За границей

Не в его характере было уходить в жесточайшее отрицание, он всегда был реалистом и человеком с холодной головой. К любому вопросу находил подход, любого человека мог поставить на место, не брезговал ходить по головам и использовать для достижения цели любые средства, вплоть до фальсификации влюбленности в кого-то. Всё это ради того, чтобы все видели, какой он. Сильный, умный, стойкий, независимый. Чтобы отец понимал это. Чтобы его семья понимала. Чтобы гордился, знал, что тратил время, силы и деньги не зря. Московскому было легко это выполнить, ведь единственный человек, к которому он был по-настоящему привязан, уехал далеко и надолго из этого дурдома. С одной стороны Даня был рад за Романова. Денис явно сходил с ума в их доме. Раньше он этого не понимал, но жить с отцом-наркоманом не сладко. Особенно, когда он зачем-то уезжает из Питера в Москву к какому-то заднеприводному бизнесмену с кучей маленьких детей. Тогда ему было столько же, сколько и Московскому сейчас, и последний наконец смог понять брата. Ему бы, наверное, тоже не понравилось, если бы отец уехал к тетке с кучей детей, прихватив сына с собой. И вместо того, чтобы готовится к учебе, иметь личную жизнь и отдых, ты 24/7 находишься с какими-то чужими спиногрызами. Может быть, он никогда и не питал к Дане тех же родственных чувств. Его можно было понять. Но с другой было обидно. Он обещал приехать, но даже ни разу не позвонил за эти года. Не написал, не напомнил о себе. А ведь прошло не 4 года, не 5 лет, а все 6. На самом деле он сбежал от них. Улыбался всем, говорил о том, что будет приезжать и писать, а симку выбросил сразу как только сел в такси до аэропорта. Московский убедил себя в том, что ему хочется врезать Денису, но на самом деле Дане так хотелось обнять своего брата. Всхлипнуть, пожаловаться ему, уткнувшись лбом в живот, как в старые добрые, хотя теперь для этого блондину придется нагнуться, ведь он вырос. За те шесть лет он изменился, похорошел, приспособился к такой жизни. Московский больше не тот маленький мальчик, которого нужно уговаривать покушать. Денис оставил их без объяснений, так что Даня искал их самостоятельно. Он пропал без вести? Может, он в опасности? Но видя злые лица Романова и отца, он постепенно понял, что Денис не в опасности, и ему ничего не угрожает. Он просто не захотел с ними жить. И тогда уже пошли другие вопросы. Я надоел ему? Как он мог? Он меня никогда не любил? Он врал? В лицо мне? Даня злился, чувствовал себя обманутым, брошенным, преданным. Хотел спросить много чего, но ответов давать никто не хотел и не собирался. И детская психика, не найдя виноватого, стала атаковать сама себя. Что я сделал не так? Как вернуть Дениса? Мне надо попросить прощения? Измениться? Эти вопросы засели в голове, не вытравленные, не отвеченные, забытые, запылившиеся, но не исчезнувшие. Даня насильно стал меняться. Сдерживал слезы, когда очень хотел плакать, впервые обманул одноклассника, который что-то просил, постоянно ябедничал классной, хоть и не хотел сдавать других, нашел себе много друзей, которых использовал в качестве прислуги. Задирал нос, смотря на людей свысока, молясь на то, чтобы никто не видел, как дрожат его ноги. Не терпел, когда ему перечили. «Ты должен быть реалистом. Должен держаться гордо и не позволять себя сломить. Не терпи никогда, бей в ответ. Люди могут не любить тебя за то, что ты существуешь и это нормально. Не люби их в ответ.» Даня повторял это перед сном как мантру. Тот диалог стал для него основой своего нового я. Но в чем смысл, если Денис никогда не узнает этого? Никогда не увидит его сильным, гордым, самостоятельным, а не хныкающей размазней. Московский мечтал рассказать, чего добился. Он такой только ради него. И сейчас, он был намерен показать нищеебу свое величие. Доказать хотя бы самому себе, что не слаб перед Серым. Он не его слабая точка. — А я не устану все время быть таким сильным? — Ты идешь там или где? — Серёжа обернулся, смотря на бессильно сжимающего кулаки Даню. Последний снова покраснел, тут же мысленно успокаиваясь. Уходить в отрицание своих чувств было не в характере Московского. Но он ушёл. — «Кровь приливающая к голове — неконтролируемое явление, которое значит лишь стресс. Жар в груди тоже всего лишь из-за крови.» — И запнулся. Жар в груди? Бред, с его сердцем все в порядке, — «При стрессе кровь приливает к голове, не к сердцу. А у меня стресс.» — Я