За границей

Mitski — «Washing Machine Heart»

Дети шёпотом переговаривались друг с другом, когда дверь на кухню хлопнула и зашел отец. — Ничего не хотите мне сказать? — Юра сидел теперь за круглым кухонным столом. Напротив расположились дети. — Нет, — Прямо ответила Катя. Редко можно было увидеть ее такой серьёзной. Взгляд отца потемнел и перешел к сынуле-красотуле. — Ты? Сережа молчал, даже не удостаивая отца взглядом. Чего толку с ним говорить? После сегодняшнего он словно наконец-то обрёл зрение. Он понял как себя надо вести. — Много чести. — Много чести? — Губы Юры искривились в яростной усмешке, — Ты отцу говоришь «много чести»? Какой же ты-… — Какой? — Прервал его Сережа, — Ну же, не стесняйся в выражениях. — А я и не стесняюсь. Много чести, — Передразнил он. — Оно и видно, — Татищев-младший закатил глаза и взглянул на сестру, — То-то же у тебя дети матерятся как сапожники. Гордость. Он специально сказал это в третьем лице, создавая усиленное давление со стороны. — Ты настолько обнаглел, что даже отрицать этого не станешь? — Шумно выдохнул Юра. Он сжал зубы, пальцы нервно тарабанили по столешнице. Не так, не так, что-то не так с его сыном. И эта злость вперемешку со страхом добивала его. — Не хочу обманывать любимого отца. Ты и сам должен понимать, что не фильтруешь базар даже при Кате. Юра перевёл взгляд на Катю, словно ища у нее поддержки. Но та лишь сощурила глаза и придвинулась ближе к брату. Изо рта отца вырвался рваный вздох. — Раз уж мы всё прояснили, — Едко усмехнулся он, — Какого хуя вы так себя ведёте?! Самые умные что ли в одиночку хуй пойми где разгуливать, сопли зелёные?! Молоко еще на губах не обсохло! — А что, уже и прогуляться нельзя? — Тихо ответила ему дочь. — Заткнись, — Хлестнул ее взглядом Юра, — Я не давал вам никакого разрешения идти куда в бошку вашу тупую одну на двоих взбредёт! Блять, мракобесы. Брат с сестрой замолчали и уставились на отца. Вести с ним диалог не было ни малейшего желания. Катя тихонько отодвинула стул и встала с него. В ответ на вопросительно-злой взгляд Юры, она шёпотом ответила: — Сам заткнись, — Из ее глаза потекла слеза. Она утерла одну рукавом, всхлипывая, — Сам заткнись, заткнись!       На пару секунд воцарилась тишина. Серёжа медленно перевёл взгляд на отца. Татищев мигом встал со стула, хватая дочь за руку. Не больно, но крепко, — Ты, дрянь, смеешь- — Мне больно! — Девочка зарыдала почти навзрыд, — Больно! Больно! — От этого протяжного детского крика на кухню забежали и Костя с Аней. Глаза Юры округлились а губы сжались и задрожали. Его доченька никогда не кричала так истошно. Ни на что и никогда. Как на своего отца. Он инстинктивно сжал руку сильнее, — Отстань, заткнись, отпусти меня! Мне страшно! И вы, — Девочка перевела остервенелый взгляд на двух других взрослых, а затем снова на отца, - Да я тебя знать не хочу, блять! Никого из вас не хочу! Твари! Жалкие, лживые твари! Серёжа поднял глаза в потолок. Первая осознанная истерика его сестры. Круто. Он подпер подбородок рукой, продолжая сидеть. Тетя Аня держалась рукой за рот и качала головой из стороны в сторону. В ее глазах читался чистый шок, а изо рта чуть-чуть вырвались всхлипы. — Катенька… — Ошарашено и нервно проговорил Костя, делая шаг ближе. На его лице читалось отношение к посетителю психиатрического отделения, а не к девочке.       Не стоило этого делать. — Отойди, отойди от меня! Вы все твари, жалкие твари! Какое право вы имеете срываться на меня, ублюдки?! — Она наконец-то вырвалась из ослабевшей хватки отца. Ее лицо покраснело от гнева и слез, она протолкнулась в проход сквозь взрослых, и заплакала пуще прежнего, срывая голос, — Видеть вас не хочу!       