Мгновение длиною в жизнь

      Если честно, когда я очнулся в комиссии по алхимии, то очень удивился. Пусть я и знал, что медицина на Лофу была на достойном уровне, но я видел, как смертные умирают в одночасье после таких ран. Живя среди долгоживущих, можно легко забыть о хрупкости своей жизни.       Похоже я был здесь уже достаточно долго, потому что раны выглядели уже лучше, мелкие порезы на лице и руках уже почти затянулись. Но при попытке сесть я явно ощутил, куда Дань Фэн нанес удары. Он хотел меня убить. Сейчас эта мысль почему-то показалась мне дикой, хотя сам я в тот момент был готов вцепиться зубами ему в глотку, если бы это помогло мне вырвать победу. Просто сейчас, находясь в палате слабым, невольно вспоминаю то время, когда Дань Фэн в прежней форме приходил проверять меня и следил за тем, чтобы я питался. Тогда он волновался обо мне, тогда я считал его пусть и пугающим, но другом, а теперь из-за чувств к Байхэн мы стали испытывать неприязнь. Не просто неприязнь, мы желали смерти друг другу.       Неужели я действительно был готов убить его… Сейчас мне кажется это дикостью, чем-то настолько неправильным, что мне стало мерзко. Как я, человек с планеты, где борисинцы могли убить просто из-за дурного настроения, могу считать себя правым лишить кого-то жизни. Просто так из-за разногласия. Мой отец всегда держал при себе нож, но никогда не убивал никого. Нож был для самозащиты. Я же зачем-то овладел силой, которой или унижаю остальных, или добиваюсь исполнения мелочных желаний. Вызвал на дуэль Дань Фэна, даже не задумавшись, а хочет ли этого Байхэн, а будет ли она рада узнать, что я поставил ее как ставочный жетон в нашей стычке, что она в конце концов будет чувствовать, если узнает, что кто-нибудь из нас стал убийцей товарища.       За размышлениями меня застал Цзин Юань. Он вошел в палату и встал у противоположной стены. Он не улыбался. Не помню, чтобы он когда-нибудь за мою жизнь был настолько серьезен и недоволен. Да, я с ним полностью согласен. Я провинился запредельно сильно.       — Нарушил общественный порядок, заработал такие повреждения желудка, что даже если и восстановишь его однажды, то мучиться все равно будешь всю жизнь от последствий, довел Байхэн до слез, которая о тебе волнуется, как о родном. Всего добился, чего хотел, или я что-то забыл? — Цзин Юань был холоден, я даже начал узнавать в его интонациях Цзинлю. Сразу видно, чей он ученик. — Ты же своей дуэлью хотел именно этого? Да, ты подросток, хоть по твоим меркам, что по меркам видьядхар. Но это не значит, что ты не должен уже понимать, какие последствия могут повлечь за собой твои действия. Нужно уметь дисциплинировать ум и эмоции.       Я молчал. Что-то объяснять или оправдываться в этой ситуации было неправильно.       — Будь ты долгоживущим, я бы сам способствовал приговору о твоем заключении в доме кандалов на несколько лет. Но в силу того, что у тебя и так уже четвертая часть от жизни позади, я считаю, что наказание должно быть иным. И у тебя, и у Дань Фэна. Но о наказании позже. Сейчас запомни одно: с этого дня тебе запрещено использовать оружие в любых ситуациях кроме самообороны. Я виноват в том, что обучал тебя только владению мечом, но не научил тебя этике и морали. Не научил, чему должен служить меч.       — Байхэн? — я не знал, как спросить о ее состоянии. Голос был слабым.       — Спит у Цзинлю дома. Она боится возвращаться домой без тебя.       Я отвел взгляд. Нагрешил я изрядно. Боюсь даже думать о том, как буду после разговаривать с ней о случившемся.       — Инсин, — Цзин Юань подошел ко мне, его тень заслонила меня. — Часть твоего наказания состоит в ковке оружия и сопровождения его на твою планету, — я с удивлением и ужасом раскрыл глаза. Неужели Лофу встало на сторону борисинцев?! Но это невозможно! Как можно поддерживать мерзостей изобилия?!       Цзин Юань заметил смесь ужаса и негодования на моем лице и продолжил:       — Твои соотечественники готовятся к гражданской войне против борисинцев. Тебе нельзя сражаться вместе с ними. Ты будешь только ковать и доставлять. Кузнец, ремесленник — это созидатель, который не может касаться разрушения.       — Но я буду ковать, зная, что с моим оружием в руках они пойдут на верную смерть! — я вскрикнул и даже попытался приподняться, но от боли упал и закашлялся.       — Будет тебе напоминанием о том, ради чего действительно стоит поднимать меч.       — Цзин Юань, лучше посади меня в дом кандалов, — от одной мысли о наказании у меня щемило сердце. Мало того, что я вернусь на планету, которую покинул, не простившись с родителями, но я еще и поспособствую их гибели. Лофу же понимает, что у простых смертных даже с хорошим оружием нет шансов против чудовищ! — Их ведь всех просто перебьют. Уничтожат. А жизнь выживших станет адом.       — Твое наказание не подлежит обсуждению. Они решились на битву. Или они пойдут в нее с нашим оружием, или с плохими ножами и лопатами.       — Помогите им людьми! Отправьте меня туда как солдата!       — Нет. Это не мне решать. Если Лофу вмешается напрямую, то погрязнет в большой войне, к которой мы пока не готовы. Борисинцы — это не кучка волков на одной планетке. Их гораздо больше. Даже поставляя оружие, мы допускаем определенные риски.       Я молчал. Возможно ли, что если бы я не провинился, я все равно бы ковал оружие для своей планеты? Просто тогда бы ко мне обратились бы просто как к хорошему кузнецу. Может, со стороны Цзин Юаня даже милосердно не скрывать от меня, в чем я участвую.       Цзин Юань, наклонился и поставил мне легкий щелбан. Я повернул голову от него. Я понимал, что злиться на него бесполезно, наоборот, надо было даже поблагодарить его. Но все равно моя подростковая вспыльчивость вымещала на нем негодование.       — Найдите компромисс с Дань Фэном, когда поправишься. Такое больше не должно повторяться. Женщина не должна плакать из-за ошибок мужчины. Мы должны их защищать, даже если они и могут одолеть армию.       Я кивнул, но не посмотрел на него. Мужчина двинулся уже к выходу, когда я его окликнул.       — Цзин Юань, — смотрел он уже спокойнее, — рядом с тем местом, где мы с Дань Фэном подрались, есть кусты. Если тебе не сложно, посмотри… может, там до сих пор лежат серьги, которые я выкинул.       — Отдать их Байхэн, если я их найду? — Цзин Юань улыбнулся.       — Нет! — я еще не решил, буду ли я их дарить ей, сомнения были. — Но откуда ты знаешь, что они для нее?       Цзин Юань легко рассмеялся, но быстро осекся, возможно, испугался, что я могу обидеться.       — Мы уже все заметили за последний год, как ты застреваешь у прилавков с украшениями и драгоценными камнями. Да и когда я приезжал к тебе, в общежитии весь стол был завален слепками и неудачными оправами для серег. Мы с Цзинлю даже поспорили, когда именно ты ей подаришь их. Я считал, что до нового года, но, похоже, проиграл.       Я покраснел и надулся. Я был слишком очевиден и предсказуем. Неудивительно, что Дань Фэн постоянно насмехается надо мной. В его глазах я выгляжу наивным простаком.       — Не смущайся, — Цзин Юань вернулся и ободряюще похлопал меня по плечу. — Если бы Байхэн узнала, сколько времени ты ради нее старался, то она была бы очень тронута.       Я помолчал, борясь с жаром от чувства стыда внутри, а потом, не поднимая глаз, спросил:       — Цзин Юань, скажи как взрослый. Если бы я не подрался с Дань Фэном, если бы я подарил серьги… Байхэн смотрела бы на меня как на человека, у которого к ней есть чувства? Были ли у меня вообще шансы на взаимность? — я боялся услышать «нет».       — Как взрослый не скажу. По меркам недолгоживущих я старше тебя всего лет на пять, — он усмехнулся, а я вытаращил глаза. Я никогда не думал, что он настолько молод. У долгоживущих сложно определить возраст, но с мудростью этого мужчины, я и подумать не мог, что он настолько молодой.       — Я не знаю, что в голове у Байхэн. Но лучше всего будет, если ты просто сам с ней поговоришь и обсудишь это. Было бы славно, если бы ты все сомнения и раздоры решал словами, — в последних словах звенел намек. — Дипломатия выиграла половину потенциальных войн.       Он усмехнулся и попрощался, оставив меня смущенного. Я все еще сомневался и боялся говорить о подобном с Байхэн.