Пути к рассвету

Обида обидой, ссора ссорой, но даже сейчас Дилюк не избавился от предостережений. Орден Бездны не угомонился после поражения с драконом, исчез какой-то торговец… но разве Кейа не знает, что для него, Дилюка, это не повод забиться в угол, а стимул идти дальше? Иногда ему казалось, что капитан кавалерии — это просто этакая карикатурная картина мамочки наседки, только вот Дилюк вообще ни разу не цыпленок. Раздражало ли его такое поведение? Сложнейший вопрос, сложнее только понять, почему Царицу еще никто не попытался пырнуть ножом. Только вот умозаключения его не радовали, еще и сокол уже неделю обиду держит. Это создание не появлялось несколько дней, а появившись с письмом просто швырнул ношу почти в лицо и тут же улетел. Мужчина бы и рад уже извиниться, однако подобная демонстративность вызывала только смех. В общем теперь Дилюк действительно остался один, исключая прислугу, пьяниц и партнеров. А разве он всегда не был один? И каждый раз при подобных мыслях перед глазами стоял как наяву сдерживающий слезы Кейа и звенят слова: «Мне места нет» Не снеся терзаний от этого воспоминания, закрывшись на рассвете в комнате и сняв с себя роль Полуночного героя, хозяин винокурни рухнул лицом в подушку и разрыдался впервые после возвращения из путешествия. Он не оплакивал что-либо конкретное, и в тоже время лил слезы по всему и сразу. Дилюк думал о матери, которую никогда не видел и разговоров о которой избегал Крепус, думал о загубленном на чужие ожидания и обязанности аристократа детстве, думал о не спасенном ни им, ни Кейей отце, думал о погибших во время атаки Ужаса Бури и, конечно же, о Кейе, которому он так и не смог стать хорошим братом. И видимо не сможет, да и это, вероятно, уже не нужно. Приглушенные рыдания звучали так долго, что солнце успело взойти над горизонтом и осветить комнату. Поэтому Дилюк пару раз вздохнул, сел, вытер лицо и усилием воли придал себе обычное холодное выражение. Еще один день лицемерия наступил. Занавес подняли, пора играть. Едва он спустился на первый этаж, Аделинда, явно ожидающая его, тут же подошла. — Господин, я насчет вашей гостьи… Дилюк слегка вскинул брови, только этим выказав интерес. — Она постоянно шумит. — Неудивительно, — тихо заметил он, — не думаю, что ей тут хорошо. Но не беспокойся, — продолжил он, немного поразмыслив, — я все улажу. Горничная склонилась в книксене: — Надеюсь, вам не в тягость. Не ответив, Дилюк вернулся обратно на второй этаж, медленно повернул ключ в замке последней двери. Сердце невольно забилось чаще в садистской радости и предвкушении страха и судороги боли на лице очередного Фатуи. Хотя эта была вовсе не очередной, а особенной. Он знал, как потом будет стыдно за нынешние чувства, но не мог, совершенно ничего не мог сделать. У стены напротив двери было приковано настолько истощенное и грязное существо, что оно уже слабо напоминало человека, а еще меньше — девушку. В комнате стоял вышибающий слезы запах нечистот и грязного тела. Не обращая на него внимания, Дилюк запер за собой дверь и медленно прошел к пленнице, пустыми глазами глядящей на него сквозь спутанные волосы. Ни один из них не произнес ни слова, слышались только приглушенные шаги и шумное дыхание бедняжки, будто у загнанной лошади. Почти ласковым жестом мужчина отбросил пряди от ее лица и сжал их на затылке, запрокинув ей голову и заставив смотреть прямо в глаза. — Ты помнишь меня? Перепуганная девушка, не в состоянии что-либо ответить, замотала головой. Лицо Дилюка даже не дрогнуло: — Что ж, я не удивлен. Наверняка ты многих обрекла на муки своими лживыми слезами. Почему ты их сейчас не льешь? Сейчас, мне кажется, самое время оплакать свою судьбу. — Что я тебе сделала? Я не понимаю, — прохрипела она севшим голосом. Дилюк с отвращением отшвырнул ее от себя и закатал рукав на правой руке. Под тонкой дорогой тканью скрывался форменный ужас, на который он даже сам