Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Телефон Нила звонит, а лучик света совсем не там, где должен быть, и сердце у Нила пускается вскачь, когда он хватает телефон. Что стряслось? Что проис… — Доброе утречко, — бодро говорит Элиана. Нил на секунду отнимает телефон от уха. Бросает взгляд на часы. Полвосьмого. — Реально доброе? — Это называется местью, и я мщу. Я просила тебя об одном, Нил, всего об одном… — Я же не виноват, что тот фанат спросил о битве Кермита и Элмо, — парирует Нил. Эндрю бросает на него взгляд, говорящий, что, не изменись они так сильно, Элиана была бы уже мертва. — Ты не обязан отвечать! Притворись, что эти фанаты — полиция, Нил, я слышала, что ты захлопываешься как… как… — Как моллюск? — предлагает Нил. — Как злоуебский моллюск, Нил. И сейчас я ругаюсь. — Конечно же, потому что еще слишком рано. Ты что, уже реально в офисе? — Сейчас? Нет, я еще не завтракала. Эндрю протягивает руку и выхватывает телефон из рук Нила. — Элиана? — голос у него хриплый. Очаровательно. — Это Эндрю. Я хочу, чтобы ты знала, что если бы я, по большому счету, не исправился, ты была бы уже мертва. — Да он прикалывается, — говорит Нил, забирая телефон. — Нет, не прикалывается, — говорит Элиана, но, похоже, ей все равно. В ее голосе звучит почти такая же ярость, что и у Эндрю. И даже не похоже, что она злится на Эндрю. Она злится на него — Нила. Чувствуется, как будто это несправедливо. — Нет, не прикалывается, — соглашается Нил. — Но он не опасен. — А еще не приучен к лотку, — рычит Эндрю. — Нил. Слушай. Я серьезно. Ты не обязан отвечать. Эндрю необязательно читать эти вопросы. Ты можешь сказать, что не хочешь отвечать. Вы можете обсудить это без упоминания насилия — кто из них победит в кулинарном конкурсе. В уебской философской дискуссии. Вам не нужно всеми силами стараться, чтобы заставить людей захотеть отобрать ваших детей. — А люди хотят отобрать наших детей? Наступает пауза. Нил слышит звук открываемого и закрываемого холодильника. — Насколько я знаю, нет. Но я еще особо глубоко не погружалась. Нил. Вот богом клянусь, если ты не угомонишься, я уволюсь. — Мы выплатим тебе самую большую в мире премию в конце года. — Я не беру взятки. — Это не взятка, это отработанная премия. — О, я, блять, знаю, какая она отработанная, Нил. Просто… просто не надо! Неужели это так сложно? Слава богу, у вас на этой неделе выходной от стримов. Сделай так, чтобы ваших детей видели на улице живыми и счастливыми, прошу, пусть они смеются и делают селфи или еще что-нибудь… — Они не растения. — Тогда будьте родит… Возможно, она и остановила себя, но Нил не тупой. — Ты собиралась сказать нам быть родителями получше? — Нет, я собиралась сказать вам стать публичными фигурами получше, но, по-моему, это тоже неподходящее слово. Поработай над своим имиджем, Нил. — Знаешь, ни у кого из моих коллег нет таких отношений со своими пиар-агентками. — А еще никто из твоих коллег не выходит в онлайн и не рассказывает о мисс Пигги, жрущей труп Элмо, — огрызается она. — Большинство из нас привыкли работать с людьми, использующими слюры в речи, а не с теми, кто говорит о мультяшном каннибализме. — Окей. Окей, справедливо. А слюры реально лучше? Забей. Смотри. — Не «смотрикай» мне… — Ты можешь просто не выполнять свою работу. Пиар-агент Эндрю вообще нихера не делает, и его еще не выперли. — Он же белый мужчина, Нил. Эндрю издает звук, который можно было бы принять за фырканье, не будь он в полудреме. — Справедливо, — соглашается Нил. — Ничего не обещаю. — Мне нужно, чтобы ты пообещал мне, Нил. — Не буду ничего тебе обещать. Но я постараюсь поубавить обороты. Не думал, что вчера вышло так уж плохо. — Видишь, вот это меня и беспокоит. Вчера вышло реально плохо. У людей и так уже есть кое-какие мысли о тебе, и они плохо сочетаются с обсуждением боев насмерть. Мы хотим, чтобы они думали о тебе и вспоминали о доброте и интеллекте, а если уж ты настаиваешь на вот таком виде взаимодействия с публикой, то мы хотим, чтобы они думали о спокойных, аргументированных, философских дискуссиях. Кстати, если Эндрю слушает: называть своего мужа тупым в прямом эфире на Ютубе тоже не супер. — К сожалению, — бубнит Эндрю. — Ну, ты же еще не знаешь, что люди говорят о нас, да? — с надеждой спрашивает Нил. — Да, — признается Элиана. — Но я уж сомневаюсь, что что-то хорошее. Хотя ваши фанаты в прошлом меня уже удивляли. Вот что я сделаю. Я перезвоню тебе через час с пруфами. — Супер, — соглашается Нил. — Поговорим через час. — Пока. Нил заканчивает разговор, и Эндрю открывает один глаз, чтобы бросить на него взгляд, который, по какой-то причине, говорит, что он собирается его прикончить. — Это не моя вина, — возражает Нил. Почему этим утром все намыливают ему шею? Он же ничего не сделал! — Не твоя ли? — сварливо спрашивает Эндрю, закрывая глаз. — Это у тебя есть пиар-агентка, которой не насрать. — Опять же, никто из моих знакомых не занимается этим. — Никто конкретно не сталкивал своего агента с вот такой проблемой: «люди думают, что я склонен к насилию, и хотят отобрать моих детей, а я не хочу, чтобы это произошло. А теперь я буду вести себя как ебанько на публике». Нил вздыхает. Эндрю морщит нос: — Фе. Утреннее дыхание. — Тогда дай мне леденец. — Хочу обратно в постельку. — Тогда не жалуйся. — Я могу делать и то, и другое, — говорит Эндрю, прижимаясь к груди Нила. — Люди не очень хороши в многозадачности. — Я исключение. — Ты исключительный. Эндрю откатывается в сторону. Что Нил сказал не так? Очевидно, ничего, потому что Эндрю достает мятные леденцы, снова придвигается и кладет один леденец Нилу в рот. — Ты меня так достал, — ворчит Эндрю, снова срывающимся голосом, жуя мятную конфету и выглядя так, будто вот-вот снова заснет. Он очарователен. — Насколько я тебя достал? — спрашивает Нил, ухмыляясь и проводя ногтями по горлу Эндрю. — Исключительно. Тут есть над чем подумать. Это не было «нет»; на самом деле, это был скорее задохнувшийся вздох, чем утверждение. И Эндрю твердый — Нил чувствует. С другой стороны, это и не было «да». Нил целует Эндрю в лоб, в нос: — Мы можем снова лечь спать. — Мх-м-м-м. — Но сегодня нам реально нечего делать. — Идеальная причина снова лечь спать, — говорит Эндрю, но рука, скользящая по футболке Нила и обхватывающая его ребра, не располагает ко сну. А еще он не кладет голову Нилу на грудь — он льнет к его шее, касаясь зубами, а одно колено протискивает меж его ног. — Мы можем просто… не спать, пока Элиана не позвонит, а потом снова уснуть, — предлагает Нил, запуская руку в волосы Эндрю. Это безопасно, вот так, в этом странном промежуточном состоянии, когда Эндрю не соглашается и не возражает. — Смотри, — говорит Эндрю, поднимая голову, — вот несколько правил. У меня утренний стояк, ты касаешься моего горла, ничего личного — не смейся надо мной — и хватит говорить о своей пиар-агентке… — Это «да» или «нет»? — спрашивает Нил. Ему не хочется оставаться в этой неопределенности. «Ничего личного». Это все равно забавно, независимо от того, позволено Нилу смеяться над этим или нет. — Это «да». И вообще, я устал, и, если серьезно, это ты начал… — Тогда почему ты на мне? — спрашивает Нил, кладя руки Эндрю на бедра. — Я сделаю все сам. Где полотенце? — Ну