Оттепель

      — Это твоя вина! Это всё твоя вина!

***

      И вот Кокичи снова был здесь. В знакомой одиночной палате, от нечего делать калякающий забавные рожицы на принесённой ему персоналом больницы бумаге. Рядом сидела медсестра и мерила давление на его левой руке.       — Ау, давит! — сквозь слёзы пожаловался он.       — Терпи, — не повелась Амари.       — Как жестоко!       Давление было в норме, поэтому его руку вскоре освободили от стягивающей манжеты. Будило неприятные воспоминания. Кокичи лёг и отвернулся к стене. Медсестра встала и направилась к выходу. Уже взявшись за ручку двери, она уточнила:       — К тебе тут друг пришёл и няня. Мне их впустить?       Она спросила для галочки, уже заранее зная его ответ.       — Не хочу никого видеть, — пробормотал он, прячась с головой под одеялом.       Кокичи не был полностью уверен, на что рассчитывал, когда позвал Азуми поговорить. Он сам не знал, в чём состоял его план. На самом деле он просто хотел отомстить, сделать Азуми больно, поэтому сказал ей очень плохие вещи. Да, Кокичи был ужасным человеком. Все знали, что это был её триггер — она была единственной, кто выжил в автомобильной аварии, в которой погибли её родители. И хоть ей тогда было меньше двух лет, шокирующие воспоминания врезались в сознание девочки.       Азуми не захотела идти далеко, и они остановились около лестницы. Она надменно сообщила ему, что не отдаст своих родителей в руки сумасшедшего. Тогда Кокичи и сказал ей это: «Твои родители мертвы, ты ведь сама убила их». Но он не ожидал, что Азуми вправду толкнёт его вниз. Когда он летел, время будто остановилось. Тогда он подумал, что умрёт.       Падать было больно. Но боль означала, что он был жив. Лёжа на больничной койке и мучаясь от навязчивых мыслей и воспоминаний, Кокичи задавался вопросом, что было бы, если бы тогда он в самом деле умер? Ома не хотел умирать. Но все эти люди, смотревшие на него с верху лестницы, хотели. Как и его мать, как и отец. Все они обрадовались бы, если бы он исчез из их жизни.       Кокичи не хотел исчезать.       Но он чуть не сделал другого человека убийцей. Он был так похож на свою мать… Ему была противна эта мысль. Он тоже чуть не стал убийцей. Он стал. Вот только Азуми сделала это не специально, поддавшись импульсу, а у Кокичи было время, чтобы подумать и, тем не менее, он отступил только в самый последний момент.       Ома сжался, забравшись с головой под одеяло.       Возможно, хорошо, что всё так закончилось. Через пару месяцев Азуми перестанет мозолить ему глаза. Кокичи знал, что его удерживают в больнице именно для этого, ведь голова у него уже неделю как не болела. Ома с отвращением вспомнил недели, когда от малейшего движения головой его тошнило.       — Пусть будут счастливы! — зло выплюнул он.       Конечно, Анна не была его настоящей матерью. И, разумеется, ничего не была ему должна. Кокичи пообещал себе ни к кому не привязываться, но нарушил данное себе слово. Он был глупцом. Забыл, что людей не связывают никакие обязательства по отношению к другим. Особенно взрослых. Каждый человек был эгоистом, использующим других, пока ему это было удобно. Кокичи сам использовал Кибо, потому что ему нравилось проводить с ним время, он использовал Анну, потому что ему хотелось, чтобы его кто-то любил.       В груди Кокичи разверзлась чёрная дыра, высасывая из него все эмоции и силы. Если все были эгоистами, то почему Кокичи не мог?       «Ты одинок и всегда будешь!» — так сказала Азуми.       Звучало, как проклятие. Но это то, чего он хотел, чего он заслуживал.       Злой, мелочный, лживый, вор и убийца — всё это синонимы к имени Кокичи Омы. Да, он был таким. Пока никто не сказал, что не хочет иметь дело с ним, он должен был отгородиться ото всех. Это была непоколебимая истина, которую Кокичи забыл из-за Кибо. Несмотря на грубость Омы при первом их разговоре, Кибо продолжал с ним общаться, продолжал терпеть его, по какой-то причине. Возможно, из-за его наивности. Кибо был чересчур добрым. Он всегда в первую очередь заботился о других, не то что Ома.       Когда Кибо впервые назвал Кокичи другом, в нём что-то с хрустом переломилось и разлетелось на куски. Весь его тщательно построенный образ Верховного Лидера зла не мог существовать, если этот мальчик утверждал, что Кокичи не злодей, что он достоин называться чьим-то другом.       Даже в тот момент, когда Ома упал, Кибо повёл себя совсем уж по-идиотски. Зачем он бросился к нему с этим ужасом в глазах? Должно быть, Кокичи тогда выглядел и вправду ужасно. Вот только Кибо не должен был сбегать по лестнице. Он должен был оставаться наверху и смотреть на него вместе со всеми. Он должен был понять, что общаться с Кокичи — гиблая идея.       Разве не для этого был весь спектакль?       В тот момент Ома подумал, что самое время. Пришло время закончить их игру в приятелей. Самое время, чтобы показать Кибо истинное лицо Верховного Лидера. Но Кибо повёл себя совсем не так, как Кокичи предположил. Идиот.       Ома вернётся в приют знаменитостью — все будут его ненавидеть. Так гораздо легче будет ни с кем не сближаться. Но вот Кибо оказался слишком упрямым, человеком без всякого инстинкта самосохранения, поэтому каждый раз приезжал в больницу с Йоко, надеясь, что Кокичи их впустит. Его надежды были тщетны. Ома запретил посещения. Он не хотел никого видеть, особенно Кибо.       Кокичи слишком много раскрыл ему, чересчур много Кибо знал о нём, слишком много тот видел.       «Он должен умереть. Верховный Лидер исполнит приговор».       …сказал бы он раньше.       Кокичи рассмеялся. Если бы. Даже если Ома скажет это вслух, в душе он не желает никому смерти. С того момента, когда он оставил нож на кухне, он понял, что никогда в жизни больше не подумает «Я хочу, чтобы они умерли». Кокичи знал, о чём говорил. Это было слишком страшно. Ни за какое вознаграждение он бы не согласился снова пройти через этот кошмар. Тот замах он никогда себе не простит.

