Детские игры дружбы: тайны закулисья

      — Мисаки-сан, вы можете быть свободны.       — Юный господин, пока вы не ляжете спать — я буду рядом.       Осаму закусил губу, силясь не выругаться. Горничная всего лишь выполняла свою работу, а именно присматривала за ним. Срываться на ней не имело смысла. Однако она уже второй час стояла за дверью комнаты, иногда напоминая о позднем времени, и тем самым нервировала.       Одиннадцать часов вечера. Действительно, в это время особняк погружался во тьму, засыпая. Отец уже спал, как и мать. И лишь безликая для юноши горничная стояла стражем в тёмном коридоре.       — Я жду важного звонка. Идите спать. Я никому не скажу. — Осаму состроил щенячью мордочку. Обычно это срабатывало на других горничных. Но Мисаки-сан на это лишь отрицательно мотнула головой.       — Это тот невоспитанный и громкий иностранец?       — Да.       — Принесу вам горячий шоколад и печенье. Снова до поздней ночи будете общаться. — Мисаки-сан вскинула руки, словно сдаваясь, и растворилась в темноте.       Осаму вздохнул с облегчением и сел на кровать. Он боялся, что прислуга сдаст его, как бывало прежде, и не ожидал поддержки. Да и вообще подобное понимание казалось странным. Ожидая подвоха, он вздрагивал от каждого шороха. Однажды его лишили всей электроники из-за детского упрямства и желания досмотреть западный мультфильм и запретили смотреть телевизор на неделю. Сейчас же наказание точно было бы куда серьёзнее. Отец в целом не одобрял общение с иностранцами вне нужд компании.       Дверь скрипнула, Дазай поджал ногу, а другой упёрся пяткой на корпус кровати. Мисаки-сан прошла до стола и поставила поднос подле раскрытого ноутбука.       — Прошу, обязательно перекусите. Спокойной вам ночи, господин.       Осаму кивнул, прижимаясь лбом к колену с пластырем. Горничная ушла, а запах шоколада остался.       Минута. Другая. Тишина лишь наполняла комнату. Парень поднялся и прошёл к шкафу. Всмотрелся в зеркало, поправляя причёску и хаори. Приглушил свет. Сел обратно на кровать.       Желудок заурчал, напоминая, что в него давно ничего не забрасывали. Осаму вздрогнул. Он привык есть раз в два или даже три дня и никогда более одного приёма пищи. Когда родители соизволили собирать семейный обед или ужин или когда на него кто-то смотрел, тогда он и ел. Так что такой подлянки от организма парень совершенно не ожидал.       Осаму пересел за стол и с неохотой надкусил сахарное печенье. То рассыпалось, растворяясь во рту. Глоток сладкого шоколада и новый укус.       «Интересно, во что будет одет Достоевский?»       Фёдор одевался в удобное. Свитер или в футболку. Совершенно не так, как Осаму. Свободный. Домашний. Уютный. Хотя каких-то два года назад русский пугал своим внешним видом. Проколотые язык и губа, звенящий кафф с цепочкой и крестом. Одежда только чёрных оттенков. Дазай ради шутки как-то предложил глаза подвести и… Фёдору это на удивление пошло. Как и чёрные ногти, которые он накрасил под стать образу. Соблазнительный демон, которому, не задумываясь, можно продать душу. Эта фотография в распечатанном виде хранилась особенно трепетно в тринадцатом томе одной из многочисленных манг. Иногда Осаму хотелось обновить это фото. Сейчас этот демон душу и без договора смог бы забрать.       Если она была бы ему нужна.       Телефон на столе засветился. Осаму прочитал короткое сообщение и прикрыл ладонью улыбку. Внутри стало тепло. Достоевский его ждал. Его ждали! В предвкушении сеанса он закрутился на стуле. Крик счастья хотел вырваться изо рта, но закушенная ладонь не давала звукам беспрепятственно выйти наружу. Нельзя никого разбудить: половина двенадцатого ночи.       Успокоившись, Осаму пригладил волосы и надел гарнитуру. Он подогнул ногу и сел поудобнее, убрав поднос с уже съеденным поздним ужином.       