если уж ты все делаешь… Нил приподнимает бровь: — Что я могу для тебя сделать? — Ну, у тебя есть пальцы. Нил хихикает: — Есть, да. И, как мне сказали, я знаю, как ими пользоваться, — говорит он, мягко отстраняя Эндрю от себя. — Кто тебе такое сказал? — спрашивает Эндрю, протягивая руку за одну из нетронутых подушек на своей стороне кровати, чтобы достать полотенца. — О, так вот куда они делись? — Это наши самые уродливые полотенца, я подумал, можно их и пожертвовать. — И наша худшая подушка, — соглашается Нил. Он перелезает через ноги Эндрю и перекатывается к прикроватной тумбочке, чтобы достать смазку и презервативы. — Почему моя часть кровати — целый секс-шоп? — спрашивает Эндрю. Нил пожимает плечами: — Раньше там была просто смазка. В последнее время ассортимент просто… расширился. Если хочешь анальный секс, тебе придется снять штаны. — Но я устал, — говорит Эндрю, совершенно оскорбленный. Нил гладит его живот: — Где-то приходится идти на компромисс. Компромисс здесь в том, что я тебе подрочу, но это твой выбор. — Ты мог бы снять с меня штаны ради меня. — Это правда. Но тебе придется приподнять бедра, чтобы подложить подушку, так что можешь и штаны заодно стянуть. — Пожалуйста? Нил делает глубокий вдох. Последние десять лет он избегал этого слова, как чумы; Эндрю не должен произносить его вот так, ранним утром, глубоким ото сна голосом, просящим Нила снять с него штаны. Эндрю должен был сначала дать ему хотя бы немного привыкнуть. Нил берет его руку и целует тыльную сторону ладони, целует его кольца. Когда он отпускает, Эндрю тянется, обхватывает его шею сзади и льнет для поцелуя. Несмотря на все его уверения, что он слишком устал, чтобы самому снять свои блядские штаны, он не слишком устал, чтобы проникнуть языком в его губы, не слишком устал, чтобы целовать Нила так, словно это их последний шанс, не слишком устал, чтобы у Нила от него перехватило дыхание. Нила это вполне устраивает. Он следует за Эндрю, когда он опускается обратно на подушки, опираясь на локти, позволяя Эндрю потянуться вниз и скользнуть пальцами за резинку его штанов, стягивая их на дюйм или два — на сколько хватает роста. Но Эндрю все еще может дотянуться до его члена и, не теряя времени, проводит большим пальцем по головке, заставляя Нила ахнуть, а затем отстраняется. — Штаны? — требует Эндрю. Нил смеется: — Мои или твои? — Желательно оба, — отвечает Эндрю как раз перед тем, как в геометрической прогрессии все усложнить, приподнявшись, чтобы снять футболку. Ничего страшного, Нил может занять чем-нибудь это время. Он раздевается сам, а затем осторожно стаскивает с Эндрю штаны, в то время как Эндрю использует эту возможность, чтобы подложить подушку под собственные ягодицы. Нил берет себя в руки. Он не в первый раз видит Эндрю распростертым перед собой. Он переводит дыхание. Здесь можно двигаться медленно. Нет причин спешить. Так что он не спешит. Натягивает презерватив на пальцы, смазывает, а затем Эндрю берет его за руку и настойчиво тянет, так что Нил поднимает один палец, а затем склоняется над Эндрю, позволяя притянуть себя для поцелуя. Медленно. Честно, пальцы внутри Эндрю уже предполагают еще более медленный темп, но Нил не берет на себя ответственность. Медленные поцелуи, медленные пальцы, мягкие тихие звуки — Эндрю, медленно сходящий с ума. У Эндрю, кажется, с этим всем проблем нет — может, это все потому, что он в целом сонный, держа веки прикрытыми, почти смеженными, даже когда Нил прижимается лицом к его шее, даже когда он запускает одну руку в волосы Нила. Нил уклоняется от другой его руки, тянущейся к его члену, — может, и существует мир, в котором Нил проигнорировал бы всю обнаженную кожу, которую Эндрю ему вверяет, но это не тот мир. Он целует плечи Эндрю, его грудь, верхнюю часть живота, чмокает ребро — рассматривает — и… — Дрю. Эндрю приоткрывает глаза, чтобы посмотреть на него. Нил — на секунду — забывает, что собирался сказать, о чем собирался спросить. Эндрю выглядит… раскрасневшимся, возбужденным, но в то же время… чем-то словно бы близким к довольному. Выглядит умиротворенным. Может… доверчивым? Он держит Нила за свободную руку, и это тоже прекрасно. — Могу я коснуться твоего члена ртом? Эндрю обдумывает это с гораздо меньшим эмоциональным стрессом, чем мог бы подумать Нил. — Я доверяю тебе, — говорит он мгновение спустя. — Я скажу тебе остановиться, когда нужно будет остановиться. Хм-м. Нил этого терпеть не может. Он предпочел бы иметь четкие границы. Это не дало бы ему проебаться. Что ж, может, это к лучшему. Он перестрахуется. Даст Эндрю понемногу за раз привыкать к этой концепции. Нил наклоняется, вводя два пальца в Эндрю и вынимая их, и целует прямо под головкой, наблюдая, как напрягается живот Эндрю. Он же целует его везде — почему бы не здесь? И затем он оставляет Эндрю, отстраняясь и поднимаясь, чтобы чмокнуть его в уголок губ, в щеку, в подбородок, пока Эндрю — все еще с закрытыми глазами — не поворачивает голову набок, ища, и Нил уступает ему, ловит его губы в поцелуе и наклоняется в такт движениям пальцев. Его член остается нетронутым, но это не трагедия — в конце концов, у них есть время, и Нилу нравится слушать дыхание Эндрю, глубокое и тяжелое, становящееся все более прерывистым. Эндрю снова тянется вниз, и на этот раз Нил позволяет ему взять в ладонь оба их члена. Это не потому, что Эндрю хочет все ускорить — он тоже двигается медленно и размеренно, позволяя Нилу толкаться в его руку, медленно входить и выскальзывать пальцами — это абсолютно сведет Нила с ума, если дать достаточно времени. Они не торопятся. Нил отрывается от губ Эндрю, просто чтобы рассмотреть его — губы приоткрыты, лицо зарделось, глаза полуприкрыты, пока он, моргнув, не открывает их и не находит взглядом его лицо. — Я люблю тебя, — говорит Нил, находя другой угол для пальцев, от которого Эндрю задыхается, вздрагивает, сжимая ладонь чуть крепче, вырывая у Нила тихий стон. Нилу приходит в голову, что нет никакой реальной причины вести себя тихо — дети давно ушли, но… но в доме тихо. И Эндрю тихий, довольный позволить Нилу заботиться о мелочах, и это тоже прекрасно — Эндрю отказывается от большей части своего контроля, зная, что Нил не даст ему пожалеть об этом, зная, что он может просто… отпустить. Позволил себе побыть в полудреме, в тишине и безопасности и медленно приближался к кульминации. — Я тоже тебя люблю, — выдыхает Эндрю, прижимаясь к Нилу и двигая большим пальцем так, что Нил на мгновение сбивается с ритма. И этого оказывается достаточно — Нил больше не может поддерживать ритм, ему не хватает терпения и дальше медленно сводить Эндрю с ума, он сдается и кусает его за шею… Они останавливаются. Эндрю смотрит на него так, словно потерял рассудок. — А другое полотенце? — спрашивает Нил. — У меня нет свободной руки. — Приходится все делать самому, — ворчит Эндрю, отпуская волосы Нила, чтобы взять второе полотенце. Он задерживается на секунду, вытирая живот, прежде чем перевернуть его грязной стороной вверх и дать соскользнуть. — Это глупо. Пиздец как глупо. Нил ухмыляется. Описывает большим пальцем полукруг и вводит пальцы под правильным углом. У Эндрю аж глаза закатываются. — Не глупо, — говорит Нил, целуя его в щеку. — Симпатично. Эндрю