вообще то вижу все. Татищев теперь стоял не в полоборота, а лицом. Он заметил, что с Московским что-то не то, но пока не решался спросить напрямую. Может, это шутка? Блондин второй раз перевел ладонь себе на грудь, теперь двигаясь куда жёстче, и будто с омерзением. Даня заметил на себе Сережин взгляд, но было не до него: ему действительно стало плохо, а в глазах потемнело. — Сердце… — Беспомощные нотки проскочили в его удивлённом голосе. Кажется тахикардия. Грудную клетку словно прострелило. Паника нарастала, и от того, что она нарастала, как не странно, становилось еще страшнее. Он не понимал, что происходит, но в моменте все стало плохо. Московский опомнился и схватился рукой за стену. Не показывать слабину — главное условие. Этот простой девиз мигал красным и орал, словно сирена. — Хах, все нормально, такое бывает, — Да нихуя не бывает, такое у него впервые. В противовес сказанному, он повалился на стену, тяжело дыша. Ноги онемели, вмиг становясь просто некчемными отростками. Секунда, две, и он сполз на пол, безуспешно пытаясь ухватиться за голую стену. Его целиком и полностью охватила тревога, она пеленой закрыла глаза, и вместо окружающего мира Даня видел лишь вспышки света и размытые предметы. В голове все вывернулось наизнанку, губы задрожали. То, что было пару минут назад было лишь предпосылкой к настоящему пиздецу, что был не за горами. Против воли всплыли не самые приятные, но важные для его личности воспоминания. О том, как отец просил не мешать ему работать, Даня не стал настаивать, а потом он застал его спокойно общающегося с Александром, о том, как кто-то из родных братьев свалил на него вину за отформатированный компьютер, а Даня даже не смог за себя постоять, о том, как его бросили без слов и объяснений, как ненужную вещь, о том как он с позором разрыдался на уроке, после чего его немедленно перевели в другую школу. — Эй… Даня, ты меня слышишь вообще? Че с тобой? Всякий раз, как он на секунду давал слабину происходило что-то ужасное. В целом мире за него некому было поручиться, некому было его утешить, никому это было не нужно. Разве сейчас что-то поменялось? Мысли летали как угорелые, нагревая и без того забитую разным голову. Стало трудно держать глаза открытыми, но он терпел. Лучше умереть тогда уж. Московский не выдержит такого позора, не выдержит. Сережа подбежал ближе, растерянно наблюдая за тем, как Даня пытается сохранить сознание. А что делать то? — Ты обмудок ебучий, — Татищев приземлился на корточки рядом, — Олень ты… Почему ты, блять, не предупредил?! Я бы тогда тебя не ронял! И что делать?! Московский тяжело дышал, не отрывая глаз от брюнета. Последний же не догадывался о том, что по мере его приближения становилось лишь хуже — сердце начинало биться все быстрее. Глаза закрывались. Было уже все равно. — Так, — Сережа вскочил на ноги, озираясь по сторонам, — Спокойно-спокойно! — Недалеко от места приземления стояла шикарная ваза с цветком, а рядом пульверизатор. Татищев метнулся, и схватив сосуд с водой, пшикнул несколько раз в сердобольного. Но пока ничего. Тогда Сережа присел по ближе и обхватил его плечи, не дергая, а просто держа. Он попытался успокоить его. — А ну-ка, дыши, — Татищев немного сжал пальцы, притягивая парня к себе, — Видишь меня? Сфокусируйся, — Он снова взял пульверизатор и снова пшикнул в Московского, — Ты в безопасности, слышишь? Не дыши! Даня задержал дыхание. — А-а-а, а вот теперь дыши! — Он выдохнул и снова вдохнул. Сережа прислонился ближе, несильно обнимая его, — Не дыши, — Он снова не дышал, а Татищев чувствовал, насколько сильно у него бьется сердце, — «Кажется, успокоился.» Дабы видеть картину полностью, он отошел на шаг. Все верно, самое худшее позади. Парень перестал дрожать и обмяк, прислонясь к стене, — Вот видишь! — Он снова подошел и присел, а Московский снова задушенно кашлянул и открыл глаза, отодвигаясь от парня. Татищев выгнул бровь, вновь поднялся и отошел. Даня обреченно выдохнул и нахмурился. И Серёжа заметил эту закономерность. — Тебе что, легче дышать, когда меня нет рядом? — От едва-едва проклевывающейся обиды в голосе парня, Московский встрепенулся. Это будто придало уверенности. Картина перед глазами прояснилась окончательно. Его одолела сильнейшая головная боль, но дыхание постепенно восстанавливалось. Хоть сердце все ещё билось в бешенном ритме. — Что за… Бред ты несешь, — Пробурчал он, отворачиваясь, — Ты просто давил