Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

— Хочешь с нами? — спрашивает Нил Натали, развалившуюся на диване. — Не, — отвечает она. Нил колеблется, но Эндрю и Пейдж стоят у двери и ждут его. Она сказала «нет». Получается, нет — так нет. — Потом мы поедем за книгами, — добавляет Нил. — Хочешь что-нибудь? — Не. Что ж, ладненько. — До скорого. Они садятся в машину, и Эндрю выезжает. Все действительно займет немного времени — они выбрали ужасный день, учитывая, что им сегодня еще стримить. А они еще даже не ели. Эндрю поставил курицу в холодильник на разморозку. — Нам еще как-нибудь нужно будет съездить за рождественскими подарками, — мимоходом замечает Нил, когда они приближаются к стадиону. — После Дня благодарения, — соглашается Эндрю. — Эллисон же будет шариться туда-сюда, не хочу, чтобы она в День благодарения нашла свой подарок. Нил кивает. Логично. — Вот разве не странно, что стадион кажется больше, когда я знаю, что, типа, буду играть на нем? — спрашивает Пейдж, глядя в окно, пока Эндрю паркуется. — Да не, — отвечает Нил. — Мозги — странная штука. Пейдж не отвечает. Она просто заходит следом за ними внутрь и замирает, когда Нил шагает вперед в темноте, прежде чем Эндрю вспоминает, что она не знает, что здесь к чему, и включает свет. Она молча следует за ними в кладовую, чтобы выбрать дополнительную снарягу и подобрать что-то так, чтобы ей подошло. Клюшки-то не проблема — Чарли всего на пару дюймов выше Пейдж, и у него есть запасная. Нил не представляет, как вообще Пейдж сможет ее сломать, но они смогут заменить ее до возвращения Чарли, если что. У них есть время. А если Пейдж понравится, они купят ей ее собственную клюшку, и это не будет проблемой. Она направляется на женскую половину, чтобы переодеться, и Эндрю с Нилом переодеваются в тишине. Нил до боли хочет, чтобы Пейдж понравилось. Эндрю это знает. Нил видит по его глазам. Эндрю знает. Эндрю берет шлем подмышку, тянет Нила к себе для поцелуя и ведет к выходу в общую секцию. У Пейдж уходит немного больше времени на переодевание — она не привыкла к такой экипировке. И выглядит это все на ней странно. Как будто не сидит по размеру. Ну, это и не особо важно. Не похоже, что ей придется много работать. Они выходят на поле, и Нил сталкивается с фактом, что прошло очень, очень много времени с тех пор, как он работал с совершенно новым вратарем. Он понятия не имеет, какая тут должна быть тренировка. Пейдж становится рядом с Эндрю. Может, она и выше их обоих, но выглядит нескладно — понятия не имеет, как встать, не знает, как держать клюшку, а форма на ней вообще сидит кое-как, и Нилу кажется, что… о, стоп-стоп, это же хорошая возможность подумать о своих эмоциях, пока Эндрю учит Пейдж вставать в позу. Он чувствует себя… защищено. Не прямо-таки сильно, но, тем не менее, защищено, и это… это весело. В любом случае, это же позитивная эмоция — что славно. — Подай мне мяч, — кричит Эндрю, хотя Нил не то чтобы сильно уж далеко. В игре, если бы ему удалось подобраться настолько близко, это считалось бы серьезной ошибкой со стороны линии защиты. — Аккуратно. Нил закидывает мяч в сетку клюшки, вдыхает запах корта — чувствует что-то ужасное, словно что-то переворачивается в животе, что-то нехорошее, и — осторожно — отправляет мяч Эндрю, который отправляет Нилу его обратно. — Вот так мы будем действовать, — говорит Эндрю Пейдж. — Есть упражнения и приемы, которые мы можем поделать, но… просто привыкни пока к мысли, что тебе в лицо летит мяч. Привыкай к весу клюшки. Пейдж кивает и готовится, и Нил снова чувствует это что-то. У этого есть какое-то название? Нил понятия не имеет. Оно… он знает, что все это скоро кончится. Однажды он выйдет с корта в последний раз, и он этого не вынесет. Нельзя думать об этом прямо сейчас. Его дочь стоит перед ним и ждет, когда он бросит ей мяч. Он бросает — осторожно, и она отбивает. Нил бежит за мячом, пока Эндрю поздравляет Пейдж с тем, что она отбила, и возвращается, чтобы снова бросить. И снова. И опять. А потом Эндрю решает, что ей следует попробовать парочку упражнений, а Нилу остается только выполнять собственные упражнения и думать, что делать с рождественскими подарками. Логистическая проблема, с которой они сталкиваются уже много лет, заключается в том, что многие подарки нужно отправить в Нью-Йорк, а часть забрать с собой в Германию. Они могут просто отправить подарки напрямую и тогда, получается, не пришлось бы брать на себя ответственность за упаковку, но… упаковка подарков для Германии гарантирует, что в их чемоданах будет достаточно места, чтобы привезти домой все, что подарят им Ники и Эрик. А Эллисон, Рене, Дэн и Мэтт всегда утруждаются, чтобы упаковать подарки и отправить их по почте. Нил не уверен, насколько то, что делают они, отличается от того, что делают все остальные, но в любом случае он не собирается нарушать эту традицию. Блять, что такого они с Эндрю могут подарить всем, чего у них еще нет? Он обдумывает идею подарить свечи, когда Эндрю объявляет, что пора закругляться. Нил даже ничего не сделал. Всего парочку упражнений, но даже не вспотел. Он бросает взгляд на Эндрю, когда они заходят в раздевалку: — Я, наверное, не пойду в душ. — После такого-то? Нет. Больше всего ты двигался, когда выходил из машины. Аргументов у Нила нет. Пейдж молчит, когда выходит; ее сухие волосы говорят о том, что она тоже не видела необходимости в душе. — В книжный? — спрашивает Нил. Пейдж немножко оживляется: — Агап. Ей не понравилось? Да и честно, там нечему было особо нравиться. Выполнять упражнения — совсем не то же самое, что играть в саму игру, и вот так трудно оценить опыт, исключительную меткость, способность к предугадыванию, ловкость рук… Он сейчас думает в целом об экси или конкретно об Эндрю? И о том, и о другом, решает Нил, когда они садятся в машину. В конце концов, Эндрю — воплощение всего хорошего в экси и лучший вратарь из существующих. Они отправляются в книжный магазин с определенной миссией. Они пришли, чтобы купить книгу. Пейдж направляется прямиком в янг-эдалт отдел, едва взглянув на янг-эдалт нон-фикшн; Нил и Эндрю следуют за ней по пятам. Им все равно требуется минута, чтобы найти книги, потому что они не просто в отделе янг-эдалт, а в секции янг-эдалт романов. «Воронята». Пейдж нравятся романы? Оу, если он спросит об этом, это прозвучит гораздо более осуждающе, чем он намеревался. Это прозвучит грубо. Он держит рот на замке. — Хочешь всю серию? — спрашивает Эндрю. — Если понравится первая книга, не придется ждать, чтобы прочесть вторую. — А вдруг мне не понравится? Получится пустая трата денег, — говорит Пейдж, хмурясь. Лицо Эндрю дергается. — Тогда мы передадим их в библиотеку. Единственная потеря — это деньги, а их у нас предостаточно. Давай-ка купим тебе всю серию. — Оки, — соглашается она с легким намеком на нетерпение в голосе. — В твердой обложке, — говорит Эндрю, когда она тянется за книгами в мягком переплете. — Но они дороже. — Если собираешься хранить их долгое время, то нужно брать в твердом переплете. И если будем отдавать в библиотеку, им тоже нужен будет твердый. Бери в твердой обложке. Хочешь, я понесу за тебя? Пейдж качает головой, неся стопку книг с такой гордостью, какой Нил прежде у нее не видел. — Иди первая, — говорит Эндрю, указывая ей на кассы. — О, подождите, — говорит Нил, вспомнив, — мне нужен дневник. — Дневник? — спрашивает Эндрю. — Для терапии. Эндрю смотрит на Нила, и Нил понимает, что он знает. — Конечно, — все, что он говорит. — Джиджи, а вам с Нат не нужны дневники? — Возможно? Лишним не будет. — Можем отправить ей фото, какие тут есть, — решает Эндрю. — Тогда она сможет выбрать. Они идут к разделу с журналами. Пейдж сразу же выбирает себе — голубой с золотом дневничок, похожий на мини-библию, притягивающий Пейдж словно магнитом. Эндрю протягивает руку, когда она переворачивает дневник, закрывая ценник. — Он твой, — говорит он. — Хочешь, я подержу книги, чтобы ты могла отправить Натали фото? Пейдж выглядит разрывающейся — отдать книги? Или заставить Эндрю написать Натали? Она выбирает Натали и передает стопку, чтобы освободить руки для написания смски. Нил просматривает, что тут есть. Эндрю легонько задевает его бедром и кивает на ярко-розовое чудовище. Нил игнорирует его. Он все равно уверен, что это шутка. Эндрю толкает Нила бедром. Нил игнорирует его. Эндрю толкает его настойчивее. Не-а. Он не станет смотреть на тот ужас ужасный, который Эндрю откопал. Эндрю толкает Нила с такой силой, что он буквально спотыкается, отлетая на пару шагов. Он смотрит на Эндрю, мол: «ну что?!». Эндрю указывает на простой журнал в серой кожаной обложке. Оу. Нил поднимает его и добавляет к стопке Эндрю. Эндрю поднимает на него бровь. — Спасибо, — покорно произносит Нил. Он целует Эндрю в