моргает на него, повторяет одно лишь его имя и через полминуты кончает, крепко стискивая одной рукой волосы Нила, а другой сжимая их члены так, что Нил оказывается на грани, но… Но не кончает. С другой стороны, он не может двигаться, потому что Эндрю все еще держит его член, но он не хочет вынимать пальцы, пока у него не освободится другая рука, чтобы снять презерватив… — Дрю… Эндрю притягивает Нила к себе для поцелуя, ленивый и уставший, и отпускает его член, чтобы обнять Нила. — Я знаю. — Нет… мне нужно, чтобы ты отпустил меня, мои пальцы все еще у тебя в заднице, я не хочу, чтобы тебе было больно. На секунду Эндрю выглядит почти растерянным, но он отпускает Нила, чтобы Нил мог отстраниться, вытащить пальцы и снять презерватив с пальцев. Может, ему стоит сходить в ванную, чтобы там довести себя до разрядки. Но… Но Эндрю не выгоняет его, не выглядит так разъебано, как в прошлый раз, и Нил не хочет оставлять его одного. Да и похуй. Он выживет и без оргазма. Он снимает полотенце с живота Эндрю, собирается отбросить его в сторону, но Эндрю останавливает его. — Знаешь, ты тоже устроишь беспорядок. Твой член не какой-то особенный. Нил пожимает плечами: — Мне не нужно. Я подумывал пойти в ванную, но… не хочу оставлять тебя одного, если только сам меня не выгонишь. Но у тебя такой вид, будто ты вот-вот заснешь, так что я просто… пережду. Эндрю пристально смотрит на него секунду. — Ты такой тупой, — говорит он. — Ненавижу тебя. Иди сюда. Дай ебучее полотенце. Нил плюхается на бок рядом с Эндрю, и Эндрю обхватывает его член рукой, по одному пальцу за раз, заставляя Нила задрожать. Нил подкладывает полотенце под себя, надеясь, что там оно принесет наибольшую пользу, и обнимает Эндрю за плечи одной рукой, пока Эндрю ускоряет движение ладони; он пытается переместиться так, чтобы смочь прижаться лбом к руке Эндрю, не сдавливая его ладонь, что быстро подводит Нила к грани, а затем… …за грань. Когда Нил снова открывает глаза, моргая, Эндрю отбрасывает полотенце, наклоняется, чтобы чмокнуть его в губы, прежде чем найти одеяло и натянуть на них обоих. Нил обнимает Эндрю за талию, и Эндрю не возражает, когда Нил кладет руку на его спину; он просто прижимается еще теснее. Эндрю снова проваливается в сон две секунды спустя, и Нил не отстает. Ровно в полдевятого, как и было обещано, Элиана будит их, заставляя подпрыгнуть от шума. Нил откатывается в сторону, хватает телефон и шипит, когда к его руке, которую они с Эндрю отлежали, начинает притекать кровь — будет больно. Он снимает трубку. — Насколько все плохо? — Да я в ярости, Нил. Нил ждет. Его рука снова застывает в неподвижности. Эндрю придвигается ближе, прижимаясь к Нилу, чтобы слышать Элиану в его телефоне. Нил осторожно выдыхает, подавляя реакцию на то, что Эндрю перекатился через его руку. Почему онемение это так больно? — Почему же? — подсказывает Нил. — Есть примерно четыре человека, которым не насрать. Нил смеется. — Окей. Один из этих людей написал целую диссертацию о том, что тот факт, что у вас все оборачивается насилием, свидетельствует о вашей озабоченности причинением вреда другим людям и о том, что вы, скорее всего, абьюзеры, но в комментах все в основном за вас. Пошла обратная реакция — в вашу пользу, — потому что люди начали злиться, что эти статейки связывают ваше полное насилия детство с тем, что вы теперь плохие люди и родители, и они ужасно расстроены — цитирую — «тем, что люди не могут быть лучше своих худших наклонностей». Так что теперь строчат статьи о том, как трудно преодолеть свое воспитание, но насколько оно того стоит… ну, в общем, общественное мнение склоняется в вашу пользу. — Так что, возможно, — говорит Эндрю хрипловатым голосом, — на самом деле не было необходимости будить нас в полвосьмого. — Возможно, — соглашается Элиана. — Но, эй, если бы вы не проигнорили всего одно единственное поручение, которое я вам дала, но… Ладно. Некоторые люди начинают болеть за вас именно потому, что вы — цитирую — «показываете, что можно вырасти в ужасной обстановке и при этом стать хорошим человеком, хорошим родителем и обрести любовь». Так что, блять, что я вообще знаю. — Многое, наверное, — говорит Нил. — Просто мы… не знаю. — Вот и я не знаю. Возможно, из-за того, что вы такие до нелепого настоящие, да и дети у вас все равно выглядят здоровыми — кстати, вчера была небольшая шумиха по поводу того, что их с вами не было, но это не так важно — в конце концов, как отметили некоторые фанаты, это ваше шоу, а не шоу ваших детей. — Итак, подведя итог: у нас все норм? — спрашивает Нил. — Ага. — Круто. — За этим я тебя отпускаю и дам знать, если что-то изменится. Не делай глупостей. Счастливого Дня благодарения. — Счастливого Дня благодарения, — говорит Нил. — Пока. — Пока. Нил опускает руку, и его телефон падает в сторону. — Невертс, — бубнит Эндрю. Нил хмурится: — Это было какое-то слово? Эндрю машет пальцем и издает еще несколько звуков. Окей. Нила все устраивает. Он чувствует практически каждую клеточку его кожи. Наверное, сейчас самое подходящее время снова заснуть. Это ощущается как своего рода терапия. Контакт кожи-к-коже. Он снова просыпается полчаса спустя, потому что Эндрю отталкивается от него и встает. Нил смотрит, как Эндрю скатывается с кровати и плетется в ванную. Вполне возможно, что настанет день, когда это перестанет быть чем-то примечательным. Когда Эндрю будет расхаживать голым по их спальне, а Нил даже не задумается об этом. Но сегодня не такой день, и Нил тратит три секунды, надеясь, что он никогда не наступит, прежде чем встать и присоединиться к Эндрю в ванной. Они чистят зубы. Умываются. Одеваются. Выходят в коридор. Подпрыгивают, когда Натали закрывает за собой дверь в комнату для домашки, выглядя такой же ошарашенной, увидев их, абсолютно растрепанных и совершенно смущенных. — Доброе утро, — автоматически произносит Нил. Он что-то пропустил? Сообщение? Единственное, что он помнит — что-то от Пейдж о том, что она в автобусе, но он не помнит, чтобы в сообщении упоминалась Натали. Она не могла уйти и вернуться, выглядя так, как сейчас — словно спала начиная с момента их стрима. Нил подавляет полуистерический смешок от того, что она выглядит шокированной, увидев их, как будто это они не должны быть здесь. — О, — говорит она. — Это я. Верно. — Мы будем готовить завтрак, — говорит Нил. — Можешь присоединиться к нам, когда будешь готова. — Хорошо. Нил кивает ей — а что ему еще делать? — и подталкивает Эндрю к лестнице. — Значит, мы не против, так? — судорожно шепчет Эндрю, когда они входят в кухню. — Это же нормально? — Да. Ага. Нам ок. Мы это подтверждаем? — Я не знаю, как это подтвердить, чтобы не прозвучало так, будто нам это не окей. — Сказать, что нам нормально? — Звучит саркастично. У нас есть правила на этот счет? Мы же сказали, что правил нет, мы не можем их отменить. Будем делать панкейки? — Будем делать панкейки, — подтверждает Нил, наливая смесь в миску. — Хочешь отмерить? — спрашивает Эндрю. Нил достает мерный стаканчик, перекладывает смесь в него, пожимает плечами и высыпает обратно в миску: — Нормалёк. — Ненавижу тебя. — Ты меня любишь. — Я люблю тебя, — соглашается Эндрю, целуя Нила в щеку. — Мы можем что-нибудь сделать по поводу этого