И жили они долго и...

— Вы совсем ополоумили?! Какая широкая автономия?! — Удивлённо восклицает Союз, метая молнии в обоих братьев. Они же, стоя напротив карты мира, с постными лицами продолжают пальцами водить круги по бумаге, изредка помечая какие-то места простым карандашом. — Да, ты не ослышался. Мы хотим дать Украине широкую автономию. — Коротко бросает Российская Республика, скосив в сторону СССР глаза. — Мальчонка смышлённый. К тому же, мы всегда будем рядом и подхватим, в случае чего. — ВЫ или ТЫ? — Не унимается старший, обращаясь к нему, а затем поворачивается к РСФСР. — Ты вообще понимаешь, что он удумал? Зачем ты идёшь у него на поводу?! — А что такого? — Наконец подаёт голос старший брат. — Российская Республика полностью отдаёт себе отчёт в этом решении. К тому же, мы ведь ведём прямо противоположную политику отцу. Он бы никогда и никому не подарил автономию, тем более такую широкую. — Он же совсем ребёнок! У него есть бабушка, которая этим занимается, родители, в конце концов. — Союз умолкает, понимая, что братья более не хотят слушать его и подходит ближе к ним, чтобы хотя бы мельком взглянуть на то, что они там отметили, но открывающаяся за спиной дверь отвлекла его и заставила обернуться.       Через появившееся приоткрытое пространство в помещение, высунув голову, заглядывает мальчонка лет четырёх, испуганно проверяя, отсюда ли и почему шум. В его широко распахнутых глазах читается полное непонимание происходящего, растерянность и желание вот-вот расплакаться от страха. Этот мальчик приехал в Петроград недавно, всё своё время провёл во дворце, разгуливая по широким коридорам и уже около месяца не выходил на улицу, отчего щёчки его впалые, а краски флага на лице потускнели, приобрели болезненно-бледноватый оттенок. Одет мальчик изысканно, ухожен и, видно, хорошо о нём заботятся приставленные служанки, но, кажется, ребёнку уже прочитали лекцию об этой самой автономии, запугали ничего ещё не смыслящего во взрослых делах ребёнка, оттого он и крадётся, озираясь по сторонам. Заметив на себе взгляд мужчины, ребёнок дёргается, желая убежать, но покорно возвращается, опустив вниз голову, когда СССР громко кричит «Стой!» — Не бойся, малец, иди сюда. — Ласково подзывает мужчина, присев на корточки. Он более не хмурит густые брови, от чего взгляд его смягчается, да и целом вид молодого свежего лица взрослого вызывает у ребёнка некие доверительные чувства и он подходит ближе, останавливаясь на расстоянии в пару метров. — Украина, как твоё здоровье? — Я в порядке. — Отвечает он, не поднимая глаз, чувствуя, как коленки трясутся, но тут же подскакивает, вздрагивает весь, когдя тяжёлая ладонь ложится ему на макушку, пальцами чуть ероша непослушные волосы. Подняв глаза, малыш натыкается на добродушную улыбку незнакомца, на то, как он по-отечески смотрит, без цели в сотый раз объяснять правила ведения внутренней политики. — Украина, как давно ты не выходил в сад? Составишь мне компанию на прогулке? — Тот лишь заворожённо кивает, внимательно наблюдая, как СССР поднимается на ноги, и неосознанно цепляется за его большую ладонь, позволяя увести себя за собой.       С ЗУНР И УНР Союз был знаком относительно недавно, да и сына их в лицо ни разу не видел, однако слышал о происходящих на их территории событиях. Тишина. Никто из них конкретно власть в руках ещё не держит, ведь всем заправляет Малороссия, близкая знакомая РИ. Не сказать, что их отношения были замечательными, ведь во многом эта добродушная женщина зависила от его отца, а сейчас от РСФСР, но бывший правитель её уважал. СССР не помнит, видел ли он её когда-то кроме как по фотографиям и портретам, но вот как выглядит её дочь УНР и её новоиспечённый зять он не имеет представления, однако в маленьком мальчике видит схожие с матерью и бабушкой черты. Но почему Украина здесь? Почему не с родственниками? Может происходит что-то, о чём Союз не знает? Что-то, что от него скрывают? — Скажи, а почему ты здесь? — Решается он задать вопрос мальчишке, когда они вышли в сад дворца, хотя уверен, что конкретного желаемого ответа может не услышать. Что знает маленький мальчик? «Мама отправила его в гости к родственникам» или что-то по типу того. Однако, может он что-то знает? — Бабушка сказала, что мне здесь будет лучше. — Шепелявит Украина, посмотрев на него снизу вверх, а лучи палящего