И убежала. Юра так и стоял с вытянутой рукой, в его глазах читалась пустота. Просто ничего. Как будто его мир, его маленький, милый и улыбчивый мир с треском разбился. Будто еще одна причина жить оборвалась. В его глазах не было слез, он испытал глубочайшую степень шока. В груди сдавило. Серёжа медленно поднялся со стула и принялся заколачивать крышку гроба. Дожимать надо. — Доволен теперь, да?! — Он обратился к Юре, что с таким ужасом взглянул на сына, будто Сережа мог убить его сейчас своими словами, — Ты заставил ее повзрослеть раньше времени также, как и меня! Это у тебя забава какая-то?! Разве дети виноваты?! — Он буквально кричал ему в лицо, — Ты ведешь себя так, будто тебе совершенно плевать что мы чувствуем, лишь бы одеты и накормлены были! Раз так, то я прямо сейчас пойду и зарежу себя нахуй! — Это было какое-то безумие, — Только выдастся свободная минута! Слышишь?! Ты этого добился и никто иной! Если ты того хотел всю жизнь то будь уверен, ты свое получил! Аня с Костей тут же перевели взгляд на Юру. От шока никто не мог пошевелиться. Спустя пару секунд Татищев тяжело задышал и схватился за сердце. Его глаза забегали из стороны в сторону, ища хоть что-то, за что можно зацепиться. Ноги стали дрожать и подкашиваться.       Но как же так? Дети, его любимые, самые дорогие ему дети… Страдают из-за него? Его дочь не хочет его знать? Не хочет видеть? Катенька, котенок, лучик света, самая лучшая доченька и девочка… Называет ублюдком? Жалким лживым ублюдком? Кричит когда он держит ее за руку? Так вот, какой он отец. Не строгий, не гиперопекающий. Просто самый ужасный. Самый ужасный отец на свете. Не достойный того, чтобы иметь такую красавицу-умницу дочь. Не достойный воспитывать ее, ухаживать, кормить. Ублюдок-отец. Света еще тогда была права. Он мразь. А его сын, его Сереженька, убьет себя только из-за него. Его любимый мальчик. Дорогой, самый дорогой сынок. Самый прекрасный, любимый любым. И тот не смог вынести жизни с ним. Он же всегда у него был сильным и умным мальчиком… Был добрым и открытым миру ребёнком. А Юра пресек это на корню. Обеспечил наихудшее существование и заставил чувствовать себя ошибкой, за которую будет платить герою-папаше теперь всю жизнь. Будто он обязан ему чем-то. И что же, он прожил почти всю свою жизнь зря? Получается что так. А времени назад не перемотаешь. Он прожил половину своей жизни. В пустую. Нерадивый и непутёвый. Никто никогда не гордился им, даже собственный отец называл его слабаком. А Юра то думал когда-то, что он не прав. Отец во всем прав, он даже с посторонней помощью не смог воспитать счастливых людей. — Костя-Костя, он падает! — Первая отмерла Аня и закричала, подбегая к Татищеву. Сразу очнулся и Уралов.

***

       Сережа молча лежал на кровати, сложа руки на животе. За закрытым кое-кем теперь уже на внешний замок окном, громко стрекотали сверчки. На смену пылкой ярости пришла серая тоска и бесцветная неопределённость. Что делать дальше? Они живут тут уже месяц. И не сказать, что это прям прекрасно, но… Были и хорошие моменты и…знакомства. Сейчас бы выйти прогуляться. Да хотя бы банально окно открыть. Но Господь Бог послал дядю Костю, который после его ночной вылазки закономерно закрыл окно на внешний замок, а ключ спрятал. Катя также лежала на кровати, устремив взгляд на потолок. Но в отличие от овощеобразного брата, она периодически ебашила стену ногой и едва ли не сдирала обои ногтями. — Мне это надоело! — Звонко начала она, подрываясь с кровати. Сережа кое-как перевел на нее взгляд, — Мы лежим как трупы, пока за стенами, возможно, решается наша судьба! — Я бы с радостью вышел, но есть одно но, — Сережа многозначительно поднял брови, кивком указывая на окно. Тяжелый замок угрожающе давил своим присутствием. Затем он перевел взгляд на дверь в их комнату, что была заперта снаружи кем-то из взрослых. — Сам виноват, — Она пожала плечами, — Размазня. — Эй! — Притворно разозлился Серый, подорвавшись на кровати. Но вскоре он лег назад. На самом деле он итак это знал, — А ты что предложишь? Я тоже оставаться тут не хочу. Оставаться и покорно ждать когда вас откроют? Как щенков каких-то? Увольте, никто из них