***

      Кокичи продолжал отказывать ему в посещениях, но Кибо всё равно ездил сюда. Йоко посещала больницу неделю, чтобы лично справиться о состоянии своего подопечного, а Кибо каждый раз напрашивался с ней. Скоро Кокичи должны были выписать, и Кибо надеялся, что тогда тот не сможет избежать разговора. Кибо должен был извиниться перед ним за многое. Он был недостаточно понимающим и чутким, до сих пор не мог полностью понять мотивацию поступков Кокичи, но он чувствовал, что должен быть рядом.       Вопреки его надеждам, Ома игнорировал его, даже когда вернулся из больницы. Он проходил мимо, не откликался на имя и смотрел сквозь него. Он вообще будто существовал в каком-то своём мире. Он больше не смеялся и не язвил, не бегал и не доставал всех вокруг. Большую часть времени он сидел в одиночестве, а когда Кибо подходил и пытался с ним заговорить, молча вставал и уходил в другое место.       Пока природа пробуждалась и сбрасывала свои ледяные оковы, Кокичи оставался замороженным. И Кибо не знал, как растопить этот лёд, чтобы достучаться до друга. У него сердце болело за Кокичи.

***

      Прошла неделя. На улице стояла ясная погода, дул лёгкий ветер, но Кибо, одетому в сезонную куртку, было тепло. Пока другие дети складывали кораблики и строили запруды, Кибо просто радовался тёплому весеннему солнцу. Он любил смотреть, как природа оживала: на деревьях появлялись почки, из-под снега показывалась трава и прошлогодние листья, начинали щебетать птицы… Кибо даже пытался научиться так же свистеть, но у него получалось плохо, и он стеснялся делать это впредь. Кибо помнил, как Кокичи пообещал показать ему, как ловить жуков и солдатиков. Он не был уверен, помнит ли Ома об этом, но он очень надеялся, что это так. Видеть Кокичи таким неживым было больно. Несмотря на тяжесть на душе, Кибо улыбался, подставив лицо солнцу. Мальчика согрело его тепло, и по всему телу пробежалась мурашки удовольствия.       — Нравится греться на солнышке? — потревожил Кибо чей-то мягкий голос.       Он обернулся и заметил мужчину, что стоял рядом, спрятав руки в карманы. В глаза сразу бросились высокий рост, серые глаза за прямоугольными очками и светлые волосы, почти такие же белые, как у Кибо, но отливающие каким-то нежным розовым оттенком на концах. И главное: они казались мягкими и воздушными, будто облако. Он посмотрел мужчине в глаза и, поймав ответный взгляд, понял, что всё это время пялился, и смущённо отвёл взгляд.       — Здравствуйте, — пробормотал Кибо, теребя пальцами пуговицы пальто.       Мужчина улыбнулся и перевёл взгляд на ясное небо.       — Мне тоже нравится весна — она, как начало новой жизни, не думаешь?       — Д-да, мне тоже так кажется, — встрепенулся Кибо. — Мне нравится смотреть, как распускаются первые цветы — подснежники, я так их люблю! А ещё появляются насекомые и начинают петь птицы. Ой! — спохватился он, осознав, что вывалил за раз слишком много информации. Но его собеседник не выглядел сердитым. Он только тихо рассмеялся.       — Как тебя зовут? — спросил тот.       — Кибо. — Его сердце забилось чаще. Он никогда в жизни не видел такую светлую улыбку. Кажется, этот человек своим присутствием озарял всё вокруг.       — Кибо? Какое красивое имя! — восхитился мужчина. — А я Нагито. Нагито Хината.       — Очень приятно.       — То, что человек может подмечать красоту природы, многое о нём говорит, — продолжил он. — Я обожаю стихи о природе. А как ты к ним относишься?       — Не думаю, что читал много, — застенчиво произнёс мальчик, чертя полукруг на земле носком ботинка. — Но мне бы хотелось узнать больше таких.       Нагито просиял и немного взбодрился.       — Наконец я нашёл человека, который меня понимает, — Нагито немного повысил голос. — Не то, что некоторые. — Он наклонился ближе к Кибо и сказал громким шёпотом: — Хаджиме совсем не романтик. Только не говори ему, а то он обидется.       — Я вообще-то всё слышу. — Кибо только сейчас заметил человека, который наблюдал за ними издали всё это время. Сейчас он шёл к ним, криво улыбаясь.       — Он всё слышал, бежим! — забавлялся Нагито, за что второй мужчина отвесил ему лёгкий подзатыльник.       — Это семейное насилие. Ты меня не любишь, — продолжал посмеиваться Нагито.       — Он просто очень сильно волнуется, — обратился мужчина к Кибо. — Знал бы ты, сколько он проштудировал книжек по воспитанию… Меня, кстати, Хаджиме зовут.       — Кибо, — опустил он глаза к ботинкам.       Хаджиме тоже был очень высоким. Его взгляд с любопытством перебегал от Нагито к Кибо и обратно.       — Ты уже подрываешь мой авторитет, как ты можешь, Хаджиме?! — застонал сквозь смех Нагито.       — Вот видишь, волнуется. — Хаджиме растрепал воздушные волосы Нагито и приобнял его за плечо. — Ты не думай, что мы ссоримся. Дурачимся просто, — поспешил объяснить он. Кибо кивнул. Впервые он не чувствовал тяжести разговора со взрослыми. Обычно с ними было сложно, будто бы между ними и детьми была пропасть. Действительно, к ним ведь приходили совершенно незнакомые люди, которые хотят перестать быть чужими для кого-то из них. Несмотря на желание попасть в семью, Кибо было тревожно. А сейчас — просто до жути волнительно, но как-то по-хорошему.       — Просто Хаджиме так и не повзрослел со старшей школы, — невинно поднял брови Нагито.       — Я тебя умоляю, я в старшей школе и я сейчас — просто небо и земля, — возмутился Хаджиме. — А тебе хочется в школу? — спросил он неожиданно у Кибо.       — А? Я? Думаю, это было бы интересно, — всерьёз задумался Кибо. — Но некоторые школьники меня пугают, — признался он.       — Пугают? Почему? — нахмурился Нагито.       — Ничего такого, — помахал руками Кибо, пытаясь успокоить взрослых. — Просто иногда говорят немного грубые вещи. А я бываю чересчур восприимчивым к подобной ерунде.       — Вовсе не странно переживать, когда тебе говорят что-то плохое, — заверил Хаджиме. — Особенно, если это касается больных для тебя тем.       — Но, мне кажется, я должен научиться не реагировать на это.       — Держать себя под контролем, конечно, хорошо, но не всегда стоит терпеть. Всё зависит от ситуации. Над тобой кто-то издевается? — осторожно поинтересовался Хаджиме.       — Они, — пробормотал Кибо, натягивая шапку на глаза, — просто достают меня. Говорят, что я зануда и что родители меня бросили. Но это всё правда, — грустно улыбнулся он. — Так что, ничего такого.       — Но это правда серьёзно, — воскликнул Нагито. — Дразнят не только по надуманным причинам, многие хулиганы стараются бить по больному. Это вовсе не твоя вина.       — Ты… считаешь себя скучным? — старался подобрать слова Хаджиме.       — Я и есть такой, — кивнул Кибо. — Это правда.       — Но за всё то время, что я говорил с тобой, мне ни разу не стало скучно, — поспешил заверить Нагито. — Наоборот, я уверен, что ты очень интересный человек.       — Скорее всего, дело в том, что твои интересы не совпадают с интересами детей того же возраста. Ты упоминал, что умеешь и любишь читать, и это очень круто для твоего возраста.       — У людей разные интересы. То, что кто-то может считать тебя скучным, просто значит, что ваши интересы не совпадают. Это нормально, — подхватил Нагито.       — Но… — замялся Кибо. — Даже взрослые не хотят меня забрать. Они понимают, что есть дети гораздо веселее.       — Ох, это не твоя вина! — немного нервно рассмеялся Нагито, глаза за стёклами очков грустно сверкнули. — Значит, всё было ради этого момента, чтобы мы смогли встретиться. Моя удача иногда вытворяет странные вещи…       Хаджиме прошептал что-то нежное своему мужу, заправив его непослушные волосы за ухо, и присел рядом с Кибо на корточки, чтобы оказаться с ним на одном уровне глаз. Он не боялся испачкаться? Хаджиме положил руки ему на плечи и успокаивающе улыбнулся.       — Это не значит, что ты скучный. Просто ты немного скован и очень сильно не уверен в себе, из-за этого можешь быть менее заметен. И потом, — он подмигнул, — если бы ты был скучным, Нагито не приметил бы тебя сразу. Он, знаешь ли, не любит посредственных людей.       — Заткнись. — Кибо показалось или мужчина немного покраснел? — Хаджиме прав. Скучный человек — понятие субъективное, даже среди взрослых.       — Правда?       — Конечно! — ответили вместе мужчины.       Кибо несмело улыбнулся. На душе вдруг стало во сто крат теплее. Кибо сам не заметил, что с того момента, как с ним впервые заговорили эти люди, улыбка не хотела сходить с его лица. Ему было так легко с ними, несмотря на то, что он только что их узнал. Разговор этих двоих, переброс шутками и подколами — всё это разряжало атмосферу, и Кибо почему-то не чувствовал себя в этом диалоге лишним. И то, как они смотрели друг на друга, — это были очень тёплые взгляды, способные, казалось, растопить любой лёд. Слушая их, Кибо понял, как Нагито аккуратно с ним разговаривал, и смутился ещё больше.       — Слушай, — Кибо почувствовал, как Хаджиме немного напрягся, — мы люди люди простые и привыкли говорить без всяких уловок и «что если». Я уверен, что Нагито для себя уже всё решил (и я полностью поддерживаю его в этом решении), просто он стесняется сказать.       — Ты тоже волнуешься, Хаджиме, — усмехнулся Нагито.       — Ой, да ну тебя, — закатил глаза мужчина. — Я сказать хотел, что, хм… Как ты смотришь на то, чтобы стать нашим сыном?       Кажется, внутри у Кокичи взорвался фейерверк, когда до него дошло, что у него спрашивал Хаджиме. Ещё никто не спрашивал у него. Даже пожилая пара, которая долго общалась с ним, считала, что он согласен по умолчанию. Так всё, конечно, и было, так что в этом не было ничего плохого, но то, что эти люди, знающие его всего несколько минут, спросили его мнения, покорило его, и в этот момент Кибо чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.       «Да-да-да!» — билось в голове.       — Ты ведь не против, что мы оба парни? — встревоженно спросил нервно ожидающий ответа Нагито.       — Нет, — моментально ответил Кибо. К ним уже приходили однополые пары. Кибо никогда это не волновало, и он не понимал, почему волновало других. Все, кто приходил сюда, и разнополые, и однополые пары, хотели взять на воспитание ребёнка, поэтому Кокичи никак не мог понять, почему некоторые воротили нос (в основном, это были дети постарше).       — Я… — Кибо вобрал в грудь побольше воздуха, ощущая, что его отчаянно не хватает. — Я очень хочу, — выпалил он.       Кибо заметил, как Нагито при этих словах выдохнул.       — Хорошо, — улыбнулся Хаджиме и потрепал Кибо по голове. Только сейчас он заметил, что у Хаджиме, как и у него самого, из причёски выбивалась непослушная прядь. Его волосы казались колючими. Кибо хихикнул. В его душе надувался яркий воздушный шарик счастья. У него будут родители, два отца. Он вырастет в семье, у него будет своя комната и его каждый день будут трепать вот так по волосам и держать за руку.       Но тут воздушный шарик, который распирал его счастьем изнутри всё это время, лопнул. Кибо вспомнил о Кокичи и понял, что не может. Как он бросит его совсем одного в приюте? Он просто не может. День ото дня, Ома всё сильнее уходил в свои мысли и больше не казался живым.       — Почему… Ты выглядишь таким грустным? — осторожно спросил Нагито.       — Я… я не могу… — По его щекам покатились слёзы. — Я не могу здесь бросить друга.       Мужчины обменялись напряжёнными взглядами.       — Он закрылся в себе после одного случая, а если он останется один, я не знаю, что с ним будет. — Кибо плакал и чувствовал, как со слезами от него ускользает такое желанное, уже побывавшее в его руках счастье.       — Кто этот человек? — серьёзно спросил Хаджиме.       — Кокичи Ома, — всхлипнул он.       — И ты не уйдёшь отсюда без него?       Кибо помотал головой и ещё сильнее заплакал. Как бы это ни было больно, он не мог бросить друга.       Хаджиме нахмурился и почесал подбородок.       — Мы сейчас, не переживай, пожалуйста.       Мужчины отошли недалеко и о чём-то переговаривались несколько минут шёпотом. После чего оба обернулись к нему. Хаджиме успокоил его своей улыбкой, которая по какой-то причине придала Кибо сил, и направился в сторону здания, а Нагито подошёл к нему.       — Ты очень добрый и жертвенный человек, — вздохнул Нагито. — Это великие качества характера, но обычно таким людям трудно в этой жизни. Тебе стоит больше думать о себе.       Кибо ничего не ответил. — Хей, мы не отказываемся от своего предложения, поэтому не вешай нос, — замахал руками Нагито. — Хаджиме как раз пошёл знакомиться с твоим другом. Мы не планировали усыновлять двух детей, но, возможно, такова судьба.       Кибо хлюпнул носом и посмотрел на него.       — Но Кокичи сложный человек, я не уверен, что он вообще захочет говорить, особенно сейчас.       — Доверься Хаджиме, он умеет вывести на откровенный разговор, — заверил его Нагито, осторожно обнимая и вытирая с щёк непрошеные слёзы.