июльского солнца отразились в его голубых глазах, придавая им яркое свечение. Наивный, светлый и такой чистый взгляд. Он точно ничего не знает. Союз вдруг понимает, что мальчик здесь, потому что бабушка хочет его защитить, раз отправила именно в Петроград. Но от чего и почему? Вероятно она не подозревала, что нынешняя власть на территории РИ ухватится за его внука. — Лучше? Не знаю, малыш… — Украина хмурится. Он маленький, но после каждодневных лекций о политике более-менее понимает, что от него хотят. Бабушка хочет передать власть ему, когда он вырастет, а не маме с папой. — Когда я вырасту я буду процветающим государством. — Говорит он серьёзно, отпуская руку мужчины и пробегает чуть вперёд. — Я не сомневаюсь. — Улыбается Союз, наблюдая, как мальчонка отрывает от куста ветку и освобождает её от листьев. — Но дядя РСФСР хочет, чтобы ты сейчас стал политиком. — Нет! — СССР играючи поднимает руки, когда ребёнок, будто мечом, целится в него веткой, принимая боевую позу. — Сейчас я хочу играть! — Раз так, тогда я постараюсь сделать так, чтобы ты мог играть как можно дольше. — Наблюдая за малышом, он срывает другую ветку и, улыбаясь, обрывает с неё зелень. — Нападай.       И Украина со смехом бежит прямо на него, размахивая воображаемым мечом, сталкиваясь в страшной схватке, в борьбе за детство. Да, он совсем малыш, несмотря на доступное объяснение, ему ещё совсем неинтересно то, что происходит в мире вокруг него. Главное, что есть семья. И Союз, играя с ним, вспоминает, что сражаясь с братьями он того же самого и хотел: чтобы папа всегда был рядом, а старшая сестра Аляска не уезжала к США, он обижался на РСФСР, когда тот в боевом пылу говорил, что его мечты не сбудутся. СССР не хочет, чтобы этот ребёнок так рано повзрослел. Пусть он лучше сражается за свою возможность так просто играть. Ну а он ему в этом постарается помочь. «Это что же получается? Изначально рука об руку с РСФСР я выступал против отца. Теперь же, я все больше убеждаюсь в том, что мне придётся выступить против братьев…»

***

— Мирослава, будь умницей, старайся не выходить из дома эти дни лишний раз. За продуктами и домой, ясно? — Наказывает Союз однажды утром, собираясь по делам. Они уже успели позавтракать и даже позаниматься, а также он дал ей задания в тетрадках на несколько дней. — А куда ты? А можно с тобой? — В сотый раз за это утро спрашивает девочка, наблюдая, как поверх тельняшки он поспешно одевает гимнастёрку и потуже затягивает ремень пояса. Она не верит, что он уезжает. — У меня очень важные дела в Москве. Я вернусь через несколько дней, я же уже говорил тебе. Ты не можешь поехать, опасно. — Заложив во внутренний карман небольшой пистолет, он ещё раз проверил наличие патронов в чехле, и положил его в дорожную сумку. Этого должно хватить. По крайней мере он надеется, что ему вообще стрелять не придётся. — Деньги на столе, припрячь их. Я ушёл. — Нет, подожди! — Она цепляется за жёсткую ткань его формы, прижимаясь всем телом к крепкой спине, дрожит от страха, волнения и какого-то пугающего предчувствия. Что-то грядёт более масштабное, чем этот небольшой мятеж, который Союз рвётся подавить. И ощущение этого надвигающегося тяжёлой тучей висит в воздухе, обволакивает умы людей туманом, вызывает беспокойство в её маленьком сердечке, от чего не хочет разжимать кулачки, не хочет отпускать мужчину. Она боится лишиться чувства защищённости, боится потерять родного человека. — Не уходи. Не пущу. Я боюсь… — Повторяет девочка многократно, трётся носом, словно котёнок и, не отпуская, обходит вокруг, чтобы оказаться спереди. — Тебе нечего бояться, если сделаешь как я скажу, Мирослава. Угомонить мятежников важно для власти. И для меня… — Он наклоняется, коротко целует её в лоб, а затем ласково треплет по светлым волосам. — Ты не сможешь меня остановить, я слишком сильно увяз в этой политической игре. — Она не понимает, почему это для него важно, но знает, что он не остановится, стоит ей попросить или учинить истерику. Держать бесполезно, но вот задержать, отсрочить момент разлуки она может и всеми силами пытается. Мира не хочет, чтобы Союз уходил, она слишком сильно полюбила его, привязалась к мужчине. Он для неё единственный, кому доверяет в этом большом городе. — А ты вернёшься живым? Обещаешь? — Он улыбается и, прежде чем покинуть дом, коротко говорит: — Обещаю.       