не смотрел. Кожа на запястье была выжжена в виде страшного браслета, в котором тонкая, полупрозрачная кожа едва скрывала кость, а выше красная рубцовая ткань заменила содранную предвестницей кожу. — Я бы еще показал, но нет желания перед тобой раздеваться. Тем не менее, думаю, ты все поняла. Пленница замотала головой: — Это был приказ… Я ничего не могла сделать. Хозяин винокурни вернул рукав на место и понимающе кивнул: — Конечно. Но и тут ты не добровольно, так что просто расслабься. Ну или не расслабляйся — мне все равно. — Прости меня… — всхлипнула она, отчаянно лязгнув цепями на руках. — О, я не злюсь, — успокаивающе проговорил он, чувствуя, как огонь пляшет на кончиках пальцев, — я даже отпущу тебя. Только вот… Как хорошо, что стены комнаты прекрасно глушили всхлипы и вопли. …Дилюк отбросил ото лба покрытые копотью алые пряди, отвернулся от всхлипывающего и стонущего нечто, в котором ожоги и раны заменили миловидное личико и тело. Он вышел, даже не оборачиваясь и не чувствуя ничего, кроме абсолютного опустошения. Никакой радости месть больше не приносила, только отвращение к себе. — Ее не должно быть до вечера в Мондштадте, — бросил он, проходя мимо главной горничной. Будто что-то вспомнив, он резко остановился и заглянув прямо в глаза звенящим, как клинок, голосом продолжил: — Она должна уйти одна. Если я узнаю, что кто-угодно ей помогал, если она хоть один шаг сделает не одна, то, я думаю, ты знаешь, что будет. Аделинда кивнула и ушла выполнять приказ, в глубине души и сама испытывая страх перед молодым господином. Что ж, во времена мастера Крепуса гости уходили более… счастливыми. День прошел достаточно быстро, забрав с собой солнце и снова приведя ночь. Дилюк под покровом тьмы как и всегда выскользнул из винокурни, осторожно оглядываясь. Шелест деревьев, ветер, собственное дыхание и шаги — все это было его злейшими врагами, заглушающими звуки совершающегося преступления… или же шаги приближающихся рыцарей, как сейчас. Слава Архонтам, он мог заметить одного из них раньше, чем он его, поэтому Дилюк быстро забрался на дерево, притаившись в ожидании, когда он пройдет. Заметив тонкий силуэт, Дилюк едва не выругался вслух, но вместо этого еще больше прижался к стволу. Шелест и странное дыхание монстров до его слуха донеслись видимо раньше, чем до рыцаря. Через пару мгновений заметил и Кейа, резко обернувшись и обнажив меч. Сердце Дилюка забилось с такой скоростью и так громко, что наверняка его слышала вся округа. В темноте зубы капитана кавалерии блеснули в усмешке от предвкушения. С рычанием и странными заклинаниями со всех сторон на него напали порождения Каэнри’ах. «Интересно, — неожиданно пришло в голову Дилюку, внимательно наблюдающему за каждым движением, — какого ему сейчас убивать своих сородичей?» Мысль растворилась так же быстро, как и появилась, в бурном потоке невольной тревоги. Взмах руки, поднявшаяся вьюга, падающие монстры — ничто не укрылось от внимания. Когда остались всего несколько, Дилюк вздохнул с облегчением, однако слишком рано. Пока Кейа разбирался с митачурлами, сзади тихо поднялся полумертвый маг Бездны. Прежде чем рыцарь успел заметить, а Дилюк — предупредить, создание сделало странное движение — и в спину Кейи прилетел острый осколок льда. В ответ тот удивленно обернулся, будто не веря в происходящее. «В Бездну скрытность», — подумал Дилюк, уже летя к земле с дерева. Приземлился он с мечом в руке и пламенем, окружающим все тело. — О, — болезненно выдохнул Кейа, судорожно усмехаясь, — какая встреча. Тот, к которому он обращался, уже не слушал. Все вокруг вспыхнуло, сжигая и живых, и мертвых на своем пути. Монстры кричали и метались в попытке спастись от мучительной агонии, а застывший Кейа почувствовал, как рука в перчатке изо вмех сил толкнула его из смертоносного пламени. Потухнув так же быстро, как и вспыхнул, огонь осел на траву пеплом, оставив за собой только темный