***

      Кокичи сидел на своём обычном месте под лестницей. Ему было психологически тяжело здесь находиться, но он упрямо оставался прикованным к месту.       Приятно себя мучить?       Да не особо. Просто если Кокичи перестанет делать это постоянно, он забудет о том, что сделал, как забыл, общаясь с Кибо.       Рядом послышались шаги. Но мало ли, кто это мог быть? Этот человек не первый здесь проходит и не последний. Незнакомец поднялся по лестнице, шаги стихли, и Кокичи мог снова утонуть в своих мыслях.       Он много думал о Кибо и о том, как, возможно, ранит его своим равнодушием, но ничего не мог с собой поделать. Когда Ома давал себе волю, он превращался в заносчивое кровожадное чудовище, он нёс чушь, постоянно лгал и только приносил неприятности всем вокруг.       Всё-таки его мать была права насчёт него.       Кокичи закусил ноготь большого пальца. Он не хотел становиться мудаком, как его отец, и не хотел быть ненормальным, как его мать, но он уже был. Ему нельзя быть счастливым, иначе он забудет, что на самом деле является убийцей — худшим из людей. Другие люди просто видят это, поэтому сторонятся. Только Кибо по какой-то причине сломан. Ну, Кокичи слышал, что существуют люди, у которых нет инстинкта самосохранения. Кибо был исключением. Он был такой один, значит, все остальные были правы насчёт него.       — Монстр.       Иногда ему снилось, что он вонзает нож в грудь той женщины, и каждый раз просыпается в этот момент. Бывает, что она смотрит на него прямо перед пробуждением и говорит: «Ты никогда не изменишься, ты навсегда запятнан». Тогда он не может заснуть всю ночь. Последнее время эти кошмары стали приходить гораздо чаще.       Шаги снова застучали по лестнице. На этот раз Кокичи даже не обратил на это внимания. Пришлось обратить только тогда, когда человек заглянул под лестницу.       — Привет, чего сидишь тут?       Этот крестьянин смел отвлекать Кокичи во время его раздумий. Он промолчал.       — Меня зовут Хаджиме, а ты Кокичи, верно?       Ома не ответил.       — Мы с мужем повстречали мальчика Кибо, и он рассказал что у него есть друг. — Хаджиме присел рядом с Омой и улыбнулся. — Вот мне и захотелось познакомиться.       — У вас есть муж?       — А ты имеешь что-то против?       — Нет, мне всё равно. — Ему действительно было плевать. Его больше волновало, что… этот человек собирался забрать Кибо.       Ну и хорошо! Если Кибо уедет из приюта, его больше ничего не будет отвлекать. Злой Верховный Лидер сможет сосредоточиться на разработке грандиозных планов. Без отвлекающего фактора дело пойдёт быстрее.       Но он не хотел оставаться совсем один!       Он уже один! И должен быть! Такова ноша злых Верховных Лидеров.       Хаджиме посидел ещё немного рядом и поднялся на ноги.       — Мы придём завтра вечером, встречай!       — Больно надо, — надулся Кокичи.       — Ты умеешь разговаривать? — сыграл удивление Хаджиме.       — У вас плохо получается, — проворчал Ома.       — А я и не хотел, чтобы вышло хорошо. — Хаджиме помахал ему рукой на прощание и медленно направился к выходу.       Странный. Зачем было знакомиться? Он им что, диковинная зверушка? Ах да, он же местная знаменитость. Вполне в духе Верховного Лидера. В любом случае, придёт этот мужчина ещё раз или нет, Кокичи всё равно.

***

      — Нагито и Хаджиме такие хорошие люди! И они хотят усыновить нас обоих.       Кибо сказал это ему вечером, а Кокичи всё никак не мог понять: они серьёзно? Зачем он им сдался? Пусть эта счастливая парочка забирает Кибо и валит на все четыре стороны.       — Но я не хочу, чтобы ты оставался один! И Хаджиме сказал, что ты ему сразу понравился.       Это явно было ложью, но Кокичи не мог понять её цель.       — Зачем я тебе нужен? — устало спросил Ома.       — Ты мой друг!       Друг, ха? Ответил, как и в тот раз? Глупо. У злого Верховного Лидера нет друзей.       Ома так и сказал Кибо и с болью в сердце смотрел, как улыбка на его лице сменяется печалью. Он сказал это раньше, чем подумал. Кибо дорожил им, но чем раньше тот поймёт, с кем имеет дело, тем лучше.       Это было правильно. Он был способен только приносить несчастья. Так было с самого его рождения, без всяких сомнений. Он пытался притворяться, что это не так. Но всё это время его родители были правы.

