О том как Хуемастер стал нянькой

Как известно, в отсутствии начальства в коллективе начинается раздрай, связанный с неимоверным весельем подчиненных, даже если они серафимы и в принципе людские грехи, такие как лень, им чужды. Да чего уж, Адам и сам хотел по тихой скомандовать своим сучкам о внеплановом выходном и со спокойной душой предаться грехам чревоугодия, походи и празненья… Праздедня… Блять, придаться праздности короче. А если попроще, то пожрать нормально, потрахаться и посмотреть в конце концов ту документалку. Нет, блять, умоляют только не о войне. Опять. Вот только одна деталь не вписывалась в эту прекрасную картину вожделеного тунеядства. Необычайно громкий плач, разносящийся почти по всей башне серафимов. Технически Адам серафимом не был, но приткнуть нахер не сдавшийся никому офис нужно было хоть куда-то. Но со стороны выглядело солидно, тут без вопросов. Особенно для тех, кто не знал, что в оном офисе первый человек по большей части хуй пинал, с таким же усилием с каким он оный вставлял. Вот и сегодня Адам прерывал это прекрасное занятие, чтобы предаться ему же, только в другом месте. Но чужие надрывные завывания не давали покоя. И нет, это не Лют заливается стенаниями от отчётов, которые она пишет. Он проверял. Вот она, рядом стоит. Вроде морально, не страдает и даже не пмс. Адам переглянулся с Лют. Не сговариваясь, первый человек в уверенном темпе пошёл совать и нос, и голову с хуем в чужие дела, а его правая рука следом, чтобы эти же части тела ему не оторвали. В крайнем случае она его милостиво добьёт. В холле оказалась подозрительная толпа серафимов, окружающая предполагаемый источник звука. И, казалось бы, Адаму с Лют можно было бы и съебывать на все четыре стороны, да побыстрее, но не успевает помощница опомниться, а глава экзорцистов прислушаться к своему нутру, чем бы оно ни было, как серафимы поворачиваются к ним. Ещё и лицо так просияло. Точно ждать беды. — Адам! — его имя говорят с таким облечением, которого не было, казалось, никогда до этого. — Блять! — Но Адам не успевает насторожится или даже прислушаться к подозрениям, которые настойчиво твердят пиздовать и подальше. — Ты ведь разбираешься в… Рожденных существах? С такой надеждой ещё уставились. — Э-э… — Адаму понадобилось несколько секунд, чтобы вообще понять, что от него хотят. Они типо о людях говорят? А ещё более кончено нельзя было назвать? — Ну типо… Да, наверное. Я был человеком тридцать лет шесть тысяч лет назад, из которых с рожденными существами рядом провел ещё меньше, но думаю это как типо блять кататься на велосипеде. Хер забудешь. А что вооб… Его спич, как всегда, не дослушивают до конца, перебив. Блять, кроме экзорцистов это вообще удосуживается делать хоть кто-нибудь? — Прекрати это. И вот источник шума прямо перед ним. Подсунутый прямо ему, под нос, который держат осторожно, но на вытянутых руках. Исходящийся на слезы и сопли маленький серафим. Э-ми-ли вроде. И, судя по всему, серафимы впервые столкнулись с себе подобным настолько маленького и незрелого возраста. Я всё больше и больше понимаю почему меня сделали изначально взрослым. И слава, блять, богу. — О, эта та самая хуйня, к которой мне нельзя и на пушечный выстрел подходить, верно? Сэра ему это говорила. Трижды. То ли верила в, по слухам, обожаемое богом число три, то ли сомневалась в физической способности Адама воспринять какую-либо информацию с первого раза. Как-то даже обидно. — Ты знаешь, что делать? — кажется несчастные серафимы готовы вручить ребёнка хоть сатане, чтобы он наконец заткнулся. Было. Проходили. — Пф! Конечно. Запоминайте самый проверенный способ. — Адам со знанием дела поворачивается к единственной однозначной женщине в этой комнате. — Забирай её. Лют, не ожидавшая такой подставы, делает очень большие пятикопеечные очи и обезоружено поднимает руку вверх. В глазах подчиненой, казалось, впервые виднеется откровенный страх. — Я не умею. Да нет. Не страх. Ужас, самый