Хрюша, зараза, ангел и жопа бегемота

      Ким растерянно замер посреди кухни, тупо глядя на экран телефона с открытыми на дисплее анализами. Сонный Че выполз из спальни, натолкнулся на его спину, заворчал, плюшевый и ласковый, обнял со спины за талию и заглянул через плечо, пытаясь понять, почему тот замер столбом, не дыша.       — Ебать. Пи’Ким, поздравляю! Это же круто, ты можешь получить нормального вовлеченного отца, а не этого старого урода. Все скоро наладится, вот увидишь! Пи’Ким?..       — Я… Всю жизнь себя за его кровь ненавидел. Думал, я тварь, раз во мне его наследие. Ненавидел всех вокруг, потому что не знал, что с этим сделать. Че, я…       — Тише, тише. Все хорошо, мой славный. Я рядом, никуда не уйду. Ты сука, пи’Ким, но ты моя сука, единственная и неповторимая. Ты нужен мне, такой, как есть. Ч-ш-ш, — Порче развернул смятенного, выбитого из колеи Кима за плечо, прижал к себе, обнимая, пряча в руках от мира, готового разлететься на острые осколки. — Ты теперь свободен. От его наследства, от его прошлого, от его влияния. Он мертвый. Больше никогда не вернется и не обидит тебя. А ты живой. И отец твой родной тоже живой. И ему на тебя не насрать. Ну, чего ты так плачешь, пи’Ким? Не надо, ч-ш-ш, тише.       Ким на ощупь вырубил плиту, на которой пытался сварить кофе в турке, пока ему на почту не пришло сообщение из первой клиники, а через пару минут и из второй. Забив на полуготовый напиток, он взялся за руку Че, уволок обратно в спальню, устроил на кровати, свернулся на груди в уязвимый комок и попросил глухим, севшим от волнения голосом:       — Отправь Чану. И Кинну с Кхуном. И Вегасу с Макао, наверное, тоже.       — Конечно. Лежи, — Порче запорхал пальцами по сенсорному экрану, пока Ким с головой прятался под одеялом, чтобы можно было дышать только родным и любимым запахом Че и абстрагироваться от пугающей обстановки хотя бы ненадолго.       — Эй, улитка, рожки высуни, — позвал Киттисават насмешливо минут через пять. Ким выполз, смущаясь своего порыва, но парень не злился, наоборот, смотрел с такой любовью и нежностью, что закололо сердце. Убрал спутанные пряди от лица Кима, вытер его щеку от остатков слез, неприятно стягивающих кожу, и мягко спросил: — Чего ты сейчас хочешь, пи’Ким? Что мне для тебя сделать?       — Целоваться. И обниматься.       — И фильм под мороженое? — дождавшись неуверенного кивка Кима, Порче снова написал родственникам, предупреждая, чтобы пару часов их не беспокоили, отключил телефон и притащил ведерко фисташково-мятного мороженого — их с Кимом любимого — две ложки и ноутбук.       Ким, сидя под боком любимого человека, поедая мороженое ложкой и залипая в обожаемый Порче американский ситком про асоциальных физиков и начинающую актрису-официантку, расслабленно думал о том, что просто не сможет пожертвовать храмам достаточно, чтобы это счастье окупилось. Мысли вообще текли вяло и медленно, дрейфуя по черепной коробке вперед-назад. Ким ощущал себя то настолько легким, что вот-вот под потолок взлетит, то ужасно тяжелым и неповоротливым, неспособным повернуться на кровати и обнять плечи Че покрепче. Но все равно тянулся и обнимал, потому что его свет, его мир, его якорь в стремительно меняющейся реальности на самом деле нуждался в объятиях и поддержке не меньше, чем Ким. Че тихо, нежно смеялся на комичных моментах, изредка целовал навязчиво-липучего Кима в губы, отвлекаясь на проходных сценах, а затем и вовсе приглушил звук, оставив видео проигрываться, убрал мороженое на тумбочку, перелез на колени старшего и начал целовать, сминая губы своими, прохладными, мягкими, чуть липкими от мороженого и очень, очень вкусными.       