С закрывшейся за ним дверью закрылась в себе и девочка. По своей натуре скромная и неразговорчивая, она теперь ещё больше молчит, живёт в своём маленьком мирке и не впускает в него никого. Безопасность, что была все эти месяцы рядом, что давала повод порой бездумно себя вести, как и позволительно одиннадцатилетней девчонке, улетучилась, оставляя за собой беспокойство. Мира не может пропустить мимо ушей ни один диалог, который слышит под окнами от мимо проходящих людей. Она с первого же дня ищет новости о СССР.       Но несколько дней проходят мирно. Никто нигде не дерётся, не стреляет. День наполнен августовским солнцем и теплом, привычной городской суетой, а ночь погрязает во мраке и тишине, прерываемой лаем собак или криком какого-нибудь пьяного не дошедшего до дома. Это спокойствие одновременно и пугает и успокаивает. Пугает, потому что, возможно, все основные действия происходят в Москве, успокаивает тем, что нет никаких душещипательных нервирующих слухов. Как бы там ни было, Мирослава, как и наказал Союз, не выходит лишний раз из дома, предпочитая отсиживаться в комнате за его большим столом и упражняться в каллиграфии, чтении и математике, поэтому все задания, данные ей на неделю были выполнены уже за три дня. Оставалось листать сборник со сказками, вжавшись в уголок на его постели, да присматривать за порядком в доме…       Между тем в Москве началось выдвижение в сторону Петрограда воинских частей, восставая против большевиков, что крайне не понравилось Союзу. После политической речи, произнесённой в середине Августа он не сомневался, что так оно и будет. Теперь приходится активно учавствовать в боевых действиях, но спустя три дня он вернулся в столицу, чтобы договориться с РСФСР и Российской Республикой. Он знает, что может их остановить, его людям нужно лишь оружие. Домой к Мирославе он не заходит: боится навлечь беду, ведь мятежники смотрят на него косо и внимательно. — Сдавайтесь, или будете убиты. — Его Красная Гвардия встречает мятежников в Могилёве и Быхове. Союз будто одновременно и там и здесь. И там и здесь он говорит по итогу одно и то же. — Дальше вы в любом случае не пройдёте. Сорок тысяч винтовок направлены в вашу сторону. Так не лучше ли просто сдаться? — Союз, я так и знал, что ты такая же большевистская крыса, как твой старший брат! Что изменилось с его приходом к власти?! Ничего! — Подобные вопросы не ко мне, а к Временному Правительству. Я знаю, что вы как и я жаждете окончания войны. Я добьюсь своего, а вы после подобного отправитесь за решётку!       Так и получилось… Многих постреляли, многих сторожили. Сейчас те, кто остался жив, из-под палки составляют письменный документ, в котором указывают причины мятежа, но ни в одном пункте не указываются внутриполитические причины, о которых вещали в Москве. Они действительно восстали за окончание бессмысленной бойни, за выход страны из войны. Это, по итогу, всё же является самой главной причиной. Ну а Союз со своей партией вызывает недовольство просто тем, что поддерживает нынешнюю власть и ничего не делает. Ну а ему пока не выгодно что-то делать. Любой его шаг словно по канату над пропастью, и он это прекрасно понимает…       Он возвращается, как и обещал, через неделю, поздно вечером, когда все люди ложатся спать или уже давно видят десятый сон. Он устал. Он чувствует, как накопившиеся за несколько бессонных ночей наваливаются на плечи усталость и моральное истощение. Никогда он не был настолько выжат, что хочет просто всё бросить и уйти в отставку. Но так просто не уйдёшь…       Открыв дверь в комнату, он не раздеваясь просто заваливается на постель, утыкаясь щекой в подушку, чем пугает прикорнувшую в уголочке Мирославу. Она здесь, в его комнате, как и все предыдущие дни недели, лежит забившись в уголок на постели и скучая втягивая носом его запах, пропитавший подушки. Но он не замечает, тут же, словно в безду, проваливаясь в сон, издав перед этим тяжёлый вздох. Вытаращив глаза, Мира долго смотрит на его спину, до сих пор напряжённую шею и огненно-красные волосы, а затем, усевшись на постели, старательно вытягивает оставшуюся часть одеяла из-под мужского тела, которым до этого накрывалась, и быстро накрывает на него, пусть и получается не очень хорошо. Прижавшись к его боку она постепенно тоже погружается в сон, неосознанно улыбаясь…