висок, еще раз пытаясь загладить свою вину за то, что не обращал на него внимания. Эндрю принимает поцелуй, и они отходят в угол, чтобы подождать, пока Пейдж закончит. Через несколько минут она приносит им дневник из той же серии, что и у нее, — такой же модный, но потемнее. — Мы хотим прикольные ручки? — спрашивает Эндрю. — Прикольные ручки? — спрашивает Пейдж в ответ, и в глазах у нее загорается огонек. Концепция «прикольности» явно завладела ее вниманием. — Прикольные ручки, прикольные дневники. Это делает занятия письменной терапией более приятными. — Прикольную ручечку я возьму, да, — соглашается Пейдж, практически проскакивая к ассортименту ручек. Все еще пытаясь компенсировать игнорирование Эндрю, Нил позволяет ему выбрать модную многоразовую чернильную авторучку. Нил перепачкает чернилами все вокруг. Хотя, на самом деле, он уверен, что Эндрю пользуется такой же ручкой. И он никогда не видел Эндрю с чернильными пятнами на пальцах. Нил вздыхает. Он перепачкает чернилами все. Эндрю несет стопку книг к кассе. — Почему папа всегда за все платит? — спрашивает Пейдж, выходя за дверь с пакетом книг и ручек. — У него больше денег, чем у меня, — объясняет Нил. — Ну и что? Нил пожимает плечами: — Это просто… логично. — Для чего ты сохраняешь деньги? На этот раз Нил пожимает плечами и разводит руками. В разнообразии — прелесть жизни. — Просто на всякий случай? — Но вы же, по сути, зарабатываете из одного источника, так? — это что, допрос? — А если случится что-то серьезное, не лучше ли хранить все на папином счете? Вместо того, чтобы распределять по обоим счетам? И разве у вас, типа, не просто целая куча денег? Так какая разница? Нил смотрит на Эндрю: «не хочешь объяснить?». Выражение лица Эндрю говорит «нет». — Я не знаю, — говорит Нил. — Дрю, не хочешь объяснить? Эндрю вздыхает: — У меня нет проблем с тратой денег. Мне все равно. Я не буду пересчитывать, сколько лежит у меня на счету, и не собираюсь покупать хрень, которую не хочу или которая мне не нужна, но мы только что потратили более ста пятидесяти долларов, и, по-моему, этого вполне в пределах разумного. Все в порядке. Я провел слишком много времени без денег, чтобы просто… делать вид, что у меня их сейчас нет. Но если бы Нил потратил столько? Это было бы пыткой. Тревогой. Было бы мучительным чувством вины. И он никогда раньше не ходил на терапию. Я не собираюсь заставлять его тратить деньги, которые с таким же успехом могу потратить сам, когда ему не с кем об этом поговорить. Нил открывает рот, чтобы возразить, но ничего не выходит. Что тут говорить? Что Эндрю только что приколол его, как дохлого мотылька к пробковой доске? Что ему понадобилась психотерапевтка, чтобы смочь просто подумать о том, что Эндрю, очевидно, знал и с чем мирился годами? Что он даже не связал воедино эти долбанные факты? Господибоже. Нил знает, что у него проблемы с тратой денег. Он думал, что лучше их скрывает. Эндрю знал? Нил был ребенком, прятавшимся в углу и закрывавшим глаза, потому что если он не видит проблем, значит, их не существует, пока Эндрю, держа в руке нож, смотрел на свои проблемы свысока. — Оу, — говорит Пейдж. Нил глядит в лобовое стекло. Что за хуйня? Вот поэтому Эндрю не хотел ничего объяснять — не хотел выставлять напоказ его пизданутый мозг. Откуда он вообще узнал-то? Он же просто… жил так. Притворяясь, что этого не существует, чтобы пощадить его — Нила — чувства. Какого хуя. Пейдж больше не задает вопросов. Да что за нахуй. Окей. Океюшки. Анализ чувств. Что, ебать его все в рот, он чувствует? Это не ново — не новая концепция. Он не любит тратить деньги, это правда. Он не думал, что Эндрю щадил его в этом плане в течение многих лет, но он знает, что ему не нравится тратить деньги. Нилу все равно, что Эндрю только что рассказал об этом Пейдж. Дело в том, что он и не подозревал, что Эндрю знает его настолько хорошо. Или, может… он знал, что Эндрю знает его, но… думал, что у него лучше получается все скрыв… Или, может, он слишком высокого мнения о себе — не то чтобы он на самом деле понимал, насколько серьезны его проблемы с тратой денег, возможно, отчасти потому, что Эндрю последние несколько лет оберегал его от этого. Позволяя ему просто… не осознавать, как много с ним не так. Возможно, «позволять» — слишком громко сказано, но, может, и нет. Ну, возможно. Нил таращится в лобовое стекло. Разве не для этого нужны психотерапевты? Разве он не должен справляться с этим теперь, раз уж проходит терапию? Он хочет вернуться домой, чтобы записать это в дневник. Может, он даже напишет Эрике письмо резкого содержания, в котором спросит ее, почему она не предсказала этот конкретный нервный срыв. Это же срыв? Нил делает шаг назад. Он помнит свои нервные срывы, и сейчас это не срыв. Но могло бы им быть. Он не собирается ничего делать в машине, но ставит мысленную пометку записать это. О чем он напишет? Он понятия не имеет. Ну о чем-нибудь, да. Он сжимает ладонь Эндрю. Эндрю сжимает его руку в ответ. Нил успокаивается. Войдя, они находят Натали на полу. Она моргает, глядя на них поверх телефона, лежа головой к двери, и не двигается с места. — На голову мне не наступите. — Окей, — соглашается Эндрю, переступая через нее и направляясь на кухню. Уже время ужина. Пейдж приседает на корточки, приподнимает лицо на три дюйма над лицом Натали и остается в таком положении на пару секунд. Они пристально смотрят друг на друга. Пейдж встает, а затем ложится на пол, кладя ноги рядом с ногами Натали. Натали пинает ее по ногам: — Свали. Пейдж пинается в ответ, но встает и показывает язык Натали: — Грубиянка, — говорит она, прежде чем направиться наверх. Хм-м. Нил заглядывает на кухню и настраивает с Эндрю зрительный контакт. Им реально нужно уже выучить язык жестов. «Что мне делать?», — спрашивает Нил, широко раскрыв глаза. Эндрю растерянно пожимает плечами. Кривится и делает жест рукой. «Хочешь, помогу?». Нил пожимает плечами в ответ. «Я даже не знаю, с чем мне нужна помощь. Останься там». «Остаться тут?». Нил задумывается, а затем кивает. Так, получается, если он проебется, Эндрю сможет стать «хорошим копом». Натали или Пейдж? Пейдж, решает Нил. Натали вроде как начала все это — по крайней мере, она хотя бы знает, почему злится. По большей части. Возможно. Пейдж же понятия не имеет. Нил не может ей сказать, конечно же, так что это не имеет большого значения, но… — Хочешь прийти и полежать тут у меня? — спрашивает Эндрю, пока Нил поднимается по лестнице. Натали не отвечает. Это «да» или «нет»? Нил понятия не имеет. Он стучит в дверь спальни девочек. Он доверяет Эндрю во всем, что бы он ни сделал. — Если ты Натали, то тебе входить нельзя, — говорит Пейдж. — Я не Натали. На минуту воцаряется тишина, а затем дверь отпирается и открывается. Пейдж оставляет его у двери, садится обратно на неубранную кровать, натягивает одеяло на голову и плотно закутывается в него, пока не становится коконом. — Можно мне войти? — спрашивает Нил. Кокон кивает. Нил закрывает за собой дверь. Должен ли он снова ее запереть? Нет, он не хочет, чтобы Пейдж чувствовала себя запертой с ним. Но, может, она предпочла бы, чтобы дверь была заперта? — Хочешь, я запру дверь? Кокон кивает. Нил запирает дверь. Что он будет делать, если Натали поднимется? Не может же он принять чью-то сторону — хотя, на самом деле, это и комната Натали тоже, так что он не уверен, как вообще сработает с ней вот это вот «запирание». Что ж, остается надеяться, что она не поднимется. — Можно я присяду? — спрашивает Нил, указывая на ее кровать. Она кивает. Нил садится рядом с ней. Что он должен здесь сказать? Что он может сказать? Она льнет к его плечу, все еще в коконе. Нил обнимает ее за плечи. — Я же ничего не сделала, — говорит она, захлебываясь. Нил слышит в ее голосе потрясение. Натали — ее сестренка, ее защитница, ее подруга. Нельзя пинать свою единственную союзницу. — Я знаю, — говорит Нил. Что еще ему говорить? Должен ли он сказать ей, что она больше не единственная союзница Натали? Что, с точки зрения Натали, она бросила ее первой? — Я знаю, Джиджи, я знаю. — Я же всего лишь хотела составить ей компанию, — говорит Пейдж тоненьким голосом. — Мы оставили ее одну на все это время, я просто хотела составить ей компанию. Нил гладит ее по плечу. — Это несправедливо. Что я такого сделала? Только потому, что я… ушла? Немножко повеселилась? Она даже не захотела пойти с нами! Я что, должна была просто… остаться дома? Навсегда? О, нет. Это Эндрю и Аарон, все повторяется сначала. Но не сейчас. Пока еще все не как у них. Есть еще много времени. — Нет, Джидж, ты не должна. Ты не сделала ничего плохого. — Она ведет себя странно. — Мне кажется, — медленно произносит Нил, он не психотерапевт, он не знает, что делает, не хочет усугублять ситуацию, — что, возможно, вам