всего? Нил пожимает плечами: — Проверишь мой телефон? Мы получили что-нибудь от Пейдж? Я что-то пропустил? Эндрю достает из кармана телефон Нила и проверяет его и свой собственный. — Она нихрена не сказала об этом. Это ее способ проучить Натали? — Не думаю. Может, это ее способ позволить Натали контролировать ситуацию. Они ждут. Нил переворачивает панкейки. Эндрю наливает апельсиновый сок. Все чувства Нила прикованы к дверному проему кухни, и у него остается всего полсекунды до появления Натали. — О, — снова произносит она, глядя на стол, где Эндрю раскладывает взбитые сливки, клубнику и сахарную пудру, как будто готовится к вечеринке с мороженым. — Сегодня хотелось панкейков, — небрежно говорит Нил. Он знает, что не прозвучит обыденно. Знает, что это не будет выглядеть непринужденно. Он все равно пытается. Натали ест. Она ест медленно — теперь она знает, что ей не нужно торопиться, — но постепенно расправляется со стопкой панкейков. Нил чувствует себя странно опытным в этом вопросе. Он знает, каково это — сломаться, и знает, как ощущаются последствия. Эндрю продолжает пододвигать взбитые сливки поближе к Натали, пока она не бросает на него взгляд, заставляющий его забрать их обратно. Ну вот и что им тут предпринять? Эндрю уже сказал, что они не могут решить этот вопрос. Может, им стоит подождать, пока Натали сама поднимет этот вопрос. — Мы собирались сегодня прибраться в доме, — врет Нил. — Хочешь помочь? Натали кивает. Нил не думал, что это будет так просто. Но они убирают со стола и дают Натали пылесос, она надевает наушники и принимается усердно пылесосить. Эндрю пожимает плечами. Нил убирается в ванных. Эндрю вытирает пыль. Нил достает свиффер. Эндрю моет окна. Натали загружает белье в стирку, а затем начинает наводить порядок в кладовой — Нил уверен, что именно этим она и занимается. Она вынула все на пол. Нил предположил бы, что для уборки. Закончив, они снова собираются в гостиной. — Итак, — говорит Нил. Натали выпрямляется, вздергивает подбородок, словно готовясь к трибуналу. Однако она выглядит лучше. Более бодрой. — Ты можешь сказать нам, если тебе что-нибудь нужно. Она переводит взгляд на Эндрю, ожидая, что он что-нибудь добавит, возразит, но он молчит. — Можно мне погулять вечером? — Конечно. Тебя подвезти? Натали замолкает на секунду, ожидая, что в ответе что-то изменится, но Нил с Эндрю ничего не говорят. — Возможно. Я вам скажу. — Окей. Согласуйте с Пейдж и решите, когда хотите сделать домашку. Вчера она не захотела делать без тебя. — Окей. Можно мне пойти на улицу попрактиковаться в метании ножа? — Если ты не возражаешь, что я пойду с тобой, — говорит Нил, и в его голове раздается тревожный сигнал. Она может запросто выпустить нож в неподходящий момент. — Просто чтобы убедиться, что ты не пострадаешь. Она пожимает плечами и направляется наверх. — Наверное, перестарались — предполагает Нил. Эндрю берет Нила за руку: — Можем только это. Но Натали уже спускается по лестнице — она ходила за ножом. Верно. Ей это нужно. Нил с Эндрю следуют за ней на улицу, Эндрю задерживается, чтобы взять аптечку. Нил наблюдает за Натали краем глаза. Он пытается подать пример — как правильно метать нож, — и она наблюдает, совсем немного, и бросает хорошо, и не пыряет себя, и это важно, и тогда Эндрю подходит к Нилу и пытается метнуть — во что? в дерево? — вонзает нож прямо в их забор. Нил бросает на Эндрю взгляд, говорящий: «если бы наша ребенок, у которой тоже не получилось, не стояла прямо здесь, я бы над тобой поржал». Эндрю отвечает ему взглядом: «я бы тебя за это выпотрошил». Они метают. Вытаскивают ножи. Повторяют. В дереве образовывается дыра, в которую Нил попадает снова и снова. Натали и Эндрю не добиваются того же успеха, но им ни разу не приходится воспользоваться аптечкой, и Нила все вполне устраивает. Кстати, возможно, ему нравится наблюдать, как Эндрю метает нож. Это преступление? Нил считает, что нет. Натали ходит за ними по пятам, бесцельно болтается рядом, пока они готовят обед, и запоздало вытаскивает тарелки, когда Нил тянется за ними сам. Это нормально? Стал бы хороший родитель наказывать ее за это? Нил не может. Не так давно он делал все то же самое с Эндрю, и всего пару лет назад Эндрю делал то же самое с ним — вот это измученное, молчаливое, бесцельное блуждание рядом. А Натали всего лишь ребенок. Она молча ест, а затем следует за ними в гостиную. — Есть какие-то предпочтения, что посмотреть? — спрашивает Нил. — Нет, спасибо. Они врубают «Охотников за домами» и наблюдают, как Натали играет с Сэр и Королем полчаса, пока не садится в кресло и не сворачивается калачиком с телефоном. Эндрю встает пару минут спустя, беря одеяло, чтобы укрыть ее — она уснула. Он вздыхает и снова садится рядом с Нилом: — Мы же не можем заставлять ее проходить еще большее терапии, да? — Пока что. — Где грань? — Кто знает? Эндрю бросает на него взгляд, но у Нила нет других ответов. Они смотрят «Охотников за домами» и ждут. Несколько часов спустя Натали просыпается от того, что Пейдж возвращается домой. Натали делает все возможное, чтобы не выглядеть так, будто она только что проснулась, и Эндрю с Нилом молча соглашаются не упоминать об этом. — Как там в школе? — спрашивает Нил. Пейдж пожимает плечами и садится на пол. — Нам рано или поздно нужно будет сделать домашку, — говорит она. — Что-то нужно было сделать на сегодня? — спрашивает Эндрю. — Нет, ее просто вообще нужно сделать. — Могла бы и одна сделать, — огрызается Натали. Пейдж косится на Натали: — Ну, типа, я хотела сделать ее с тобой, чтобы тебе не пришлось делать все одной, но ладно, забей. — Нет, — говорит Нил. Девочки смеряют его пронзительными взглядами, и это печально, потому что Нил понятия не имеет, что собирался сказать. Но ладно, все равно импровизированные речи — не его фишка. — Не ссорьтесь из-за фигни. Тут есть реальная проблема, а вы не хотите ее решать… — Я — эта проблема, — фыркает Пейдж, садясь прямее. — Но вы не можете сидеть здесь и спорить о вещах, за которые на самом деле вы не боретесь, только потому что не говорите о реальной проблеме. Это просто означает, что вы будете создавать проблемы до тех пор, пока обе не возненавидите друг друга, вместо того чтобы решать саму проблему. Так что будьте добры друг с другом, пока не найдете способ поговорить об этом, иначе вы никогда, блять, не заморочитесь этим. Да? — Знаешь, эта «проблема» в том, что Натали властная, контролирующая и… и… прилипчивая… — Нет, — перебивает Натали, — проблема в том, что Пейдж — пиявка… Эндрю поднимается, и девочки замолкают. Он становится между ними, закрывая им вид друг на друга, словно встает между собаками, которые вот-вот кинутся друг на друга: — Нет. Натали встает: — Я хочу перенести кровать в свою спальню. — Лады, — говорит Пейдж. Ей требуется секунда — придумать ответочку. — Я все равно оставлю звезды себе. — Тебе они нужны, — бессмысленно отвечает Натали, перекидывая волосы через плечо и стремительно выходя из комнаты. Пейдж машет Нилу и Эндрю, когда Натали исчезает на лестнице: — Она слишком слабая, чтобы самой перетащить все это говно, вы вообще собираетесь помогать или так, нахуй, и будете стоять? Нил подавляет вздох. В этом нет ничего сложного — другой родитель наказал