Детские игры дружбы: тайны закулисья

      Дазай с неохотой плёлся в школу, зевая и прикрывая ладонью рот. Сакура отцвела, но одинокие лепестки иногда пролетали в воздухе. Лениво, некрасиво и совершенно бесполезно. Свою жизнь юноша мог описать теми же словами.       Вчерашний вечер прошёл… Отвратительно. Плохо. Осаму улыбался девушке, поддерживал разговор, провёл экскурсию по дому. Её можно было посчитать перспективно красивой: пока что угловатая, на пару лет младше парня, но точно обещающая расцвести в ближайшие годы. Она это понимала, явно как и родители, что наверняка дали той установку соблазнить, заинтересовать Осаму. Но вместо этого всё вышло наоборот…       — Утречка, 'Саму. — Девичья рука обняла Дазая за шею, буквально запрыгивая на спину. — Как настроение?       — Хочу стать птицей, — усмешка скользнула по губам, исчезая вместе с живым огоньком в глазах.       — Не смешно.       — Аки-тян, ты думаешь, я бы стал шутить?       — Именно поэтому и говорю, что не смешно. Я же волнуюсь, болван.       Осаму ничего не ответил, наслаждаясь теплотой внутри. Забота. Только Йосано дарила ему это ощущение безопасности. И только ей было дозволено прикасаться к нему.       Перед глазами пронеслось мгновение вчерашнего вечера. Девушка коснулась его — случайно ли или намерено, было не важным. Осаму, что внутри передёрнулся в отвращении, с трудом подавил в себе желание сбросить гостью вниз по лестнице. Да, если бы не родители, что шли впереди, наглая девица кубарем покатилась бы вниз. А, может быть, даже сломала бы шею. Было бы печально, но такова участь любого, кто нарушит его границы. Исключением была лишь Йосано, что отлепилась от юноши и медленно шагала рядом.       — Вчера снова случка была? — «Случкой» она всегда называла попытки отца Осаму женить того на первой попавшейся девушке. Звучало, быть может и обидно, но зато попадало в самую точку.       — Прошло всё без жертв. Хотя так и хотелось спустить девицу с лестницы.       — Соболезную, но ты знаешь выход.       — Ты так дёшево готова себя продать, Аки-тян.       Йосано развела руками, улыбаясь.       — Нам с Чуей потребуются деньги на шикарную свадьбу. Яхта, угощения, певцы и танцовщицы.       — А Чиби в курсе твоих планов?       — Нет, но твой подвал поможет ему дожить до осуществления всех моих желаний.       Беззаботность Йосано передалась и Дазаю. Тот не смог сдержать смеха. Сколько раз он слышал эту шутку, но продолжал смеяться как в первый. Обсуждая предстоящий школьный день, друзья вошли в ворота.       — Вот вы где… — Строгий голос председателя Школьного совета, остановил их в пару метрах от входа в корпус. Куникида подлетел и злобно начал отчитывать. — Дазай-кун, что за фривольный вид? Йосано-кун, ты же девочка, немедленно распусти волосы. По школьным правилам волосы должны скрывать шею, а галстуки… Где твоя бабочка, Йосано-кун?!       — Когда введут летнюю форму, Председатель? — Осаму, застегивая рубашку, задал вопрос, интересующий не только его.       — Вот именно. Паримся в этом, как русские в шубах. Это возмутительно!       — Данный вопрос стоит на обсуждении с медицинским персоналом школы. Но это не даёт вам права одеваться, как вы хотите!       — Отлично. Аки-тян, переоденемся в спортивную форму? — Дазай пропустил ремарку Председателя и выдвинул гениальный план.       — Прекрасная идея. В футболке дышать всяко легче, чем в рубашке.       — Не сметь! Йосано-кун, так где твоя бабочка?       — Не ори. Зайдём внутрь, я её повяжу.       — О, смотри! Танидзаки с длинной серьгой! — Дазай тыкнул пальцем за спину Куникиды, что тут же завертелся. Йосано без слов поняла намерения и бегом вбежала в корпус. Впрочем, так же слинял и Осаму. Вслед им раздался недовольный бубнёж, но это лишь повеселило переобувающихся.       — Чуя, я так скучала! — Заметив в коридоре рыжую шевелюру, девушка подбежала к парню и обняла.       — А-тян… — Лицо Накахары слилось с волосами. Аккуратно, словно боясь разбить, он сомкнул руки на спине любимой. — Снова с этим?       — Мы живём в одной стороне, Чиби. Твоя память такая же короткая, как и ты сам?       — Ах ты!.. — Вспылил Накахара.       — Да. Я. — Высокомерная улыбка скользнула по губам довольного Дазая, взирающего на низкого парня.       — Ну всё, хватит. Хватит, я сказала! До обеда, — Йосано устало махнула рукой и потянула Чую за собой. — Увидимся на крыше. Только не прыгай в бассейн, пожалуйста. Он пустой.       — А так хотелось… — Осаму лениво помахал рукой и направился в класс.       День потянулся медленно. За попытками задеть Куникиду проводились короткие перемены, а когда настало время обеда, Дазай предложил случайно встреченной первоклашке двойное самоубийство. Та в ужасе отскочила, а потом, бледная, умчалась прочь.       — Ауч! — Потирая затылок, Осаму поспешил к лестнице, забрав пакет молока из автомата.       — Ты что творишь? Перестань цепляться к первой встречной. — Йосано нагнала друга, которого до этого ударила по голове.       — По глазам видно, что девочка устала. Я предложил выход.       — Не оправдывайся.       — А где Чиби?       — Задержался. Надо срочно зайти в Совет.       Несмотря на вспыльчивый характер, Накахара был заместителем председателя, поддерживая дисциплину ничуть не хуже дотошного до мелочей Куникиды. Странный тандем, но рабочий. По крайней мере серьезных разногласий у этих двоих не было.       Солнце на мгновение ослепило, тепло принимая в объятья уставших школьников. Дазай цокнул языком: их опередили. Третьеклассники скромно пристроились за вентиляционной шахтой. Акико пожала плечами и взяла друга за руку, таща в другое место. Да, любимое, с теньком, оказалось потерянным, но крыша была достаточно просторной, чтобы они скрылись от любопытных глаз.       Йосано беззаботно болтала ногами, рассматривая своё бенто и решая, что же съесть сначала. Дазай же вертел коробку и не мог понять, где же здесь подвох. Подруга решила накормить и его.       А может там яд, что прекратит его мучения в этом бренном мире?       — Аки-тян, скажи мне сразу: что в обеде?       — Сосиски, рис и маринованная слива с кусочком варёной моркови. Ну ты сам же видишь! Всё, как и у меня. И у Чуи, — поспешно добавила девушка, пресекая иные вопросы. — Ешь давай.       Осаму разорвал плёнку одноразовых палочек, заботливо приложенных к бенто, и медленно начал ковыряться в рисе. Аппетита не было. Впрочем как и всегда. Но всего спустя пару горсточек он понял, насколько сильно проголодался. Вкуснейший рис, мягонькие сосисочки-осьминожки — всё буквально таяло во рту. Даже противная слива не казалась теперь настолько отвратительной, как прежде. Вкуснее обеда, чем сегодня, Дазай давно не ел. Ни в самых лучших ресторанах, ни дома от замечательной кухарки.       — Вкуснотень! А эта морковка была самой сладкой вещью, что я когда-либо ел.       — Эй, 'Саму. Это обычный обед из супермаркета.       — Но его принесла ты. Разогрела и разложила. Так что… Из твоих рук я приму любой яд!..       Осаму потёр ушибленный затылок.       — Пей молоко. Когда же ты повзрослеешь? Даже Эд-кун стал адекватнее себя вести, хоть и просит до сих пор проводить его до дома.       — Ты ему нравишься, но напрямую он тебе этого не скажет.       — Знаю. Но у меня есть мой Чуя. И не переводи разговор.       Осаму доел рис и переложил пустую коробку на бетон. Откинувшись назад на руки, он подставил солнцу лицо. Акико его не торопила, продолжая обед.       