***

      — Почему ты снова пришёл?       — Потому что захотел.       Хаджиме стоял рядом с ним, расслабленно опираясь о стену. Кокичи подскочил и, подтянувшись на руках, сел на подоконник.       — Что ты хочешь? — нахально вскинул голову он.       — Хочу, чтобы ты стал нашим с Нагито сыном.       — Вам что, одного Кибо не достаточно? — Его голос дрогнул.       Он не хотел быть дополнением. Тем, кто будет только мешаться.       — Говоря по правде, — вздохнул Хаджиме, — изначально мы хотели усыновить одного ребёнка, но, когда я увидел тебя, сразу понял, что хотел бы вырастить вас обоих, как братьев.       — Братьев? — это слово звучало чужеродно. Называть Кибо братом? Он не мог назвать его даже другом.       — Вы поссорились? — поинтересовался Хаджиме.       — Он достаёт меня. — Ома стал болтать ногами, стуча по батарее. Он надеялся, что это будет нервировать Хаджиме. Но тот выглядел так, будто бы вообще не замечал раздражающего звука.       — И чем он тебе не угодил?       — Лезет ко мне со своей дружбой.       — Но разве вы не друзья? Насколько я знаю, вы очень хорошо общались.       — Просто мне это было удобно, — рассмеялся Кокичи. — Кибо ненормальный. Он был единственным, кто меня терпел.       — Это не совсем правда, — прикрыл глаза Хаджиме. — Ты ведь на самом деле заботишься о нём.       — Нет! Я не забочусь ни о ком! Верховного Лидера не волнуют чувства других людей! — крикнул Кокичи.       Не волнуют! Это правда? Не должны волновать!       — Ты напоминаешь мне Нагито, когда он был подростком. Тоже притворяешься несносным, чтобы оттолкнуть других от себя, — усмехнулся мужчина.       Кокичи вспыхнул.       — Ничего подобного! Просто мне никто не нужен.       — Ты в этом уверен? — аккуратно уточнил Хаджиме, посмотрев в окно, на шуршащую от ветра листву деревьев. — Ты кажешься одиноким.       Он перевёл взгляд на Кокичи.       — Вы с Кибо похожи, на самом деле.       — Ха?! У нас вообще нет сходств!       — Вы оба страдаете от одиночества. Обжёгшись один раз, закрываетесь в себе, но каждый по-разному. Кибо переживает о том, что не интересен другим людям.       — Он просто идиот с бессмысленными комплексами, — перебил Кокичи.       — Не обесценивай проблемы других, — назидательно проговорил Хаджиме, на что Кокичи показал ему язык. — Ты же считаешь себя плохим человеком и поэтому наказываешь. — Он нахмурился. — Возможно даже, ты играешь злодея, чтобы контролировать мысли других людей о тебе. Только так ты можешь быть уверен в том, что они думают о тебе.       — Ты психолог?! — Кокичи напряжённо обернулся. — Копаешься в моих мозгах? — зло выплюнул он. — Я не хочу с тобой разговаривать! Не смей! Я нормальный.       — Кокичи… — Хаджиме секунду выглядел растерянным, но быстро собрался. — Ты боишься психологов?       — Я никого не боюсь! — его крик был полон отчаяния.       Кроме себя.       — Я не психолог, у меня нет специального образования, — поспешил успокоить Хаджиме. — Я просто хочу понять тебя.       — Зачем тебе это? — его голос звучал слишком слабо.       — А разве ты не хочешь понять, о чём думают другие люди?       — Понять других людей?       — Верно. Ты не думаешь, что как раз в этом смысл общения?       — Люди слишком эгоистичны для этого.       — Разве плохо, если твои желания совпадают с чужими?       — Совпадают? Как это?       — Вы с Кибо оба одиноки, оба хотите общения. Почему бы вам не дружить?       — Ты заговариваешь мне зубы!       — Возможно, — рассмеялся Хаджиме.       — Чего такой довольный? — нахмурился Кокичи, складывая руки в замок на груди.       — Я рад, — тепло улыбнулся мужчина. — Ты кажешься намного более живым, чем во время нашего первого разговора.       — Просто это ты выводишь меня из себя, — отвернулся Ома. Его обуревали странные, совершенно новые для него чувства. Поэтому Кокичи поспешил спрыгнуть с подоконника и убежать как можно дальше.       За него правда беспокоились? Это было невыносимо!