настоящий. Которого не могли добиться ни толпы грешников, ни божий суд, ни маринованные огурцы в хот-доге. — Ты женщина. Ты умеешь. Давай. Лют отходит на шаг от Адама, кажется, в первый и последний раз в жизни предавая его. Первый человек теперь оценивающе сверяет серафимов взглядом, тоже явно не собираясь и не имея в планах сидение с ребёнком. Ему в своё время хватило. Серафимы так же явно не хотят иметь к этому отношения. — Но у тебя же были дети. Ты же умеешь их успокаивать… — произносят они с той неповторимой уверенностью, с которой люди просят программиста починить двигатель у машины. Первый человек скривил рожу как тот самый программист. — Это так в прошлый раз ахуенно закончилось, что вы хотите повторить? — Адама передёргивает, как будто воткнули нож в одно чувствительно место. — Просто посиди с ней, пока Сэра не вернётся. — выдвигают ещё одно ахуенное предложение серафимы, всё ещё держа ребёнка на вытянутых руках, будто что-то заразное. Лют с ужасом смотрит на Адама. Ему же правда может хватить ума согласиться. — Нет! — Адам сложил руки на груди, стоя непреступной крепостью. — Даже не думайте на меня это скидывать. Лучше, блять, сдохну ещё раз. Ни при каких обстоятельствах Адам не возьмёт эту мину замедленного действия в руки. Даже пальцем не тронет, хоть режте его на радужный флаг. Серафимы почти в унисон вздыхают. Они были райскими созданиями с самого начала мироздания, и ребенок им был исключительно чужд. Тем более не послушно сидящий на заднице ровно, а ноющий, плачущий и что-то там ещё требующий. Наверное, это у них застаревшая психологическая травма после Адама с Лилит. — До конца вечера она на твоих плечах, и мы увеличим количество экзорцистов. — серафимы идут на последний отчаянный шаг, пусть надежда уже и гаснет. — Договорились. Адам так поспешно потянулся за ребенком, что серафимы опасливо его отдергивают. — В целости и сохранности. И потише. Адам фыркает. Лют рядом пытается за минуту пройти все стадии принятия. — Базара нет. Адам перехватывает ребенка поудобнее, к себе лицом. Плачь той чуть утихает, когда манипулия наконец сработала и на неё обратили внимание. Первый же человек некоторое время смотрит в одухотворенное горем лицо, размышляя, будто ситуация была математической задачей. — У кого-нибудь есть сыр? Все немного подъахуели с логических связей главы экзорцистов и сохранили молчание. Адам только вздыхает от людского не понимая. Мир всегда не выкупал гениев. — Придётся по старинке. Жестом опытной мамы в декрете с тремя ангелочками выуживает из кармана ключи и трясёт перед лицом ребёнка. Трясти приходится усердно и долго, ведь ребёнок никак не хочет оторваться от самобичевания. Эмили правда чуть под успокаивается, но не от того, что переключила своё внимание, а от искреннего непонимания, что вообще с ней делают и причём тут ключи. Все слегка успокоено выдыхают. Адам прочищает горло, чтобы выдать, наверное, что-то успокаевающее. — Сэра бросила тебя навсегда, — такая фраза заставляет ужаснутся всех находящийся в комнате, но не Адама. Ребёнок посмотрел на него полными слёз глазами, которые только-только высохли. — Это не правда, — Потянула последняя, а совсем уж жалобно, со всхлипом. — Да? — приподнимает Адам брови, как будто это правда было открытием — А че тогда рыдаешь? — Она ушла, — Протянул ребенок уже на грани второго приступа слёз. Адам только фыркает. — Да посидит она с этими важными ху… — Осуждающе-предупреждающие кашель буквально каждого находящегося в комнате заставил даже первого человека немного профильтровать свой базар. Не на долго правда. — Ху-у, — Адам тянет букву, пытаясь придумать нормальный синоним. Потом хоть какой-нибудь. — ху… Дожниками. И вернётся. — Здесь скучно. И её нет… — Губы уже провокативно задрожали. — Значит будет весело. Адам поудобнее перехватил ребенка перед собой, на манер иконы и уверенно пошёл сам, ещё не определившись куда конкретно нужно, а главное можно потащить ребёнка. Но на свою