Мгновение длиною в жизнь

      Байхэн в тот вечер много металась. Она звонила друзьям, сомневаясь в своем решении. Мне казалось, что она просто ищет человека, который бы отговорил ее, убедил, что она совершает ошибку и меня нельзя отпускать на Чжумин. Но и Цзин Юань, и Цзинлю, и другие люди, которых я не знал, говорили, что это отличное решение. Несколько раз Байхэн останавливалась, опускалась на колено передо мной и, сжимая мне руки, спрашивала, точно ли я хочу, справлюсь ли я один в незнакомом месте. Но я без сомнений говорил «да». Наверное, в любой другой ситуации я бы наоборот хватался бы за одежду Байхэн, не желая уходить от нее, боясь. Но в тот вечер я был взбудоражен, фантазия рисовала мне веселые дни, где я помогаю кузнецам, а меня за это хвалят, где я, как взрослый, легко справляюсь со всем один.       Вечер прошел в сборах. Байхэн то и дело убегала, чтобы докупить что-нибудь из одежды или лекарств. Уже под ночь, когда моя сумка была уложена, девушка на кухне стала готовить мне небольшой перекус в дорогу. Я крутился рядом, все еще воодушевленный новыми переменами. Неожиданно она оторвалась от стола, схватила меня за руку и притянула к себе, уткнувшись лицом мне в плечо. Она затряслась и всхлипнула. Я испугался, не понимая причины ее слез. Почему-то мне стало страшно. Так же не по себе мне бывало, когда мама плакала, если отец задерживался на работе. Спустя года я понял, что она боялась, что он уже не вернется, что он попал в немилость борисинцев.       — Байхэн, — мой голос стал плаксивым.       — Все хорошо, Инсин. Просто если тебе там будет плохо или ты будешь чувствовать себя одиноким, то просто возвращайся ко мне. Я положила тебе в сумку номер моего телефона. Если тебе будет тоскливо или нужно будет что-то купить, то свяжись со мной. Если заболеешь, то не терпи, сразу же иди в пункт комиссии по алхимии. Если тебя будут обижать, то звони мне, я всегда защищу тебя. И не думай, что над тобой будут смеяться. Ты очень хороший мальчик, не позволяй другим людям заставлять себя сомневаться в этом.       Я заплакал. Не потому что меня тронули ее слова или я ощутил в полной мере тяжесть разлуки. Просто я, как всякий ребенок, видящий слезы матери, неосознанно проникся ей, вошел в резонанс с ее чувствами, разделил их с ней.       Остаток вечера Байхэн была преувеличенно веселой и энергичной. Она порхала по кухне, все время подсовывала мне какие-нибудь сладости, постоянно обнимала меня. Легли мы поздно.       На следующее утро Байхэн, как ни пыталась казаться бодрой и веселой, выглядела жалко. Изначально планировалось, что мы позавтракаем, еще раз проверим вещи и сразу отправимся к точке отправления. Однако, когда она стала затягивать мне волосы шнурком ее планы изменились. Она пыталась сделать это несколько раз, но волосы безнадежно выбивались или шнурок развязывался. Шевелюра у меня теперь и правда была, как у льва.       Мы прежде времени вышли на улицу (волосы у меня были неубранными, как у девочки). Направились мы на торговую улицу, где в первый день на Лофу купили мне одежду. Байхэн внимательно оглядывалась, что-то ища. Наконец она резко остановилась, из-за чего я натолкнулся на ее ногу, и завернула к небольшому ларьку.       — О, Байхэн! Моя уважаемая лиса, которая сама сует хвост в проблемы! Давно не виделись! Опять сломала что-то?       — Привет, дорогой! — она улыбнулась и пожала руку высокому одноглазому мужчине. — у тебя есть красивые мужские шпильки?       — Неужели к сердцу нашей авантюристки кто-то подобрал ключ? — мужчина наигранно приложил ладонь ко рту, одновременно наклонясь к прилавку, чтобы выдвинуть стенд.       — Да, смотри, какого я себе парня отхватила! — Байхэн подняла меня на руки и прижалась щекой.       — Ого! А я думал, что слухи о твоем мальчугане лживы. Значит, шпилька для него?       — Да, его волосы одним шнурком не удержать.       — Может, сразу ему шпильку для взрослых возьмешь? С его шевелюрой будет неплохо. Да и потом сэкономишь, не надо будет брать снова.       — Давай попробуем, ты, мне кажется, прав.       Мужчина показал шпильки, рассказал о материалах и преимуществах. Мне казалось, что они с Байхэн довольно близки, потому что он говорил и о недостатках некоторых шпилек. То есть хотел, чтобы она взяла хорошую вещь.       