нужно немножко поговорить. Самим или, может, с Би. — Но ведь я тут ни при чем, — защищается Пейдж. — Знаю, — соглашается Нил. — Но, возможно, вам обеим будет полезно поговорить об этом. — Ты был у психотерапевтки всего дважды. И один раз это вообще была пробная консультация. Ты не можешь быть таким про-терапистом. — У меня большой опыт уговаривания людей пойти на терапию. Как правило, срабатывает отлично. — Ну и с кем, например. — Эндрю и Аароном. Не просто Эндрю — он уже и так проходил терапию. Но Аарон целый год отказывался разговаривать с Би. Я уговорил Аарона согласиться пойти на терапию вдвоем с Эндрю, чтобы они могли порешать свои проблемы, и, просто хочу сказать, вам бы это тоже могло помочь. — Как тебе удалось? Ах. — Я сказал Кейтлин занять твердую позицию и отказаться встречаться с Аароном, если он не согласится пойти на терапию. Пейдж реально смеется над этим. — У меня нет девушки, которую ты можешь отобрать. Да и вообще, по-моему, это не уговоры Аарона, по-моему, это уже принуждение. Нил пожимает плечами: — Но сработало же? Я дерусь грязно. Хотя теперь я стал лучше. — Что бы ты сделал сейчас? — В этой ситуации? — Аха. — О, абсолютно то же самое, что и в тот раз. Все же получилось, так? — Тогда что ты имеешь в виду, говоря, что стал лучше? — Я бы не стал отбирать твою девушку. — А у меня ее нет. — И все же. Я просто скажу тебе, что у тебя уже есть психотерапевтка, и, если Натали согласится, Би зарекомендовала себя как проверенную специалистку по помощи сиблингам в сохранении отношений. — А может, я не хочу, — злобно говорит Пейдж. — Она меня пнула. — Да, пнула, — признает Нил. — И ей не нужно было этого делать. Но, возможно, если вы поговорите с ней об этом, это поможет вам прийти к такой точке, где она будет понимать, что ей не нужно пинаться. — Мне не нужна психотерапевтка, чтобы поговорить с моей сестрой. — Нет, не нужна. — Ну вот тогда пойду и поговорю с ней сейчас же, — говорит Пейдж, сбрасывая одеяло. — Ладно… подожди. Может… может, все-таки подождем. — С чего это? — спрашивает она, вставая. — Ты же хочешь, чтобы я поговорила с ней, нет? — Да, но если она не готова говорить с тобой, разговор может обернуться не очень хорошо. — Ну и чего ты тогда хочешь? — Я не ожидал, что сработает так быстро, — признается Нил. Пейдж сайд-айдит его. — Я правда думал, что придется… уговаривать согласиться вас обеих. — Ну так что ты хочешь-то, чтобы я сделала? Просто сидела тут? — Возможно? — Ты же мой папа, ты должен знать! — Мне не выдавали буклетов с инструкциями! — У вас в гостиной их буквально пять штук. — Ага, но все они о маленьких детях и стилях воспитания, а не о ссорах сиблингов. — Не ты подумал освежить это в памяти? — Мы же не думали, что у нас будет двое детей, так что я тут делаю все методом тыка. Пейдж корчится и с глухим стуком плюхается обратно на кровать. Снова льнет к плечу Нила. Это не способствует тому, чтобы встать и спускаться вниз. Он гладит ее по плечу. Что еще ему остается делать? Через несколько минут Пейдж вздыхает и садится: — Теперь можешь пойти поговорить с Натали. — Спасибо, — искренне говорит Нил, вставая. — Ты знаешь, что такое? — спрашивает Пейдж. — С ней? — Возможно, — отвечает Нил. — Но я могу ошибаться. Пейдж протягивает руку и гладит его по голове. — Иди и бог тебе в помощь. — Спасибо, — мрачно говорит Нил. Он выходит в коридор. Когда он спускается вниз, Натали все еще лежит в коридоре, хотя теперь ее голова лежит в проеме кухни, а не входной двери. — Я думал, тебе не понравился пол? — спрашивает Нил. — Ну вот а теперь, может, нравится, — огрызается она. Нил пожимает плечами: — Можно к тебе присоединиться? — Ну может быть. — Я не понимаю, уйти мне или нет. — Думаю, можешь. — Могу уйти? Или могу остаться? Она стреляет в него взглядом поверх телефона — взглядом, сообщающим, что он ее раздражает. — Ну можешь остаться. Наверное. Нил садится: — Так, получается, что такое? — Я так понимаю, ты решил сначала поговорить с Пейдж? — Да. — То, что ей грустно, важнее, чем то, что грустно мне, да? — говорит она, с каждой секундой сердясь все больше и больше. Она злится не только на него, Нил догадывается. Она злится, потому что всегда ставила Пейдж на первое место, и потому что инстинкт подсказывает ей сделать то же самое и сейчас, и потому что она не знает, что с этим делать, кроме как злиться. Вот она — единственная сфера, где Нилу помощь не нужна. Он исключительно отлично распознает гнев. — Нет, это не так, — мягко возражает Нил. — Но я же должен был с чего-то начать, и я предположил, что она не знает, что происходит, а ты, наоборот, точно знаешь. — Нет, не знаю, — раздраженно говорит Натали, все еще глядя в телефон. — И да, конечно, она, блять, знает, что происходит. — Она знает, почему ты злишься на нее, но ты не знаешь, почему ты на нее злишься? — Я не знаю. И че? Тебе-то какое дело? Короче, забей, это неважно, — огрызается Натали, переворачиваясь от него на другой бок. Нил пожимает плечами. Это движение больше для него, чем для нее, поскольку она не видит, но… неважно. — Мне есть дело, потому что мне есть дело. Я не могу это контролировать. И это важно, потому что это важно для тебя и для Пейдж. — Прям важно? — спрашивает она. — Я думаю, да. Она встает: — Ну жалость-то какая. Нил смотрит, как она поднимается по лестнице. Он ждет — молча. Ничего не слышит — может, только звук закрывающейся двери. Но никакого голоса. Ни слов. Натали ушла не в свою спальню, а в их комнату для домашних заданий. Нил смотрит на Эндрю. Эндрю смотрит на него. — Там даже одеяла нет, — говорит Нил. — Или хотя бы подушки. — Только диван, — говорит Эндрю. Нил чувствует, как рассыпается. Эндрю тоже падает. Они не могут бросить ее там даже без одеяла. Без куклы. Без всего, что можно было бы обнять. — Хочешь отнести ей это все, или лучше мне? — Я не хочу быть… отстраненным, — говорит Эндрю. — Но и не хочу, чтобы сложилось ощущение, словно ты ее на меня просто «свалил». — Мы могли бы подняться вдвоем? Или это уже слишком? Они смотрят друг на друга. — Ни у кого из нас не было родителей, которым бы не плевать настолько, чтобы беспокоиться, хах, — говорит Эндрю. — Мы понятия не имеем, что делать. — Нет. Я пойду. Тогда, если она будет злиться, останешься еще ты. — Не верится, что я хороший коп. Нил пожимает плечами. Как есть, так есть. Так или иначе, это его работа, и если ему намылит хвост четырнадцатилетняя подросток, так тому и быть. Он уйдет с гордостью. Он сгребает одеяло из гостиной, задней мыслью вспоминает и берет подушку и направляется наверх, снисходительно принимая салют от Эндрю, когда проходит мимо кухни. А вдруг она не в комнате для домашних заданий? Что, если она в их с Пейдж спальне, а он будет стоять там и колотить в дверь, как идиот? Его дети и так считают его глупым, и это не будет исключением. Он стучит в дверь. — Нат? Я принес тебе одеяло. Тишина. Должен ли он подождать здесь? Или уйти? Или оставить одеяло и подушку здесь и уйти? Он должен сказать ей, что делает это все? Слышит ли его Пейдж? Сто процентов, она подслушивает. Натали открывает дверь. Нил протягивает ей одеяло и подушку. — Че? Я что, на всю ночь тут застряла? Нил пожимает плечами. Он сделал неправильную штуку. Хотя, ну, а что еще ему оставалось? — Нет, но сейчас ты здесь, и я не хотел, чтобы тебе было холодно. Или некомфортно. Она снова начинает злиться. С каждой секундой распаляясь все сильнее. Нилу эта злость тоже знакома — как там говорил Кевин? Когда ты чего-то хочешь и знаешь, что не сможешь этого получить? Нил протягивает одеяло и подушку на полдюйма ближе к Натали, и она срывается. Нил едва успевает подхватить ее. Кое-как успевает бросить подушку. Он подхватывает и сгребает Натали, когда дверь их спальни открывается и выглядывает Пейдж — Нил бросает на нее взгляд, мол, «закрой дверь» — и она закрывает, а Нил тащит Натали в комнату для домашних заданий, на диван. Он должен был послать Эндрю. Он сильнее, у него не было бы проблем с тем, чтобы нести Натали на руках. Ну, что ж, здесь он, а не Эндрю, поэтому он обнимает Натали за плечи, укутывая ее в одеяло, и позволяет ей поплакать в него. Это хорошо? Или плохо? Нил не может сказать наверняка. В основном она не злится, просто задыхается от всхлипов. Нил гладит ее по плечу и ждет. Она плачет навзрыд. Надо было принести ей стакан воды. Ну, может, и нет. Он бы уронил его, когда бросал подушку. Раздается стук в дверь. Нил скользит взглядом к Натали. Натали машет ему рукой на манер Эндрю, мол, «это твоя проблема». — Да? — спрашивает Нил. Дверь открывается, и появляется Эндрю с куклой Натали под локтем и со стаканом воды в руке. О. У Нила самый лучший муж в мире. Эндрю прихватывает подушку по пути. — Пейдж подсказала, что ты, может, захочешь свою куколку, — тихонько говорит