на меня вот и все. — А что с тобой? Проблемы с сердцем? — Искренне поинтересовался Татищев. Даня помотал головой, — Что тогда? Что такое с тобой только что произошло? Ты даже меня не слышал! Он и сам не понял толком, что случилось. Все произошло так быстро для него. Казалось, всего несколько секунд. И самое страшное, не осталось никаких воспоминаний! Будто зияющая дыра. — Не знаю, просто в моменте тахикардия началась, — Сконфуженно пробормотал он, стараясь не смотреть на Татищева прямо, — «Я уверен, это не тахикардия», — Его одолевало желание отвернуться, но вместе с тем хотелось смотреть на него вечно. Но так, чтобы не заметил, — А хули у меня такое лицо мокрое? — Он перевел взгляд на пульверизатор, — Это ты? — Я тебя в чувства так привел, так что грех жаловаться. У Московского никогда не было проблем с тем чтобы смотреть в упор. Но сейчас эти проблемы неожиданно нагрянули. — Давайте-ка, вставай, — Теперь он не подходил к блондину, командуя с воздуха. Ближе не смел. Даня ощутил едва заметный укол обиды, — До комнаты твоей доковылять надо. — Сам разберусь, — В его голосе отчетливо слышалась горечь. Это был полнейший провал. Хотел доказать, что… Что не относится к нему хоть как-то положительно, а в итоге опозорился. Он не только зарыл сам себя ниже плинтуса, но еще и выставил себя беспомощным слабаком. Еще и испугался сильно. Очень. — Ну давай, давай, — Это была насмешка, — Вставай сам. Сережа мог бы отойти, уйти в другую комнату, но он оставался стоять, уповая на то, что Даниил не видит его порывающихся помочь рук. Московский поджал губы и попытался подняться хотя бы на колени — тщетно. Руки и ноги были ватными, а в глазах снова потемнело. Он предпринял еще одну попытку, куда более остервенелую, и его упорство вознаградило его: он встал на колени. По стеночке, аккуратно… Раз нога, два нога. И вот! Даня держится на трясущихся ногах, подпирая собой стену. — «Схавал?» — Победно улыбнулся Московский, переводя взгляд на Татищева, — «Я могу все без тебя», — Но улыбка его дрогнула, когда он увидел Сережино лицо. И нет, оно не выражало никаких насмешек, грусти, злости, просто оно было такое… — «Красивое.» Даня помотал головой, вызывая у Сережи удивленный взгляд. Во всяких фильмах обычно таких действий не замечают. — А ты, случаем, головой не ударился, пока падал? — Поморгал глазами Татищев, обхватывая себя руками. — Тогда это на твоей совести, — На выдохе ответил ему Московский и внезапно почувствовал прилив счастья. Ему стало так хорошо, так легко, как не было никогда. И день этот прекрасный, и жизнь его прекрасна, и Сережа… — Ну раз на моей, — В мгновение ока он оказался возле Дани, подтягивая его тело ближе к себе. Сережа закинул дрожащую руку себе на плечи, а другой крепко обхватил его талию, прижимая к себе, — Кабанчиком до твоей комнаты, а дальше посмотрим, сердечник, блин. — Блин? — Московский удивился тому что Татищев еще умеет фильтровать базар. Однако последний расценил этот вопрос иначе. — Ну да. Я блин, ты блин, а вместе мы масленица, — Изо рта Дани вырвался смешок, который он не успел подавить. Рука метнулась к губам, только было уже поздно. Просто смешок, — Ого, сердечник, не знал, что ты такие звуки издавать умеешь. — Какой, нахуй, сердечник, — Ядовито просипел краснеющий Московский, уповая на то, чтобы сейчас с его телом не случилось ещё…неприятных казусов, — На улице жара под сорокет, а я без шапки. Голову напекло. Сам же краснющий стоял, или думаешь, я не помню? — А-а-а, я-… — Татищев отвернулся, потирая затылок, — Ну да. Давай закроем тему. — То-то же. Оба с подозрением посмотрели друг на друга и двинулись в комнату. Московский выступал в роли навигатора, переодически отвешивая слабые подзатыльники, если Сережа путал право и лево. В комнате их уже ждала Катя. — Вы долго, — Недовольно сказала девочка. Однако ее раздражение быстро сменилось на удивление, когда девочка заметила состояние блондина. Сережа прошел мимо и закинул Даню на его кровать. — Не кровать, а стадион для футбола, — Она была реально огромная. Да и вообще вся комната больше походила на гостинную викторианской эпохи, а не на комнату подростка. — Я бы ответил, но сочту нужным промолчать, — Хмыкнул Московский. Сережа метнул предупреждающий взгляд — в комнате его младшая сестра. — Не говори такие вещи, — Он скрестил руки на груди, взирая на подростка сверху вниз. — Ты о чем? — Это было не удивление, это была издёвка, — Я