Если бы

Дилюк вцепился взглядом в ремешки собственных сапог, лишь бы не поднимать головы и не видеть множество ярких огней, молодыми звездами заполонивших ясное с мороза небо. Робким огоньком теплился кончик сигареты, зажатой меж его пальцев, но и он погас быстро — хватило пары затяжек. Долго не думая, он вновь достал портсигар. Кэйа ждал его. Наверняка ждал. И наверняка видел его в толпе. Но Дилюк предпочел трусливо укрыться в переулке, где никто не смог бы увидеть его опущенных плеч и тревожно поджатых губ. Ему, тяжелой грозовой туче среди солнечных улыбок, и вовсе не стоило появляться на празднике. Как мог он — истлевший, выгоревший — так малодушно полагать, что ему найдется место среди нормальных людей? В ход шла третья сигарета, когда он услышал хруст черепиц прямо над своей головой. Прикрытый сумраком силуэт сиганул вниз, цокнули о камни высокие каблуки. — Полуночный герой, как и прежде, выбрал остаться в тени? — Розария, до странного легко одетая, выхватила портсигар из его рук. — Ну-ка, дай попробую, что курит аристократия. Дилюк не стал препираться. Какое-то время они курили молча — он продолжал смотреть себе под ноги, пока монахиня, задрав голову, любовалась огнями. — И как ты умудряешься быть таким жалким? Рагнвиндр подумал, что ему послышалось — иначе кто бы в здравом рассудке посмел так откровенно грубить ему? — Что? — Все остальные празднуют, а ты тут, в темноте и одиночестве, играешь великомученика. Хочешь, выроем тебе свежую могилку на кладбище? Полежишь кверху рожей, настрадаешься вдоволь. Я даже отпеть тебя могу. Не просто же так я парочку молитв наизусть выучила. — Что ты несешь? — Дилюк почувствовал, как ноет челюсть: он слишком сильно стиснул зубы. — Ты знаешь, я с ним поспорила. Сказала, что ты не явишься. Пока что я выигрываю, — она брезгливо отшвырнула окурок. — Ну и дерьмовый же табак. Дилюк посмотрел на нее исподлобья. Меч так и просился ему в руки. — А сама-то что здесь делаешь? — съязвил он в попытке защититься от нападок. — А ты меня с собой не сравнивай. Я, в отличие от тебя, своей жизнью вполне довольна. По крайней мере, я не хватаюсь за прошлое всеми руками и ногами, а двигаюсь дальше. — Ты ничего обо мне не знаешь. — Ты прав, — легко согласилась она. — И знать, если честно, не хочу. Мне до тебя никакого дела нет. — Тогда оставь меня в покое. — …Мне за друга обидно. Столько омег к нему липнет, а он все на тебе зациклился, — продолжила она, не поведя бровью. — Стоит там, как идиот, и ждет, пока все уже по домам расходятся. Тут уж ее слова не могли не кольнуть его больно где-то под ребрами. Он метнул в нее очередной раздраженный взгляд, лишь бы не выдать своего замешательства. — Ты мне зачем сейчас все это говоришь? Розария пожала плечами. — Нужна подсказка? Перестань быть таким жалким и убегать от тех, кто о тебе заботится. Ему тоже нелегко, знаешь ли, особенно с таким, как ты. Дилюк поднял голову. Фонари уже снесло ветром, поэтому любоваться ему было не на что, не считая легкого, реденького снегопада. Монахиня уже повернулась было, чтобы уйти, но напоследок взглянула на него из-за плеча. — Он ждет тебя, — напомнила она. — Не знаю, сколько у него в запасе терпения. Но пока — он ждет. Не будь таким трусом. Кэйа стоял у фонтана, зябко переминался с ноги на ногу и растирал покусанные морозом ладони. Ушедший глубоко в себя, он слепо смотрел перед собой и не озирался по сторонам, как делали обычно люди, ожидающие кого-то. На каменном бортике тихо, одиноко покоился его фонарь, так и не запущенный в небо. Дилюк тихо подошел ближе, но остался незамеченным. Поэтому, чтобы привлечь внимание, он неловко прокашлялся в кулак. — Кэйа. Тот вздрогнул, но позы не поменял и даже глаз не поднял. Только усмехнулся — криво, тонко, неискренне. И его голос, уставший, пропитанный