силуэт посреди пожарища. Дилюк вытер с лица копоть и оглянулся, чтобы успеть поймать падающего на землю… брата? Кровь целым ручьем била из раны, пачкая землю и одежду их обоих… …От боли хотелось потерять сознание снова, но не получалось. Кейа попытался приоткрыть свинцовые веки, тут же сдавшись. Бояться нечего — вокруг стоит тишина и покой, только кто-то выдвигал ящики и чем-то шелестел. Абсолютно автоматически рыцарь тихо позвал: — Барбара? — Разве не в церковь Фавония несли всех раненных рыцарей? Где же ему быть, как не там? — Неправильно, — спокойно ответил голос, от которого Кейа подпрыгнул и тут же упал, скривившись от боли. Единственное, что он смог сделать — это широко открыть глаза. На мгновение ему показалось, что ослеп — настолько сильно потемнело перед глазами, но уже через пару мгновений такая знакомая комната вынырнула из тумана, как и такой же знакомый человек. Огненно-красная волна волос резко контрастировала с черной одеждой, создавая довольно пугающее сочетание, вызвавшее в душе капитана кавалерии покой смешанный с настороженностью и легким испугом. Дилюк все с тем же каменным лицом положил на прикроватный столик нитки, иглу в дополнение к тряпке с тазом с водой. — Ты? — Нужно зашить рану, — проигнорировал вопрос хозяин винокурни. — Тебе вина или подушку закусишь? Вопли отвлекают, — ответил он на недоуменный взгляд. Кейа только сейчас понял, что лежит на спине, прямо на ране, однако даже не пошевелился, несмотря на боль, вызывающую слезы. — Почему я здесь? — А ты где ожидал? — последовала ледяная отповедь. — Обычно мы бываем в церкви в таких случаях. — Барбара спит. Или ты готов из недоверия ко мне перебудить весь Мондштадт? Брови Кейи почти слились с волосами от несправедливого упрека: — И ты говоришь о недоверии? Дилюк глубоко вздохнул, закрыв глаза, будто молился о терпении. Медленно, с расстановкой, как для умственно отсталого, он повторил: — Вина или подушку закусишь? Хотелось пошутить о том, что господин Дилюк лично ему предлагает выпить, но на сарказм не осталось сил — все уходило на то, чтоб не орать от невыносимой боли, да и Кейа чувствовал, как из него утекает и энергия и даже жизнь сквозь рану на простыни. — Стерплю, — еле слышно ответил он. Парень попытался перевернуться, но боль снова всколыхнулась удушающей волной, а перед глазами потемнело. Раскаленные, намного горячее, чем у обычных людей руки, легко подхватили и помогли закончить «маневр». Наверное надо поблагодарить, но он уже не мог. — Кейа, ты сейчас должен со мной говорить, — сквозь туман настойчиво прорвался голос Дилюка. — Я должен знать, что ты в сознании. — Что… мне… сказать? — с трудом выдавил он. — Что тебе угодно. Будет больно, — предупредил Дилюк, а потом, не дав подготовиться, надавил на рану, останавливая кровь. Боль оглушила и окружила в ужасный кокон. Кейа инстинктивно дернулся, пытаясь вырваться, но ладонь легла между лопаток и прижала сильнее, чем он ожидал. — Пытаешь меня? — выдохнул капитан кавалерии еле слышно. Давление прекратилось, как и кровотечение, и Дилюк быстрыми и точными движениями начал смывать кровь, бросив: — Ты не знаешь, что такое пытки. — А ты знаешь? Рука на секунду замерла и тут же снова продолжила свою работу, однако даже этой слабости Кейе хватило, чтоб замереть с ужасным предчувствием в сердце. — Дилюк? — настойчивее обратился он снова. — М? — Почему ты молчишь? — А что говорить? — Ответь на мой вопрос. Еще один вздох, и тон стал почти скучающим: — Что изменит мой ответ? Пальцы капитана судорожно сжали простыню: — Значит все сходится… — Что сходится? Кейа, сцепив зубы, ухмыльнулся: — Зачем мне отвечать? Дилюк прижал чуть сильнее рану, тут же отдернув руку. — Можешь не рассказывать. Повисло снова гнетущее молчание, полное несказанных слов. Рана ныла и горела, будто на нее кислотой плеснули, и рыцарь все силы истратил, чтоб дышать ровно и спокойно. Дилюк снова надавил, и в