этого не хотел. Повисло молчание. Девочка смешно нахмурилась, и замотала ножками. Внезапно она улыбнулась. — А пошли к Дане? — Катя наклонила голову. И, о браво, это предложение вызвало в ее эмо-братце отклик. Он вздрогнул и нахмурился, отводя взгляд. Честно говоря, он и сам очень хотел снова с ним увидеться. Может быть даже… Пожаловаться… — Зачем мы ему? — Вместо этого ответил Серж. Катя выгнула бровь. — Мы ему понравились, и он нам. В особенности тебе, голубок. Думаешь, я не замечу? — Покачала головой Татищева. Сережа сразу среагировал и крикнул «Рот!», — На воре и шапка горит, вот видишь. — Отстань личинка, зря я с тобой заговорил вообще, — Буркнул Сережа и отвернулся на кровати не столько для того, чтобы показать обиду, а для того чтобы скрыть бледно-розовые щеки, — Бля… Он услышал скрип кровати и то, как девочка пересела. Она снова плюхнулась на него сверху, как тогда, когда он узнал о поездке в принципе. Разницы никакой: Катя снова воодушевлена, а он размазался по горизонтальной плоскости без надежд на подъем. Отличие лишь в том, что теперь сдохнуть хотелось реально. Но он отгонял эти мысли. — Чем скорее признаешь, тем лучше, — Отвела взгляд в сторону девочка. По весу она была как пушинка. — И чем же? — Вместо отрицаний тихо спросил Сережа. — Он быстрее станет твоим парнем! — Она затрясла его за плечо, усевшись целиком. Татищев перевёл на нее взгляд, вспоминая, что она, в конце концов еще ребёнок. Катя не понимает, что иногда ты просто не можешь понять, как человек к тебе относится. Вполне рациональный страх позора существует, Кать. — Д-да не надо мне этих всяких! — Сережа попытался легонько спихнуть сестричку с себя, — И я не гей вообще. А ты сама говорила, что это плохо! Лицемеришь? — Опездл, ну конечно лицемерю! Мне же надо было как-то поддержать тебя там на пляже, бедолага. — Обошелся бы, — Буркнул он, припоминая эту конфронтацию. В целом он и сам ничего против не имел, но зная взгляды дядь Кости, на этом грех было не сыграть! — Но ты… Реально так думаешь? В смысле… Блять, я не это имею ввиду, я не гей! То есть… Ну, как бы… Катя хотела было снова ответить в своей колко-едкой манере, но разбитый и потерянный взгляд брата смягчил ее. Помолчав, она сказала, — Правда так думаю. Мне то довериться можно. Парень замолчал и отвернулся. Катя сразу вспылила: — Хоть раз! Сереж, я знаю, ты никому не доверяешь! Но я твоя сестра, я не предам тебя, слышишь? Ты даже если лопух, ты все равно мой брат! Я не собираюсь осуждать! Я не тетя Аня, не дядя Костя, и не папа! Он сжал губы и они задрожали. Татищев повернулся к ней лицом, — Ладно. Да, да! Блять, да! Ты права, он мне нравится! И че?! Добавил повода для шантажа, мелкая пизда?! — Нет, — Хихикнула она и спрыгнула, — Значит точно надо с ним встретиться… Девочка принялась расхаживать по комнате, будто мерила ее шагами. Еще раз стукнула в дверь — закономерно ничего. Сережа перевернулся на живот и положил лицо на руки. Время было позднее. Около 11. Внезапно за дверью послышались шаги. Катя сразу побежала и принялась барабанить в дверь, дабы их освободили. Шаги стихли, замок не щелкнул. От досады она провела ногтями по двери, раздался звонкий скрежет. Он привел брата в чувства, тот встал с кровати и оттащил ее от препятствия. — Откройте! Вы не можете нас держать тут вечно! Пожалуйста, даже не ради меня! — На ее глазах навернулись слезы ярости. Она в последний раз бухнула дверь ногой, и позволила Сереже оттащить ее. Девочка безудержно заплакала, сгибаясь. Маленькими ладошками она прикрыла свое лицо. — Суки, — Едко выразился Сережа, — Они как будто беруши понадевали. Катя всхлипнула и успокоилась. Перевела взгляд на брата, — Что ты сказал? — Они как будто беруши понадевали, — Не понял Татищев. Глаза Кати округлились, она вмиг успокоилась. — Точно, Серый! Ты вундеркинд! — Тут же запрыгала от счастья она, — Ха-ха! Я придумала! — Не разделяю твоей радости. — У тебя есть деньги? Ну, в