он, протягивая Натали воду и куклу и кладя подушку на диван. Он гладит ее по волосам, бросает на Нила взгляд, в котором читается: «удачи», и уходит. — Это просто несправедливо, — говорит Натали надсадным голосом. — Я потратила годы, делая все… и у меня не было друзей. Потому что мы должны были держаться вместе. Потому что у нас не было выбора. А теперь она даже не хочет пообедать со мной, и я не хочу быть эгоисткой, я не хочу, чтобы она тусовалась всегда только со мной, я не пытаюсь заставить ее… я просто… я не знаю, почему она бросает меня только потому, что я больше не могу ей помочь? Нил гладит ее по плечу. Это был риторический вопрос? Или искренний? Что ему делать? Чего она хочет? Он делает глубокий вдох. Есть одна вещь, которая его никогда не подводила, и это, блять, просто спросить. — Это вопрос, на который ты хочешь, чтобы я ответил? Или это просто… или ты просто хочешь выговориться? — А у тебя есть ответ? — Да. Но тебе он не понравится. — Мне ничего не нравится, — бубнит она. — Общаться с людьми, которые не являются тобой, — это не то же самое, что бросить тебя. — Я знаю. — Вот и весь ответ. Она тебя не бросает. — А я чувствую, словно бросает. — Вот почему у тебя есть психотерапевтка. Она обдумывает это несколько минут. — Мне не нравится этот ответ. — Может, ты попробуешь то, что делали Эндрю и Аарон, — предлагает Нил. Он чувствует запах бальзамического уксуса — что бы там ни готовил Эндрю, скорее всего, уже почти готово. — Не хочу делать то, что делали они. Они видятся раз в месяц и по праздникам, и каждый раз все проходит стремно. Как много из этого Эндрю рассказал им? Нил уверен, что много, но… да нахуй это все. Если он повторяется — он повторяется. И он рассказал то же самое Пейдж пять минут назад, и она не была против. — Ну, у них все становится лучше, но причина, почему они так себя ведут, в том, что… Эндрю убил их мать, чтобы защитить Аарона. Аарон не понимал и думал, что это потому, что Эндрю не хотел, чтобы били его, и ненавидел его за это, а Эндрю ненавидел Аарона за то, что он не понимал, и Эндрю заставлял Аарона оставаться с ним много лет. Эндрю не думал, что Аарон вообще в принципе будет рядом хоть как-то, как только освободит его от этого обещания. Раз в месяц — уже лучше, чем они оба ожидали. И сейчас у них все налаживается. Но причина, по которой они вообще разговаривали друг с другом, когда не были в одной экси-команде, — это Би. — Ты уже рассказывал мне все это раньше. При чем тут Би? Оу. — Они вместе ходили на терапию. Извини, кстати. Я забыл. — Это потому, что ты старый. Нил реагирует на это чистым приливом адреналина. Словно у него появляется шанс воспользоваться новой игрушкой. — Я старый. Спасибо. Но они вместе ходили на терапию, — Натали вообще не собирается ничего говорить? Она не перебивает. — И Би помогла им прийти к взаимопониманию, чтобы они могли… начать строить отношения. По сути, с нуля. Это может помочь и вам с Пейдж тоже. Не только терапия по одиночке, но и совместная. Чтобы помочь вам разобраться, как будут выглядеть ваши отношения, когда вы в безопасности. — Ты хочешь, чтобы мы ходили на терапию еще больше? — оскорбленно спрашивает Натали. — Ты сам только начал на нее ходить. Дежавю. Натали и Пейдж могли бы быть одним человеком. — Я лицемер. Но… может, не в плане больше. У вас же приемы один сразу после другого, так? Возьмите по десять минут с каждого приема, и у вас будет двадцать минут на групповую терапию. — А может, мне нужен мой полный час. Нил пожимает плечами: — Окей. Если думаешь, что ничего не выйдет, то не забивай голову. Она хлюпает носом. Пьет воду. У Нила урчит в животе. Ужин пахнет чудесно. Натали тяжело вздыхает. Такое эмоциональное потрясение вообще нормально для четырнадцатилетнего подростка, или все это вызвано травмой? Нил, очевидно, в свои четырнадцать был глубоко травмирован, поэтому не может судить по собственному опыту. Да и что ему делать, если это ненормально? Направить ее на терапию? Она и так уже ходит. — Есть хочу, — бурчит Натали. — Думаю, ужин уже готов. — Там будет Пейдж. — Да. — Я не хочу на нее злиться. Она моя сестра. Нил гладит ее по плечу. Какой тут может быть верный ответ? — Наверное, нам надо поесть побыстрее, а то вам с папой же еще стримить скоро, да? — Мы всегда можем перенести стрим. — Нет, я не хочу… нет. Все окей. Я просто извинюсь или типа того. Ну и что ему тут отвечать? Она не ждет, пока он сообразит ответ, встает и направляется к двери, оставляя куклу, одеяло, подушку и воду. Может, она планирует вернуться? Нил следует за ней вниз по лестнице. Пейдж с Эндрю уже едят. Пейдж застывает, как олененок в свете фар, когда Натали входит в комнату. Когда Натали собирается извиниться? Ответ, очевидно, такой: она не извиняется — потому что, ну, не извиняется. Они едят в тишине. Это… Нилу это не нравится. Не нравится, что дети не разговаривают. Что они игнорируют друг друга. Так не должно быть. Это ощущается неправильным. У него в памяти продолжают всплывать отношения Эндрю и Аарона, которые они налаживают очень-очень медленно. Что бы было с Натали и Пейдж, перестань они полностью зависеть друг от друга и разговаривать вообще? Но когда они заканчивают есть, Эндрю поднимает голову и говорит: — Нам с Нилом нужно постримить вечером. Пейдж кивает и смотрит на Натали: — Мы будем смотреть в комнате для домашки? — Аха, — соглашается Натали. И, почему-то, это Нилу тоже не нравится. Пластырь — это не швы. Он не заживит сломанного. Ну, может, это просто что-то чисто сиблинговское. Ему почем знать? Они ставят посуду в посудомоечную машину и поднимаются наверх, а Нил с Эндрю удаляются в свою спальню. Они настраивают все в тишине. Как им стримить? Нил не славится способностью прикидываться, что все в норме. Эндрю берет Нила за подбородок, и Нил смотрит на него. Верно. Эндрю здесь. Все будет хорошо. Нил наклоняется, Эндрю приподнимается, и, да, все будет хорошо. Они садятся. Смотрят на экран. Наблюдают, как часы отбивают 8:00. — Готовы? — спрашивает Эндрю, держа руку на мышке. — Агап, — соглашается Нил, и Эндрю запускает стрим. — Привет, — говорит Нил полсекунды спустя, когда видит, как резко увеличилось количество просмотров. Он не следит, сколько людей смотрит. В отличие от экси, большее количество людей не означает для него прилив адреналина. — Мне кажется, у нас сегодня не самое веселенькое вступление, да? Эндрю качает головой: — На этой неделе не произошло ничего веселого. Так что вы приготовили для наших сегодняшних споров? На самом деле, поебать, — прерывает он сам себя, уставившись на чат. — Я бы хотел поговорить о том, что «Шафлпанк» сменили ник на «Сэрпампушкамаккошечка», что… — Чего? — Нил просматривает чат, ищет и, конечно же, «Сэрпампушкамаккошечка» задали им вопрос. — Плохой ник. Ненавижу. — А по-моему, жуть какой хороший, — возражает Эндрю. — Очень хороший выбор… — Король Пушочек, безусловно, лучший вариант, и я думаю, вам стоит снова сменить ник… — Король Пушечек был первым, но Сэр Пампушка МакКошечка развила эту тему так, чтобы стать чем-то явно лучшим и более изысканным во всех отношениях… — Вот тут ты ошибаешься, потому что иногда копии — это просто такие себе производные… — Не смей использовать при мне математические термины, — обвиняет Эндрю. Нил хихикает: — Производные — это английское слово, его используют не только в математике, и ты должен это знать, но, что более важно, «Король Пушочек» несомненно более лаконичен — по сути так же, как поэты не тратят впустую ни единого слога, так и «Король Пушочек»… — Только потому, что «Сэр Пампушка МакКошечка» длиннее — не значит, что слоги потрачены впустую, — презрительно говорит Эндрю. — Ты же не станешь сравнивать «Гамлета» со стихом Эмили Дикинсон и говорить, что «Гамлет» хуже, потому что длиннее. — Я не стану? — спрашивает Нил. Эндрю смотрит на него. — Ну, ты станешь, но это потому, что ты идиот. Нил прыскает: — Ну, Эмили Дикинсон тоже была в депрессии и лесбиянкой, и ей удалось донести суть гораздо быстрее — какой там был про встречу со смертью? — Ее бы я не стала ждать — но Смерть меня ждала, — цитирует Эндрю. — Мы вместе сели в экипаж — Я, Вечность и Она. — Вот видишь? Депрессивно и по-гейски, и я могу прочитать это за один присест. — Слушай… откуда ты взял гейский подтекст в этом конкретном стихотворении? — Подожди, я не все запомнил, — говорит Нил. — Отдай мою руку, — Эндрю убирает ладонь, чтобы Нил смог погуглить стих. Он просматривает его. Ладно, может, именно в этом и нет гейского подтекста. Он не может этого сказать. Он не может проиграть. — О, нет, Нил, — говорит Эндрю, — нет, ты можешь просто… тебе необязательно что-то выдумывать, ты можешь просто сказать, что был неправ, если… — Смерть — лесбиянка, — говорит Нил. Эндрю на минуту закрывает глаза. — Почему? — Ты не можешь