горечью, заставил Дилюка испугаться по-настоящему: он… опоздал? — Ах, вот ты где, великий герой, — Альберих на глазах стал обрастать острыми, колючими иглами, покрываться ледяной коркой. — Думал, ты уже не вернешься. Ты же обычно так делаешь, не так ли? Дилюк опустил голову. Он знал, что должен извиниться, но все слова застыли поперек горла. — Что ж, я даже удивлен, — что-то в голосе Кэйи больно дрогнуло — с подобным звуком Дилюк в детстве порвал струну на скрипке. — Но, к несчастью, праздник подошел к концу, и… — Мой фонарик у Рэйзора. Можем запустить твой… вместе. Дилюк поспешно обхватил фонарь руками, поднял на уровень груди и осторожно стряхнул снег с бумажных боков. Кэйа наблюдал за его действиями исподлобья, но не спешил принимать в процессе активное участие. Кажется, его терпение действительно подошло к концу. — Что? — Что? Ты даже не попытаешься объясниться? Рагнвиндр вздохнул и потер пальцами переносицу. Он с детства не любил быть неправым, а уж извиняться вовсе никогда не умел. Даже если чувство вины намертво вдавливало его в грязь. — Я не знаю, Кэйа. Я просто… я не хотел тебя отталкивать, — он беспомощно пожал плечами. — Я просто не знаю, как по-другому. Кэйа вздохнул, его плечи слегка расслабились, но осанка оставалась болезненно, неестественно прямой. Дилюк ждал от него… хоть чего-нибудь, бережно прижимая чужой фонарик к груди. Даром красноречия он не обладал и малодушно надеялся, что Альберих возьмет разговоры на себя, как он делал это обычно. — Я хотел бы помочь, — наконец, Кэйа отмер, поглядел на него из-под густых ресниц, сморгнув редкие снежинки. — Я вижу, что у тебя не все в порядке, и я хотел бы помочь. Но ты систематически отвергаешь мои попытки это сделать, а я уже давно не знаю, что с тобой происходит. Видимо, не имею права знать, не так ли? Дилюк не смог ответить. Он чувствовал себя пристыженным, неразумным ребенком, с низко опущенной головой стоящим перед отцом, на глазах у которого он только что запустил маленького огненного феникса прямо в виноградники. «Ну что с тобой делать, горе луковое?» — спросил он самого себя голосом Крепуса, и ему предательски захотелось расплакаться. — Когда я писал то письмо, я и не думал, что ты придешь лишь по окончании праздника, пропахший сигаретами своими дурацкими. И без фонаря. Все у нас с тобой не по-человечески, да? Дилюк с опаской поднял глаза и обнаружил, что Кэйа улыбается, пусть одними уголками губ и несколько опечаленно. — У нас есть твой фонарь, — хрипло выдавил он. — И если ты хочешь… — Не хочу, — прервал его Альберих. Дилюк почувствовал, как у него слабеют ноги. Как это — не хочу?.. Хотелось бессильно плюхнуться задницей на заснеженный бортик фонтана, но тогда он бы выставил себя на посмешище. Давай, Дилюк. С гордо поднятой головой прими отказ и признай, что ты сам довел всё до критической точки. — Вот как, — он криво ухмыльнулся, хотя его лицо горело, несмотря на вечерний морозец. — Не хочу портить традицию. Твой фонарь у Рэйзора, говоришь? Так давай найдем его. Он с Беннетом, верно? Я видел, как они покидают город вдвоем. Наверняка сейчас они на пути к Винокурне. Заберем у них твой фонарь и уж тогда вместе запустим оба. Дилюк подавился воздухом. Вслед за парализующим ужасом его накрыло пьянящее облегчение — Кэйа не отказался от него. Он все-таки уселся на бортик, чтобы перевести дыхание. А затем вновь встревожился. — С Рэйзором у нас… Возникла проблема. Он действительно не привык делиться своими заботами с кем-то другим. Но сейчас страх, что Кэйа больше не сможет выносить его неискренности и покинет его, был слишком силен. — Неужели? А я-то имел неосторожность думать, что Рэйзор крайне беспроблемный ребенок, — они обменялись неловкими усмешками. Тонкие смуглые пальцы обхватили предплечье Дилюка. — Пойдем, по дороге расскажешь.