всего лишь хотел сказать, что тебе бы на такую никогда не хватило денег. — А-а-с… — Рельсы одной и той же мысли разошлись ещё на вокзале, — Отъебись короче. Где тут у тебя танометр? — Тано-чего? — Похоже он не издевался, а и вправду не знал, — Русским языком, пожалуйста. Татищев хлопнул себя по лицу. — Та-но-метр. Прибор для измерения кровяного давления, да будет тебе известно, — Сережа не гордился своими знаниями в медицине. Зная, какой ценой ему пришлось узнавать обо всём этом на протяжении детства, он предпочел бы никогда о них не знать. Мальчику пришлось провести в больницах огромную часть своей жизни, заучивая, столько лекарств ему надо принять, как измерить свое состояние, и какие медицинские термины обозначают проблемы со здоровьем. — Откуда мне знать, что это такое, — Буркнул Московский, в душе радуясь тому, что сейчас без зазрения совести может смотреть дураку в глаза сколько хочет — они же спорят. В комнату постучались. Даня уже успел растерять свою резвость и только вяло ответил «входи». Сережа удивился подобному изменению настроения. — Я принесла-, — Девушка замолчала, осматривая состояние молодого хозяина дома, — Вы плохо себя чувствуете? — Немного, — Выдохнул Даня, — Не могла бы ты принести та-на… Та-но… — Танометр, — Со всей ответственностью перебил Татищев. — Угу, — Девушка перевела взгляд на Сережу, будто бы он сейчас имел больший вес, нежели хозяин дома. Парень и вправду чувствовал себя в этой теме, как рыба в воде. Она внемлела его словам, — А так же препараты от тахикардии, можно корвалол к примеру, нашатырь на всякий пожарный, чай зеленый не неси, там кофеина больше, чем в кофе, — Он закатил глаза, словно был недоволен этой информацией, — Ну и по мелочи: вату, влажные салфетки и тому подобное. Валерьянку и воду захвати на всякий. Состояние надо стабилизировать. — Вас поняла, — Нежно улыбнулась она, и оставив нарезанные фрукты на столике, ушла. — Ох бля, — Татищев плюхнулся на диванчик рядом, — Щас бы храпака, жара такая, меня разморило, — Сережа перевел взгляд на Катю, — Систр, иди одеяло поправь сердечнику. Московский лишь выгнул бровь. И вот этот человек, прекрасно разбирающийся в медицине, можно сказать врач, использует подобный лексикон? С другой стороны, почему бы врачу самому не решать, какой лексикон ему использовать, если лечит он так же хорошо? — Вау-и-и! — Она радостно подскочила, — Мы будем играть в докторов? — Э? — Не понял он, — В каком смысле? — Ну я медсестра, а ты — доктор! Я выполняю твои поручения и ухаживаю за больным! — Девочка подбежала к лежащему и укрыла его чуть ли не с головой. — Стой-стой! — Он вскочил на ноги и одним рывком добежал до них, раскрывая одеяло полностью, убирая его вообще, — Я имел ввиду, бля, убери одеяло, жара такая, он же сварится там. Катюша плюнула на этих двух и убежала из комнаты, попутно крича о том, что с ними скучно. Сережа же поправлял одеяло, не оборачиваясь. Даня удивился подобному проявлению… Заботы? На подсознательном уровне он понял, что чтобы получить больше внимания, стоит быть слабее и болезненнее. Поэтому сейчас он лежал и применял все навыки актёрского мастерства, на которое ходил 3 дня. Сережа сел рядом, отодвигая ноги Московского немного в сторону. Теперь он не уходил на диван рядом, а сидел прям тут, вглядываясь в блондина, что снова начал тяжело дышать. — «Дело все же во мне», — Мрачно пронеслось в Сережиной голове. Только он не понимал причин! Неужели ему стоит быть… Мягче? Между ними уже зарождалась настоящая дружба, это было ясно обоим. Но Татищеву нравилось так общаться. Держаться на расстоянии, не показывать своей зарождающейся привязанности — это же удобно для обоих! Или только для него? Сережа не тупой, он видит, что Московский хочет с ним дружить и общаться. Он и сам хочет, чего греха таить! Но в его отношениях с людьми, кажется, все всегда шло через жопу. — Ты это… Извини, — Даня даже глаза открыл, — Не то чтобы я не хотел тебе подножку ставить. Я хотел, ну правда. Просто не думал, что получится так, — Его уши заалели, но он продолжал говорить через силу, выдавливая из себя смущающие слова, — Прости. Если у тебя будут проблемы, это из-за меня. Я тоже очень испугался, знаешь! Я уж думал, ты ни на что не реагируешь. Его слова были пропитаны тихой и странной нежностью к блондину. Нежностью к кому? К нему? К нему никто не испытывает нежности, Московский не позволяет. Но сейчас его словно заколдовали. — Ты… Не