правую руку обернулся. Чего это она застыла? — Погнали. У Лют, пока находящейся на стадии депрессии, нервно дёрнулся глаз. Потом и второй в придачу. Благо третьего не было, но идти всё равно пришлось. Негласный кодекс экзорциста. Правило номер шестьдесят девять. Если главнокомандующий придумал какую-то хуйню, лучше для здоровья и психики и здравого смысла присоединиться, чем пытать противостоять. Аминь. Долго на месте ребёнок предсказуемо не усидел, так что с проворством чего-то между обезьяной и мешка с бэйби картофелем полезла щупать такой интересный чужой шлем, а потом и виснуть на рогах, которые кажется для этого и были прикреплены. А для чего же ещё? — А куда мы идём? Расплывчатое «весело» маленького серафима не очень устраивало. Лют тоже скептически на него посматривала, припоминания критерии «весело» первого человека. Если он потащит ребёнка в какую-нибудь блядушню, шутки про отрывание члена могут перестать ими быть. — Куда хочешь. Адама как раз таки всё устраивало. Да, на рогах висли оттягивая голову небольшим, но всё-таки весом, но не тягали его за волосы, уши, не лезли пальцами в рот и не дай бог бороду за неимением к ним доступа из-за шлема, так что всё было заебись. — А я не знаю куда я хочу. — Ты когда туда придёшь сразу поймешь, что именно сюда и хотела. Эмили коротко хихикнула. С ней так ещё никто не разговаривал и, кажется, ей начинает нравиться. Грусть по Сэре была забыта тем более, когда тут такие удобные рога, на которых можно повиснуть, застучав ногами по чужой спине, будто изображаешь очень слабого скалолаза. Лют посматривала на эту парочку с крепко скрытой паникой. Тем более, когда Эмили начала изображать альпиниста. — Сэр. — хотя в голосе правой руки читалось уже паническое «Блять, обрати на неё наконец внимание. Я даже дышать в её сторону боюсь», — Она сейчас упадёт. Сама Лют не прикасалась к ребёнку серафима, будто он был ядовитой коброй. Из-за фактора маленькости или святости, кто его знает, но Адам в кои то веки заслуженно мог смотреть на подчиненную снисходительно. Три ебучих ребёнка давали ему на это право. — У неё шесть крыльев. Разберётся. — Беспечности Адама можно было только завидовать. Хотя, когда он впервые попытался полететь, то поцеловался с асфальтом. Причём поцелуй был очень страстный. — Она не умеет летать. — Угу. — Эмили сделала ещё один рывок, чтобы забраться обратно, но он не увенчался успехом, — Сэра говорит, что я ещё успею и не стоит торопиться. Что там маховые перья не выросли… Адам лишь фыркает, получая возмущённый взгляд от Лют. — Ой, да хуй… — задорный мат спотыкается об кашель, которым правая рука безжалостно перебила главу экзорцистов, заглушив нецензурное слово. Адам на неё мрачно зыркнул, но исправился, — … Ерунда всё это. О своей обиде он в мгновение ока забывает и лишь пожимает плечами, из-за чего юная серафим правда чуть не свалилась с его плеча. — Значит быстро научится. Вы у меня летать примерно так же учились. Лют только вздыхает. Альтернатив всё равно не было. Да и не убился никто, когда как раз Адам учил их летать. Вроде. Она что-то сейчас задумалась и теперь не уверенна. Блять. — Всё на вашей ответственности, сэр, — отрекается Лют от всего, что может выйти из-под контроля. Эмили наклонила голову чуть в бок. Она то ли вняла причитаниям ангела, то ли банально налазилась и облапала все что ей было нужно, и теперь с исследовательским интересом осматривала своих нянек. — Тебя зовут сэр? — Первый вопрос был задан Адаму, как самому колоритному. Странное это имя для такого как он. Первый человек оскалился во все ряды голографических зубов, будто ждал этого вопроса всю свою жизнь. — Меня так зовут некоторые. Но лично ты можешь звать меня Хуемасте… Всего одна буква отделяла его от желанного слова. Но ей не было суждено было быть произнесенной, ибо Лют со всей дури ударила его локтем в бок. Причём именно в правую сторону с отсутствующем ребром, что было немного да болезненно. — Адам. Его. Зовут. Адам. И