Спустя несколько минут размышлений, Байхэн протянула руку к прилавку и подняла шпильку. Серебряная с белым цветком на конце, казавшимся живым и очень хрупким, от цветка шли две длинные ленты с белыми и красной бусинами.       — Ты уверена? Дороговатый подарок для ребенка, — продавец с сомнением посмотрел на шпильку. — Как бы не сломал.       — Он будущий кузнец. Даже если сломает, сможет однажды починить. К тому же, мне кажется, что она подходит к его глазам. И на его черных, как вороново крыло, волосах светлые цвета будут прекрасно смотреться.       — Ну покупатель тут ты, — он пожал плечами и стал готовить коробку для шпильки.       Байхэн повернула меня спиной к себе, подобрала волосы и аккуратно скрутила их. Я чувствовал плечом холодный кончик шпильки. Волосы выглядели аккуратнее, но ощущались немного тяжелее.       — Какой же ты милый, — она снова стиснула меня в объятиях. — Это тебе на память обо мне. Если станет тоскливо. Ну и чтобы ты волосы не опалил на огне.       — Спасибо, — я потерся щекой о ее плечо.       После этого мы сходили за вещами и отправились в порт. Там было оживленно. Особенно у одного из причалов. Группа широких мужчин носили сумки на корабль, несколько облачных рыцарей стояли вплотную к кораблю и вещам. Мужчина, который вчера предложил мне пойти в ученики, стоял чуть поодаль. Байхэн, стиснув губы, поспешно направилась к нему.       — А, все же привела. Похвально, — мужчина улыбнулся. — Учти, спасовать не дам. Раньше чем через год не дам передумать и сменить ремесло. Кузнец должен быть также упорен и тверд, как и меч, над которым он работает, — эти слова он адресовал мне, но поглядывал на Байхэн.       Я кивнул. Мои сумки приняли кузнецы и отнесли на корабль. Мою руку взял Хуайянь, вернее, наставник Хуайянь, как он велел его называть. Байхэн выглядела потеряно и разбито, словно ее обокрали. Мне стало не по себе, показалось, что я совершаю ошибку. Наверное, мое беспокойство отразилось внешне, потому что генерал шагнул к девушке и заметил:       — Ты не замечала, что тревоги родителей портят детей?       — Генерал, у него нет родителей, — она не поняла его намека, потому что была погружена в свои волнения. — Если можно, то приглядите за ним. Он совсем ребенок. Вообще не знаю, может, я совершаю ошибку.       — Маленькая ты еще Байхэн. Но матерью будешь хорошей, — генерал усмехнулся. — Если ты хочешь вырастить из него мужчину, то просто доверь его моим ремесленникам. И не лезь в процесс. Разнюнишь мне мальца.       Она горько кивнула и отвернулась.       Через полчаса меня ввели на борт. Байхэн успела мне махнуть пару раз, а потом меня отвели в каюту, где было еще два кузнеца. Сейчас мне кажется, так сделали специально, чтобы я не увидел ее слез и не испугался. Но тогда это сработало. Взлет, общество двух незнакомых, но веселых мужчин, каюта, которую я еще час обследовал, лазая по полкам — все это позволило мне отвлечься от мыслей о разлуке еще на несколько часов.       Кузнецы справились о моем имени, похвалили его, потом достали из сумок сладости, которые купили, видимо, на Лофу, и всучили мне, рассказывая истории о своей работе и учебе. Клянусь, если бы одно отвечающее за поиск приключений место могло склеиться от сладкого, то после этого дня оно оказалось бы именно в этом затруднительном положении. Я объелся сладким так, что уснул. Проснулся я за час до прилета, уложенный на кровать одного из кузнецов и заботливо укрытый. На столе стоял стакан молока и тарелка с едой, рядом моя шпилька. Видимо, кто-то обеспокоился быстрорастущим организмом и его частым аппетитом.       Я поел, умылся, а потом полчаса играл с одним кузнецом в «кончик». Нужно было положить на основание ножа или кинжала бусину и, держа нож в руке, аккуратно докатить ее до кончика, где держать, пока противник считает. Я раз за разом проигрывал, но мне было весело.       Наконец, мы приземлились. Сойдя на пристань, я сразу понял, что Чжумин — это совершенно отличное от Лофу место. Здесь не было ларьков, больших магазинов, красивых ресторанов. Зато было много оружейных лавок, кузниц, шумных ресторанчиков, где сидели высокие раскрасневшиеся люди, часто слышался звон железа, воздух везде казался горячим и влажным. Одежда людей тоже была отличной. Она была тоньше и более открытой у мужчин. Чуть позже я на своей шкуре понял, почему.       