можешь доставить мне проблем. Даня ожидал, что Татищев продолжит диалог, но последний замолчал, уставившись на блондина странным взглядом. Воздух в комнате стал холоднее, а атмосфера ужаса усилялась. — «Что?» — Кха-кх, то есть, ну, — Он нервно хохотнул, — У меня так много денег, аха, я все могу решить с их помощью! Ты слишком ничтожен, вот что я имел ввиду! Татищев прищурился. Как бы ему хотелось узнать, о чем думает этот сердечник. Но они в недостаточных отношениях для допроса с пристрастием. — Отдыхай короче, — Сережа все же принял беззаботное настроение, которое ему так старательно пытался внушить Московский, — А я тут сидеть буду. — Тут? — С подозрением спросил Даня. — Могу уйти, — Он поднял руки ладонями вперед. — Нет! — Он запнулся, — Это. Кхм. А вдруг мне хуже станет, а ты ответственный, сам же сказал! Это на твоей вине! — В его голосе слышалась мольба, — Сиди тут, — Добавил Даня чуть тише, смотря в глаза исподлобья. «Это всё, что от тебя нужно.» — Окей, не вопрос, — Лёгко согласился Сережа. Потому что, ну на самом деле ему так спокойнее. Он хорошо знает основы медицины, чего не знает, например, Катя, и может вдарить в случае чего, чего не могут домработники. Оба замолчали. Сережа смотрел на Московского, а последний старательно пытался отводить свой взгляд. Даня уже более-менее расслабился, его сморил дневной сон, когда Сережа схватил его за ногу. Московский рвано вздохнул, подрываясь на кровати. — Да лежи ты, — Татищев придержал его и несильно толкнул назад на простынь, — Можно вопрос? — Да, — Не смог выдавить больше Даня. Голос сел. Он смотрел внимательно, неотрывно. — Ты как ко мне относишься? Даня закашлялся, а на щеках проступил румянец. Он что, так сильно палится?! Голова потяжелела, он рухнул на подушку полностью. — Я? Да.Ну… — Он замолчал, — Н-не знаю, а ты как? — Вопросом на вопрос? — Выгнул бровь. — Заебал, — Цокнул Московский, — Нормально отношусь, не бойся. — Да я не то чтобы боюсь, — Пожал плечами Серый, — Просто иногда кажется, что ты страсть как меня… — Даня сжался от наступившей паузы, — Недолюбливаешь. — Прямее рельс, как я погляжу, — Усмехнулся Московский. Что ж, ему нравился такой подход. — Просто ну, знаешь, — Он снова почесал затылок. Даня заметил эту странную привычку еще давно, — Было бы неплохо уладить все недомолвки на старте. Типо, если ты, ну и я… И ты, как бы… Хочешь… Ну… — Ага, — Тупо кивнул блондин, — Ну-ну… Баранки гну, ближе к сути. Он ненавидел это растягивание, ведь каждая секунда, что он находился под смущенным взглядом черных глаз, ощущалась особеннее предыдущей. Гораздно особеннее. Казалось, в комнате нарастала атмосфера интимности. — Заебал короче, — Сережа итак убедился в том, что никто его кидать не собирается. Даня проявлял все чудеса заинтересованности, даже если говорил об обратном. Дружить с ним явно хотели, так что, Татищев принял решение просто забить и жить дальше, — Все. Но Даня, как, к сожалению, не читающий мысли, для себя не смог распознать то, о чем подумал Сережа. И когда последний поднялся с насиженного места, схватился рукой за чужую холодную. Пальцы дрогнули, но сжались сильнее. — Ты куда? О чем вообще речь шла, к чему вопрос? Ответь нормально! Что, «все»? — Забей, уже не важно, — Слабая рука Московского не могла удержать Сережу на месте, так что он легко встал с кровати. Данина ладонь обреченно упала на простыню. На его лицо легла тень, — Скоро вернусь. Я пошел за… Эм… Похер. И да, — Он остановился, хитро улыбаясь, — Неплохо симулируешь. Дверь хлопнула с обратной стороны. Московский решил не мучать себя угрызениями совести и лег поудобнее. Последнее действие вышло удачнее, чем первое. — «Вообще-то тебе все равно», — Совестливо и не то, чтобы усердно напоминало внутреннее я. Дане стало смешно от себя, — «Кого я пытаюсь наебать? Разве я сам себе враг?» — «Конечно нет, мы одно целое», — Подсказало сознание. — «Тогда зачем я пытаюсь убедить в чем-то самого себя?» — Он сжал простынь в кулак, ложась на бок в позу эмбриона. — «Твоя гордость втопчет тебя в грязь, разве ты не понимаешь?» — Шептал голос, — «Я защищаю тебя.» — «От чего?» — «От правды.» — «Какой правды?» — Раздраженно подумал Даня. — «А то ты не понимаешь», — Ехидно проговорил он сам, — «Ты ещё не устал? Признай, наконец, тебе…» — «Нет.» — «Нравится…» — «Заткнись.» — Серёжа! Сереж? — В комнату ворвалась девочка, озираясь по сторонам, — Ой, Даня. А где он? Даня же от испуга