просто спрашивать, почему кто-то лесбиянка, Эндрю. Эндрю смотрит на Нила: — Наши дети аплодируют в соседней комнате. — Надеюсь, это была хорошая отсылка на «Дрянных девчонок», — серьезно говорит Нил. — Но я не… Не «почему». Скорее… откуда ты знаешь? Расскажи мне свой анализ текста, Нил. У Нила нет никакого анализа текста, и Эндрю это знает. — Мой гей-радар. — Окей, вот это — чушь. Из всего, что ты сказал за последние пять минут — не улыбайся мне — это самая большая хрень. У тебя нет гай-радара. Ты узнал, что Кевин — один из твоих лучших друзей — бисексуал, только в тот день, когда он рассказал об этом на пресс-конференции, и ты узнал об этом, посмотрев саму пресс-конференцию. Господибоже. Гей-радар. — У меня есть — немножко, — спорит Нил, ухмыляясь. — Типа, по-моему, единственный мой друг-гетеро — это Аарон, и он технически мой брат, и как тогда мне подружиться со всеми этими людьми, если… — Из-за того, что ты был с нами долгие годы, вот только не надо… а Мэтт? О да. — Я вообще забыл, что он гетеро. На секунду воцаряется тишина. — И на этой ноте, — говорит Эндрю, — мы перейдем к актуальным вопросам. «Сэрпампушкамаккошечка» спрашивает: «кто победил бы в битве между лягушонком Кермитом и Элмо». — Что ж, по-моему, это классический вопрос, Эндрю, — говорит Нил, откидываясь на спинку стула. — «Классический», Нил? — восхищенно спрашивает Эндрю. — Да — кто победит, молодость или опыт? Необузданная ярость или холодный расчет? — А по твоему опыту, Нил? — Ну, это зависит от местности, Эндрю. Видишь ли, пожилые, более опытные бойцы лучше умеют использовать труднопроходимую местность в своих интересах и на самом деле могут оказаться в невыгодном положении на открытой, ровной местности, больше подходящей для таких энергичных видов активности, как бег или стрельба на дальние дистанции, требующих лучшего зрения, чем у пожилых людей. И если ты дрался всю жизнь и все равно дожил до преклонного возраста, тебе приходилось выживать на труднопроходимой местности, а если ты молод, то, возможно, сталкивался с более сложной географией только на тренировках и никогда — в гуще сражений. И я уже слышу, как ты спрашиваешь: «если человек слишком взрослый, чтобы бегать, сможет ли он реально использовать ландшафт, требующий подъема?», — продолжает Нил. — Но дело в том, что все дело в эффективности. Если ты сможешь спрятаться, у тебя будет больше шансов на победу. Можно, конечно, вскарабкаться — забраться на возвышенность — но также можно и замаскироваться или использовать окружение в бою, а не ограничиваться только оружием, которое есть под рукой. — Но вспомни «Короля Льва», — предлагает Эндрю. — Симба и Шрам сражались на довольно труднопроходимой местности — разве Шрам не должен был победить? — Это требует определенного опыта, — объясняет Нил. — Мы же никогда не видели, как Шрам сражается. Единственное, что он сделал по факту, — это умело использовал местность, столкнув отца Симбы с обрыва. С другой стороны, у Симбы, в отличие от большинства львов-самцов, не было львицы, которая охотилась бы за него. И хотя мы в основном видели, как он ест жуков, и чтобы наловить достаточно жуков, чтобы накормить льва, все равно потребуется время и усилия, не говоря уже о том, что я раньше убивал жуков, а эти уебки убегали, так что ему пришлось бы обзавестись определенной ловкостью и скоростью. Его нужно было бы обучить находить пищу в окружающей среде, что дало бы ему преимущество перед кем-то вроде Шрама, который настолько плохо находил пропитание у себя в среде, что привел племя к голодовке. Симба научился спокойно переживать голод, но еще он научился выживать, в то время как Шрам спокойно голодал и был очень плох в выживании. Это подводит меня к следующему вопросу, — он сильно отклоняется от темы? Да. Волнует ли это его? Нет. Эндрю выглядит так, словно наслаждается лучшим моментом в своей жизни. — Симба провел свои последние несколько лет, если позволите, в славной жизни — если не ментально, то физически уж точно. Он появился отлично отдохнувшим и упитанным. Шрам же голодал и, учитывая его опасения по поводу мятежа, скорее всего, не шибко хорошо отдыхал. Так что у Симбы была парочка преимуществ, но, как видите, эта битва для него все равно была нелегкой. Так что я не ошибаюсь. — Проблема, с которой я сталкиваюсь в связи с этим анализом, — говорит Эндрю, — заключается в том, можем ли мы вообще применить его к Кермиту и Элмо? Знаем ли мы, что оба они подготовленные бойцы и что у Кермита есть опыт? — Конечно. С Элмо все просто — он окружен детьми. Хочешь сказать, ни один ребенок никогда не пытался его укусить? Ему пришлось научиться драться, чтобы себя защищать. А теперь посмотри на Кермита. Просто… подумай о его жизни. Посмотри только на выражение его лица. Это лицо кого-то, кто испытал на себе юношеский гнев, а теперь устал. Он уже проделывал все это раньше. Для него все это бессмысленно. Но если ему снова придется драться, он втопчет Элмо в грязь, потому что ты не можешь, глядя мне в глаза, сказать, что они будут драться на ровной поверхности. Они же марионетки, и кукловодам нужно где-то спрятаться. — Вот тут погоди, — говорит Эндрю, хмурясь. — Ты вводишь совершенно новый элемент — кукловода. Я же предполагал, что мы будем действовать по правилам самих шоу, но ты вовлекаешь в это двух человек, и теперь мы должны учитывать и их тоже, и мы не можем устроить тут то же самое, что мы делаем с зомби-апокалипсисом, потому что у нас нет установленных правил для возраста, выносливости и синдрома запястного канала кукловодов. Да и вообще, если мы признаем, что они марионетки, сможем ли мы приписать им личности и опыт, на которых основаны все твои аргументы? Потому что вполне возможно, что Кермитом на самом деле управляет кукловод, который моложе Элмо. — Нет, я думаю, что это как раз-таки в рамках шоу, — возражает Нил. — Я говорю, исходя из предположения, что драка происходит на территории телешоу, в отличие от того, что Кермит и Элмо — реальные, ужасные живые существа, махающиеся друг с другом без ограничений шоу. Я хочу сказать, что если бы у маппетов и «Улицы Сезам» был кроссовер, и Элмо с Кермитом оказались в моральном тупике, единственным возможным выходом из которого была бы дуэль один на один, то в рамках шоу это должно было бы происходить на скалистой и холмистой местности, чтобы обеспечить укрытия кукловодам, таким образом придавая персонажу Кермита преимущество, как я и сказал в своих предыдущих аргументах. — В каком таком моральном тупике Кермит и Элмо могут оказаться? — Я бы предположил, что причина была бы в пищевых привычках, — отмечает Нил. Эндрю улыбается — всего на миг: — Извини? — Пищевые привычки? Кермит же, наверное, веган, да? — В самом деле? — Его жена — хрюшка. Хочешь сказать, они ходят на свидания и едят бургеры с беконом? Нет, я бы предположил, что они веганы… — Что-то я не припомню, чтобы мисс Пигги придерживалась диеты. — Ну, может, она и каннибалка — это на ее совести, но она, наверное, обиделась бы, если бы Кермит съел ее собрата. Эндрю поднимает руку, открывает рот, но не может выдавить из себя ни слова. Он делает глубокий вдох и пытается снова? — Итак… окей. Хорошо. Все, что ты только что сказал, неверно, но, честно, меня больше волнует, почему Элмо стал бы мясоедом? У него плоские зубы, как у травоядного, насколько я помню по его рту. Что ж, это искажает его аргументы. — Окей, может, мы это перевернем. Ты сказал, что нет причин полагать, что Кермит веган, верно? — Ты не можешь просто взять и «перевернуть», — говорит Эндрю. — Ты приводишь аргументы, но не можешь менять правила. — Это не правила, да и вообще, почему это я не могу их изменить? Я даже не спорю, а ты не споришь со мной. Ты просто заставляешь меня объяснять. Я просто выдумываю все это. Эндрю ставит локоть на стол и подпирает лицо рукой. — Правда. Я отступаю. А ты продолжай. — Окей, так вот, если мисс Пигги и Кермит не веганы и все-таки едят мясо, возможно ли, что Элмо — которому приписали веганство чисто из-за зубов — в ярости из-за этого? Не просто из-за того, что только они веганы, но и из-за того, что и мисс Пигги, потенциально, каннибалка? И вообще, я говорю о «потенциальном» каннибале — свиньи, как известно, каннибалы, они вообще едят все подряд. И, возможно, хотя Элмо и понимает, что у разных людей разный рацион питания, он чисто морально против каннибализма, даже если это продиктовано природой, и он не способен уйти без боя насмерть. Мисс Пигги, очевидно, не собирается драться — я не говорю, что она в принципе не дерется или что она не такой безжалостный боец, как ее муж, я просто о том, что ради драматизма и наглядности она бы заставила Кермита драться за ее честь. И вот поэтому он будет драться с Элмо, и, как было доказано ранее, победит, а мисс Пигги съест труп