Они провели в непринужденном, глубоком молчании несколько часов, ласкаясь, целуясь, обнимаясь, не покидая уютной и безопасной территории кровати. Их кожа все еще кое-где сохранила следы блесток от бомбочки, и Ким, стащив с Че футболку, отыскал их все до одной на впалой груди и теплой широкой спине. Едва он добрался до ямочек на пояснице, таких милых, что зубы свело, Порче приподнялся на коленях и повел бедрами, разрешая снять шорты.       — Уверен?       — Я доверяю тебе. В постели ты опытнее, и меня не обидишь.       — Если это ради меня…       — Это не жалость или попытка отвлечь, пи’Ким. У меня стоит, у тебя тоже. Почему бы нам не помочь друг другу?       Ким согласно угукнул, видя, что Че не на шутку возбужден и хочет подобных ласк. Дотянулся до брошенной на тумбочку микстурной резинки, перехватил волосы, чтобы в глаза не лезли, и подложил под Че подушечку, приподнимая в более выгодную позу.       — Проникновение? Эротический массаж? Петтинг? Межбедренный? Отсосать тебе?       — Когда я говорил, что хочу тебя попробовать везде, я именно это и имел в виду, — голосом на пол-октавы ниже обычного, проговорил Че, перевернулся на спину, выдернув подушечку из-под себя, и легко, будто Ким ничего не весил перетащил его на свою грудь. Заглянул в глаза снизу вверх, огладил большими ладонями бедра и ягодицы — в процессе раздевания Порче Ким разделся и сам. Мучительно медленно облизнул пересохшие губы и мягко-мягко попросил: — Я знаю, что на лицо ты мне пока не сядешь, но можно я тебе отсосу? Я вроде понял, как это делается в такой позе, накладок быть не должно.       — Только если потом тебе отсосу я, — нашел в себе силы ответить Ким, с трудом разогнав картинку лежащего на спине Порче с лицом, зарытым в его задницу. Аж пальцы свело от смущения, стыда и желания, а в животе вспыхнуло пламя — Ким никогда римминг не практиковал, считая не то чтобы грязным, просто очень интимным и деликатным. Ему не с кем было так поступать, немногочисленных проверенных любовников он использовал только для того, чтобы скинуть накопившееся напряжение. Те были не против, в ответ получая хороший секс, уважительное отношение и мелкие подарки в виде украшений или билетов на концерты WIKa в вип-ложу. Они не уходили из постели Кима без оргазма, но то был лишь ответный жест на услугу. С Порче Ким вообще забыл, что сам чего-то там хочет, завороженный огоньками азарта и легкой опаски в огромных, окончательно потемневших от похоти глазах.       — Расслабься, пи’Ким. Я не сделаю больно. Ты управляешь ситуацией, сам выбираешь глубину и ритм. Готов?       — Нет, — Ким невероятным усилием воли стряхнул морок страсти, навеянный Че так искусно, будто тот был вейлой из «Гарри Поттера», и упал на спину, в более безопасную и надежную позу. — Хочешь сосать — вперед, но контролировать все будешь ты. Если надо, могу встать, но руки держать буду при себе.       — Почему? — Че приподнялся над ним на локте, внимательно разглядывая ходящую ходуном грудь, плоский живот и мокрый от смазки член, от которого возле пупка уже образовалась небольшая лужица смазки.       — Потому что это ты, ангел. Не хочу быть с тобой грубым или поранить, — Ким сделал паузу, подбирая другие аргументы и любуясь повзрослевшим, возмужавшим парнем. — Потому что это наш первый раз. Тебе должно быть хорошо.       Че одним длинным, красивым движением наклонился и припал к его губам, затыкая и невербально отвечая на признание и проявленную заботу. Вторая, не опорная рука скользнула вниз и обхватила член Кима, растягивая вязкое предсемя вдоль ствола. Дыхание Кима на пару секунд прервалось от правильной, крепкой, такой нужной сейчас хватки, а уж когда Че двинул рукой, не прекращая его целовать, он и вовсе улетел в Нирвану и забыл про окружающий мир прочно и надолго.       