Взрослеть? Осаму не хотел этого делать. Брать на себя хотя бы каплю ответственности за компанию или даже за своё будущее было пугающе страшно. Поэтому он тихо плыл по течению, кружась в каждом водовороте событий и идя на дно при малейшей опасности. Как бы ему не хотелось оставаться там, в иле, в тишине и в покое, но что-то его вновь вытягивало на поверхность и заставляло жить.       В восемь он пытался спрыгнуть с окна. В десять резался. В тринадцать наглотался таблеток. Всё сделал, чтобы остаться в памяти окружающих весёлым ребёнком. Но это приводило лишь к новым запретам и более строгому надзору. Осаму надел маску, столь желанную окружающими, и вёл себя разумно. Разумно по меркам общества, конечно. Но Акико видела его насквозь. Когда Дазай позволил ей увидеть себя настоящего, он и сам не знал. Подпустил и раскрылся. Ей и Чиби, что только догадывался о настоящей пустой натуре парня.       — Я — брат четверых сестёр. Ты думаешь, что я не очень взрослый?       — Так и есть, придурок.       Голос Накахары вынудил Дазая, прикрыв ладонью глаза от солнца, отвлечься от принятия солнечной ванны. Чуя сел рядом с Йосано и тоже принялся за бенто, расхваливая кулинарное искусство девушки. Акико раскраснелась от комплиментов.       — Это обычный обед из супермаркета.       Осаму увернулся от ладони подруги и спрыгнул с вентиляционной шахты. Чувство полёта — недостаточно длинное, но невероятно приятное — охватило его. Душа взмыла на мгновение и ухнула вместе с органами вниз, едва ноги коснулись бетона. Больно ударилось колено, зассаднила ладонь. Приземление вышло неудачным. Осаму рассмеялся, прося подать ему молоко.       Йосано скинула упаковку и попросила остаться с ними. Лицо Чуи выражало недовольство, но он хотя бы молчал. Дазай со смехом отказался и спустился в спортзал. В это время он был всегда пустым, а каморка с инвентарём — открытой.       — Всё в порядке. Всё хорошо. Всё… хорошо!       Кричащий от внутренней боли Дазай швырнул молоко в стену. Картонная упаковка выдержала такое отношение. Как и старый манекен, который получил пару ударов по торсу. Осаму рухнул на маты и свернулся в клубочек, переводя дух. В кармане пиджака завибрировал телефон, напоминая о лекарствах. Парень достал смартфон и тыкнул в экран, отмечая принятие. Солгал. В очередной раз.       «Жалкий, пустой и лживый мальчишка, который навсегда останется никому не нужным», — так его охарактеризовал дед Ясухиро. И с этим описанием Осаму был полностью согласен.

***

      В открытое окно влетел ветер, принося мнимое ощущение прохлады. Батарея нещадно грела, несмотря на минимальные параметры. Отключать отопление власти не торопились — к недовольству жильцов.       В просторной комнате с ковром на полу и большим телевизором на стене сидела семья Достоевских. Бабушка и внук. На одной из стен висели многочисленные фотографии различных родственников. Тётя по материнской линии, которая уже лет десять не звонила. Какие-то далекие двоюродные братья и сёстры, которых давно не было видно. Свадебная фотография дедушки и бабушки. Умерший отец и совсем маленький Фёдор. Милые моменты из детств Михаила и Фёдора: купание на речке, море, детсадовские фотографии в костюмах мушкетёров, школа...       Фотографий с женщиной, что дала жизнь внуку, дед видеть не желал, впрочем Федя и сам был не рад видеть её лицо. Так что особо не переживал по поводу отсутствия её следов.       Большие торжественные портреты с чёрной траурной лентой висели чуть поодаль вместе с иконами. Мужчина лет тридцати в парадной форме милиционера. Широкий разрез глаз, добродушная улыбка, мягкие черты лица. Михаил Достоевский, погибший отдавая долг Родине. Рядом висел ещё один портрет. Более узкий разрез фиолетовых глаз, острые линии скул. Ныне покойный дед — Григорий Достоевский. И все говорили, что Федя больше пошёл в деда, чем в отца. И ростом, и внешностью.       