Мышь щёлкнула. На экране ноутбука появился кружок соединения. Сердце замерло, а после забилось, пропуская удары. Фёдор сидел в белоснежной майке, а поверх небрежно набросил рубашку с забавными смайликами. Огорошенный таким видом Осаму потерял дар речи. Тонкие ключицы, ложбинка между ними — на них покоился крестик; едва заметные очертания рёбер.       — Привет!       Лёгкая улыбка на обкусанных губах немного привела в чувства, как и беспечный тон говорившего. Осаму поздоровался в ответ, усмиряя фантазию и делая скриншот на память.       — Нас тут решили зажарить походу. Поэтому прошу прощения за сей фривольный вид.       — Неужели у вас настолько тепло? — Дазай принялся вспоминать последние новости о погоде в России. Но ничего не вспоминалось, кроме того, что Москву, как и несколько других городов, занесло снегом. Ничего про аномальную жару.       — Нет. У нас просто батареи. Хотя и солнце греет. Хорошо. Божья благодать. — Достоевский прикрыл глаза, словно в молитве. — А у вас?       — Да нормальная погода, — Осаму пожал плечами, не желая тратить время на обсуждение погоды. — Ждём пока нас переоденут.       — Как обычно, — Фёдор тихо рассмеялся, заправляя прядь волос за ухо. — А мы наслаждаемся последними деньками в школе. Скоро начнутся «свободные дни».       Осаму скривился от зависти. В России можно прийти в школу в чём захочешь и ничего тебе за это не будет. Как бы ему хотелось такого же. Он даже наряд для такого дня придумал: чёрный балахон и ролики. Но это оставалось несбыточной мечтой.       — Чем займёмся? — Перешёл к делу Осаму, принимая загадочный вид. Локоть стоял на столе, палец был оттопырен и очерчивал подбородок. В глазах зажёгся огонь авантюризма. — Русским, японским или же чем-то более интересным?       Достоевский откинулся на спинку кресла и прикусил кончик ногтя большого пальца. Весёлая улыбка царила на губах, как и в глазах плясали бесенята.       — Ты уже знаешь ответ.       — О да, — протянул Дазай, запуская игру. — Пошли замочим пару нубов!       Беззаботная игра в популярную стрелялку. Короткие обмены командами на русском вперемешку с японским. Федя при этом успевал мониторить чат и переводить. Сам Осаму с трудом вникал в сленг россиян, которых на данном сервере было преогромное количество. Да и писали все как назло с огромным количеством ошибок, словно их в жизни ничему не учили. А вот самому Достоевскому всё было знакомо и легко читаемо.       — Эщкэре! — Фёдор выбросил автомат и кивнул. Дазай захлопал глазами. — «Возьми это». Это сленг.       — Не хочу знать, как оно появилось. — Осаму перевооружился и засел в засаде.       — Да это английский. Просто сократили и обыграли. Мы кричим так, когда выражаем удивление, возмущение или же восхищение. Но в игровом сленге это так и осталось с первоначальным значением. Толпа идёт с востока. Жди. Мы слишком многих разозлили.       — О да, все жаждут нашей крови?       — Ага. Тебя называют грёбаным анимешником, а я оффник с какого-то перепуга. И всё только из-за ников.       Осаму скривил лицо. Слишком много непонятных слов. Федя на это рассмеялся. Восточная часть карты подсветилась красным. В углу экрана замелькали ники ликвидированных игроков.       — Людям не объяснить, что твоё «суицидник» это не милое словечко на японском. — Федя тут же перешёл с японского на русский. — Ебашь их.       — Отаку, что ли? — Дазай послушно открыл стрельбу, отстреливаясь.       — По вашему — да. А я футбольный хулиган или типа того. Хотя футбол для меня это чисто любительская тема. Раньше часто с пацанами мяч гоняли во дворах. Сейчас, сам понимаешь, не до этого.       Осаму грустно, с пониманием улыбнулся. Достоевский всегда был больным, но в последние годы он стал сдавать сильнее. Такой молодой, а уже готов выдвинуться на кладбище. Было в этом что-то неправильное. Хотя, ему ли судить?..       — Не разбираешься в этом?       