***

— Поджечь надо, — Рэйзор слегка наклонил фонарь, чтобы Беннету было удобнее направить поток энергии. — Спичек нет, но Беннет может сам. В городе они обошли все палатки с продовольствиями — мондштадскими и заморскими, купили пару мешочков с фигуристыми леденцами и даже погадали на удачу в новом году. Мона, конечно, таить ничего не стала и выдала подчистую: волчонок еще может рассчитывать на приятные жизненные перемены, но что касается его друга… Беннет в ответ лишь рассмеялся и махнул рукой. А потом они оказались в центре толпы, и Рэйзора выключило. Весь он скукожился, будто старался стать меньше и незаметнее, побледнел и умолк, и Беннет понял его без слов. — Наверное, за воротами запуск фонарей будет смотреться еще эффектнее, — предположил он и ободряюще сжал плечо волчонка. Рэйзор только кивнул, с трудом пропихивая воздух в легкие. Так они оказались посреди заснеженной поляны где-то между Спрингвейлом и Винокурней, где уже битый час пытались отправить свои фонари в небо. Попытки были не слишком удачны. — Рэйзор, может, не надо? — Беннет смотрел на несчастный фонарь так, будто тот был не иначе, чем его скорой погибелью. — Я не думаю, что смогу. Может, попросим у кого-нибудь спички? — Беннет может поджечь, — упирался волчонок. — Красиво будет. — Не могу! Я либо фонарь сожгу, либо нас обоих, гляди, что я с курткой сотворил! — мальчик повернулся спиной, снова демонстрируя прожженную дыру. Рэйзор бровью не повел, и Беннет понял, что так просто от него не отстанут. — Ладно, давай сначала порепетируем. Волчонок кивнул и аккуратно поставил фонарь в снег, а после без всякого предупреждения бросился на друга. Повалил его в высокий сугроб и, набрав полные ладошки снега, принялся натирать ему лицо и волосы. — Ай-яй, Р-реейзор, ты что делаешь? — Беннет раскраснелся и уже задыхался от смеха, когда его, наконец, отпустили. — Рэйзор ре-пе-ти-ру-…репетирует, — спокойно пояснил волчонок. — Если Беннет подожжет себя, Рэйзор бросит его в снег и остудит. Аргумент показался обоим железным и, главное, надежным, как городские стены Мондштадта. — Ладно, — Беннет зажмурился, его глаз бога замерцал алым. — Только ты аккуратно держи, ладно? БАМ! Фонарь устремился в небо, но подлетел совсем невысоко и рухнул кусочками пепла детям под ноги. Оба сокрушенно молчали, пока их не окликнул голос капитана кавалерии. — Признаюсь, это был самый яркий и пламенный полет сегодняшнего вечера, — Кэйа бодро вышагивал к ним навстречу, то и дело оборачиваясь на Дилюка. — Зато видишь, как быстро мы их нашли! Беннет неловко заулыбался, а Рэйзор, завидев Рагнвиндра, пристыженно опустил голову и сделал вид, будто уж очень внимательно рассматривает остатки сгоревшего фонаря. Дилюк замер тоже. По пути он уже успел рассказать Альбериху о произошедшем недоразумении — конечно, без лишних деталей, но все же. Но Кэйа не помог успокоить хаос в голове — наоборот, разворотил его еще сильнее. «А что тебя так смутило? Ты же знаешь, что Рэйзор не всегда правильно изъясняется. Полагаю, он просто хотел сказать, что считает тебя близким человеком. Это его ответ на твою заботу о нем. Ну чего ты так на меня смотришь, Дилюк? Ну, назвал папой. Не велика беда. В конце концов, и ты тоже наверняка к нему привязался. Что, неподходящее слово выбрал? Ладно, привык. Привык же, ну? Ты всегда можешь продолжать о нем заботиться, какая разница, как он будет тебя называть?» «Ты многого не знаешь», — думал Дилюк, стискивая зубы, чтобы не произнести это вслух. Все-таки некоторые его тайны должны остаться таковыми до гроба. — Молодые люди, никто не пострадал? — Кэйа между тем осматривал ладони мальчишек на наличие ожогов. — Как хорошо, что с вами не было Кли. Иначе бы вы все вместе Мондштадт с лица Тейвата стерли. Теперь берите оставшийся фонарик и айда на Винокурню. Аделинда наверняка уже приготовила праздничный ужин. Все четверо отправились по дороге к поместью. Сначала Рэйзор шел с самого краю, ближе к Беннету, а после решился на разговор и впихнулся меж Кэйей и Дилюком. — Мастер Дилюк, — пробурчал он так тихо, будто надеялся, что Альберих его не услышит. — Рэйзор… Извиняется. Вы правда не мой папа, потому что мой папа умер. Но можно называть вас лупикал? Дилюк — честное слово — чуть не расплакался. — Можно. И ты меня прости, — так же тихо ответил он, предлагая волчонку свою ладонь, за которую тот немедленно зацепился холодными пальцами.