Пути к рассвету

Яркий мондштадский закат не продержавшись и пару минут скрылся за тучами, и улицы погрузились в непроглядный мрак и сырость, загнав примерных семьянинов к женам и детям, а «жрецов Барбатоса» — на винокурню и в таверны. Впрочем, в «таверны» - громко сказано, так как «Кошкие хвост» почти пустовал, к величайшей радости его хозяйки. Старшее поколение, рыцари Ордо Фавониус, обычные зеваки — все не побоялись мерзкой погоды и направились в путь, к винокурне «Рассвет». И неспроста. Именно сегодня был ровно год со смерти господина Крепуса Рагвиндра. Вино лилось рекой, барды будто соревновались кто споет душещипательнее, а разговоры от радостных воспоминаний скатились до пьяных слёз, а кое-кто даже не упустил шанс пошушукаться в углу и о неизвестной супруге покойного господина. Почем знать, может и правда ведьма сжила незадачливого мужа со свету. Простым людям мотивов ведьм Шабаша не понять. Да и откуда у самого молодого господина такие дарования? Не иначе как темная магия! Но как так, возмущались другие, он же защищал сына! А от чего защищал-то, пьяно голосили третьи, вы там были, спрашивается? И так далее, и тому подобное. Как понимаете, хорошо что господин Дилюк этого не слышал. Он, как и всегда, исчез в ночи… …Ветер выл отчаянно и громко, деревья стонали от напряжения, а ветки ломались и, едва касаясь земли, утопали в размытой почве. Надгробный камень, каким бы ни был великолепным и изящно украшенным, в наступившей темноте возвышался жутким силуэтом над коленопреклоненной фигурой. Казалось, будто вся природа, весь Тейват и даже бога Селестии рыдают вместе мужчиной у могилы. Откуда эти слёзы берутся? Казалось, уже сердце высохло, сгорело, умерло, но именно на этот день оно находило где-то силы чувствовать несносную боль, и только бесконечные потоки из глаз давали облегчение. Дилюк не замечал промокшую насквозь одежду, безвозвратно испорченную впитавшейся за время, проведённое здесь, грязью. Но встать было выше его сил. Что конкретно оплакивал Дилюк? Ответ должен быть очевиден, но в то же время нет. Года, посвящённые мести, немного ослабили скорбь, дали некоторое чувство удовлетворения, но не могли дать чего-то, что он не мог понять. Что-то такое глупое и мелкое, но настолько важное, что без него жизнь разваливается, как карточный домик. Непонимание и безысходность душили и разрывали на куски изнутри, ком эмоций разрастался и темноту ночи разорвал яростный крик, а дерево рядом с могилой загорелось ярким пламенем, несмотря на сырость и проливной дождь. Однако… дерево как загорелось, так и погасло, а шипение гаснущего огня заглушило тихие шаги позади. Грязь тихо квакнула, приняв в свои объятия невоприбывшего, а дождь над головой Дилюка просто замерз. И тот резко обернулся, не испуганный или удивленный, а скорее негодующий от того, что его побеспокоили. - Что ты здесь делаешь? - севшим, но обычным бесцветным голосом проговорил Дилюк, глядя прямо в голубые глаза. Кейа же не был похож сам на себя. Ни привычной ухмылки, ни лицемерия, не холода в глазах. Скорее его глаза излучали странное осознание, будто он наконец нашёл последнюю деталь пазла. - Если ты даже не можешь сейчас управлять своим огнём и мокнешь от такой мелочи, как дождь, - размыто ответил парень, - то тебе точно не стоит быть одному. - Это не твоя печаль, - тон стал гораздо резче, но лицо же осталось таким же неподвижным, - Я спрашиваю — что ты делаешь на могиле МОЕГО отца?! Его собеседник резко сжал ладонь, лежащую на земле, и от ее отпечатка вокруг начала разрастаться замороженная часть земли, таявшая при прикосновении к Глазу Бога Дилюка. - Я пришёл оплакать НАШЕГО отца, на его могилу. Дилюк резко подхватился с земли и закричал, как в юности, когда ему что-то не удавалось: - Пошёл прочь! Какое ты право имеешь даже произносить такое?! Сколько можно притворяться, я ума не приложу! Грязь снова жалобно всхлипнула, когда Кейа тоже вскочил: - Притворяться?! Притворяться?! Не знал, что ты такой же, как и поклонники Архонтов! Для вас всех мы, жители Каэнри’ах, не имеем чувств, ведь мы — не люди! Откуда же мне взять любовь к господину Крепусу?! - Да разве дело в