Элмо, — Нил откидывается назад. Свои аргументы он высказал. Эндрю секунду таращится на него, а затем выпрямляется, уставившись в точку над камерой. — Вы знаете, у Нила… мы стримим каждую неделю, и… у меня есть пиар-агент. Есть, правда. Я не разговаривал с ним почти год. Иногда он что-то твиттит с моего аккаунта, а я удаляю эти твитты. Время от времени он удаляет один из моих твиттов, а я беру и публикую пост снова. Я ни разу не сделал того, что мне говорил этот человек. У Нила же, с другой стороны, есть пиар-агентка, с которой он общается, и она открыла для себя некоторые истины, а именно те, что мы с Нилом, по большому счету, идем комплектом и в паре, и я, по большей части, буду прислушиваться к Нилу. Это означает, что моя репутация — это репутация Нила, а это значит, что если она хочет, чтобы у Нила была хорошая репутация, ей нужна хорошая репутация у меня, и если она будет давить на меня Нилом, я, скорее всего, сделаю то, что она хочет. Как бы там ни было, каждую неделю мы стримим, а в пятницу утром, в самое неподходящее время, звонит пиар-агентка Нила и будит меня, и каждую неделю она умоляет нас не говорить о насилии, — говорит Эндрю, продолжая абсолютно монотонным голосом, даже когда Нил начинает хихикать, — и мы только что провели — сейчас, я посмотрю — ах, полчаса, обсуждая смертельную схватку между лягушонком Кермитом и Элмо. Так что, если на следующей неделе мы покажемся немного… на следующей неделе же День благодарения, у нас не будет стрима на следующей неделе, — но если на стриме через неделю вам покажется, что мы в абсолютном ужасе, то это потому, что пиар-агентка Нила сидит в двух шагах от нас с топориком. — Да, — говорит Нил, отвечая на вопросы в чате, — она одна из модераторок и, наверное, сейчас кипит от злости. Но отмечу, что она до сих пор не позвонила, чтобы остановить нас. — Мы ценим это, — добавляет Эндрю. — И движемся дальше. «ЛилиСиДесять» спрашивает: «интеллект или мудрость?». И, думаю, очевидный ответ — мудрость. — Когда ты говоришь «очевидный», ты имеешь в виду…? — Я имею в виду именно то, что это слово и означает, — говорит Эндрю. — Мысли? Нил качает головой: — Я затащил прошлый вопрос. Твоя очередь. — Ты просто хочешь послушать звук моего голоса. — Агап, — соглашается Нил. Тут никаких возражений. Эндрю пристально смотрит на него секунду. Нил ухмыляется. — Интеллект предполагает изучение, — говорит Эндрю. — Всегда можно научиться новой хрени. Мудрость же — это способность что-то делать с этими знаниями. — Так, к примеру, я могу знать, что мне следует отмерить специи для определенного блюда, но если я достаточно мудрый, я знаю, что нужно просто взять и приготовить, — говорит Нил. — Так. Или, возможно, недостаток мудрости может привести к тому, что ты не отмеришь и, получится, непоправимо проебешься. — Я бы не сказал, что прям «непоправимо». — Я думал, сейчас моя очередь говорить? Нил улыбается ему и машет, чтобы он продолжал. — Если я мудр и в чем-то проебался, я могу попросить инструкций или пояснений. Если я достаточно мудр, то могу понять, что не знаю, что делать, прежде чем проебусь. А если я умный, но не мудрый? Нон-стоп проеб-лэнд. — Нон-стоп проеб-лэнд, — повторяет Нил. — Ты меня слышал. Так вот — поэтому мудрость лучше интеллекта. — С другой стороны, возможно, ты просто постоянно проебываешься и никогда ничему не учишься, но при этом достаточно мудр, чтобы понимать, что это не имеет значения. — Это не мудрость, это нигилизм, а может, просто терминальная стадия тупизны. Постоянно проебываться во всем подряд и забивать на это — это не мудрость. Нил кивает. С этим можно и согласиться. — Аргумент принят. — Еще один вопрос от «ЛилиСиДесять»: «когда ты перестанешь быть саркастичным и начнешь быть грубым?» Я бы сказал, никогда. Мой сарказм всегда направлен на то, чтобы быть грубым. — А, то есть, ты не хочешь сказать, что сарказм никогда не грубый, ты хочешь сказать, что он грубый всегда. — Правильно. — Видишь ли, я бы поспорил, что сарказм становится грубым, когда переходит на личности. Например, если я разговариваю с тобой о стадионе и говорю: «о, да-да, он прям всегда славился чистотой», — это не грубость, а сарказм. Если я говорю то же самое уборщикам, это уже грубость. Потому что переходит на личности. — Но мне не кажется, что это правило действует всегда, — возражает Эндрю. — К примеру, если кто-то просит тебя разрезать индейку, а я смотрю на тебя и говорю «да, ты ж всегда балуешься с ножичками», делая отсылку на слухи о насилии, это сарказм, но не грубость. Ну, мне кажется. — А я-то думал, весь твой сарказм грубый? Эндрю бросает на него взгляд. — Мне кажется, это не грубо, потому что нет личняков. Ты же иронизируешь со мной, а не надо мной — ты иронизируешь над кем-то. Со мной вместе. Эндрю хмурится: — Мне кажется, что это во многом связано с безразличием к другим людям. Возвращаясь к твоему примеру с уборщиками — разве это не грубо по отношению к ним? Тот факт, что они не слышат, не делает слова менее грубым. — Это грубо или подло? Подожди-ка. — Загугли? — предлагает Эндрю, отпуская руку Нила. — Ага. «Подлый» — это жестокий, злобный или несправедливый. «Грубый» — оскорбительно невежливый или невоспитанный. Так что я бы сказал, что это не грубость, а подлость. — Это все семантика. Нил пожимает плечами: — Как есть — так есть. В общем, детишки, не будьте подлыми по отношению к уборщикам. — Или грубыми. — Или грубыми. — А теперь, возможно, нам стоит задуматься над тем, как мы ответили на этот вопрос, — говорит Эндрю. — Поскольку мы ответили на вопрос чисто по значению, мне кажется, грубость — это переход на личности. Но ответили ли мы на дух вопроса? — Какой именно? — подсказывает Нил. — Когда сарказм становится обидным? Где проходит эта грань? — Я слушаю. — Не собираешься участвовать? — Опять же: Кермит против Элмо. Давай, затащи. — Я затащил последний! — Версус Кермита и Элмо занял тридцать минут. А противостояние интеллекта и мудрости заняло две. — Знаешь, моя психотерапевтка говорит, что так одержимо вести счеты — это нездоро́во. — Моя психотерапевтка говорит, что я должен знать себе цену. — Она так говорила? — спрашивает Эндрю, полностью сбиваясь. — Она права, ты… — Она никогда мне такого не говорила, я просто выдумал. — Оу. — Ты не смог понять, что я лгу? Эндрю выглядит опустошенным: — Боже мой. Я не смог понять, что ты лжешь. — У меня выходит все лучше? — спрашивает Нил, ухмыляясь. Пора бы ему научиться врать мужу получше. — Или это просто была слишком мелкая ложь? Эндрю качает головой: — Ты говорил ложь и поменьше, но я все равно понимал. — В этот раз ставки просто были очень низкими. Эндрю обдумывает это и соглашается: — В самом деле. А теперь я расскажу о сарказме. Мне кажется, он становится подлостью, когда люди, над которыми ты иронизируешь, не шарят за шутку. — Когда ты иронизируешь над кем-то, а не вместе с кем-то. — Да. — Итак, если уборщик, о котором я говорю, будет в ярости из-за того, что его коллеги постоянно плохо выполняли свою работу, — пытается Нил, — я могу сказать: «потому что на стадионе всегда очень чисто», и будет норм. — При условии, что всем известно, что ты знаешь, что этот конкретный уборщик не имеет к этому никакого отношения и что уборщик из-за этого злится. Ты же не хочешь сказать это только для того, чтобы узнать, что у товарища уборщика умер кто-то из семьи. — Получается, по сути, сарказм не является грубостью, пока ты знаешь, что не ведешь себя грубо. — Да. Нил поворачивается к камере. — Вот и ответ на этот вопрос. И, смотрю вот на часы и понимаю, что уже пиздецки поздно, так что, наверное, нам пора закругляться? Эндрю кивает в знак согласия: — Как нам уже говорили, мы старые и больше не можем сидеть всю ночь напролет. — Я уже слышу, как вы такие: «разве там, где вы живете, сейчас только не девять вечера?». И ответ — да, — подтверждает Нил. — Но, пожалуйста, поймите, что Элиана разбудит нас ни свет ни заря, а еще у нас есть другие дела — вот, например, помочь нашим детям с домашкой. Так что, Элиана, нам очень жаль, а всем остальным спокойной ночи, — он смотрит на Эндрю. «Что-нибудь еще? Лавар?». — Или доброго утра, в зависимости от того, где вы находитесь, — все, что добавляет Эндрю. — Увидимся через пару недель, если, конечно, переживем их. Пока. Нил заканчивает стрим. Они сидят так еще секунду. — Ты слышал что-нибудь от детей? — шепчет Нил. Эндрю качает головой. Возможно, это означает, что они просто вели себя тихо. Конечно, у них ведь нет привычки шуметь. Эндрю достает нож из одной из своих ножен и передает Нилу. Нил следует за ним в коридор. Пейдж тихонько и осторожно закрывает дверь в их комнату для домашки. Увидев Нила и Эндрю, она прикладывает палец к губам. — Нат уснула, — тихо говорит она, понизив голос. Нил возвращает нож Эндрю и