чуть под потолок не улетел. Так и лежи, рефлексируй, когда кто угодно ворваться может. — Не знаю, Кать, — Он накрыл лицо ладонями и растер, — Может за лекарствами ушел. — Его нет в доме, — Обиженно насупилась Татищева, — Вот же ж, — Катя, подбежала к окну, — Э-э, опездол! Ты чего по окнам лазишь? С той стороны ответа не последовало, однако сестра удовлетворённо отошла и присела рядом с Московским. Через пару минут в комнате показался герой недавнего анекдота собственной персоной. С кульком чего-то в руке. Он подошел к выгнувшему бровь Дане и с гордым видом протянул нечто. — Что там? — Спросил блондин. Сережа издал тяжелый вздох, — Попробуй заглянуть ради интереса. Московский просунул руку и достал случайную вещь — Батончик со взрывной карамелью. Тот самый, что он с удовольствием ел по пути домой с дискотеки. Серёжа коментировать отказался. Даня тоже, ошалевше смотря на сладость в руках. Так бы и молчали, если б Катя не вмешалась. — Даня, он принес тебе вкусняшки, чтобы, как он сказал, «поднять уровень сахара в крови», — С умным видом цитировала сестра, — Сама не понимаю, как у него сообрази хватило. Но ты на него хорошо влияешь, а? — Она легонько пихнула парня логтем, но последний не высказал никакой реакции, смотря на несчастный батончик в руке. Теперь то точно все замолчали. — Кхм, э-эм, ну в целом малявка права, — Сережа почесал затылок, как снова заметил Даня, — При стрессе понижается сахар в крови, а это приводит к выработке гормона кортизола, усугубляющего положение вещей. Бля, ешь уже, короче, — Он отвернулся, — Мы наелись, а ты типо… Тоже танцевал. Со мной. Э-эм, ну, то есть, да. — Спасибо, — Даня отвернулся, уповая на то, что краснющее лицо удастся оправдать жарой, — Но зачем столько? Мне бы двух конфет хватило. — Ешь, пока дают! — Буркнул Серый, садясь на кровать и чуть ли не на его ноги, — А потом вообще спать. — Ты мне что, мать? — Усмехнулся Московский. Разговоры про мать никогда особо не прельщали Татищеву. Логично, ведь она… Немного навредила ему. Так что Сережа промолчал, да и Катя сникла. Заметив несколько отрицательную реакцию на свои слова, Московский поспешил извиниться. — Извини…те, — Сконфуженно пробормотал Даня, вспомнив, что тут и Катя. Он не перед кем ещё так не унижался, как перед этим семейством. Однако не сказать, что подобное положение дел его так уж и не устраивало, — Правда, извините. Если вам интересно, у меня тоже ее нет. Сережа сразу же перевел недоуменный взгляд на Даниила. Он вспомнил недавний разговор. «— Такой же как я богатый, — Холодно ответил Даня, — Он мне не родной. — Ого, сын мачехи? — Тише спросил Татищев, — Или отчима? — Эм… Мачехи, я думаю, — Пожал плечами Московский, — Денисом звать.» — У тебя же мачеха, верно? — Выразил светлую мысль Сережа. Даня тяжело вздохнул и весь сжался. — На самом деле, у меня только отец. Мачехи нет. — Тогда каким образом у тебя может быть сводный брат? — Да он и не брат ему вовсе. Никакой родственной связи, ноль, зиро. — Денис… Он мне не брат, — Московский отвернулся, скрещивая руки на груди, — Он просто сын одного человека, с которым отец имеет дела. Так получилось, что они переехали в наш дом. — А-а! Ха-ха, — Даня недоуменно взглянул на смеющегося, — Он сын любовницы? — Серый замолчи уже, а, — Недовольно поморщилась Катя, — Честное слово, ты становишься тупее. — Тупее? Полегче с выражениями! — Татищевы стали активно переругиваться, что странно убаюкивало Московского, который накрылся одеялом по шею и повернулся на бок, лицом к спорившим. Может, потому что ощущал с ними странное тепло рядом с ними. Ощущал себя и вправду в безопасности, — Если б не я, что бы сейчас было? — Я да я, «я» — последняя буква алфавита. — Иди знаешь куда-.!       Внезапно дверь хлопнула, ударившись о стену. Все трое синхронно повернулись ко входу в котором стояли… Родители. Сережа увидел Юру, дядю Костю и тетю Аню, а также тех мужчин что спасли его из воды. Они тоже вспомнили его, что отразилось на их лицах. — Сережа, ты совсем ахуел себя так вести?! — Не стеснялся в выражениях его отец. Сережа же покраснел от стыда. Юра подошел и за руку стащил его с кровати. Последний странно не сопротивлялся, — Какого хуя, ещё раз, ты, блять, уебываешь хуй пойми куда с сестрой?! С каких это хуев ты себя так ведешь?! Вообще уже шарики за ролики заехали?!       