никак иначе, ради всех святых и их здоровья. Несостоявшийся Хуемастер потер пострадавший бок, снова зыркнув на Лют. Ощущать второе предательство за день было как-то обидно. — А это Лейтенант-суровые-сиськи. Знакомься. Эмили нахмурилась. Это имя было какое-то аномально длинное и неудобное. Больше шести букв она не переваривала. — Лейтенант… Кто? Лют успела заблаговременно закрыть чужой рот рукой. А то Адам не только повторит, но и опишет подробнее и фотки в интернете покажет. — Просто лейтенант сойдёт. — правда суровый внешний вид Лют долго не продержался. После того как её руку лизнули, чтобы настоящему мужику наконец перестала закрывать рот какая-то женщина, пришлось оттряхнуть её и попытаться обтереть о чужую рясу. Адам должен был, наверное, оскорбиться такому вопиющему неуважению, но ему показались ситуация и брезгливое лицо подчинённой просто пиздец уморительными и инструмент передвижения Эмили неумолимо затрясло в смехе. — Вы смешные, — подвела итог Эмили, уже уверенно устраиваясь на чужой руке, сочтя всё-таки этих нянек пригодными. Оба переводят взляд на Эмили и одинаково насмешливо фыркают, даже не замечая своего сходства. Лют на телефон приходит сообщение и приходится отвлечься. — У нас ещё сегодня тренировка по совместному координированному полёту. Мне написать девчонкам, что сегодня отмена? — уточняет она, отрываясь от экрана. — Щас что-нибудь придумаем. Отменять тренировку не хотелось, тем более тема такая интересная. Можно от души погонять экзорцистов и обложить их хуями в педагогических целях. — Вы там учитесь летать? — Просто идти куда-то пусть и на чужих руках быстро стало скучно, так что Эмили захотелось влезть носом и в эти какие-то интересные тренировки. — Не. Они давно научились. Причём они сделали это пиз… пец быстро именно благодаря мне, — Лют на это бахвальство главнокомандующего только скептически посмотрела. — А они до сих пор мне это припоминают. — Это была первая наша встреча с мистером «теперь он сделает из вас настоящих ангелов». — Знакомство правда было незабываемое. Особенно когда он начал без предупреждения скидывать их с края облаков в чёрную уебищную бездну. — И лучше. Я сделал вас почти настоящими мужчинами. — здесь могла бы заиграть песенка на восточный манер про тайфун и лесные пожары, но, к сожалению, до неё было ещё лет триста. — Быстро научится летать это здорово. Сэра говорит, что это долго ведь у нас по шесть крыльев. — Эмили ковырнула ткань чужого плеча с чуть надувшимся видом. — Готов поспорить не сложнее чем с двумя хуй… Принцип то один. Проходит несколько секунд, как шлем озаряет на удивление сдержанная улыбка. — Мелочь. А ты бы хотела научиться летать прямо сейчас? — Да, — глаза ребёнка просияли, как будто ей рассказали о санте, зубной фее и пасхальном кролике одновременно. — Адам… — Лют спохватывается слишком поздно. — Без проблем, — без следа размышлений на лице, Адам разжимает руки даже чуть подбросив Эмили вверх чтобы лететь лучше. — Просто маши крыльями. Крик ребенка вызванный неожиданостью быстро отдаляется от них и почти затихает. Во время немой сцены и первый человек, и Лют смотрят вниз на стремительного падающего ребёнка. — Хм, — Адам наклонив голову к плечу рассматривает маленькое пятнышко стремительно удаляющейся вниз. — Кажется она не поняла с первого раза… Не успел первый человек раскрыть крылья, как Лют быстрее пули нырнула вниз, придавая себе ускорения сложенными крыльями. Адам бы взял попкорн, но не успел бы даже долететь до магазина. Как и пристало одному из лучших экзорцистов, Лют быстро догоняет падающее лёгкое тело. С ещё большей оперативностью эта парочка возвращается назад. На этот раз всё-такипришлось взять её на руки. А он же говорил. Она умеет. Когда Лют приземляется, мрачная как тысячи туч от чуть не хватившего её инфаркта от того, что ей всё-таки пришлось не то что взять серафима в руки, а и материться сквозь зубы, что было конечно верхом неуважения. В её