бы Пейдж за это. Но он не такой родитель. Она чувствует злость, и грусть, и вину, а у Нила язык не повернется наорать на нее за то, что она не знает, как вежливо со всем этим справиться. Ей четырнадцать. Он взъерошивает ее волосы: — Когда тебе нужно будет на стрижку? Она подхватывает прядку своих волос: — Типа, надо было еще месяца два назад, а что? Кому какая разница? — Мне есть разница, и прости, что я не понял, что тебе пора стричься. Мы скоро отвезем тебя. Ты обычно коротко стрижешься? — Труднее тянуть за волосы, если они короткие. Нил воздерживается от вопросов. Он не хочет знать. Он знает, что не хочет. Он пожимает плечами: — Если кто-то попытается потянуть тебя за волосы, скажешь мне, я их налысо побрею. Если хочешь отрастить — можешь отращивать. Если тебе нравятся короткие волосы, мы будем возить тебя на стрижки чаще. — Оки. Нил поворачивается и кивает Эндрю — теперь можно подняться наверх. Они обнаруживают Натали перетаскивающей все выдвижные ящички ее комода в комнату для домашки. О, она реально переезжает. Нил подавляет вздох. Есть большая вероятность, что через неделю им придется снова все это переставлять. Но пусть будет так. Они перевозят Натали в комнату для домашних заданий, а письменный стол Пейдж переносят в ее комнату. — Ты хочешь раскладной диван? — спрашивает ее Эндрю. — Да можно оставить, — равнодушно соглашается Натали. — Кстати, Дэйв заедет за мной через час. Его мама, точнее. Мы поедем в молл с Тиной и Рут. Она подбросит меня обратно. — Хорошо, — соглашается Эндрю. — Напиши нам, если тебе что-нибудь понадобится, и напиши, как узнаешь, когда будешь дома. — Аха. Им теперь болтаться где-то тут? Или их отпускают? Эндрю, похоже, тоже не понимает. Он гладит Натали по плечу и идет к выходу, так что Нил следует за ним. — Слава богу, Рене и Эллисон обычно остаются в подвале, — шепчет Эндрю по-русски. — Мы же не можем попросить детей делить одну комнату прямо сейчас. Да? — Ну, знаешь, по идее — можем. Но, по-моему, лучше не стоит. — Мне кажется, мы… Пейдж ровно там, где они ее оставили, но плачет. Пресвятые огурцы. Нил с Эндрю выбирают каждый свою сторону и встают с ней рядышком, потому что что еще им остается делать? Господи боженька. Неужели они с Натали не могут просто поговорить? Секунд тридцать? По-хорошему? Пейдж старается — во всяком случае, больше Натали, — но они обе должны быть готовы приложить усилия. Нил не в том положении, чтобы читать им лекции о пользе общения друг с другом с намерением прийти к взаимопониманию. Обычно у него это выходило из рук вон плохо. Вообще, по жизни так сложилось, что когда он открывает рот в принципе — его пытают. Эндрю дает Пейдж поплакать у него на плече, а потом в конце коридора появляется Натали. Она отрывает взгляд от телефона, замечает Пейдж, и Нил видит, как она отказывается реагировать, отказывается сдаваться. — Я пошла. — Окей, — говорит Нил. — До встречи. Натали закрывает за собой дверь, и Пейдж съеживается. — Ей вообще все равно, — плачет она. — Ей не все равно, — успокаивает ее Нил. — Она просто не хочет проигрывать. — Она же все это начала! — жалуется Пейдж. — Она должна извиниться. Нил гладит ее по плечу. Он может соглашаться с чем угодно, это ничего не изменит. И он может сколько угодно говорить о сестринской терапии, но это тоже ничего не изменит. Она испускает самый долгий в мире вздох, встает и трет лицо рукавом: — Пойду наверх. — Хочешь попить? — спрашивает Эндрю, и она меняет курс, сворачивая на кухню. Через минуту она появляется со стаканом в руках и поднимается наверх. — Круто, — говорит Нил, водя рукой по полу, чтобы Король мог за ней гоняться. — Это хорошо. Все хорошо. Кажется, мне нужно поговорить с Эрикой о моих детях. Они травмируют меня. Эндрю фыркает: — Я всегда знал, что родители травмируют детей. Никогда не думал, что все будет наоборот. — У нас с тобой реально жизнь не сахар, потому что теперь мы травмированы и нашими родителями, и нашими детьми. — Я хотел бы добавить, что мои сиблинги тоже меня травмировали, так что я травмирован больше тебя. Нил тратит полсекунды на размышления, прежде чем приходит к выводу, что у него нет третьей группы людей, которые травмировали его. — Справедливо. Можешь первый пройти терапию. — Я уже прошел, теперь твоя очередь. — Я вот как раз прохожу. — Тогда из-за чего мы спорим? — Возможно, мы просто спорим, чтобы не вставать, потому что вставать с этого пола будет больно. Эндрю вздыхает, кивает и поднимается с пола. Нил следует его примеру. Почему они решили оставить паркет? Он твердый. Надо было выбирать плюшевый ковер. У Нила болит задница, а это даже не у него с утра там были пальцы. Он берет Эндрю за руку, целует тыльную сторону ладони, и до ужина они читают. Хочется надеяться, что Натали покушает, пока гуляет. Он не хочет, чтобы она была голодной. Но там четверо подростков. Они ведь поедят, да? Нил ненадолго задумывается закинуть еще денег ей на счет, но он не хочет давать ей больше, чем Пейдж — не сейчас, по крайней мере, когда это будет воспринято за принятие чьей-то стороны, и когда он совершенно уверен, что Натали в любом случае не нужно еще больше. И она гуляет как минимум с тремя богатыми людьми. Или, по крайней мере, с двумя — Нил не знает, кто такая Рут, так что, возможно, она небогатая. С его точки зрения, они с Натали защищают друг друга от того, чтобы быть третьими лишними. Остаток дня они с Эндрю ведут себя тише воды, ниже травы, давая Пейдж спокойно почитать книгу, и тихо встречают Натали — в любом случае, когда она возвращается, уже почти одиннадцать. А потом они ложатся спать. И лежат без сна, потому что нет смысла засыпать, когда… Эндрю подпрыгивает от стука в их дверь. Это оказывается Натали. Это сюрприз, или они этого ждали? Это именно она решила переночевать в другой комнате, но… но почему-то Нил не удивлен, что она пришла первой. — Простите, — говорит она, тихая и маленькая. — Можно я посплю здесь? Нил похлопывает по кровати, и она забирается к нему рядышком, держа куклу, и не проходит и двух секунд, как в дверь снова стучат. Натали садится, когда Эндрю впускает Пейдж, и Нил, хоть и сидит у нее за спиной, все равно знает, что она сверлит Пейдж взглядом. Пейдж, очевидно, насрать. Ну а чего бы ей было не насрать? Она много лет наблюдала, как Натали смеряет такими же взглядами других людей, и должна знать, что Натали не причинит ей вреда. — Че? — огрызается Пейдж. — Че ты тут делаешь? — Натали тут же огрызается в ответ. — А ты че тут делаешь? — немедленно рявкает Пейдж. Ладненько. — Хей, — говорит Нил, сам стараясь не рявкать. — Никто из вас не любит спать в одиночестве, поэтому вы и здесь. И, к сожалению, это наша с Эндрю комната, а не ваша, так что ни одна не может выгнать другую. Или ведите себя мило друг с другом, или идите куда-то еще. — Я остаюсь, — говорит Натали, яростно обнимая куклу. — Я тоже, — настаивает Пейдж, направляясь к части кровати Эндрю. Эндрю с Нилом переползают на середину, где все равно и так всегда спят, и ждут. Нужно время. Ни одна из детей не в восторге от сложившейся ситуации. Но, в конце концов, они засыпают, и Нил переплетает пальцы с пальцами Эндрю и тоже засыпает. И вот так проходят выходные. Девочки делают домашку раздельно — каждая в одиночестве. Ни