принципе, — Сначала спросила она. — Да, пять кусков. — Нам хватит! Хватит этого! Глаза Серого округлились, он схватил сестру за руку, — Ты что, уехать хочешь?! — Нет! Окно сделать! — Сережа тупо поморгал, — Окно? — Да! Потому что ты его разъебашишь! А потом покроем жертвы, чтобы ни у кого не оставалось вопросов. Мы сами все можем, Сереж. Они нам не нужны. За окном грозно сверкнула молния, а ветер принялся завывать. Сережа мрачно ухмыльнулся, — Идея хороша. Но шум стекла точно будет слышен. — А, а, а, — Покачала головой Катя, — Только если не заглушить его чем-то, — Её взгляд потемнел, — Долбежкой в дверь, например. Сестра медленно побрела к двери в комнату, когда как брат — к окну. Оно не толстое, ведь тут почти не бывает сильных заморозков. На пробу провел пальцами — и вправду тонкое. Он подумал о том, что Катю точно будут искать. -… Татищев обернул руку покрывалом и закрыл лицо, защищаясь от осколков. На счет три Катя стало неистово тарабанить в дверь и орать о том, чтобы их вызволили во всю глотку. Царапала дверь, стучала кулаками, пинала. Выждав момент наибольшего шума от нее, Сережа в одно движение разбил окно. Послышался звонкий лязг, а Катя завопила громче, чтобы скрыть это. В комнату хлынул ночной июльский воздух, обдало свежим ветерком. Сережа так и замер вглядываясь в тишину. Полная луна тускло освещала округу и ночное небо. Интересно, какого быть там? Наверное спокойно и свободно. Всяко лучше, чем здесь. Парень пару раз моргнул, мотая головой. На губах против воли расцвела улыбка, когда как взгляд смотрел в пустоту. — Пойдёшь со мной? — Он медленно обернулся к девочке. Та остановила долбежку и согласно кивнула. Сережа сам не понял, что сейчас имел ввиду и куда приглашал сестру.       Но пока Катя носилась и собирала игрушки, он словно в трансе побрел к ее прикроватной тумбочке. Открыл дверцу, взял плитку темного шоколада, который сестра не съела, потому что не любила горький, и засунул в карман. Скоро ему 16. — Что взял? — Поинтересовалась она. — Шоколад. — Односложно ответил брат. На вопросительный взгляд Кати Сережа улыбнулся максимально правдоподобной и натуральной улыбкой, — Перекусить хочу.

***

— Тихо-тихо, дыши, Юр, прошу тебя, — Костя практически тащил его на себе в комнату, то и дело огребая от него по полной, — Прийди в себя. — Да что за хуйня?! — Он старался отпихнуть от себя друга. Его трясло от ненависти к себе и бессилия. Дрожь в теле не давала ему даже поднять руку, а состояние было близко к обморочному, — Со мной все нормально! Абсолютно! Отпусти меня, я тебе не баба! — Юра, пожалуйста, — Сквозь сжатые зубы прошипел Уралов. — Все хорошо! Хорошо, ха-ха, — Он приложил ходящую крупной дрожью ладонь ко лбу и рвану провел ей к затылку. Черные волосы пригладились, а затем мягко приняли прежнюю форму. Глаза лихорадочно ходили туда-сюда, — Ха-ха-ха! Всего лишь! Всего-то… — Татищев рвано вздохнул. — Пожалуйста, лучше помолчи, — Костя крепче перехватил его за талию и поволок против воли друга. Косте самому было ужасно плохо. Живот скрутило, а горло дрожало от недавних выходок детей. Но страшно представить, какого было Юре. Сердце разрывалось от всей этой драмы. Костя ощущал физическую боль от страданий всех Татищевых и сейчас звезды видно выстроились по отношению к нему в огромный хуй. Все близкие перессорились, а любимый человек на грани нервного срыва. Он наконец попал в свою комнату. Костя встал позади трясущегося мужчины. Итак бледные губы с еще большей яростью сжались. Юра с силой оттолкнул Уралова и закричал, согнувшись почти в три погибели, — Ненавижу! Ненавижу свою жизнь, почему я не сдох тогда?! Костя пораженно моргал, понимая, что слова обращены к нему. От этого отчаянного, на грани с истерикой крика, в уголках его глаз начала скапливаться влага. Юра обхватил свою голову руками, принимаясь мерить свою комнату шагами. Он то запинался, то останавливался насовсем, то ускорялся. Стены в его