Сын молчал. Юра потряс его еще, так и не дождавшись реакции. Дочь тоже молчала. Она подошла и взяла брата за руку, оттягивая от отца. Сначала слабо, а потом все сильнее. — Не ругай его, атай, — Услышав речь девочки, беловолосого мужчину передернуло. А с виду не сказать, что прям нерусские. Имена, вон, обычные. — Не встревай, ҡыҙы, — Если они переходили на родной, то дело и вправду плохо, — һуңынан һөйләшербеҙ. — Ты почему не вернулся в дом? — Московский старший подошел к лежащему сыну, — Ты бледный. Даже не загорал, кого ты хотел надурить? Данила молчать не стал. — Я был на пляже и встретился там с Сережей и Катей. А бледный я потому, что мне стало плохо, — Он говорил четко, ровно, без тени страха, — София подтвердит. — Встретился, — Тупо повторил Александр, — Так… Вы эм…друзья? Я тебя помню, Сережа, — Он обратился к мальчику, которого сейчас пытались разорвать родственники. Юра неосознанно сильнее сжал руку сына, — Ты тогда тонул кажется, а Даня… А-а, donc, вот оно что. — Тонул? — Переспорил Константин. Он повернулся к Романову, — Всмысле, тонул? — Sûrement, — Кивнул Александр, — Мы были на пляже, когда Даня подбежал и сказал о том, что еле вытащил какого-то мальчика, — Даня смутился, ведь тогда сказал «какого-то бомжару», — Sûrement, мы его спасли. — Это правда?.. — Спросил, наконец, Юра. Сережа лишь кивнул, — Почему… Ты ничего не сказал? — Мне бы не поверили все равно, — Рука отца отпустила его и Катя притянула брата к себе. — О, божечки, конечно мы бы поверили тебе! — Тётя Аня подошла к ним. Татищев младший едко усмехнулся — едва ли его выслушали бы. — И да, спасибо вам еще раз, — Сережа обращался ко всем жильцам этого дома. И к Дане, и к Михаилу, и к Александру, — Я бы, наверное, был уже мертв, если б не вы. Юра молчал. В нем боролись злость и страх. Ну, доля ревности тоже была. — Так, вы и вправду просто подружились, не зная друг друга? — Дядя Костя с лёгкой неприязнью косился на Московского старшего, — Не зная, что мы знакомы. — Что в этом странного, мы соседи, — Буркнул Сережа, не смотря на Уралова. Он был всё ещё обижен, — Тут буквально только два дома на всю округу. — Вы были знакомы? — Удивленно спросила девочка, — Каким образом? — Учились вместе, всего то, — Немного не корректно, учитывая, что учились они с Сашей, а Михаил Юрьевич был преподавателем. — Пхах, моя сестра до сих пор преподаёт, — Пожал плечами Юра, — Вроде бы теперь снова в МГУ, а не СпбГУ. — Тетя Камалия? — В унисон переспросили крайне удивленные дети. — Камалия? Камалия Мухаммадовна? — Михаил Юрьевич повернулся к нему, — Ваша сестра? — Вы ее знаете? — Усомнился Юра, — Откуда? — Она… Устроилась работать, когда я собирался увольняться, — Отвел взгляд в сторону Московский, — Мы познакомились, потому что оба были преподавателями истории. — А-а-а! — Многозначительно поднял палец вверх Юра, — Ты ж ее хахаль был! — И указал им прямо на Михаила, — Она про тебя рассказывала. Всë за ней бегал с цветами, да подарками, а она тебя динамила. Конфетлар тәмле иде, — Юра прикусил губу, вспоминая вкус сладостей. Что-то, а глаз у блондинчика был что надо. Московский заметно стушевался под хитрым взглядом. Александр и Константин, как не посвященные в тонкости языка переговаривались взглядом. — «Что Юра ему наговорил?» — «Не знаю, что твой «Юра» ему сказал, но лицо у него было… Слов цензурных нет!» — «Это Московский покраснел как помидор.» Саша вновь обернулся к Михаилу, задев взглядом и Юрия. И вправду, его выражение лица было…сложным для представлений Романова о нем. Быдланы и гопари определенно не смогли бы, да и не стали б выдавать такое. Вообщем, смутились все. — Давайте не вспоминать об этом, — На загорелых щеках проступил румянец, — Как у нее дела? — Хорошо дела, — Хмыкнул Татищев, искоса смотря на Московского— Замуж вышла лет 15 назад. Сейчас ездит по разным универам страны и преподает там. — Әйе, я очень люблю тетю Камалию! Аны кунакка көтәм! — Михаил с удивлением смотрел на девочку. — Катя, верно? — Девочка кивнула, — Сколько языков ты знаешь? — Э-эм… Родной, родной и родной… — Для ребёнка было сложно разделить все языки, которыми она обращалась к семье, — Миңә ярҙам ит, Сереж. — Короче татарский, русский, башкирский, — Загибал пальцы брат, — Ну и немного английский, естественно. Куда без него, — Он усмехнулся. — Как так вышло? — Мать и отец были татаром и башкиркой, — Пояснил Юра, — Так что мы с братом башкиры, а сестра — татарка. Ну, а дети на 50% русские. Английский в школе учат все. — Данис иң яҡшы ағаһы! — Хихикнула