***

      — Как успехи? — с надеждой спросил Нагито, когда Хаджиме вернулся.       Тот неопределённо пожал плечами.       — Прогресс определённо есть, но…       — Что «но»? — вскинул голову Кибо. Пока Хаджиме разговаривал с Кокичи (он всё ещё удивлялся, как тот находит Ому), Кибо с Нагито собирали пазл и болтали о всяком. Так мальчик узнал, что мужчине нравятся любовные и приключенческие романы, а также, что тот неплохо играет в шахматы. Кибо рассказал, что любит конструктор и всегда мечтал когда-нибудь притронуться к магнитному. Он был в ужасе от того, с какой лёгкостью Нагито пообещал Кибо купить его. Мальчик пытался его отговорить, но Нагито был непреклонен.       Однако всё это время он переживал о разговоре Хаджиме с Кокичи.       — Я думаю, что у Кокичи тревожно-избегающий тип привязанности, — ошарашил его мужчина непонятным предположением.       — Это болезнь? — испугался Кибо. Он никогда не слышал о таком.       — Не совсем, — почесал затылок Хаджиме. — Из-за проблем в семье он не научился формировать устойчивые связи с другими людьми. Он не знает, куда девать и как выражать свои чувства. Если он чувствует эмоциональное влечение к человеку, то начинает отстраняться, отгораживаться, чтобы никто не мог его ранить. И… похоже, он хочет полностью контролировать себя и свои чувства.       — А ему можно как-нибудь помочь? — прижал Кибо руки к груди. Это было ужасно. Он не представлял, как можно жить, не позволяя себе привязываться к людям.       — Я попробую, — вздохнул Хаджиме. — Одно я могу сказать точно: я хочу, чтобы он стал частью нашей семьи.       Сердце Кибо радостно подпрыгнуло при этих словах. Неужели он мог впустить в свой беспокойный разум мысль, что всё закончится хорошо?