одна не просит помочь. Они сидят наверху, в своих спальнях. Едят они все в тишине. В субботу Эндрю идет гулять с Марией. Нил пользуется возможностью, чтобы записать кое-что в дневник — ничего связного, ничего, что могло бы показаться стоящим, просто всякие словечки. «Смущен? Обеспокоен? У детей все плохо. Люблю Эндрю. Люблю детей. Беспокоюсь о семье». Он рисует человека. Пытается, чтобы вышло анатомично. Нужно бы снова начать ходить на уроки рисования. Эндрю возвращается поздно — от него отчетливо пахнет попкорном из кино и солеными крендельками «от тети Энн», а в руках у него два пакета из магазина «Нордстром». — Повеселились? — спрашивает Нил. — Мы ходили по магазинам. Технически, просто рассматривали витрины, но и купили кое-что. — Нашел что-нибудь классное? — Купил тебе рубашку. Себе тоже пару аутфитов взял. В следующий раз, когда мы пойдем на мероприятие, будем выглядеть очень хорошо. — Ты всегда хорошо выглядишь. — Примерь, — командует Эндрю, вытаскивая рубашку из пакета. — Ты тогда свое тоже надень, — велит Нил, прежде чем отправиться в ванную переодеваться. Рубашка с пуговицами на воротнике, но у нее другой крой — немного более приталенный. В ней комфортно, что просто чудно, и когда Эндрю выходит в гостиную, на нем та же приталенная рубашка с пуговками на воротнике, и… о, Нилу нравится. Нравится, как Эндрю выглядит в ней. Нравится видеть линии его тела. И Эндрю смотрит на него и на минуту перестает дышать, что тоже чудно, а потом он прижимает Нила к стене — чудненько, и позволяет Нилу скользнуть языком в его губы, что ну вообще чудесно. На кухне хлопает шкафчик, и они отстраняются друг от друга. Приводят в порядок одежду. Нил уступает Эндрю ванную и сам быстро переодевается в углу. В субботу и воскресенье они ложатся спать по одному и тому же распорядку. Дети приходят по одной, огрызаются друг на друга, как две кошки, встретившиеся в первый раз, а затем успокаиваются и засыпают. Как они с Эндрю в это влезли? Вот аж до такой степени? Они могли бы оставить кровать Натали в комнате Пейдж и получить ровно тот же результат. Понедельник отчасти приносит облегчение, потому что, по крайней мере, оба ребенка в школе, но у Нила терапия, и это только к лучшему. Но он не пытается отказаться от терапии, что считается личностным ростом, и входит в здание с такой уверенностью, которой у него, наверное, быть не должно. Но на нем ответственность, в конце концов — выйти отсюда, поехать домой и провести полтора часа в объятиях своего мужа. И сегодняшнее начало сеанса обещает быть непростым. Возможно, именно поэтому он чувствует себя уверенно. Он знает, о чем собирается говорить. Он регистрируется, садится и ждет. Недолго. Женщина, у которой назначен прием перед ним, выглядит совершенно счастливой, как и в последние два раза, когда он ее видел. Какая у нее жизнь? Какие у нее проблемы, чтобы она нуждалась в терапии, но уходила счастливой? Почему бы просто не поболтать с подружкой? Может быть, однажды так будет и у него. Он будет приходить изливать душу, пока не станет лучше. Он встает, чувствуя, как уверенность утекает сквозь пальцы, и заходит в кабинет Эрики, закрывая за собой дверь. — Нил! — говорит она, быстро щелкая ручкой в знак приветствия. — Как делишки? — У меня проблемы, — говорит Нил, садясь. — Дап. Все верно. О каких мы говорим сегодня? У меня есть планы, но можем от них отказаться. Нил открывает рот, но ничего не выходит. Эрика — не Лис. Она может знать только самое общеизвестное говно — о его отце, о матери, о годах, проведенных в бегах. Мафия… что вообще заставило его подумать, словно он сможет рассказать ей о мафии? Почему голос Эндрю звучал так разумно, когда он сказал: «просто не произноси само слово»? Почему он попытался открыть это, вместо того чтобы просто забить? Будь Мэри здесь, она бы его прибила — потому что он вообще собирался что-то рассказать, потому что он вообще здесь, потому что он был настолько тупым, чтобы сюда явиться. — Ну выкладывай, — говорит Эрика, и это звучит на удивление мило для ушей Нила. — Перед последним приемом я проверила комнату на наличие жучков. Я вложилась в небольшой металлодетектор. И я чуток погуглила — через инкогнито, как обнаружить жучки, спрятанные в стенах. Я пошла еще дальше — просто вырубила телефон и компьютер. Что бы ты мне ни сказал, это останется при мне, — она откладывает ручку и поднимает руки вверх. — Я даже записывать не буду. Нил чуть не выкладывает. Слово «мафия» вертится у него на кончике языка. Ему приходится физически проглотить его — это больше, чем он когда-либо ожидал, и все же, почему-то, этого недостаточно, потому что он недостаточно знает о том, как можно хакнуть мобильники, чтобы понять, представляют ли они проблему, недостаточно знает о том, какие программы их подслушивают. Но. Он достает свой телефон и выключает его. Поднимает на нее взгляд. — Я не… я не всё. — В сексуальном плане? Нил давится смешком: — Нет. Нет, я… мой отец управлял группировкой. Вы не можете задавать вопросы. — Я буду задавать вопросы, — возражает Эрика, — но ты не обязан на них отвечать. Продолжай. Кажется, будто это лучшее, на что Нил мог рассчитывать, поэтому он делает глубокий вдох и продолжает: — Мой отец управлял группировкой. Но он был не единственным, кто руководил. И я… принадлежал не ему. Меня… как бы передали. Кое-кому другому. И ему… ему на меня плевать, этому человеку… — Назовем его «B», — предлагает Эрика. — Нет, я знаю кое-кого по имени Би. — Тогда «С». Нил кивает: — Си срать на меня хотел, но я слишком много знаю — и являюсь слишком хорошим источником денег для него, чтобы просто… отпустить меня. Так что я нечасто его вижу. Или общаюсь с ним. Прошло десять лет, и единственные разы, когда я видел кого-то, кто связан с ним, это когда я выплачивал свой долг. Но возникла… проблема. Пару месяцев назад. И один из людей Си стал предателем. И пришел ко мне домой, и попытался убить меня и мою семью. — О, — нейтрально произносит Эрика. Нилу это не нравится. Ему не нравится, что он не знает, о чем она думает. — Я убил его и справился с этим, и не думаю, что эта конкретная проблема возникнет снова, но… — Притормози, — говорит Эрика, поднимая руку. — Ты убил его? — Аха. Так что, собственно, я знаю, что эта проблема больше не возникнет. Но… не исключено, что в будущем может возникнуть другая. И моя проблема в том, что… я слишком параноидальный, я знаю, что я параноик, и, мне кажется, иногда я слишком быстро прибегаю к насилию в качестве решения — я не всегда такой, не волнуйтесь, — но я не знаю, как сбалансировать, ну, типа, мою необходимую паранойю и способность реагировать на ситуацию с тем фактом, что… в большинстве случаев ничего из этого не требуется. Я пытаюсь понять, как перестать постоянно оглядываться и реагировать на малейшую проблему, придумывая «бей или беги» способы из этой проблемы вырваться, и чтобы еще полностью не… уничтожить эти инстинкты. Потому что в какой-то момент они могут мне понадобиться, и в прошлый раз, когда они мне понадобились, они спасли жизни моего мужа, детей и меня, и я на самом деле не хочу рисковать нами четырьмя ради того, чтобы… меньше думать. Эрика сцепляет пальцы на столе: — Так ты думаешь, что проблема в том, что ты параноик? — Это