протягивает руки к Пейдж. Пейдж указывает на нож, сдвинув брови. Эндрю пожимает плечами: — Было тихо, — говорит он, подстраиваясь под ее тон и громкость. — Мы… забеспокоились. Пейдж пожимает плечами, делает шаг вперед, обнимает Нила и вздыхает. Нил гладит ее по спине. — Почему она вот такая? — спрашивает Пейдж. У нее в голосе что, звучат жалобные нотки? Возможно. — Пойдем вниз, — говорит Нил, отстраняясь. — Не хочу ее будить. Пейдж спускается вслед за ними. Эндрю достает из морозилки пинту мороженого и протягивает ей. Нил знает этот ритуал. Он протягивает Пейдж ложку. Она кидает на них странный взгляд, будто это ненормально, но садится за стол с мороженкой. — Послушай, — говорит Эндрю, садясь за стол рядом с ней, — последние восемь лет единственной целью Натали было обеспечить твою безопасность и оставаться вместе. Вот и все. — Я знаю, — раздраженно говорит Пейдж. — Я там была. — Ешь мороженое, — говорит Эндрю. — Она бы убила, чтобы обезопасить тебя, и голодала, чтобы вы не разделялись. — Но какова была конечная цель? — раздраженно спрашивает Пейдж, размахивая ложкой. — Типа… что… что, она думала, должно будет произойти? Эндрю пожимает плечами: — Я бы предположил, что она не думала, будто какие-то рандомные приемные родители в конечном итоге возьмут да удочерят вас двоих. Она, наверное, полагала, что вам придется терпеть до тех пор, пока вы не станете совершеннолетними, и что потом уже у нее не будет времени раздумывать об этом просто потому, что, выйдя из системы опеки, у вас не будет столько денег, чтобы разойтись каждая своим путем. Да мне кажется, она особо-то и не задумывалась об этом. Когда беспокоишься о выживании изо дня в день, долгосрочная перспектива не слишком волнует. Она не думала, что в конце произойдет вообще что-то, потому что была слишком занята, переживая каждый момент в настоящем. И… не говори мне, что ты так думала. Я помню себя четырнадцатилетним. На подростка и так давит куча всего, а ей пришлось столкнуться с этим, еще когда вы были детьми. — Подводя итог, — говорит Нил, — она вложила все свои мысли и энергию в то, чтобы оставаться с тобой, и абсолютно ничего не сделала, чтобы подготовиться к факту, что, если вы обе не умрете молодыми, это когда-нибудь изменится. И так она жила больше половины своей жизни. — Не то чтобы я так не жила, — раздраженно отвечает Пейдж. — Я же не… просто брала и… нахуй… расслаблялась. Но я же счастлива позволить ей самой строить свою жизнь. Я же не обязана… ну не знаю… типа… типа… приклеить себя к ней? О. Это чувство вины, да. Она чувствует себя виноватой из-за этого. Честно, они с Эндрю не совсем ясно дали понять, что ей не следует себя винить. — Я не предполагаю, что ты обязана, — терпеливо говорит Эндрю, прежде чем Нил успевает открыть рот, чтобы сказать Пейдж, что не ей решать эту проблему. — И я не утверждаю, что твоя жизнь была легкой. Я говорю о том, что разные люди реагируют на вещи по-разному. И ты нашла тех, с кем можно проводить время. Она — нет. Ты чувствуешь, что строишь свою жизнь. Она — нет. И вот в чем дело: это не твоя вина, Пейдж, и не тебе это исправлять. Это не та проблема, которую тебе нужно решать. — Я в курсе, — огрызается она, в то время как Нил вздыхает с облегчением. — Прям в курсе? — Да! Эндрю пожимает плечами: — Ты не думала пойти с ней на терапию? — Ты тоже хочешь, чтобы я еще больше ходила на терапию? — хнычет она. — Покушай мороженое и подумай об этом, — говорит Эндрю. Хм-м. Может, именно в этом Нил и ошибся. Он не дал детям мороженое. Пейдж послушно ест мороженое. Нил не может понять, думает она об этом или нет. Однако через минуту или две она вздыхает: — Наверное, сегодня мы не сможем поделать домашку. — Почему нет? — спрашивает Нил. — Натали спит. Не могу без нее. Эндрю скользит к Нилу взглядом. Нил полностью согласен. Это пиздец пиздецовый, и Нил понятия не имеет, как тут помочь. Ни у одной из детей нет преданной девушки, с помощью которой он мог бы их «шантажировать». Они просто сидят. Пейдж ест мороженое. — Я пойду посплю, — говорит она, доев пинту до половины. — Ты уверена? — спрашивает Нил. — Мы можем… — Чем бы она хотела позаниматься? Поиграть в злоебучую настолку? Пейдж дает ему минутку, а потом улыбается: — У тебя плохо получается. — Большинство отцов начинают, когда их дети еще слишком маленькие, чтобы что-то помнить, — говорит Нил. — Но нет, серьезно, если хочешь посмотреть телевизор или… — У меня все оки, — говорит она. Нил пожимает плечами: — Тогда спокойной ночи. Она обнимает их и направляется наверх. Эндрю смотрит на Нила: — Хочешь посмотрим телек, или? Нил качает головой: — Не-а. В постель? Эндрю кивает. Они заканчивают обход дома, запирают двери и поднимаются наверх. Нил ложится в кровать и достает дневник. Новую «особенную» ручку. Он не знает, с чего начать. Не знает, как начать писать то, что никто, кроме него, никогда не прочтет, и чувствует себя бесконечно неловко — не следовало откладывать это на ночь, нужно было заставить Эндрю поспать или типа того, чтобы смочь спокойненько покринжевать над собой… Эндрю поднимается с кровати. Нил наблюдает за ним. Ему нравится наблюдать за Эндрю. Это куда приятнее, чем пытаться описать свои эмоции. И он не знает, что делает Эндрю, что добавляет капельку волнения происходящему. Эндрю достает из своего стола дневник. Оу. Эндрю достает из стола одну из своих особенных ручек. Оу. Возможно, Нилу тоже следовало бы использовать свою особенную ручку. Но он не заполнил ее чернилами. И, на самом деле, не хочет заполнять. Звучит, как операция, из-за которой он попачкает все вокруг. Эндрю возвращается в постель, прислоняется к изголовью, открывает дневник на первой странице, делает глубокий вдох и начинает писать. «Любовь», — пишет Нил в своем дневнике. На данный момент у него только она. Это не законченная мысль, даже не полное предложение или даже не вступление-представление (кому он себя представляет? Дневнику?) или все в таком духе, но она — любовь — у него есть. Он делает глубокий вдох. Эндрю не прекращает писать с тех пор, как начал. «Напуганный», — пишет Нил. Он чувствует себя напуганным. Тем, что его муж может что-то записывать в дневник. — «Глупый». «Любовь. Напуганный. Глупый». Странно видеть эти слова записанными вот так. Признаваемыми, даже если и мимолетно. Нил вздыхает. Эндрю неустанно двигает ручкой по бумаге. Он явно не ограничивается перечислением своих чувств. Что еще можно написать? С понедельника с ним что-нибудь вообще случилось? О. Стоп. На обратном пути из книжного он хотел записать… что же он хотел? Нил постукивает ручкой по бумаге. А-а… то, что он ощутил, поняв, что Эндрю последние несколько лет платил за все, чтобы избавить его от проблем, связанных с чувствами, которые он испытывает, тратя деньги. И что он должен написать об этом? Эрике надо было дать ему какие-то инструкции. Может, привести пару примеров. Не может же он просить своих друзей зачитать ему их терапевтические дневники. Надо написать это в стиле рассказа? «Давным-давно, когда я был еще совсем маленьким, мы с мамой сбежали из дома, взяв с собой всего пять миллионов долларов, и должны были продержаться на них до самой смерти. Из этого опыта выросла травма, связанная с деньгами». Нелепо-то как. Может, в стиле сочинения? Планы Нил писать умеет. Он выводит лисьи лапки на полях. Птицу — ворона. «Вороны» уже не те, что были когда-то, но… ему все равно не нравятся птицы. Он отклоняется от темы. Когда он был подростком, в… где они тогда находились? Они пробыли там всего две недели. Это неважно. Он пару раз ходил на уроки английского — там они пробовали писать в режиме «потока сознания» — садишься, начинаешь писать, не останавливаясь, даже если все, что получается, — это строчить «я не знаю, что написать». У Нила плохо получалось; он не мог особо сфокусироваться. А еще ему было плевать. И, конечно, всегда существовала угроза, что кто-нибудь увидит, что он там написал, что исключало возможность вообще что-то написать. Он рисует дерево. Делает набросок половины ворона. Видит, что крылья истекают кровью, становясь словами, — от чего еще его защищают? Его защищает Эндрю или кто-то иной? Насколько другие люди знают его лучше, чем он знает сам себя? Эндрю позволял ему… но, возможно, это не так. Это не особо вяжется с человеком, который силой впихнул ему сотовый, а потом поручил Ники заставить его привыкнуть к телефону. Но, с другой стороны, как бы Эндрю ни любил притворяться, что он принципиальный и неизменный, это не всегда правда. Нил бросает взгляд на поле для написания. Пропускает строчку и начинает с нового абзаца, потому что Эндрю не то чтобы «позволяет» ему — обычно Эндрю первым замечает, когда он делает что-то, что указывает на его потребность в терапии. Да и Эндрю подталкивал его пойти уже все-таки на терапию