глазах поплыли и Юра перестал четко осознавать себя и свою жизнь. — Зачем я вам?! — Кричал он сквозь слезы, — Я никогда никому ничего по-настоящему хорошего не сделал! — Татищев прервался на безудержные громкие рыдания, вновь останавливаясь и сгибаясь, обхватывая живот, — Я устал… Даже сейчас я не делаю ничего кроме жалоб! Это жалко, — Он выставил дрожащую руку вперед, глотая слезы. Он никогда не плакал, потому что считал, что всех выводят из себя его никчемные рыдания. Ему было противно от самого себя, но слезы, накопленные, пожалуй, за всю жизнь продолжали литься. Отец говорил ему, что его бесят Юрины слезы. Даже мать никогда не плакала. В обсидиановых глазах исчез какой-либо свет. Морщинка между бровей разгладилась и взгляд потерял всякую жизнь. Они словно посерели. Татищев тихо стоял напротив Кости с вытянутой рукой и молчал. Внезапно его поразил смех, он звонко захохотал и торжественно изрёк, — Они ненавидят меня! — Что ты такое говоришь… — Сиплым голосом проговорил Уралов делая шаг ближе. Юра сейчас был хуже подстреленного зверя, — У тебя истерика, Юра. — Не неси чепуху! Ха-ха! — Он согнулся от смеха, — Какая истерика! Это… Это… Уралов резко подошёл ближе, игнорируя протесты друга, тряхнул его и схватил за предплечья, — Мне надоели твои слова «мужчина, не мужчина» это случается со всеми, а не только с женщинами, ясно тебе?! — Он неосознанно поглаживал его кожу на руках. Юра поднял на него взгляд который, казалось, смотрел прямо в душу. Все вокруг словно затихло. Он со злостью вырвал свои руки из чужой хватки, отступая на шаг назад. Однако вместо того, чтобы отстраниться еще сильнее, Юра издал звук, похожий на какое-то злобное рычание и в один шаг вплотную приблизился к другу. Татищев грубо, почти жестоко обхватил его шею и Костя почувствовал как чужие, влажные и соленые от слез губы прижались к нему. Юра целовал его. -… Костя не знал, что думать, что делать. Его мышцы атрофировались будто все разом. Уралов никогда не целовал кого-то, кого любит. Оказывается это так сладко. Он не то, что моргнуть, не мог осознать себя от сильнейшего шока.       Но позволять целовать себя, а тем более отвечать, совсем не хотелось. Ни тогда, когда они оба в подобном состоянии.       Никогда. Если не сейчас, то никогда. Юра самолично отстранил себя, и в его глазах вместо пустоты отразились жалость и сострадание. Татищев чуть наклонил голову, смотря почему-то на пол. Он произнес сиплым, сорванным голосом, — У меня сердце болит. И дальше ничего кроме темноты.

***

Стук в дверь. Еще стук. Настойчивый стук. Даня, наконец, оторвался от тихого бормотания. Он стоял напротив открытого балкона и смотрел прямо на соседский дом. Где-то горел свет, где-то нет. Кажется, Московский потерял счет времени. Он сжал в руке листок, содержимое которого перечитал, кажется раз 200. — Войдите, — Крикнул он, оборачиваясь к дверному проёму. В комнату вошла горничная. На ее спокойном лице не дрогнул ни мускул, но медовые глаза улыбались. — София? Скажи, что я не прийду на ужин, — Буднично произнес он, и отвернулся. — Ужин давно прошел, — Парень глянул на часы. Уже правда к полуночи близится. Голос девушки был мягким как нежный шелк и тихим как ночь, — Пришли гости. — Какое мне дело до гостей отца?! — Его крик отразился от стен полупустой комнаты, — Мне выходить и кланяться перед ними в три горба?! А если я не хочу?! Если я спать хочу?! Кто вообще по ночам шароебится? — Послушайте-… — Это НЕ моя обязанность! Мне надоело это! Мне в кому упасть надо, чтобы от меня, наконец, отъебались?! — Да, единственным его желанием сейчас было отрефлексировать и рассмотреть свои чувства в тишине. Они были ошеломляюще бурными для его нрава. — А я было думал, что ты нас ждал, — Из-за двери вальяжно вышел Сережа. Даня глупо моргнул и в ушах его сконцентрировалась кровь, обеспечивая мгновенное покраснение. Что, прости-господи, он тут забыл?       