этот раз явно не случайно: — Я попросил тебя говорить со мной. Кейа с трудом повернул голову, отворачиваясь к стене: — Нет желания. Наши разговоры ни к чему не приводят. Промывание, наконец, закончилось, и с почти неслышным звуком Дилюк взял иглу. В воздухе разнесся жар — что ж делать, если единственный способ дезинфекции огонь. Вдевая нитку в иглу так непринужденно, будто собирался поправить костюм, а не живого человека зашивать, Дилюк уточнил: — А к чему они должны, по твоему, приводить? На Кейю неожиданно навалилась бесконечная душевная усталость от всего происходящего. — Уже и не важно, — вздохнул он. — Зачем говорить о том, чего нет? Дилюк провел пальцами по ране почти неуловимым движением, проверяя готова ли она к зашиванию. — Готов? — спросил он, снова игнорируя вопрос. — Да. Игла проткнула кожу с тихим, противным хрустом и тут же вышла, оставляя первый стежок. Кейа зашипел от неожиданности и тут же сдержался. — Я тебя перестаю понимать, — как ни в чем не бывало продолжил Дилюк, — Чего нет? О чем ты? Пытаясь отстраниться от боли, рыцарь напряженно заговорил: — Ничего нет после смерти отца. Понимаешь? Вообще ничего. — Опасно говорить об этом с Дилюком с иглой в руках, но сейчас уже все равно. Еще стежок. Второй раз боль уже стала намного терпимее и ожидаемее. — Я тоже так думал раньше, — неожиданно умиротворенным голосом заговорил хозяин винокурни после недолгого раздумия, — но мое мнение в последнее время изменилось. Кейа резко вдохнул от неожиданности, но боль снова заставила вести себя сдержанно. Он думал… — Я думал, ты такой мрачный ходишь потому, что все еще скорбишь. Снова воткнув иглу в тело, Дилюк согласился: — Скорблю. Но мне уже проще чуть адекватнее рассуждать на тему его смерти и будущего. Кивнув, капитан кавалерии заметил: — Я рад. И что же ты думаешь? Дилюк сделал последний стежок и закрепил шов. — Я думаю, что осталось наследие нашего отца и остались мы. Ну или, — усмехнулся он, — ты и я, если тебе так больше нравится. Капитан кавалерии от удивления резко попытался обернуться, но мужчина его удержал: — Наложу повязку и вставай. Кейа кивнул и снова расслабился: — Я просто… Просто никогда не думал, что ты об этом думаешь. — Тебя послушать, так я вообще не думаю. — Ну, почему не думаешь. За шахматной доской думаешь. — А ты, я смотрю, если не попытаешься меня задеть, зря прожил день. В голубых глазах засверкал впервые за несколько лет искренний смех: — Все как в детстве, правда? Дилюк отрезал длинный кусок чистой ткани и вернулся. — Мне нужно, чтоб ты сел. Помочь? Ничего не ответив, парень медленно, опираясь на руки и стараясь не кривиться от боли попытался встать. Хозяин винокурни пару секунд наблюдал за этими страданиями, прежде чем сел рядом и подхватил. — Расслабься и обопрись на меня. Сейчас перевяжу и отпущу. — ровным голосом продолжил он, прикладывая импровизированный бинт к ране. Как говорится — легко сказать, а еще легче — сделать, поскольку расслабиться оказалось весьма сложной задачей. Тот ли это Дилюк, который ему едва не в лицо плевал до этого? Почему он не бросил его умирать одного? — Почему? — вырвался весь поток одним коротким вопросом. Обхватив ребра первым слоем и затянув его потуже, тот пожал плечами. — А как я должен поступить, по-твоему? — Я думал, ты меня ненавидишь, — невольно высказал Кейа то, что носил в голове, и тут же закусил губы, ожидая ледяной отповеди. Второй слой еще больше стянул рану, заставив скривиться. — Передумай, — также невозмутимо ответил Дилюк. Закрепив повязку, он поднялся, вернув капитана кавалерии в лежачее положение и быстро все убрал, а потом присел рядом на край кровати. Если бы не болезненная рана, Кейа бы забежал от настолько доброго брата в саму Селестию, при всем отвращении к ней. Однако… Почему не попробовать разговорить? — Тогда почему, — почему-то шепотом спросил он, — почему ты так относишься ко мне? Последовал незамедлительный