Фёдор кивнул и попросил не отвлекаться от раунда. Дазай анализировал переводимые им фразы и устраивал ловушки, засады и ликвидировал одного игрока за другим. Федя не отставал. Счётчики шли вровень, пока Достоевский с досадным криком не снял наушники.       — Вот гандоны, вертолёт уронили. Суки. Это же нихуя не честно!       Осаму рассмеялся, расстреливая противников. В своём разочаровании и гневе Федя казался невероятно милым. И то, как он закусил руку, бросая взгляд в сторону, только придавало очарование распечатанному проигрышу. Первая смерть. Ещё и раньше Дазая.       — Всё хорошо, Фёдор. Они нас подловили игровой условностью. В реальности никто бы не уронил вертолёт на одного противника.       — Ох, как знать, — покачал головой Достоевский, вновь надевая наушники. — Мой отец остановил грузовик террористов, что несся на гражданский автобус. Сел в машину и перегородил путь. Всмятку, хоронили в закрытом гробу. Зато тех, кто пережил удар, успели ликвидировать до того, как очухались. Около сотни человек остались живы благодаря героизму одного.       — Прости. Я не… — Осаму побледнел, отстраняясь от экрана и отвлекаясь от игры. Надо было срочно подобрать слова, чтобы поддержать собеседника. Что-то аккуратное. Что-то нейтральное. В голову ничего не приходило, но Фёдор его опередил.       — Ничего. Я его и не знал. Он погиб, когда мне было года три. Так что мне не больно о нём вспоминать. Если бы он этого не сделал, то, может быть, словил бы пулю, как и гражданские на территории автовокзала. Или чего-то похуже. Возвращайся к игре, к тебе группа из пяти хорошо слаженных игроков идёт.       Осаму прикоснулся к мышке и клавиатуре, хотя мысли то и дело возвращались к словам Фёдора. Особо поражал его тон: спокойный, равнодушный. Он говорил словно не про почившего отца, а про новости.       — Что может быть хуже смерти?       — Плен. Рабство. Пытки. Мой отец выбрал дать шанс своим и сделал это. И… — Фёдор тяжко вздохнул. — Звание «сын героя» так тяготит. Ты и не представляешь. Тебе сразу предъявляют завышенные требования, ожидания. Промахи недопустимы. Сейчас, слава Богу, стали реже об этом вспоминать, теперь выдвигают мои заслуги, но в детстве так мешало. Тц.       От пронзившей догадки Осаму отвлёкся и пропустил возможность спрятаться. Шальная пуля прекратила его череду побед. Федя вскинул бровь, удивлённо наблюдая за изменениями на лице собеседника, а после перевёл внимание на телефон.       — Мне звонят, прикрой.       Дазай, воскреснув в игре, послушно ринулся в сторону засады. Тихий шёпот на периферии слуха вплетался в игровой шум в наушниках. Механические и привычные действия. Растяжка, мина, ловушка, «слепая». Заманивание врагов в определённую локацию и полная их ликвидация. Ни одной мысли в игре не требовалось от Осаму, что погрузился в раздумья.       Они похожи. Оба скрыты в тяжёлых нависаемых тенях своих родителей. Оба гонимы их невидимыми кнутами. Вылеплены руками общества в некий идеал. Но Фёдор смог с этим жить, получать выгоды, а Осаму… он жалок. Не смог справиться. Не захотел даже попытаться.       — Доигрываем раунд и расходимся. Надзирательница нас спалила. — Фёдор посмотрел влево. — Я забыл шторы закрыть.       — Будет тебе в будущем уроком. — Жарко ж. А так хотя бы с окошка поддувает. — Фёдор искривил лицо. — Меня это пугает.       — А по мне приятно, когда о тебе беспокоятся. Это значит, что ты кому-то нужен. — Осаму прикусил язык, жалея о сказанном. В голове всплыли недавние проявления заботы. Йосано. Мисаки-сан. Федя пожал плечами, не соглашаясь с другом.       — Словно птичка в клетке. Но знаешь, что я заметил: ты сегодня какой-то рассеянный. Может я могу помочь? Я не психолог, конечно, но у нас приблизительно одинаковый уровень интеллекта и мы знаем друг друга очень хорошо.       — «Очень хорошо», — протянул Осаму, забавляясь от иронии. — Я сегодня должен был посетить своего психотерапевта. А теперь сеанс психотерапии с тобой?       — А почему нет? — Федя тяжело вздохнул, обмахиваясь воротом рубашки. — Я разденусь? Ты не против?       Осаму широко распахнул глаза от предложения и кивнул, промахиваясь в игре. Мысли и взгляд были прикованы не к пикселям на экране, а к маленькому окошку, где Достоевский одним движением сбросил рубашку с плеч. Теперь одежда лежала на локтях, а обнажённые худые плечи вздрогнули как будто от холода.       — Всё хорошо? Ты снова умер.       Дазай отвёл глаза и увидел отсчёт респауна. Взгляд проскользил к другому счётчику: до конца раунда оставалось минуты три.       — Нет. Всё плохо. Обсудим после игры.       Оставшееся время парни провели за рутиной, а после взглянули на статистику и вздохнули с облегчением. Их команда всё ещё числилась в топе игроков. Закрыв игру и перейдя в видеочат, друзья переглянулись. Неловкая тишина всего на мгновение повисла между ними, Фёдор заговорил первым:       — Так что там у тебя произошло?       — Чувствую себя третьим лишним. Друзья стали встречаться, а я… Даже в школу не хочу идти. — Осаму откинулся на спинку стула и капризно протянул суть проблемы. — Они всегда вместе, даже в один класс попали, а я присоединяюсь или на обеде, или когда домой идём. Прямо как, — усталый вздох, — паразит какой-то.       — У тебя разве нет больше хороших знакомых в школе? — Федя задумчиво потёр подбородок.       — Неа. Мне нравится, конечно, доставать пару людей, но на этом всё и заканчивается. — Дазай смотрел в потолок. — А я… Мне кажется, что если меня не станет, никто и не заметит. Даже они не сразу обратят внимание.       — Не говори так. Ты им нужен. Если они проводят с тобой время, значит, о тебе думают.       — Ха, думают, что я третий лишний и им мешаю. Во взгляде Чуи это так и читается. А, ладно. Прожил один до стольких лет, проживу ещё. Не впервой.       — Не ставь крест на вашей дружбе.       — Когда появляется любовь, дружба уходит на второй план.       — Правда? Тогда начни отношения втроём.       Осаму выпрямился в кресле и изумлённо посмотрел на собеседника. Фёдор был серьёзен, в глазах царили спокойствие и будто бы желание помочь. Ни капли издёвки. Парень откинулся на спинку и пальцем поддел цепочку с крестиком.       — Я не шучу. Это на самом деле может помочь. Три года назад я заметил, что мои друзья стали куда больше времени проводить вместе. Без меня. Я считал, что это связано с тем, что у меня здоровье подорвалось и появилась куча запретов. Но нет. Эти двое за моей спиной встречались. Я случайно их заметил.       — И сразу предложил встречаться?       — Не поверишь, но да. Вот уже почти три года мы вместе. Целуемся, ходим вместе, обжимаемся и не только.       «И не только» — Дазай понимал, что это значит. Взгляд скользнул на натянутую цепочку. От пальца до изгиба, где тонкая линия ровно делила шею у основания. На плечи, а после на открытые ключицы, которые вновь украсились цепью. Осаму поднял глаза на лицо и сглотнул. Федя прикусил кожу пальца, словно жалея о сказанном. Лёгкий румянец — а Дазай был готов поклясться, что он там был! — бледно выступил на светлой коже парня. Аметистовые глаза смотрели куда-то в сторону, задумчиво трепетали густые и длинные ресницы.       «Неудивительно, что он уже имеет опыт», — мелькнула мысль попросить рассказать об отношениях втроём больше, но Осаму себя отдёрнул. Нельзя вмешиваться в его жизнь.       Наверняка это две красивые девушки, чьи фотографии он видел на страничке в социальной сети. В чёрных платьях, с фартуками как у горничных и с белыми лентами через плечо, те выглядели кукольно. Большие банты у одной и красивая заколка у другой. Фёдор обнимал девушек бережно и с заметной заботой. Словно они фарфоровые куколки, что сломаются от неловкого движения. Подобных фотографий с этими двумя было полно. Поэтому угадать с кем встречается Фёдор оказалось несложно.       — И у вас… — Осаму прокашлялся, собираясь с мыслями. — Нет проблем?       — Нет. Абсолютно. Окружающие думают, что мы обычные друзья, чья дружба не разлей вода. Бывают у нас ссоры, склоки, но мы находим компромисс, и всё возвращается на круги своя.       Дазай задумался над переводом и кивнул, понимая общий смысл. Весь разговор вёлся на русском, от того некоторые нюансы могли ускользнуть, но общий смысл он понимал.       — Боюсь, после предложения встречаться втроём, меня выбросят в окно.       Фёдор рассмеялся, поддерживая веселье Осаму.       — Ой, прости-прости. Знаешь, лучше всё же поговори с ними. Думаю, им тоже неловко, что ты где-то один.       Дазай признавал правоту друга. После срыва он даже не пошёл на урок: почти час лежал в спортзале, слыша как занимаются ребята из другого класса. А в конце учебного дня и вовсе сбежал от разговора, сославшись на Мори и профилонив целый день.       Вот только вместо психотерапевта на него сейчас смотрел Достоевский и раздавал советы. Правильные, к слову. От доктора он бы их не принял, но вот от него…       — Ты прав. Завтра же обсудим. Спасибо, Фёдор-кун.       — Да не за что. Обращайся за советом. — Фёдор потянулся и тихо ахнул, прогибаясь в пояснице. Осаму вздрогнул, жалея, что не записывает их созвоны. Русский расценил это движение по своему. — Что? У меня всё затекло.       — А вот я ого-го, ой… — В попытке доказать правоту Дазай потянулся, вскочив с места и тут же упал обратно. Поясницу пронзила боль. — Спина…       — Два деда. Репетиция перед поступлением в дом престарелых.       Осаму развеселился, тихо вторя смеху Достоевского. Стало легче на душе. Как и каждый раз после их разговоров. Парни ойнули, одновременно заметив время. Им пора было давно спать, но они оба слишком увлеклись. Завтра они об этом пожалеют, но сейчас счастье переполняло их.       — Пора закругляться, — Фёдор откинулся на спинку кресла. — Жаль.       — Я готов сидеть здесь до самого утра и раскладывать с тобой пасьянсы, — невинно и неконтролируемо слетело с губ Осаму.       — Звучит как признание в любви, — Достоевский криво улыбнулся.       — Звучит как предложение играть всю ночь.       — И завтра в школу не пойдём?       — Да.       Парни обменялись грустными взглядами. Как бы им не хотелось, но они не могли позволить продолжать сеанс. Телефон у Фёдора призывно засиял.       — Тогда, через полторы недели спишемся в сетях? — Дазай с надеждой посмотрел на парня. Тот с улыбкой согласился.       — Да, конечно. Я ни за что не променяю наши встречи на что-то иное. Спокойной ночи.       — Oya sumi.       Дазай с нескрываемой грустью нажал мышкой на сброс звонка. Чувствовал, что если задержится ещё на мгновение, то не найдёт в себе силы обрубить связь.       Комната погрузилась в полумрак, когда ноутбук оказался закрытым. А вскоре и остальной свет был погашен. Лишь уличные фонари проникали через окно, освещая комнату умиротворяющим оранжево-жёлтым светом. Сон, не смотря на усталость тела, не желал приходить. Лишь перед самым рассветом Осаму, терзаемый страхом разоблачения и ненависти к себе, сумел заснуть без снов, пусть и ненадолго.

***

      Фёдор сбросил вызов надоедливой соседки и выключил свет в комнате. А после пошёл в полумраке к бабушке. Та уже спала под какой-то турецкий сериал, который тот выключил. Аккуратно, боясь разбудить, Достоевский снял очки с её переносицы и вытащил книгу из-под ладони. Старческая грудь мерно поднималась и опускалась под одеялом, заботливо подтянутое внуком. Убедившись, что в комнате нет ничего угрожающего безопасности, Федя вернулся к себе, разделся и лёг в постель. Мысли о сегодняшнем общении с Дазаем не желали того отпускать. Он снова и снова прокручивал реплику о пасьянсах и варианты ответа на неё. Стоило ли вообще говорить о своих отношениях? А вдруг его совет только навредит Осаму? А если…       Незаметно для себя Федя заснул. На часах было около двух ночи. До пробуждения же оставалось около пяти.