проблема, и я параноик, да. — Нил, ты убил кого-то. Нил пожимает плечами: — Это была самооборона. На долю секунды в глазах Эрики вспыхивает беззвучный истерический смех, прежде чем она делает глубокий вдох. — Я не комментирую моральность или законность твоих действий, я комментирую тот факт, что, на мой взгляд, то, что ты убил человека, нанесет больший ущерб твоему повседневному психическому здоровью, чем то, что звучит как вполне обоснованная паранойя. Я не говорю, что мы не можем над этим поработать, и не говорю, что не могу помочь тебе справиться с постоянным источником беспокойства, но я о том, что травмирующее событие, связанное с чьим-то убийством, возможно, должно быть тут на первом месте. Нил вздыхает. Это то же самое, что сказал Эндрю. Ему следует перестать перечить Эндрю. — Его убийство не было травмирующей частью этого события, — объясняет он. — Тот факт, что кто-то вошел в мой дом и пытался застрелить мою дочь, и тот факт, что мой муж закрыл ее собой, и тот факт, что мы все четверо могли погибнуть, — вот это травмирующая часть. Эрика моргает, глядя на него. — Я понимаю. Нил, как ты думаешь, убийство вообще никак на тебя не повлияло? Нил машет рукой: — Он не первый, кого я убил. — Объясни. Нил пожимает плечами. Что тут объяснять? — Я убегал от людей, которым нравится убивать. Иногда мне тоже приходилось убивать. Мама пыталась облегчить все это — многое брала на себя. Но в детстве меня учили обращаться с ножом, а мама научила меня обращаться с пистолетом, и иногда из ситуации был только один выход. — Сколько тебе было лет, когда ты впервые убил кого-то? — Это был мой одиннадцатый День рождения. Эрика на секунду закрывает глаза, а затем снова смотрит на него: — И это был первый раз, когда ты увидел, как кто-то умирает? Насильственной смертью, — уточняет она. Нил откровенно смеется над этим: — Нет. Нет. Я был… маленьким. Я не помню, сколько мне было. — А. — Ты заберешь наших детей? — Нил выдавливает. Об этом нужно спросить. Он не продвинется дальше, если не спросит. Эрика качает головой: — Может, мне и стоит. Но нет. Не заберу. Они проходят терапию? Нил кивает, и облегчение пригвождает его к сиденью. — Нил, если мне когда-нибудь удастся вылечить тебя, я буду таскать тебя с собой на конференции, чтобы хвастаться тобой. — Психотерапевтка моего мужа регулярно угрожает сделать то же самое с ним. Если вы с Би будете посещать одни и те же конференции, может, мы реально поедем. Сделаем из этого отпуск. Эрика щелкает ручкой. — Есть ли… ты пришел ко мне как пациент, чтобы обеспечить мне дальнейшее образование, я так полагаю. Воздействие насилия в детстве может привести к депрессии, наркомании, может повысить вероятность того, что ты начнешь вести себя абьюзивно во взрослом возрасте, и, будь ты ребенком, я бы подумала немедленно вывести тебя из твоего окружения, помогла бы тебе справиться со всем этим, смотрела бы, чтобы предотвратить такие последствия. Учитывая, что ты взрослый, мой первый шаг, как правило, выяснить, какими социальными программами ты мог бы воспользоваться дополнительно — может… специальной программой по борьбе с зависимостью… ты пьешь? Нил пожимает плечами: — По-моему, выпил две порции виски за последние два месяца. — Наркотики? — Нет. — И не компульсивные покупки. У тебя есть какая-то повадка, которую бы ты охарактеризовал как аддиктивную? Нил усмехается: — Мой муж иногда зовет меня наркоманом. Не уверен, имеет ли он в виду мою любовь к экси или мою любовь к нему. — Знаешь, слишком открытая любовь к мужу — не типичный результат воздействия насилия в детстве. Нил вытягивает руки. Вот, видали? Все с ним нормально. — В общем, я бы работала над тем, как найти тебе стабильное жилье и источник пищи, если бы у тебя их не было, но у тебя есть. Затем нам нужно было бы обработать твою травму, одновременно работая над эмпатией. У тебя есть проблемы с эмпатией? — Наверное. — Что это значит? Нил пожимает плечами: — Я не всегда был хорошим другом. Она ждет. Машет рукой. Продолжай, мол. — Я забываю задавать им вопросы о них. Иногда забываю… что на них должно быть не все равно. Я забочусь о них, я хочу, чтобы они были в безопасности, здоровы и счастливы, просто иногда я забываю… слушать. — Это звучит больше как эгоцентризм, нежели проблемы с эмпатией, но я внесу это в список. — Спасибо. — Тем не менее, я не думаю, что это как-то связано. На прошлой неделе ты сказал мне, что тебя натаскивали думать только о себе и, по сути, жестоко наказывали, когда ты пытался установить связь с кем-то. Это указывает мне, что то, с чем мы работаем, не является каким-то расстройством личности — скорее, мы работаем над преодолением глубоко укоренившегося воспитания. И учитывая, что тебе удалось построить свою жизнь и наладить отношения с друзьями и коллегами, я бы сказала, что ты уже проделал хорошую работу, и нам просто нужно найти несколько приемчиков, которые ты мог бы сознательно использовать, чтобы лучше взаимодействовать с людьми. Может, я просто дам тебе почитать «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на врагов». Или энциклопедию Эмили Пост по этикету. Это все выполнимо. Я добавлю к списку. — О, и еще. На прошлой неделе я узнал, что Эндрю платил за все с тех пор, как мы стали жить вместе, и… да и на самом деле задолго до переезда, потому что он знал о моей проблеме с тратой денег. О, Блять. Стоп. Поэтому он купил нам обручальные кольца? — Нил пристально смотрит на Эрику, будто у нее есть ответ на этот вопрос. — Не потому, что он думал, что это займет слишком много времени, потому что я только выписался из больницы, а потому, что он пытался избавить меня от необходимости платить за них? Охуеть, теперь в этом гораздо больше смысла… ненавижу это. — Почему? — Я думал, что хорошо скрываю это. Что… я знал, что не люблю тратить деньги, но я не понимал… я не думал, что он знает, как сильно это меня беспокоит. Как сильно… это вгоняет меня в стресс. Но Пейдж спросила, почему всегда платит он, и я заставил его объяснить, потому что я вел себя как мудло, и он сказал, что пытался защитить меня от повторяющихся тревожных атак, потому что у меня не было психотерапевта и мне не с кем было поговорить об этом, так что нам нужно обсудить это, чтобы я смог купить долбанные продукты на следующей неделе. — Меня поражает, — медленно произносит Эрика, — что ты считаешь, что убийство — это не такое уж и событие, но тревожность по поводу траты денег — это то, о чем нам нужно поговорить прямо сейчас и только для того, чтобы ты смог потратить деньги уже на следующей неделе. Нил пожимает плечами: — Одна из этих вещей влияет на мою жизнь гораздо больше другой. — Да, это та проблема, о которой я говорю. Ну, с этим Нил ничего не может поделать. — Может, мы начнем… с чего-нибудь? — Конечно, — соглашается Эрика, и они начинают. К концу сеанса Нил почти жалеет, что они начали. Он садится в машину и кладет голову на руль. Почему это происходит? Как люди могли эволюционировать, не преодолев потребность в реагировании на травму? Конечно, они помогают ему оставаться в безопасности в данный момент или типа того, но с чего это он не может спокойно смотреть, как умирают люди? Эрика увеличивает список вещей, с которыми ему нужно разобраться, а он, блять, не