в течение абсурдно долгого времени. И не то чтобы… Эндрю не может позволить, чтобы у него были срывы. Заставлять его платить не избавило бы его от всего этого. Это могло бы исключить что-то одно из уравнения, но не спасло бы его. Дело скорее в том, что Нил… не смог взять на себя ответственность. Если бы он пошел на терапию еще много лет назад, сейчас бы это не было проблемой. Да это и проблема только потому, что он так долго откладывал все это, только потому, что отказывался смотреть правде в глаза. Эндрю делал все, что мог, и, честно говоря, его усилий было больше, чем Нил должен был просить — Эндрю не должен был мириться с его категорическим отказом признавать какие-либо свои проблемы. Кстати, может, стоит написать и об этом тоже. Нил снова замедляется. Ни одна из его других — предположительно бесчисленных — проблем не приходит на ум. А можно чиркнуть о своем нервном срыве? Ну и что там писать — про этот нервный срыв? Нил рисует парочку облаков над деревом. Усеивает лист звездами — теперь это ночной пейзаж. Он был напуган — в тот момент. По крайней мере, он уверен, что это правда. Все кажется… размытым. Может, в тот момент он и не был напуган. Возможно, дело в том, что он напуган этим сейчас. Чего он боится? Почему ему вообще нужно спрашивать себя об этом? Как такое возможно, что он не помнит? Он делает глубокий вдох — через нос и выдох — через рот. Он кое-чему научился благодаря медитации. Что он помнит? Он помнит, как лежал на полу. Помнит, что был… чем-то. Возможно, подозревал Эндрю. Какая же это была эмоция, когда он забыл доверять Эндрю, слушать его? Как ему заговорить об этом, если нельзя рассказывать Эрике о Морияма? Он закрывает дневник. Какой вообще смысл продолжать писать, если он не может поднять ни одну из этих тем? Он смотрит на Эндрю, все еще пишущего что-то. Эндрю поднимает голову и встречается взглядом с Нилом. Машет ручкой: — Это весело. Быть хорошим человеком. Нил наклоняется и целует Эндрю в щеку, закрыв глаза, чтобы не видеть, что он пишет. — Ты всегда был для меня хорошим человеком. — Не был, но все нормально. Нил пожимает плечами. Достает телефон. У него не менее четырнадцати неотвеченных сообщений. Он мог бы ответить на них. Ага, но ни одно из них не срочное. Ни одно не… ну, ладно, вот это одно — срочное. — Мы должны будем встретить Эллисон и Рене в аэропорту в понедельник. Почему они выбрали день моей терапии? — Не раньше полудня, — говорит Эндрю, закрывая ручку. — У тебя будет время прийти в себя. Нил тяжело вздыхает, когда Эндрю откладывает дневник в сторону и прислоняется к его плечу. Эндрю находит его руку и сжимает ее, скользя пальцами по его кольцам. — Мне нужна помощь, — говорит Нил. — Для меня это не новость. Нил выбирает проигнорировать. — Мне нужно найти способ рассказать Эрике о мафии, не рассказывая ей о мафии. — Оу. — Ага. Минуту они сидят в тишине. Нил водит большим пальцем по большому пальцу Эндрю. — Ты хотел, чтобы я помог с этим? — спрашивает Эндрю. — Да. — Оу. Блин, ну, не моя вина, что ты не уточнил. Нил наклоняет голову, чтобы посмотреть на Эндрю. — Только вот не надо строить мне эти блядские щенячьи глазки. Щенячьи глазки? Нил пытается состроить ему щенячьи глазки. — Сейчас ты выглядишь просто чокнутым. — Ты считаешь меня милым. — Вот сейчас точно нет. — Лжец. — Занеси в протокол, что штаны у меня не горят. Я не знаю, просто скажи ей, чтобы не задавала вопросы. — Это ее работа. — Я думал, ты не хотел ту, что будет просто задавать вопросы? — Ну, слушай, у нее это получается по-другому. — Как? — Она как бы, типа… орет на меня. — Как же у тебя все хуево. Нил, любимый, ты такой разъебанный, это правда невероятно. — Спасибо. Не то чтобы я ее единственный клиент. — Я уверен, ты не единственный разъебанный человек в этом мире. Но это не делает тебя менее разъебанным. — Это не помогает. — Разговор с твоим обожаемым мужем не помогает? — Дрю. — Окей, хорошо, просто… просто скажи ей, что есть кое-какой бэкграунд, который ей нужно знать, но ты не можешь посвятить ее во все подробности, а она не может задавать вопросы об этом. Скажи, что ты все еще косвенно и неизбежно вовлечен в кое-какое говно и оказался в ситуации, когда тебе пришлось кого-то убить. — Что, конечно же, не вызовет совершенно никаких вопросов, и уж точно не приведет к тому, что она найдет способ забрать детей. Эндрю пожимает плечами. — Мне кажется, не стоит говорить ей, что я кого-то убил. — Все-таки стоит. — Зачем? — Чтобы она помогла тебе с этим. Нил фыркает: — Это как раз та часть, где я меньше всего нуждаюсь в помощи. — И вот опять. Нил, я люблю тебя, я так сильно тебя люблю, ты такой охуенно разъебанный. Тебе стоит честно сказать ей, что ты убил несколько человек. — А Би знает, что ты убивал людей? — Да. — Серьезно? — услышав это, Нил поднимает голову. Серьезно, что ли? — Это что-то, с чем мне нужна была помощь. — Нужна была? — Я в самом деле не социопат, Нил. — И что? Настает очередь Эндрю смотреть на Нила в упор: — Убийство людей расхуяривает тебя, Нил. — В каком смысле? Эндрю смотрит на Нила как на идиота. — В том самом смысле, что ты сидишь в постели со своим мужем, совершенно потрясенный тем, что убийство может тебя разъебать. — Это не… это не странная… это… — Это «странная». Что бы ты, блять, ни пытался сказать, это «странная». — И как я, по-твоему, должен пережить это? Эндрю пожимает плечами: — У меня на это ушли недели, а на моем счету два убийства. Я так полагаю, вам с Эрикой придется придумать целый злоебучий план. Нил воздержится от суждений по этому поводу. В течение долгого времени все, кого он знал, переубивали кучу человек. Честно, все они были ужасны, и осознание, что большинство из них мертвы, приносит Нилу абсолютную радость и умиротворение. Совершенно очевидно, что без них мир стал лучше. Но справедливости ради все-таки стоит сказать, что они ебанутые не потому, что убивали людей — они убивали людей потому, что как раз ебанутые. Или, может, в целях самообороны. Но если бы это была самооборона, разве травмирующей частью ситуации не было бы то, от чего они защищались? Очевидно, убийство члена группировки в целях самообороны может привести к вступлению в группировку — хотя бы для того, чтобы избежать расплаты, — но если кто-то так сильно пытается причинить тебе вред, что тебе приходится убить этого человека, то почему его убийство должно тебя как-то разъебать? Возможно, убийство Эндрю своей матери было проблемой — Нил предполагает, что оно было спланировано хладнокровно, хотя Эндрю и утверждал обратное. Но вот убийство Ромеро было точно совершено в целях самообороны. Они не могли поступить как-то иначе. Идея попасть в засаду на пустой парковке к двум мужикам с пушками? Травматичненько. Идея убить одного из них прям на месте? Не должно иметь последствий для психического здоровья. Да не сделали они ничего такого. Однако Аарону после убийства Дрейка снились кошмары. Но опять же, они ему на самом деле снились из-за самого убийства Дрейка или из-за… Нил целует Эндрю в щеку. Все, хватит тут. Он лучше подумает об Эндрю, который сидит рядом с ним, с расслабленным и спокойным лицом, водит большим пальцем левой руки по экрану телефона, набирая сообщение, здоровый, в безопасности и счастливый, и поднимает бровь, глядя на него, уделяя ему частичку внимания. Нил находит это приятным. Эндрю дописывает сообщение, выключает телефон и откладывает в сторону. Смотрит на Нила. Да? — Я люблю тебя, — говорит ему Нил. — Я рад, — говорит Эндрю, — потому что я тоже тебя люблю. И разве это не самое странное? Как Нилу удалось заслужить это? — Мария напомнила, что хочет пойти на двойное свидание. Я напомнил ей, что предлагал покататься на роликах. Она напомнила мне, что никогда этого не делала. Я напомнил ей, что Райли каталась и будет ее учить, так что она согласилась. И еще: мы куда-нибудь сходим на этих выходных. Не уверен, что будем делать, но мы взрослые и что-нибудь придумаем. — Звучит славно. Уже выбрали дату для двойного свидания? — После Дня благодарения. — Славно. А когда Ханука? — Со второго по десятое. — Итак, основываясь на историческом прецеденте, мы, скорее всего, будем у Райли восьмого, — предполагает Нил. — Нужно будет уточнить у нее. — Узнай, возьмем ли мы с собой детей, — соглашается Эндрю. — И вообще, я беспокоюсь о них. — Да. Эндрю делает глубокий вдох: — Почему мы такие занятые? — Не знаю, но, наверное, стоит снова включить тренировки в наше расписание. — Агрргрхг, — стенает Эндрю. Нил сжимает его руку: — Жизнь — тяжелая штука. — Спасибо, что дал мне знать. — Без проблем. Эндрю слегка поворачивается к Нилу и касается двумя пальцами его щеки. Нил поворачивается лицом так, как хочет Эндрю, и позволяет ему целовать себя до состояния отказа мозга — достаточного серьезного, чтобы провалиться в сон.