ответ: — Потому что я тебе не доверяю. Ну и зачем этот вопрос был? Чтобы его опять ранили подобной честностью? — Ты думаешь, что я действительно стал шпионом Каэнри’ах? Думаешь, что я предатель? — Нет, я в это не верю. Просто жду лжи, которой ты так щедро потчуешь остальных. Кейа вздохнул и едва не рассмеялся от облегчения. Так просто. Неужели и правда все так просто? — Я никогда намерено ничего не скрывал от тебя, — повторил он собственную фразу из недавнего письма, — Я даже про предназначение рассказал. Дилюк оперся локтем на колено и подпер подбородок: — Но ты лгал нашему отцу. Разве это лучше? — Ни в коем случае, — покачал головой капитан кавалерии, — но попробуй представить себя на моем месте. Как ты себе представляешь этот разговор с мастером Крепусом? «Здравствуйте, меня к вам подбросили для шпионства. Кстати, вас зовут на завтрак» Его собеседник поднял на него глаза, и Кейе показалось, что его сейчас ударят, но… В следующее мгновение в комнате разнесся глухой, низкий смех. В алых глазах заплясали искры пламени и искренней радости. Кейа онемел от шока — а потом его голос тоже присоединился. В душе стало легко и спокойно, как и много лет назад, когда просто смеяться вместе не было редкостью. Казалось, что снова все хорошо и у обоих не была разрушена жизнь и психика. Капитан кавалерии даже не замечал как дергает рану при каждом вздохе, настолько всепоглощающее счастье сейчас было сильнее. Смех оборвался так же быстро, как и начался, и залегла тишина, наполненная неловкостью. Чтоб не говорить о своих настоящих чувствах, Кейа, как и всегда, подлил яда: — А я и не знал, что у тебя есть какие-либо чувства. Дилюк тоже вернулся к обычной холодности: — Можешь забыть об их существовании. = Нервно потерев запястье, он поднялся, — Отдыхай. Оставлю тебя одного. Спокойной ночи. Перепад случился так неожиданно, что парень ненадолго выпал в осадок. Обретя снова чувства, он снова стал брошенным под дождем мальчиком, который остался без ничего — без семьи, дома и будущего. Как и сейчас. Дилюк спас его видимо только чтоб снова оставить одного. Однако разве не нужно говорить, чтоб получить желанное? — Дилюк? — прежде чем успел себя остановить, позвал Кейа. Тот замер, положив руку на ручку двери: — М? — Может поговорим? Мужчина резко обернулся, скрестив руки на груди: — О чем? Рыцарь глубоко вздохнул и с трудом сел. Глаз Бога уже помогал регенерировать рану, и становилось немного получше. — Разве нам не о чем? Дилюк покачал головой, закрыв глаза: — Я не знаю, Кейа. Ты говорил, что все происходящее напоминает детство, но я не тот человек, которого ты знал. И ты наверняка тоже не тот. Так о чем же нам говорить? — А может об этом и стоит? Неужели тебе совсем ничего не хочется спросить? Резко отвернувшись, Дилюк сжал и разжал кулаки, и Кейа уже смирился с тем, что он уйдет. Но он все стоял в лунном свете, будто споря с самим собой. Видимо, каждое слово между ними не исполненное желчью — это плод сражения в душе. Прошла минута или вечность прежде чем зазвучал необычайно подавленный голос: — Кейа, покажи мне, что я с тобой сделал. Первым порывом было отказать. Какое его дело до шрамов? Кто он вообще такой? Но потом капитан кавалерии рассудил, что это можно использовать для того, чтоб тоже кое-что узнать. — Только пообещай тоже ответить на один личный вопрос, — непреклонным тоном поставил условие он. Дилюк обернулся и в его глазах рассыпались лунные искры — Кейе на мгновение показалось, что он плачет. Но голос остался ровным: — Все что угодно. — Ты сам сказал, — предупредил Кейа и быстро, чтоб не передумать, снял повязку, внимательно наблюдая за лицом брата. Зрачки Дилюка резко расширились а потом сузились и будь у него меньше силы воли, он бы зажал руками рот или и вовсе закричал — и было от чего. Красный шрам пересекал выцвевший до мутно голубого зрачок, оставшись незаживаемым порезом навечно. Даже Глаз Бога не помог