Помимо фотографий и икон стены украшали картины с японскими пейзажами. Бабушка их любила, приговаривая, что это напоминает ей о молодости.       Многочисленные книги стояли за стеклом в какой-то некогда престижной стенке. То ли из Югославии, то ли из Чехословакии. Корешки были поизношены, названия на некоторых стёрлись. Где-то с трудом угадывались японские иероглифы.       Одна из таких книг лежала сейчас раскрытая на прикроватной тумбочке, заставленной лекарствами и грязной посудой.       Фёдор закончил ужинать с бабушкой и смотрел вместе с ней вечерние новости. Традиция, которую он не смел нарушать, хотя и не понимал страсти пенсионерки знать обо всём, что происходит в мире и ругать молодых специалистов.       — Смотри, смотри. Нарушил протокол!       Фёдор всмотрелся в репортаж. Прибыла иностранная делегация в Кремль. Очередные скучные переговоры между высокопоставленными людьми. Да, мужчина из сопровождения слегка загородил флаг. Но разве это настолько серьёзное нарушение?       — За такое в советское время сразу вызывали на ковёр и ставили вопрос о твоей профпригодности. А иностранные делегации о подобном шаге даже помыслить не могли. Вот так нас уважали, Феденька.       Юноша пожал плечами, скрывая смех и улыбку за кулаком. Зинаида Петровна хмыкнула, поправив очки.       — Помню, как японца за неправильную шнуровку прямо из зала переговоров вывели. А ты смеешься.       — Мне кажется, что ты преувеличиваешь, бабуль. Сейчас времена другие. И слава Богу.       — Нет-нет, Федя. Я как сейчас помню. Звали того японца Ясу… — Бабушка потёрла висок, вспоминая. — Позвоночник… Мир… Да, точно. Ясухиро. Фамилия ещё такая была… забавная. С кроликами связанная.       Фёдор рассмеялся, убирая пустые тарелки. От своей пожилой родственницы он привык слышать всякие необычные истории из прошлого.       — Я тебе принесу холодный чай. У меня сегодня важная встреча, поэтому не смогу за тобой поухаживать. — Фёдор поднял поднос и направился на кухню.       — Ой… Не беспокойся обо мне, внучок. Болтай со своей японочкой сколько душеньке твоей угодно. Я так хочу правнуков с милыми японскими чертами.       — Это ОН. Бабушка! — Фёдор закатил глаза. Каждый раз одно и тоже.       — Голосок-то тонкий, смех звонкий ручеёк. Точно девка.       — Бабуль, у тебя со слухом проблемы? Парень он. Па-рень. Man. Men. Otoko. Надо бы записать тебя к ЛОРу.       — Ох, молодёжь… Как скажешь, как скажешь. — Бабушка рассмеялась, поправляя одеяло. — Стесняться тут нечего. В наше время браки с иностранными гражданами были под запретом. Не то, что сейчас.       Фёдор ничего не сказал, быстрым шагом направляясь на кухню. Поднос стукнулся о стол, а парень раздражённо упал на табурет, что покачнулся. Мелькнула мысль починить его на выходных, взяв у дяди Васи шуруповёрт, и исчезла. А раздражение — осталось.       — Соберись. Господи, прости за ложь. За этот грех. Грешен, грешен. — Фёдор перекрестился двумя пальцами, глядя на суровое лицо с одной из икон.       Зинаида Петровна заботилась о нём и не хотела оставлять одного после смерти. Оттого вечно поднимала вопросы о личной жизни внука. А тот лукавил, скрывал связь с друзьями. Было мерзко лгать единственному близкому человеку, но если ту хватит удар по его вине, Фёдор себе этого не простит. Он не потянет за собой и бабушку. Это его грех. И ему с ним жить.       — Схожу в храм. Давно там не был, от того и тяжко на душе.       Телефон пиликнул. Федя снял его с зарядки и поторопился отнести бабушке кувшин с холодным чаем. Посуду он помоет позже.       Наступало время связи с Дазаем. С его личным демоном, что втянул в сей сладкий грех.       Фёдор непроизвольно провёл пальцем по губам, садясь за ноутбук, и надел наушники.

🇷🇺Достоевский Фёдор📚

Заходи, я жду тебя.