Вслед за ним появилась Катя, смеясь до коликов. Она удостоилась чести созерцать брата, который минут 10 стоял за дверью, нервно размышляя, как бы ему лучше зайти, и судорожно обтирая об домашние штаны потеющие руки. София стояла рядом и наблюдала, улыбаясь своей добродушной улыбкой и лишь раз в пять минут интересовалась, готов ли он. — Вы-… Вы что здесь… — Он одернул себя, думая, что совсем не важно, что они здесь делают. Важно другое, — Ах, а отец, наверное- — Спит, — Загадочно улыбнулась София. Даня посмотрел на нее так, словно она излечила голод, спид, искоренила бедность и приблизила их всех на шаг к Иисусу. Невероятная женщина. — Я-.я-я… — Даня просипел и сжал кулаки. Так. Спокойно. Вдох. Ты не размязня. ВЫДОХ. Он пригладил свои волосы и улыбнулся дежурно-богатой улыбкой, — Рад вас видеть. Татищевы одновременно выгнули брови и скукурузили довольно смешные рожицы. У Сережи сердце в пятки ушло от того, как он, наверняка, глупо сейчас выглядел. — И мы охуеть как. Т-то есть, — Он внезапно вспомнил о присутствии девушки и обернулся, но она исчезла, словно её тут не было, -… — Он забыл, что хотел сказать. — Даня! — Сестра налетела на Московского ураганом и последний согласно принял ее объятья, — А мы так соскучились! — За пару часов? — Он вспомнил как их выгнали под каким-то предлогом. — Сережа точно, — Хитро сощурилась сестра. Татищев зыркнул на младшее поколение убийственным взглядом, — И я-я… Точно. — Что тебе до малявки, — Сережа ненавязчиво ухватил Катю за голову и оторвал от парня, на что та тихо пожелала ему сдохнуть, — Как я понял твои спят, — Он шагнул на встречу. — Все нормальные люди спят, — Легко намекнул на неадекватность собеседника Даня, — Кроме тебя. Еще и сестру притащил, что-то случилось? — Не-не… — Расплывчато покрутил ладонью Серый, — Прогуляться вышли. — В полночь? Вы вампиры? — Справедливости ради они действительно чем-то походили на вампиров. Бледная аристократичная кожа и такие блестящие черные волосы… Даня тяжело сглотнул от шуток своего воображения. Конечно, это неправда.        А если вот сейчас Серый схватит его и вцепится белыми клыками в шею… — …Предлагаю вот так, — Татищев заметил, что его, мягко говоря, не слушают, — База, прием! «Сумерки» перечитал? — Нахуй шел, — Сразу среагировал Московский, — Размышляю, что с вами делать. С тобой, сиротка три подбородка. — С нами…? — В несвойственной для брутального парня манере пискнул Сережа, — А что с нами делать? — Он занервничал, вспоминая слова Кати. Что-то про то, что Московский будет его парнем.. Катя прыгала на хозяйской кровати, не встречая от блондина никакого сопротивления. Не до того ему было. Даня молчал, понимая, какой хуйни спизданул. Нельзя ему вареник раскрывать, он начинает нести полную чушь, пока с него вдобавок сходит седьмой пот. Он не знал, куда деть свои руки, так что засунул их в карманы и натянул на себя псевдо-уверенную улыбку. Но глаза его продолжали бегать. По Сереже, по его внешности, по этим черным, как бескрайний космос глазам, смотрящим прямо на него, по бледным, мускулистым рукам. По растрепанным волосам, поджатым губам, дергающемуся кадыку и подрагивающему веку. Он словно мог разреветься в любую минуту. Татищев же перед собой видел абсолютную противоположность - бегающий туда-сюда взгляд, нервная улыбка на лице и непрямые, случайные взгляды исподлобья. Он судорожно поправил спадающие блондинистые волосы. Данины щеки румяны, а на загорелой коже виднеется пара маленьких родинок. Сережа тяжело дышал. Они оба уже с минуту как молчали, не в силах оторваться от разглядывания. Словно кто-то негласно разрешил оглядывать друг друга, а они пытались насытиться, пока было дозволено. Кем дозволено? Ну хуй знает.       Когда Сережа смог выпасть из импровизированного транса, в который его ввели кристально голубые глаза собеседника, он пошатнулся и шагнул назад, чтобы не сотворить ничего небогоугодного хотя бы при маленькой сестре, но ее в комнате уже не было.