глазах Адам видит свою долгую мучительную смерть с элементами пыток, расчленения, маринования и зажарки его сердца, и рёбер, и возможно легкого орального и анального фистинга. Эмили же на её руках была полной противоположностью, улыбаясь до ушей предвкушающее подпрыгивающей с непрекращающимся «ещё». Внезапно лицо Лют расслабляется, становясь каким-то даже благостным. В глазах остался лишь небольшой намёк на распихивание чужих кишек по чёрным пакетикам. С такой же небрежностью, какую демонстрировал Адам, она не задумываясь расслабляет руки, позволяя Эмили упасть туда же, откуда её словили секунду назад. — Твоя очередь. Адам лишь расплывается в оскале, прижимая крылья к спине. Как же быстро у него получается учить её плохому. Ахуенно. Не став заморачиваться с полётом, он просто так же камнем падает вниз, пока не равняется с маленьким серафимом. Против изменения направления движение Эмили не возражала, послушно обмякнув в чужих руках. Адам летел быстро, так что и уши закладывало, и ветер в ебало бил, что нравилось и серафиму. Адам приземляется на пружинящие облака. Нам же стоит Лют с секундомером. Молча его убирает, значит он пролетел быстрее неё. Эмили послушно повисла на чужом плече — Давай ещё. — Кажется этот жалобно-просящий голос стоит в женщинах по умолчанию. Адам стоит непоколебимо, статус взвешивая взглядом то Лют, то Мелочь то, как ни странно, небо над собой. Потихоньку первый человек расплывается в улыбке. Совсем не злобной или глумливой, что насторожило бы знающих людей ещё больше. — Знаешь, — на шлеме первого человека расцвела прямо-таки райская лыба. Прямо хоть сейчас на экону. Благо Эмили ещё не знает, что имено таких состояний первого человека стоит опасаться, — У меня возникла ахуеная идея. После этой фразы любой опытный экзорцист умчался бы с места преступления как можно скорее, желательно крестясь в процессе, ведь после подобной фразы начинался полный пиздец. Лют была дважды опытным экзорцистом и от того знала: убегать бесполезно. — Напиши сучкам, что тренировка будет.

***

— Итак — Громкий голос первого человека разносился по плацу. Экзорцисты ждали указаний на «пиздатую новую идею». Адам жестом заправкого фокусника поднимает Эмили, чтобы всем было видно. Все на тренировке кроме этих двоих были в священном ахуе и непонимании — Это бомба. — Продолжал Адам, уже представляя картину, которая развернётся буквально через пару минут, — Ронять её нельзя. Держать в руках дольше двух секунд нельзя. Если она упадёт или расплачется — пизда всем нам. Делимся как обычно, на красных и белых. Пытаемся удерживать бомбу на стороне поля соперника. Армия медленно переваривала прекрасные перспективы, которые сейчас предоставили им. Но проситься в туалет поссать или носик припудрить всей ротой нельзя, так что придётся тренироваться. Громогласный голос сменяется на воркующий и более тихий, когда Адам обращаешься к Эмили — А ты пробуй научиться летать, пока они тебя не уронили. Если уронят, ты проиграла. И опять, не задумываясь, кидает её в толпу, только позже скомандовав — Ловите. Вроде поймали. Вроде, потому что в новообразовавшейся толпе из рук, перьев и голов сложно было что-то разобрать. Никто не хотел приложить серафима, тем более такого маленького об пол ебальничком. Да и тренировались они на тему «защиты вышестоящего начальства», так что хоть какой-то опыт у них был. Но постепенно все чуть-чуть подрасслабились и начали спокойно кидаться Эмили как снарядом. Снаряд был не против и даже пытался что-то изображать крыльями. Не полет, но такие. Аля конвульсии эпелептика. — Ты уверен, что это… хорошая идея? — лейтенант, учавствовшая в тренировках обычно на равне со всеми на этот раз воздержалась швырять ребенка через пол плаца, пусть сто раз верному и умелому соратнику. Лют сильно сомневалась, но если в моменте боев или тренировок могла высказать иное мнение, в детях она ничего не понимала от слова совсем. Но что-то подсказывает, что кровь и кишки из