и, возможно, временным, деньгам.       – Что там с жильем? – перевел он тему.       - Да, самое главное! – Было слышно, как Джордж оживился. – Я нашел вообще дешевый вариант за шесть долларов в месяц, но тебе платить лишь половину! Правда, и жить ты там будешь не совсем один. Грубо говоря, эта квартира тебе на то, чтобы в ней переночевать; днем, пока ты на работе, в ней будет обитать другой человек, который, по всей видимости, трудится в ночную смену. Устроит тебя такое? Ты, конечно, можешь снять за все шесть-семь долларов комнату, которая будет только твоей, но какой смысл, если ты будешь все время находиться на заводе, а потом, возможно, найдешь еще работу, как говоришь? Зачем переплачивать, если есть возможность этого не делать? Кто ж его знает, как будет дальше… Сейчас на заводе хорошо, а со временем зажмут заработок, а то и турнут, чуть что не так… И сэкономленные на квартире деньги целее будут. Думай быстрее, и я в ближайшее время свяжусь с хозяином. Сейчас все подобные квартиры разобрали, это единственная, которую я нашел по такой цене.       Сам Джордж, когда звонил ранее, говорил, что ютится в комнате втроем с заводскими парнями, в квартире, которая находится совсем близко к месту работы. Предложенное жилье на ночлег располагалось точно так же, буквально в двух кварталах. Бен подумал, что, если он действительно будет целыми днями работать, а в оставшееся время, возможно, заниматься рисованием в какой-нибудь школе или студии, то его и вправду целыми днями может и не быть на месте проживания… И он согласился с предложением друга.       - Я согласен. Спасибо, услужишь, если свяжешься, - сказал Бен и вспомнил об отце. – А больше тебе никаких вакансий не встречалось?       - Если я решу уйти с подработки, то дам знать, - резонно ответил Джордж. – Хожу на нее три раза в неделю: два раза - после работы, один – в  выходной.       - А где работаешь? – живо поинтересовался Бен.       - Скажу, как приедешь.       - Окей, - ответил Бен. – В общем, я постараюсь попасть на семичасовой автобус, и тогда в полдень или чуть раньше буду в столице.       - Хорошо бы. И Бен стал терпеливо дожидаться звонка друга. Тот все не давал о себе знать, и Бен решил сам набрать номер. Джордж сказал, что не дозвонился до хозяина и пообещал, что будет это делать снова и снова и завтра даст знать.       Родителям Бен пока ничего не сказал и на следующее утро друзья вновь созвонились.       - Пляши, я договорился! – радостно произнес Джордж на другом конце провода. – В час дня он будет тебя ждать на Трейтон-стрит, дом 30, парадная один, этаж второй, квартира 25. Доехать с вокзала тебе надо на 3 трамвае до остановки, которая тоже называется Трейтон-Стрит. Недалеко находится и наш Николсон.       Бен записал адрес, горячо поблагодарил друга. Выйдя на улицу, он случайно встретился с Айви Кроули. Он рассказал ей, что Джордж позвал его на заработки в столицу, а та в свою очередь обиделась, что возлюбленный будто забыл о ней и не зовет к себе. Воспользовавшись этой встречей, Бен в свою очередь аккуратно спросил Айви о Донне и получил ответ, что та писала подруге на Рождество и обещала посетить отчий дом весной.       После того, как Бен сообщил родителям новости, отец сперва скептически отнесся к этому предложению, ибо знал, что, если в такое время рабочий и уцепится за свое место, то уж нечеловеческой хваткой, и его оттуда может вытеснить сама смерть. Бен как раз добавил про смерть рабочего, чем весьма напугал мать.       - Не переживай, он не от трудового напряжения, - успокоил ее сын. – Там не такая уж большая норма.       - А сколько платят? – поинтересовался отец.       - Восемнадцать долларов в неделю.       - Ну, вообще… - отец посмотрел на мать с видом, будто хотел сказать «недурно».       - Я и говорю. Я могу отсылать вам восемь-десять, а на остальное жить.       - Ты погоди. Может, я найду работу, и тогда будешь присылать долларов пять, а то и вообще не будешь, - махнул рукой Джеффри.       - Я, кстати, могу навести для тебя справки, где еще есть рабочие места, - сказал Бен. – Зарплаты в столице пока не такие уж и маленькие.       - Отпускать-то домой будут? – спросила Кэтрин.       - Должны. Хотя… Джорджа так ни разу и не отпустили с того времени, как он там работает. Но ничего! Будем надеяться.       - Ну, тогда точно все, - вздохнула мать. – Как осядете там с отцом, так с концами.       - Если я еще там осяду! – многозначительно поднял указательный палец вверх Джеффри.       - Даже и не знаю, что лучше… наверное, чтобы кто-то один остался с нами… мало ли что, - несколько тревожно произнесла Кэтрин, не найдя сказанному толкового обоснования; ей явно не хотелось, чтобы от их семьи осталось только два человека. – Если Бен нам будет присылать восемь-десять долларов… этого должно хватить! Мы может экономить на парикмахерской, выращивать свои овощи, фрукты… Одежды я, как знала, накупила еще в прошлом сезоне… Можно же многое делать самому!       - Нет уж! Если в столице будет место, я обязательно поеду! – произнес отец тоном, не терпящим возражений. – На десять долларов, ишь, что удумала! И это после тридцати-то?       - Если отца никуда не возьмут, я постараюсь найти подработку, - вмешался Бен. – На заводе я буду работать в среднем по восемь часов в день, а значит, у меня еще будет свободное время вечером.       - Вечером надо отдыхать, готовиться к следующему рабочему дню, - сказала мать. – Представляю, что там за работа на заводе… Это явно очень тяжело.       Воцарилась пауза. Кэтрин вновь вздохнула. Она представила, каково придется сыну, не привыкшему к столь плотному, настоящему труду: Бен работал у отца по пять часов в день, остальное же время посвящал рисованию.       - Да не так уж тяжело, - сказал сын. – Джордж тоже дополнительно работает.       - Кем же? – спросил отец.       - Этого он не сказал, только то, что просто подрабатывает.       - Знаем мы эти подработки! – махнул рукой Джеффри. – Дай бог пять долларов в месяц заплатят, а то и вовсе обманут. Если найдешь еще работу, телеграфируй лучше родному отцу, который не привык сидеть, сложа руки.       - Это само собой, но людей в возрасте берут далеко не всегда. Скорее возьмут молодого, даже если он уже трудоустроен, - ответил Бен.       - Это тоже Джордж сказал? – недоверчиво прищурившись, спросил отец.       - Да.       - Вот черт, - нахмурился Джеффри.       - Да ты не переживай, - попытался успокоить его сын. – Может, и тебе повезет.