фанат этого всего. Кто решил, что это здоро́во — чувствовать себя плохо, когда видишь, как кто-то умирает? Как кого-то убивают. Да какая разница. Они даже не говорили о деньгах. Нил едет домой. Когда он убил человека Морияма, Эндрю было дурно? Было ли дурно его детям? Чувствовали ли они себя плохо? Не просто под угрозой, а… прям плохо? Даже не обращая внимания на факт, что их жизни были в опасности? Но их жизни были в опасности. Ничего другого Нил сделать просто не мог. Может, надо было целиться так, чтобы покалечить, а не убить, но… мужчина бы закричал, что привлекло бы внимание соседей, и это был бы не один крик, их было бы много, и Нил не может представить, что такое развитие событий было бы менее мучительным для детей. И для Эндрю. Да и вообще, этот человек был предателем. Нил знает, что случается с предателями, и смерть от удара ножом в горло — это милосердие. Должен ли он чувствовать себя плохо из-за этого? Из-за того, что сделал то, что должен был сделать? Из-за того, что защитил свою семью? Он рассказал об этом Эрике, и она спросила, чем все закончилось. Присоединился ли он к другой группировке, чтобы обезопасить их. Как часто убивал бы. Нил мог только протестовать. До сих пор он наотрез отказывался вступить в мафию по-настоящему. Конечно, Эрика понятия не имеет, что вся фишка в том, что косвенно он связан с мафией в прямейшем смысле этого слова, но Нил не уверен, что от этого станет лучше. Но другая проблема в том, что, конечно, он убил бы все свое ебаное время, чтобы обезопасить их, будь это необходимо. Он уточнил, что убийство не было его первым вариантом, что он не шибко радовался, используя нож, что кто-то просто направил пистолет на его детей, а он не видел необходимости пытаться уговорить этого человека, особенно если у этого человека не было иного выхода. Люди, с которыми он имеет дело, не из тех, кого часто можно отговорить от убийства. — Когда это кончится? — спросила она. Нил не думал, что этот вопрос стоит задавать. Он никогда не убивал по какой-либо иной причине, кроме самозащиты. Он заходит в дверь и видит Эндрю, выходящего из кухни. — Обед в холодильнике, — говорит Эндрю, протягивая руку. Нил берет его за ладонь и ведет в гостиную, где можно свернуться в обнимку на диване. Нил вдыхает запах мыла Эндрю. Сосредотачивается на ощущении его пальцев в своих волосах, на ритме его дыхания. Насколько терапия действительно может ему помочь? Если бы он был свободен… Каково бы это было? Не принадлежать Ичиро? В некотором смысле, более опасно. Ичиро защищает его и его семью. Без этой защиты… Нила знают. Теперь он известен итальянской мафии. И если он каким-то образом не будет освобожден по воле Ичиро, ему придется бороться с членами якудза, которые, скорее всего, придут за ним. Но. Но. Размышляя трезво, в его повседневной жизни это могло бы не иметь большого значения. ФБР могут прослушивать его и следить за ним так же легко, как и Морияма. Они могут связаться с ним так же легко, как и Морияма. Но с Браунингом можно договориться. И у ФБР, насколько им известно, нет причин устанавливать жучки в его доме. И даже необязательно устанавливать ресурсы, чтобы отслеживать его так, как это могли бы сделать Морияма, если бы захотели. И, конечно, отсутствие Морияма не означает, что Нил не должен отдавать им восемьдесят процентов своей зарплаты. До сих пор он прекрасно обходился без этих денег, но их можно было бы отложить на обучение детей, или отдать на настоящую благотворительность. Людям, которые действительно в ней нуждаются. Он не отдавал бы их организации, потратившей большую часть его жизни, пытаясь убить его. Организации, которая существует, чтобы убивать людей. Это было бы неплохо. Перестать отдавать деньги людям, которые пытались убить его детей. Нил делает глубокий вдох и позволяет себе помечтать об этом. О том, что он не проведет остаток жизни, оглядываясь через плечо в поисках Ичиро. У него словно гора с плеч свалилась. О существовании которой он даже не подозревал. Нил прячет лицо на груди Эндрю. Он не свободен. Он не свободен, и Ичиро заверил, что никогда не будет — что даже когда он уйдет на пенсию и перестанет платить, он все равно останется здесь, наготове, его сторожевой пес. Нил не может отдавать слишком много усилий терапии, потому что что произойдет, если ему придется убить кого-то еще? Он не может отказаться, не может гарантировать, что никогда не окажется в подобной ситуации. И должен ли он отказаться от всего, что позволяет ему делать то, что он должен, и при этом продолжать функционировать? Эндрю гладит его по волосам. Держит его. Ему так повезло с этим. Он все еще мог быть один. Только он, играющий в экси, чтобы выжить, общающийся с коллегами на работе, но вместо этого у него есть друзья, семья, живущая на разных континентах, есть Эндрю. Нил освобождает в уме место для тяжести осознания, что он принадлежит Ичиро, и немного смягчает это осознанием того, что он не одинок. Он может жить вот так. Он жил так годами. Он ненавидит терапию. Разве они с Эрикой не могут просто поговорить о том, как ему трудно тратить деньги? Разве не могут просто найти для него способ придумывать вопросы для друзей, чтобы они могли поболтать и о себе? Почему они должны говорить о том, чего у него не может быть? Разочарование. Ему придется записать это в дневник. Ярость. Эмоции гнева. Он делает глубокий вдох и подавляет их. Позже нужно будет записать их в дневник. У него в дневнике много гневных эмоций. Это из-за того, что он на самом деле чаще злится, чем нет, или из-за того, что лучше всего умеет распознавать именно гнев? Он не знает. Но прямо сейчас он голоден, поэтому целует Эндрю в щеку и встает. Они обедают, слушая подкаст Эндрю. «Санбоунз». Один из ведущих имитирует звуки рвоты, когда другой говорит о сломанной кости, и Нилу приходит в голову, что есть люди, которых это беспокоит. Может, ему не стоит спокойно есть сэндвич, слушая это. Собирается ли Эрика превратить его в человека, который не сможет слушать такое? Он смотрит на Эндрю, а Эндрю смотрит на него, и… ну, Эндрю слушает это спокойненько, и он провел годы на терапии, так что, возможно, этого Нил не лишится. Почему он цепляется за возможность спокойно есть, слушая, как кто-то говорит о сломанных костях? Нил решает записать и это тоже. Возможно, это свидетельствует о серьезных проблемах с головой. Во всяком случае, хуже тех, которые у него уже есть. Они убираются, садятся в машину и отправляются в аэропорт. Эндрю держит Нила за руку. В этом нет ничего необычного. Это просто… приятно. Утешительно. Нил целует тыльную сторону его ладони. Перехватывает его взгляд. — Я могу сам, если хочешь, — предлагает Эндрю, когда они стоят на обочине дороги, ведущей в аэропорт, ожидая звонка о прибытии Рене и Эллисон. — Хм-м? — Разговор. — А, — Нил обдумывает это. — Нет, думаю, я могу говорить. — Я буду участвовать, — обещает Эндрю. — Я был бы признателен. Эндрю наклоняется, и Нил встречает его на полпути для поцелуя. Телефон Нила звонит. Эндрю отвечает: — Алло? Нил ждет. — Да-да, мы за углом. Будем через пять минут. Нил ждет. Эндрю вешает трубку, не попрощавшись — должно быть, звонила Рене. — Готов? Нил кивает. Сжимает его руку. Эндрю сворачивает за угол. Нил берет себя в руки.