них летят точно так же, как и из взрослых. Примерно так же, как разлетятся из них, если Сэра узнает, что что-то случилось с Эмили. — Нет. Адам же наоборот наблюдал за действом, со взглядом того самого гения, властвующего над хаосом. Ну или Наполеона, который покорил себе свою палату в психушке. Это как посмотреть. — Эй! Бросьте её сюда. К ужасу Лют, ребёнка послушно бросили, и слава неизвестному демиурга, Адам её поймал. Правда вверх ногами. И не задумавшись, подкинул ещё раз, чтобы перевернуть. — Я не пойду… — Эмили отреагировала, мгновенно скуксив унылую рожицу, догадавшись, что её собираются забрать из интересного места. — Не пойдешь, не пойдешь. — Адам снял с запястья резинку для волос, которая осталась у него ещё с тех времен, когда у него были длинные волосы. Красивый он тогда был, зараза. Но эти копны такие неудобные. Адам убрал с глаз Эмили мешающую чёлку. Теперь на макушке серафима красовалась маленькая кривая пальмочка из волос. — Всё. Иди играй. — лицо Эмили просияло, а у Лют даже глаз не дернулся в нервном спазме. — Ловите, — И не удосужившись даже посмотреть услышал ли его кто-то, он бросил ребёнка обратно в толпу. — Теперь уверен. Лют сделала вид, что уверена, что с детьми обращаются именно так. Бесшумно, как обещал Адам, не получилось. Эта тренировка, наоборот, вышла более шумной и суматошной, чем все остальные. Пару раз даже матюкались, но потом судорожно спохватывались, что вообще то нельзя. Но после двух часов такой беготни устала не то, что Мелочь, а натренированные экзорцисты. Пришлось отпустить всех по домам, но возникла непредвиденная проблема. Эмили после активного дня предсказуемо стала засыпать почти на руках. Но уложить её куда-то было гиблым делом. Сразу же вскакивала с отчаянным: «я не сплю!». Тут даже у Адама начал подергиваться глаз от воспоминаний о бессонных ночах из-за упрямых неподкупный первенцев. Так что пришлось идти на отчаянные, но кое как проверенные меры. Адам вдыхает солёный воздух, а в сапоги противно забивается песок. Заебёшься потом чистить стиралку от него. Волны бьются о берег. Сейчас они спокойные и просто тихо шелестят об белоснежный песок, но могут сбить с ног, затекая солёной водой в глотку, когда более беспокойные. Почти как дети. Адам не врал, когда говорил, что ничего не смыслит в детях. Ну или почти ничего. Всё, что он делал когда-то, было лишь на уровне интуиции и вряд ли хоть половина была правильным решением. То есть правильным то с точки зрения небес было всё, но они и сейчас имеют очень странное мнение о человеке как таковом. Особенно о мелких детях. Блять, какая же хуйня тут думается иногда. По этому я и не люблю ебучий Эдем. Слева, среди редких пальм, листья шепчутся из-за легкого ветра, создавая нежную симфонию природы. Эти звуки в купе с гудением прибоя, казалось, действовали на детей одинаково неумолимо, отправляя ко сну. Хотя у взрослых скорее мог пробудить желание отлить. Причём прямо в море. Тельце на руках тяжелеет и начинает дышать чуть по-другому, а значит хоть в одном он был прав. Эмили тихо дышит ему в плечо, всё ещё сжимая в руках часть воротника, но уже чуть сползает, ослабевая хватку. Волосы растрёпанные, не смотря на резинку пушатся и лезут в нос. Картина полного удовлетворения, так сказать. Только брови едва заметно хмурятся во сне. Адам даже глаза прикрывает от этого странного чувства, будто он двоится. На себя сейчас и… Какой же бред лезет в голову. Об этом думать точно не стоило. Только вот эта хуйня все равно упрямо лезет в голову. Сопят ему в плечо всё так же усердно. Вес, что оттягивает плечо тот же. Хоть одежда и скрывает острые коленки, они всё равно упираются ему куда-то в отсутствующее ребро. Грудь всё так же дышит под его рукой и кажется чертовски хрупкой, будто её можно проломить пальцем. Неподкупно отказываается от сна и рук, хотя засыпает на оных почти мгновенно. Только те волосы были непослушные как у него самого, жёсткие. И глаза зелёные. Обжигающе.