этом?! - Дилюк резко отбросил стремительно сохнущие, благодаря взятому под контроль Глазу Бога, волосы от лица, - Ты шпионил за нами! Ты врал нам! Ты предал нас! И ты смеешь сейчас из себя строить жертву?! Слёзы, против воли вновь потёкшие по щекам, испарялись и обжигали солью и паром, но и лицо его собеседника было мокро вовсе не от дождя. Голубые глаза сверкали странным холодным огнём, словно сапфиры в лунном свете. - Ну да, конечно, легко, наверное, рассуждать, когда ты — золотой мальчик, любимый всеми! Но что делать, если единственный способ заполучить одобрение — это именно ложь?! Как я мог знать, что мой отец уже никогда не вернется?! - Кейа зло и грубо стряхнул слёзы: - Ты хоть знаешь, каково это — годами надеяться, что ты всё ещё не один, но потом понять, что это всё — просто иллюзия и за тобой никто не придёт? Ветер выл громче и громче, дождь превратился в реку из неба, но молчание заглушало любые звуки. Слова, являющиеся только перефразом того, что было сказано в тот страшный День Рождения, в этот раз не могли привести ни к ссоре, ни, тем более, к схватке. Всё потому, что теперь смысл стал ясен, как белый день. Зачем ранить друг друга больше, чем это сделала жизнь? Зачем искать врага здесь, если извне их предостаточно? Но эта правда висела между ними непроизнесённая, пусть и очевидная. Никто не мог решиться обнажить сердце, боясь быть уязвимым. Но вот, Дилюк будто решился, и с его губ сорвалось всего два еле слышных слова: - Вот как. Кейа замотал головой и поспешно проговорил: - Забудь то, что я сказал. Я просто уйду, ладно? Я больше не побеспокою тебя. Это единственный путь, чтоб прекратить наши ссоры. - Нет. - Что? - парень смотрел на своего названного брата так, будто только прозрел. Дилюк протянул раскрытую ладонь и, проведя сверху вниз ладонью не прикасаясь к коже, мгновенно высушил одежду незваного гостя. Кейа наблюдал за его действиями с изумлением и проблеском благодарности — несмотря на грядущий май, холод был зверский. Покончив с делами, молодой господин Рагнвиндр, сделал полщага вперед, чтоб его пламя защищало и Кейю. - Я всегда думал, - наконец, заговорил Дилюк негромко и ровно. Его голос почти слился с шумом дождя, но Кейа слушал изо всех сил, - Я всегда думал, что если всё будет как раньше, то я предам память отца. Понимаешь, мне кажется, что это значит будто я забыл о его смерти. Но теперь… теперь я думаю, что ошибался. Капитан кавалерии только пожал плечами и чуть ухмыльнулся: - Нельзя же поместить всю привязанность в домашнего питомца. Пусть и фамильяра. - Вот как? - с неожиданной насмешкой спросил Дилюк: - А в кого поместил ты? - В тебя. Теперь уже была очередь Дилюка изумленно уставиться на собеседника. Выражение его лица было до того комичным, что Кейа прыснул, но тут же посерьезнел. - Я не шучу. Я всегда надеялся, что ты… Что именно ТЫ видишь меня насквозь, что именно ТЕБЕ не нужно ничего говорить и доказывать. Я надеялся, что если буду достаточно часто мелькать у тебя перед глазами, то ты чтото вспомнишь… что-то поймёшь. Но ты так ничего и не понял. - Я давно всё понял. Снова воцарилось молчание. Дождь, пройдя свою кульминацию, начал постепенно ослабевать, а тучи изнутри засветились серебристым светом прячущейся луны. Выражения лиц стали явно видны, и больше скрывать было невозможно. Да и нечего. И тогда у них одновременным выдохом, полным горечи, радости, вины, тепла, страданий, ностальгии, скорби и, Архонты знают чем ещё, вырвалось одно только слово. - Прости. Но Кейа на этом не остановился. Под пристально-изумлённым взглядом брата, он опустился коленями в уже обозначенные следы до него и ещё тише прошептал: - Прости меня, отец. - Прекрати, - тихо проговорил Дилюк, протянув руку, чтоб помочь подняться. - Нет, Дилюк, - Кейа поднял глаза наверх и его голос задрожал еще сильнее, - Почему я не смог придти раньше? Почему это был не я? Тот лишь покачал головой, не находя ответов на вопросы, терзающие и его самого. Поэтому Дилюк сделал всё что мог. Он опустился на колени и обнял за плечи дрожашего от вины и горя парня, стараясь подарить и получить немного семьи. Ведь так и поступают хорошие братья, правда?