девочка. — Да уж, я жалею о том, что не поехал к нему в деревню, — Сережа перевел взгляд на отца. Юра помрачнел. — Как же, все-таки, тесен мир, — Заключил Михаил. Александр встал рядом, но переведя взгляд на Даню, подошел к нему. — Mais d'abord, Даня, что произошло, можешь ли рассказать? — Он присел на кровать, — Тебе стало плохо, а подробнее? Московский поджал губы. Смотря на его реакцию, Сережа принял решение рассказать самостоятельно. — Я могу сказать, — В тишине эти тихо произнесенные слова звучали громче крика в толпе, — Ведь он какое-то время был не в состоянии здраво мыслить. Романов молча кивнул, переводя взгляд на Татищева. Он рассматривал его так, как будто он кому-то что-то сделал уже. — С самого начала я стоял с Катей возле раздевалки. Там мы подобрали его, — Он жестом указал на лежащего, — И пошли переодеваться вместе. Потом… — Сережа замер ощущая на себе пристальный взгляд отца и тети Ани. Они тоже хотели знать, что тогда случилось, — «Хм. Не тут то было», — Выдох, — А потом мы «приняли решение» уйти. Даня пригласил нас в гости, ведь жара стояла адская. И, так как он был без головного убора, когда ему стало плохо, я подумал на солнечный удар. На деле же это было что-то типо… Небольшой тахикардии вкупе с нервным срывом. Короче я еле привел его в чувства, ведь он не отключался, а просто прижался к стене и перестал меня слышать. Но сейчас все с ним в норме, — Сережа еще раз обернулся к взирающему на него блондину, — Короче кратковременная боль в сердце из-за чего-то. Возможно его что-то настолько удивило, что стало плохо с сердцем. Я… Не помню, как называется это, — Он пощелкал пальцами, — А-ах. Блин, не помню. — Ясно, — Романов отвернулся, смотря на Даню, — Потому что он тебе написал? — Чт-что? Кто? — Четырехнулся Даня. Он настолько заслушался Сережу, что чуть не заснул. Какое же тупое чувство, — Нет, никто мне не писал. Про кого ты? — Денис.       Московский снова почувствовал тяжесть в груди. Видимо это реально проблема. По выражению лица всем присутствующим стало ясно — он в тотальном ахуе. — Д-денис тебе написал? — Даня тут же подскочил на кровати, косясь на Сережу, — Что? Что написал? На твой номер или… — Он… Отправил письмо, — С недовольным выдохом сказал Александр, — На этот адрес. Ума не приложу, как он узнал, но он узнал. — Где оно? Где письмо? Что там написано? — Романов помотал головой, мысленно говоря «Прочтешь позже», — Дорогие друзья, можем ли мы иметь честь угостить вас, как гостей? И только сейчас Даня увидел конверт в его руке. — Да, — Подхватил Михаил, — Невежливо вот так толпится в одной комнате. Юра, Аня и Костя переглянулись и сошлись в немом диалоге. В конце концов Татищев выдохнул под натиском друзей. — Хорошо, только дети пусть идут домой, — Юра в упор посмотрел на Катю с Сережей, — И оттуда ни ногой. Это ясно? Я приду с вами разговаривать. Дети угрюмо поплелись к выходу, кивнув Московскому младшему. Последний тоже заметно сник. Он надеялся прочесть письмо с ними. Михаил провел гостей вниз, а Александр просто отдал ему письмо и поспешил следом. Что ж, Даня остался один на один с рукописью. Ее одновременно хотелось и открыть прямо сейчас, и не трогать, положить под стекло. Одиночество давило, он вскочил и подбежал к окну взглядом провожая Татищевых. Перед тем, как распечатывать, он изучил его вдоль и поперёк. От: Романова Дениса Александровича. Кому: Московскому Даниилу Михайловичу. Индекс, марка и все такое. Дрожащими руками он вскрыл конверт, мысленно сетуя на столь архаичный способ переписки. Внутри обнаружилось само письмо, написанное от руки. «Здравствуй, братец Даня… Московский вспомнил свои мысли о том, что они никогда не являлись и не будут являться родными. К горлу подкатил ком. …На самом деле, не ебу понятия не имею, что писать, но все же. Хочу, чтобы ты знал: я приеду к тебе вам через неделю-другую. Типо… Объясниться? Если ты меня еще готов слушать. Почему то я уверен, что ты ненавидишь меня больше всех. Главный минус письменной речи перед устной — она никогда не передаст всех эмоции в той же мере. На сухой бумаге могут отпечататься разве что слезы. Можешь рассказать о чем хочешь и о ком хочешь. Мне же все-таки интересно, кого избрало твое сердце. В последний раз ты сказал мне, что любовь это мерзость, так что мне не терпится послушать тебя сейчас, бро! Я могу тебя так звать? С наилучшими пожеланиями, Денис :)»       Даня перечитал это еще раз десять.