***

      Хаджиме приходил каждый день, в который были возможны посещения. И каждый раз каким-то образом этот упрямец его находил.       — Тебе заняться нечем? Ты безработный? — пожаловался Кокичи.       — У меня отпуск, — спокойно объяснил мужчина.       — Тем более! — взмахнул руками Ома. — Кто будет тратить свой отпуск на подобную ерунду?!       — Ты не ерунда.       Хаджиме снова смотрел ему в глаза, его взгляд был ясным и открытым.       — Нет, ты занимаешься фигнёй. Вместо того, чтобы провести время с семьёй, ты тратишь время на того, кто хочет избавиться от твоей компании.       — Я не трачу с тобой время, — Хаджиме подошёл ближе. — И ты и есть моя семья.       Кокичи замер на месте, не зная куда себя деть. Изнутри распирало противно-приятное чувство, которое хотелось засунуть куда подальше — всё-таки Кокичи его не добил. То самое чувство, которое вспыхивало в нём в те моменты, когда мама была к нему добра. За ним всегда шла пропасть.       Ома зажмурил глаза, сжав руки в кулаки, приготовившись к удару, но почувствовал только тёплые объятия. Сильные руки обхватили его так аккуратно, будто он был фарфоровым, и Кокичи почувствовал, как что-то в нём снова треснуло. Он не заметил, как заплакал. Это не были его привычные театральные слёзы с криками. Эти были тихими и молчаливыми. В горле образовался ком и Кокичи судорожно выдохнул. Он не должен был плакать. Это было неправильно. Ему нельзя.       Но слёзы у него разрешения не спрашивали. Они текли и текли против его воли. Кокичи почувствовал, что сейчас сломается, если не скажет что-то особенно гадкое. Что-то настолько плохое, что в глазах Хаджиме не останется ничего, кроме отвращения. Тогда Верховный Лидер снова будет торжествовать.       Хаджиме явно выяснил историю Кокичи перед разговором. И даже несмотря на всё, он держал Ому в своих объятиях.       И Кокичи было так хорошо. Возможно, стоило просто сдаться и позволить другим людям заботиться о нём, любить его…       Нет, любое наваждение рано или поздно заканчивается, и чем скорее он разрушит иллюзию, тем лучше. Хаджиме точно не знал чего-то, что знал только Кокичи. Чего-то, что он всё это время хранил в своём сознании.       Он начал посмеиватбся и мелко дрожать.       Хаджиме мягко отстранился и с тревогой заглянул ему в глаза.       — Глупец, — тихо сказал Ома. — Знаешь ли ты, кого сейчас обнимаешь? — Он постарался напустить на лицо самое жуткое выражение лица, которое мог изобразить. — Я убийца, а ты мне сочувствуешь.       Хаджиме всё ещё не отрывал от него внимательного взгляда.       — Я непонятно выражаюсь?! — крикнул Кокичи. — Я стоял с ножом у кровати моей матери, пока она спала, а ты сейчас меня обнимаешь?!       Он сказал. Он впервые сказал это вслух. Как признание в своей отвратительности.       — Что ты делал потом? — осторожно спросил Хаджиме.       — Разве это важно?!       — Очень, — заверил взрослый, не разрывая с ним зрительного контакта.       — Мне стало плохо, и я ушёл, — это было правдой. В момент, когда Кокичи всё осознал, он понял, что этим замахом убил себя.       — Отчего тебе стало плохо?       — Я не хочу быть убийцей! — выпалил он.       — Ты не убийца, Кокичи. Ты ведь тогда ушёл.       — Но я хотел…       — И очень сильно пожалел об этом.       Кокичи всхлипнул. Это правда, он был в ужасе от себя.       — Как ты пришёл к тому, чтобы попробовать? — Хаджиме начал осторожно гладить его по голове, и Кокичи буквально прильнул к этой большой ладони.       Может быть, всё действительно было не так плохо, как он думал? Хаджиме всё ещё оставался рядом и говорил, что, раз он не сделал этого на самом деле, он не настолько ужасен.       — Я… Я просто хотел, чтобы она больше не била меня. Я подумал, что если убью её, мне больше не придётся страдать. — Кокичи уткнулся Хаджиме в грудь, пряча своё уродливое заплаканное лицо. — Но когда я осознал, что смерть — это всё, это совсем, это полностью, я…       Хаджиме гладил Кокичи по спине и слушал его сбивчивые речи, не перебивая. Только когда Ома закончил, он прошептал:       — Ты перенёс очень много. Слишком много для пятилетнего ребёнка, Кокичи. — Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. — В ситуации, в которой ты находился, не каждый взрослый сможет сохранить рассудок, а ты оказался человеком с сильным внутренним стержнем. Безусловно, попытка убийства не есть что-то хорошее, но, поверь, тогда ты был не в себе. Можешь ли ты поверить, что сделал это в здравом рассудке?       — Я злой Верховный Лидер, я и не на то способен.       — А на что способен Кокичи?       — Кокичи?       — Да, ты. — Хаджиме так нежно вытирал слёзы с его лица, что Ома снова нестерпимо захотелось заплакать. Он помотал головой.       — Ложь и выдумка это не что-то плохое, но твои, играющие раньше роль механизма самозащиты, сейчас только вредят.       Неужели Кокичи так страдал из-за этого? Значит ли это, что, перестав врать, он станет счастливым? Глупость!       — Я не прошу тебя перестать сейчас или когда-либо, — заверил Хаджиме. — Самая главная проблема, та, что вредит тебе самому, — вера в правдивость твоих выдумок. Обманывать себя — плохая идея, не считаешь? — улыбнулся он.       — Я не знаю… Я даже сам не уверен, что является ложью, — растерянно пробормотал Ома.       — Если я помогу тебе отличить ложь от правды, ты мне поверишь?       — Не знаю.       — Я всё равно попытаюсь. — Хаджиме уверенно смотрел ему в глаза, и Кокичи с удивлением поймал себя на мысли, что готов слушать. Хаджиме всегда был отчего-то добр к нему. Что бы Ома ни говорил, тот приходил к нему снова. Он казался жутко упрямым и… надёжным. Кажется, Кокичи сквозь подступающий к горлу страх был готов попытаться ему поверить.       — Итак, ты Кокичи Ома — это правда.       Кокичи кивнул. Это было очевидно.       — Дома с самого детства ты подвергался психологическому и физическому насилию как со стороны отца, так и со стороны матери.       