***

      На следующее утро Бен отправился на кладбище и остановился у могилы, на плите которой было написано: «Линда Моррисон. 1915-1925».       Да, в семье Моррисон Бен не был единственным ребенком. У Кэтрин и Джеффри была еще и дочь Линда, младше первенца на восемь лет. Со временем обнаружилось, что у девочки слабое сердце, и она покинула этот мир почти пять лет назад.       В семье все очень переживали смерть милого и доброго ребенка, любившего все живое. У Линды и Бена не было конфронтации, которая нередко случается у детей с подобной разницей в возрасте, - напротив, они были очень привязаны друг к другу.  Когда Линда только родилась, Кэтрин не слишком часто приобщала Бена ухаживать за младенцем, ибо видела, с какой неприязнью относятся друг к другу племянники мужа, Том и Дин. Она думала, причина подобных отношений в том, что их мать, Миранда, почти полностью сбросила свою обязанность по воспитанию младшего ребенка на старшего, Тома; чуть позже она стала явно отдавать материнское предпочтение Дину, а к Тому относилась холодно. Кэтрин старалась не допустить ошибки Миранды; она искренне не понимала, как можно относиться к двум своим детям столь по-разному.       Бен, не слишком обремененный домашними заботами, сам вызывался помогать с сестрой, так как ему было интересно, каково это – воспитывать младенца. Он гулял с ней, наблюдал, как она играет, перебирая различные предметы маленькими ручонками, и играл сам. Линда пыталась лепетать фразы, услышанные от матери, а Бен ее поправлял при случае и учил новым словам и выражениям. Когда девочка немного подросла, они стали заботиться о кроликах на соседней ферме. Видя своих детей вместе, Кэтрин была счастлива.       Когда Линде исполнилось пять лет, у нее обнаружили порок сердца. Девочка начала чахнуть прямо на глазах: из той резвой малышки, носившейся с животными возле дома Моррисонов, Линда превратилась в бледное создание с синевой под глазами и отдышкой после нескольких шагов. Все члены семьи очень переживали, тем более врачи не говорили ничего определенного: то девочка может вскоре умереть, то, если будет соблюдать нужный режим и ограничит себя в ряде действий, проживет довольно долго. Сама Линда не думала о своей участи; никому не жалуясь, она продолжала жить, как жила, разве что соблюдала больше предписаний.       Бен заметно опечалился, но надеялся на лучшее. Он начал рисовать, посещая уроки в художественной школе, и давал Линде раскрашивать свои картины. Так же он попытался написать ее портрет (и первый портрет вообще), но ему не понравился результат; Бену показалось, что его сестра выглядят на картине как-то комично. Однако Линде портрет понравился; она сказала, что ничего перерисовывать не надо, и повесила его над кроватью в своей комнате. Через месяц она умерла.       В семье Моррисонов воцарился траур. Бен чувствовал, что лишился какой-то частички, которая составляла его личность, и полностью ушел в рисование. Он создал новый портрет сестры и добился результата, которого хотел: теперь внутренний свет, который была наполнена Линда, отражался и в ее изображении. Портрет застеклили и  прикрепили к надгробию.       Время подлечило раны, и Моррисоны зажили в целом, как обычно. Бен вновь стал радоваться жизни и теперь вспоминал о сестренке с благодарностью. Сейчас, стоя у ее могилы и глядя им же созданный портрет, Бен мысленно говорил с Линдой: «Ну что, дорогая моя… Грядут перемены, и неизвестно, что будет потом… Мы с тобой, считай, вместе все это начинали, ты меня поддерживала… Пожелай мне, чтобы в столице все получилось».

***

       На следующее утро родные пошли провожать Бена на остановку, с которой автобус отправлялся в столицу штата. Кэтрин протянула сыну корзинку с печеными плюшками:       - На, вот… Хоть поешь в дороге.       - Да куда так много, мам! – усмехнулся Бен и обнял ее. – Спасибо.       - Все собрал? – продолжала хлопотать Кэтрин. – Теплые вещи не забыл?       - Ну, хватит тебе, мать! – гыгыкнул Джеффри. – Он давно уже не ребятенок, поди в состоянии сам о себе позаботиться. Ну, ты не забудь, сынок, мне телеграфировать, если будет работа, ладно?       - Само собой! – ответил Бен, обнимая его, затем – мать.       Сев в транспорт, он продолжал из окна смотреть на родителей, которые еще и не думали уходить. Вскоре автобус поехал, и Бен, еще раз помахав своим на прощание рукой, удобно откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и стал мечтать об успешной жизни в новом городе. Позже к нему пришло вдохновение, и он начал продумывать сюжеты для своих следующих картин…