ему исцелиться, даже Барбара была бессильна. Теперь он точно будет до конца жизни носить повязку. — Нет, — сорвалось с пересохших губ Дилюка, — Нет, это невозможно. Но истина была перед ним. — Все хорошо, — усмехнулся Кейа, — Ни о чем не беспокойся. Это было даже не особо больно. — Однако он не остановился в своем непреодолимом желании хоть как-то отомстить: — Не больнее, чем осознание того, что это сделал ты. Он тут же пожалел о своей резкости — настолько нечеловеческая боль всколыхнулась в его глазах и исказила лицо. Он тут же пришел в себя, но это выражение еще долго будет приходить рыцарю в кошмарах. — Если я такое чудовище, — тихо заговорил он без капли агрессии или обиды, — Зачем тебе меня спасать? Зачем ты украл Глаз Порчи? Зачем письма? Зачем? — А тебе зачем? Ответа никто из них не даст. По крайней мере, не этой ночью. — Что ты хотел знать? — отрывисто почти выплюнул Дилюк. Кейа вдохнул — в комнате стало неожиданно мало воздуха, а в груди и того меньше. Но нужно знать. Нужно знать. — Дилюк, — медленно, подбирая слова заговорил он, — Мой вопрос про то, знаешь ли ты что такое пытки не был риторическим. Я ничего не знаю о твоих странствиях, после которых ты стал персоной нон-грата в Снежной. Если ты всегда побеждал — прекрасно, но ведь это невозможно. — Невозможно, — этом отозвался он. — Но ты не захочешь знать ответ. — Уже хочу. Дилюк молча кивнул и без раздумий начал расстегивать на себе рубашку. Медленно, пуговица за пуговицей — и наконец бесполезная ткань упала на землю. Казалось, что Кейю опустили под воду, и он там оглох и ослеп — настолько реальность стала далёкой. Первым в глаза бросились отнюдь не белесые боевые шрамы, переплетающиеся в сеть, оплетающую сильное, полностью состоящее из железных мышц тело, а изуродованные кисти рук. Казалось бы, настолько простая часть тела, которую другие люди демонстрируют легко и непринужденно, но у Дилюка даже она была скрытой. Кейа не мог оторвать взгляда от сморщенной кожи, обнажающей кое-где кость. Казалось, что они болят и будут болеть вечно. — Дилюк… — выдохнул он, желая отвернуться и в то же время не в силах это сделать. Тот небрежно пожал плечами: — Может с тебя хватит? Рыцарь подавился воздухом: — А это не все? — Нет, — последовал краткий ответ. Не в силах уже держать невозмутимую маску, Кейа запустил пальцы в волосы и потянул их у корней, чтоб привести себя в порядок. — Мне не хватит, — почти прошептал он, — Я хочу знать, что я с тобой сделал. Слова прозвучали так монотонно, будто он бредил, но теперь пришла очередь Дилюка ухмыляться: — Это сделал со мной не ты. Голубые глаза встретились с алыми, и парень твердо отверг утешение: — Кто бы не поиздевался над тобой, по сути это сделал я. Если бы не моя несвоевременная правда, ты бы не ушел… по крайней мере, не ушел бы один. — Все в порядке, — повторил хозяин винокурни и потянулся за рубашкой: — Но на сегодня хватит уродств. — Нет! — неожиданно выкрикнул рыцарь и не обращая внимания на боль встал. Дилюк нахмурился и быстро подойдя, почти насильно усадив обратно. Кейа даже не смог сопротивляться от боли, но была и еще одна причина… — Дилюк, прошу всеми богами, покажи что у тебя на спине. — «Хотьбыпоказалосьхоть быпоказалось» Он пристально посмотрел в ответ в глаза и только и сказал: — Не пожалей. И отвернулся. Нет смысла расписывать, следует только сказать — спина выглядела вообще не краше рук, если не хуже. Шрам тянулся по позвоночнику — начинаясь на шее, он скрывался за поясом. — Хватит с тебя, — сквозь туман шока и вины прозвучал голос Дилюка, и словно в дымке Кейа смотрел, как рубашка снова скрывает воплощение прошлого его брата. Мужчина снова посмотрел ему в глаза и полюбовался вызванным ужасом на лице. Вот поэтому он никому и не показывает. Жалость — худшее чувство. — Все еще хочешь, чтоб я остался? Кейа неожиданно сжал его руку мертвой хваткой: — Ты не уйдешь отсюда, пока не расскажешь все.