Генерал взял меня за руку и повел куда-то вглубь Чжумина. Расстояние было большое, я изрядно устал, но молчал. Уверен, что Байхэн уже давно бы взяла меня на руки, чтобы мне было легче. Генерал довел меня до большого здания, огражденного красивым кованным забором. Я думал, что мы войдем прямо в это главное здание, но наставник Хуайянь повел меня левее, за здание, где было крыло поменьше. В нем на входе сидел молодой мужчина, который при виде генерала вскочил и поклонился.       — Вот, новый жилец к вам и ученик. Определи его в комнату, расскажи правила, устрой его в группу учеников, которые ближе всего по возрасту к нему.       — Он же совсем маленький… — на лице мужчины было сомнение.       — У него не так много времени. К тому же, я уверен, что он нас еще удивит.       — Как скажете, генерал Хуайянь, — он принял сумку с моими вещами и поклонился.       Наставник потрепал меня по волосам, которые я пока неумело заделал, и ушел. Я удивленно смотрел ему в спину, потому что думал, что буду жить с ним.       Меня повели по коридору, рассказывая о том, как пройти к столовой, в душевую, до скольки можно выходить из общежития, что нельзя делать. Я слушал, но не все правила понимал в силу возраста. Наконец, мы остановились у комнаты. Мужчина постучал в нее и открыл. В ней было шесть кроватей, шесть тумбочек и один длинный стол по центру. На кроватях сидели, лежали и даже висели пять мальчишек старше меня на 4-6 лет. Самому старшему, наверное, было лет 12-13.       — Вот, теперь с вами жить будет и учиться, — мужчина поставил сумку на свободную кровать.       — У нас что тут, детский сад теперь открывают? — самый старший парень встал и хмыкнул, глядя на меня.       — Ой, сам от станка два вершка, а уже взрослым себя считает. Этого недолгоживущего генерал привел, не я решаю, кто здесь учиться будет.       Он ушел, оставив меня один на один с пятью соседями. Я робко огляделся и опустил голову. Мне было не по себе. Новые люди, а они еще и старше были. К тому же самый взрослый из них улыбался не очень приятно. Я боязливо открыл свою тумбочку, вынул оттуда постельное белье, кое-как засунул тяжелую сумку в нее и стал расстилать кровать.       Ко мне подошел старший, а за ним вполукруг встали и остальные. Я старался не поворачиваться. Мне было не по себе.       — И отчего же такого карлика сюда притащил генерал? У твоих родителей руки отвалились? — я сжался и сглотнул из-за его слов.       — Они умерли, — до сих пор слезы на глаза наворачиваются, голос прозвучал сдавленно.       Парень хмыкнул и отошел. Мне показалось, что мы с ним не подружимся. Я аккуратно, как мог, расстелил кровать. Мне сказали, что занятия у меня начнутся завтра с 8 утра. Но спать я ложился не из-за боязни проспать. Я чувствовал, как тревога, одиночество и сомнения подкрадываются ко мне. Мысль позвонить Байхэн и попросить забрать меня становилась все настойчивее. Хуайянь сказал, что мне нельзя изменять решения год, значит нельзя поддаваться соблазну.       Я достал зубную щетку и полотенце из сумки и настороженно пошел в сторону душевых. В коридоре было пусто, но за дверями я слышал голоса и смех. У раковин я тоже не встретил никого, поэтому спокойно смог умыться и почистить зубы. За окном уже село солнце, когда я вышел из душевого помещения. Я шел мимо дверей с рассеянностью прислушиваясь к чужим звукам. Очень хотелось позвонить Байхэн. Очень хотелось расплакаться от страха. Но я пока держался. Я хотел, когда все уснут, поплакать, чтобы об этом никто не узнал.       Когда я вошел в комнату, дверь за мной резко захлопнулась, а в волосах резко возникло ощущение пустоты, пряди посыпались по спине. Я дернулся, обернулся и увидел старшего с моей шпилькой в волосах. Он дразняще потряс ею в воздухе и поднес к глазам.       — Родители подохли, а носишь такую дорогую вещь. Украл или бедненького мальчика пожалел генерал?       — Отдай! Пожалуйста! — я встал на носочки и потянулся к шпильке. Я очень испугался, что он ее не вернет. Это же подарок, мое сокровище! — мне ее Байхэн подарила!       — Пф, ты хочешь сказать, что тебе подарила ее легендарный пилот? Еще скажи, что ты знаешь Цзинлю и Цзин Юаня, — остальные ребята мелко захихикали.       — Знаю! И Дань Фэня заню! Он дракон, видьядхара! Отдай! — я подпрыгнул.       Парень резко оттолкнул меня, его прихвостни схватили меня за плечи и руки. Наши силы были несопоставимы, я был слишком маленьким.       — Что, думаешь если тебя привел генерал, то можно врать и про остальное? Не воображай многое, карлик.       — Отдай! — слезы брызнули из глаз.       — А то что? Думаешь мне указывать можешь? Недолгоживущее отребье, — он бросил шпильку одному из мальчишек лет 9. Я проследил за ней взглядом.       — Я могу ее подправить? — прихвостень с широкой улыбкой смотрел в рот старшему.       — Делай что хочешь, ему все равно жаловаться некому.       Верзила подошел ко мне и со странным наслаждением посмотрел в мое зареванное лицо. Я смотрел только на шпильку в руках неприятеля. Он в этот момент крепко взялся за нее по краям и надавил. Шпилька с печальным звоном разломилась, цветок отпал и упал на пол. Я закричал не своим голосом. Нельзя было сделать ничего страшнее и ужаснее в этот момент.       — Ух как визжит! — они рассмеялись.       — Не волнуйся, мы сделаем так, что тебе она больше не понадобится, — верзила достал из кармана неровный нож, наверное, своей работы.       Я плакал и бился. Если борисинец достает нож, значит ты уйдешь или калекой, или умрешь здесь. Надо спасаться! Но меня держит три человека. Я зажмурился, задыхаясь. Я думал, что умру.       — Мама! Мама! Байхэн! — я забылся и закричал.       — Утю, мамочку зовет!       Часть прядей дернули, натянув, я услышал шорох, а потом натяжение ослабло. Я открыл глаза и увидел, как мои волосы падают на пол. Верзила взял следующие пряди.       — Как у какого-то недолгоживущего мусора могут быть такие длинные волосы. Мерзко.       Я рвался, рискуя напороться на нож, пытался кусаться, как маленький борисинец, кричал, звал, просил, лягался, но моих сил было недостаточно. Когда половина моей головы была ужасным образом изуродована, я почувствовал, что хватка моих противников ослабла. Собрав весь свой гнев и силы, я рванулся и высвободился. Быстро схватив обломки шпильки с пола, я бросился к двери, открыл ее и рванул прочь по коридору. Погоней мне был только смех. Жестокий, громкий, в котором не было чувства неправильности происходящего.       Я пролетел коридор, скатился с лестницы, споткнувшись, но не останавливался. Слезы застилали мне глаза. Я пронесся мимо мужчины на входе и выскочил за дверь. На улице было темно, я не разбирая дороги побежал. Не знал, куда бежать, главное подальше от той комнаты, от тех мальчишек. Несколько раз я налетал на стены, один раз столкнулся с кем-то, но не останавливался. Только когда я уже не мог набрать воздуха в легкие, когда уже не знал, где нахожусь, я остановился и сел у стены. Я дрожал, икал от слез, но плакать не прекращал. Я смотрел на обломки подарка Байхэн и не прекращал выть. Мне хотелось домой, к маме, на Лофу, к Байхэн. Я был один. Я не обижался даже, когда Дань Фэн был жесток ко мне. Но сейчас я столкнулся с чем-то, что было наравне с борисинцами, так же ужасно. Меня всегда учили, что только борисинцы не обладают человечностью, только их нужно бояться. Но почему тогда эти мальчики так поступили?! Почему?!       Рядом со мной спустя какое-то время раздались неспешные шаги.       — Горько тебе?       Я резко вскинул изуродованную голову. Передо мной стоял Хуайянь. Я быстро стер руками, в которых держал обломки, слезы, но они продолжали капать.       — Плакать это нормально, — он сел передо мной. — Но если хочешь, чтобы тебя считали сильным, плакать нужно только рядом с теми, кому доверяешь.       Я молчал, опустив голову. Хуайянь осторожно положил руку на ту половину головы, на которой волосы остались клочками.       — Расскажи мне, что случилось.       И я рассказал. Рассказал, как из зависти, хотя тогда я этого еще не понимал, издевались над недолгоживущим, как сломали мою шпильку, обрезали мои волосы, как я хочу увидеть Байхэн, как мне страшно, стыдно, горько. Хуайянь слушал меня, гладя по голове. Когда я почти осип от слез и криков, он встал и взял меня на руки, посадив себе на спину. Я обхватил его шею руками и прижался, продолжая безмолвно плакать. Обломки шпильки он осторожно освободил из моих кулаков и убрал к себе в карман. Мы медленно двинулись по ночному городу.       — Быть недолгоживущим — это плохо? — я сжал в кулаке ткань на его плече. Неужели мы, недолгоживущие, как борисинцы?       — Не слушай, что говорят другие, — Хуайянь чуть повернул голову в мою сторону. — Ты очень хороший мальчик. И ты станешь отличным кузнецом, я чувствую это.       Мы возвращались к общежитию в тишине. Горький покой, как пасмурный вечер после бури, перекатывался внутри меня. Я не прекращал плакать.