Кокичи отвёл взгляд. Вот как Хаджиме это называл. Он кивнул.       — В этом нет ни капли твоей вины. Это преступление, которое совершали твои родители.       Кокичи замотал головой.       — Я раздражал их.       Хаджиме вздохнул и попытался объяснить.       — Я понимаю, что ты хочешь всё контролировать, это нормально. Когда ты говоришь: «Я причина, по которой родители были жестоки ко мне», это создаёт иллюзию контроля. Но поверь, если ты признаешь, что это исключительно их вина, тебе станет легче. В нашей жизни есть обстоятельства, неподвластные нам. И это не твоя вина и ответственность. Какими бы невыносимыми ни были дети, родители не имеют права так с ними обращаться.       — Правда?       — Абсолютная. То, что делали твои родители, — ненормально.       Кокичи осторожно кивнул. Не его вина? Трудно было поверить в это, когда родители говорили ему обратное сколько он себя помнит. Но если на секунду допустить мысль…       — Ты выдумал себе образ злого Лидера, чтобы справиться с происходящим в семье.       Нет, Кокичи всегда им был. Он не ответил.       — Когда ты первый раз так себя назвал?       — Я не помню.       — В какие моменты ты так про себя думаешь?       Кокичи погрузился в раздумья.       — Когда… происходит что-то плохое.       — Не каждый раз, когда ты называешь себя так вслух, ты веришь в это, да?       — Иногда это просто забавно.       — Ты хотел бы быть Верховным Лидером зла? Это потому, что тогда ты смог бы всё контролировать.       — У Верховного Лидера есть причина делать плохие вещи, а у Кокичи — нет.       — Но мы решили, что ты Кокичи.       — Я… — Ома обхватил голову руками. — Я ничего не знаю, я вообще ничего не знаю!       — Каждый человек может совершать сомнительные поступки. Какие вещи ты считаешь за зло?       — Я сказал Азуми очень жестокие вещи, я использовал Кибо, потому что мне было одиноко, я воровал, я раздражаю всех вокруг и не могу перестать. — Кокичи прервался, пытаясь отдышаться. — И я почти убил свою маму…       — Давай разберём кое-что, — сказал спокойно Хаджиме. — Почему ты считаешь, что использовал Кибо?       — Я заманил этого глупца в свои сети, поэтому он со мной общается.       — Но это ведь ложь. Ты сам прекрасно знаешь, что искренне ему нравишься. Тебе страшно испытывать тёплые чувства?       — Н-нет, — его голос дрогнул.       — Хорошо, давай пока что пойдём дальше. Это хорошо, что ты понимаешь, что воровство это плохо. Но нельзя же постоянно корить себя за это. Я рад, что ты просто выжил тогда.       — Я… не знаю.       — Ты не сделал чего-то непоправимого, и ты понимаешь, что это неправильно. Если ты пообещаешь больше так не делать, всё будет в порядке.       — Да? — поднял глаза Ома.       — Да. Обещаешь?       — Обещаю, — сконфуженно пробормотал Кокичи. Он сомневался, что всё было так просто.       — Теперь кое-что более серьёзное, — предупредил Хаджиме. — Почему ты был жесток с Азуми?       — Потому что я Верховный Лидер зла, — уверенно вздёрнул нос Ома.       — А если представить, что есть и другая причина?       — Другая? — Кокичи замялся. Говорить или нет? Так безумно, до невозможности хотелось рассказать Хаджиме всё, что отягощало душу. — Мне было очень больно из-за того, что женщина, общавшаяся со мной, предпочла её. И я хотел показать всем, что от меня нужно держаться подальше.       — Почему от тебя стоит держаться подальше?       — Потому что я плохой человек.       — Ты понимаешь, что это замкнутый круг? — ласково усмехнулся Хаджиме. — Его необходимо как-то разорвать.       — Я не понимаю, — насупился Ома.       — Твои поступки сейчас определяют, хороший ты человек или нет. Если захочешь, ты можешь измениться в любой момент.       — Но ничто уже не изменит то, что я сделал, — убито сказал Кокичи.       Это было так очевидно. Даже если поверить, что родители были неправы насчёт него, даже если представить, что он может научиться не отталкивать людей, он всё ещё оставался убийцей, ему не смыть это клеймо.       — Разве мы не решили, что это было наваждение? — переспросил Хаджиме. — Наваждение, от которого ты самоотверженно избавился. Ты преодолел испытание. То, что ты не смог убить, показывает, что ты хороший человек.       — Да? — Кокичи вскинул опущенную до этого голову. В его глазах что-то вспыхнуло. Это была надежда. Она сверкала, готовая в любую секунду разрастись в яркое сияние или же навсегда погаснуть.       — Да, — улыбнулся Хаджиме. Его улыбка дрогнула, но была до ужаса искренней. — На самом деле ты хороший человек, Кокичи, просто слишком запутался и пытаешься притворяться плохим. Это правда.       — Правда-правда? — наивно и звонко вскрикнул он. — Ты клянёшься?       — Клянусь. Я в этом уверен.       — Я… хороший… человек? — прошептал он. Это звучало так незнакомо.       — И не верь другим, кто говорит иначе. Пока ты будешь стараться делать добро людям в меру своих сил, ты будешь таковым. Ты, к счастью, не совершил ничего непоправимого. У тебя всё ещё впереди, чтобы быть каким угодно.       — Я могу?       — Да.       Неожиданно Хаджиме подхватил его и поднял на руки.       — Эй! Мы так не договаривались, — сердито застучал он кулаками по широкой спине, пока Хаджиме лишь легко посмеивался. Кокичи надулся, но обхватил шею мужчины своими цепкими руками. Сколько бы он не уверял себя, что это для того, чтобы не упасть, он знал — это было ложью, ведь Хаджиме держал его крепко, а Кокичи просто не хотел того отпускать.       — Пойдём, помиримся с Кибо вместе. И я познакомлю тебя с Нагито. Я говорил, что ты чем-то похож на него в юности? Вы поладите.       Кокичи всё ещё изображал обиду, но в его глазах разгорался яркий огонёк несмелого, но неудержимого детского интереса к новой жизни.       «Я хороший человек?»       Кокичи могла слишком сильно понравиться эта мысль.       За окнами свистели птицы, а все деревья уже обзавелись листвой. Весь снег растаял.