Че ему все же отсосал, перед этим достаточно возбудив поцелуями и прикосновениями. Ким метался по кровати, постанывал сквозь зубы, пытался не двигать бедрами навстречу, но ничего не получалось — с Че даже самая мелкая и простая ласка ощущалась в тысячу раз острее, чем обычно, и кончить получилось слишком быстро. Да и сам парнишка добавлял огонька, вылизывая член, будто леденец, и пытаясь пропихнуть как можно дальше в тесное и тугое горло. Ким едва успел оттащить Че, держа за покрытый слюной подбородок, когда оргазм накрыл его с головой, заставляя закрыть глаза и выгнуться, изливаясь на собственный живот и ладонь парня, которой тот решил продлить приятные ощущения.       Немного успокоившись, Ким восстановил дыхание и стер следы удовольствия с живота своей же спальной футболкой. Покопался в постели, отыскивая свалившуюся с волос резинку, снова убрал волосы в неряшливый хвостик, чтобы челка не лезла в глаза, усадил Порче на край кровати и сполз на колени на пол.       — Стой, — Че остановил уже наклонившегося к его члену Кима и бросил подушку на пол. — Стань на нее, а то еще коленки сотрешь. Тебе не больно так? В смысле, твои стопы же не до конца восстановились.       — Не больно, ангел, — заверил Ким, послушно встал коленями на мягкую подушку, проглотив комок в горле от ненавязчивой заботы, которую совершенно не заслужил, и наклонился, опираясь на раздвинутые бедра любимого человека.       Че на вкус оказался солоноватым и чуть терпким. Ким вспомнил все уловки и лайфхаки, которым его по мере сил обучали давние любовники в процессе снятия напряжения, но ласкать их и ласкать Че оказалось несопоставимым по уровню удовольствием. Ким заглатывал все глубже, не жалея слюны и горла, плотно обхватывал плоть губами, создавая приятный вакуум, в перерывах вылизывал бордовую от прилива крови крупную головку, игриво водя ею по губам и напоказ толкаясь кончиком языка в уретру, из которой постоянно сочилась прозрачная тягучая смазка. Че не мешал, лишь смотрел сверху вниз черными от возбуждения глазами, гладил Кима по задней стороне шеи и тяжело дышал. Ни разу не толкнулся сам. Ни разу не настоял на продолжении, когда Ким порывался отстраниться и отдышаться. Ни разу даже на голову не надавил, принуждая продолжить ласки. Че знал, как важно для музыканта сохранить голос и горло в нормальном состоянии, и поэтому смиренно принимал все, что ему могли дать, не прося большего. Что заводило Кима сильнее, вынуждая с каждым разом брать глубже, обхватывать плотнее, ласкать с еще большей отдачей и рвением.       Он терпеливо дождался, пока Че подойдет к краю, но отстраняться не стал, вцепившись в бедра парня мертвой хваткой. Тот с низким и настолько пошлым стоном кончил, что у Кима заинтересованно дернулся его собственный член, намекая, что еще парочка таких возбуждающих, тягучих звуков, и напряжение потребуется скидывать заново. Соленая скользкая горячая влага брызнула на язык. Ким впервые после того, как Корн подложил его под своего взрослого бизнес-партнера, позволил кому-то кончить себе в рот, и ничуть об этом не пожалел, потому что Че, едва оклемавшись после пика, решительно подставил ладошку лодочкой под его губы.       — Выплюни, я же знаю, ты не любишь вкус.       Ким изогнул уголки губ в хитрой улыбке, сглотнул все, что было во рту и открыл рот, далеко высовывая язык. Глаза Че удивленно распахнулись, но затем он уловил игру и поднял руку, кладя на язык два пальца. Ким послушно сомкнул губы, посасывая тонкие фаланги, как леденцы. И, замедлившись, даже обласкал аккуратно, коротко подстриженные ногти языком, надавливая на ногтевую пластину.       — Кажется, минет станет нашей коронной лаской, — улыбнулся Че и с явным волевым усилием вытащил пальцы. Вытер слюну о свое бедро, наклонился и поцеловал Кима, бесстыдно собирая с языка свой же привкус.       Язык и губы приятно ныли, челюсть затекла от неудобного положения, а подбородок слегка щипало от смеси слюны и смазки, но внутренне Ким ликовал — он смог сделать своего парня довольным и счастливым. Подарил ему достойную ласку, весомо отблагодарил за проявленные ранее участие, заботу и нежность.       — Ты меня с ума сводишь, пи’Ким. Я на тебя дрочил годами, а сейчас ты стоишь передо мной на коленях и глотаешь мою сперму. И, судя по тому, как быстро мы кончили, ананасы понадобятся нам обоим.       — Ты и так вкусный, — Ким вывернул шею и поцеловал ласкающую его щеку ладонь.       — Ты тоже. Блядский Макао со своими ананасами.       — Он вообще Гавайскую жрет и не давится. Отбитый напрочь.       — Точно, точно. Весь в тебя.        Че встал на ноги и помог подняться Киму. Отволок за руку в ванную, затолкал под душ и устроил сеанс вдумчивого, соблазнительного облапывания рельефов, сопровождающегося тонким, морозно-свежим запахом геля для душа с мятой и томными, сладкими поцелуями прямо под водой. Порче лично вытер тело Кима от лишней влаги, используя большое махровое полотенце, в которое могли бы закутаться они оба сразу. Наскоро вытерся им же и потащил в спальню, выбирать одежду для визита в дом главной семьи.       Ким одновременно и хотел ехать, и не хотел, не зная, как себя теперь вести и с Чаном, и с братьями, и с кузенами, которые, как оказалось, кузенами ему вовсе и не были. Вся жизнь — пусть херовая и криво склеенная, но отлаженная — летела под откос, разваливалась под руками, как карточный домик, и Ким изо всех цеплялся за то, что казалось незыблемым — свою полезность клану, общую с Кинном и Кхуном мать и ненависть к старшему поколению семьи. И за Че, потому что тот выказывал только нежность, трепет, желание позаботиться и защитить.       — Нам точно нужна парная одежда, мне нравится так ходить, — Че расправил на плечах простую черную футболку, красиво натянувшуюся на его раздавшихся вширь плечах.       — Будет, — пообещал Ким и продел голову в ворот такой же мешковатой плотной футболки, их он держал для заданий Корна, когда требовалось быть незаметным и растворяться в толпе. Ну и кровь с них отстирывалась неплохо, что тоже большой плюс, так как шоппинг он ненавидел всей душой и часто заказывал одинаковую одежду большими партиями, чтобы как можно дольше не думать о новых покупках.       — Готов, пи’Ким?       — Тебе не обязательно звать меня так формально, Че. Можешь просто по имени.       — Знаю, но пока хочу так. Ты не только мой старший, это просто как… напоминание о том, что у нас было, и что стало. Можно я пока не буду убирать приставку?       — Можно, — Ким оплел рукой талию парня и оставил на губах, очаровательно красных и все еще чуть опухших, неглубокий, домашний поцелуй. — Тебе можно все, ангел.       — Мне нравится, когда ты так зовешь, — продолжил мысль о прозвищах Че, уже расположившись на заднем сидении машины Кима, за руль которой сел непробиваемо спокойный, как и всегда, Нон. — Ангел это… Что-то сильное, опасное, но при этом неземное. Что-то светлое, недоступное простым людям. И это напоминание о вере твоей мамы, что для меня очень важно. Я рад, что ты так зовешь меня. Мне приятно, пи’Ким.       — Спасибо, — отозвался мафиози и притянул Че к себе под бок, черпая в нем поддержку и покой.       О своем визите они семью не предупредили, да и телефоны так и не включили, поэтому попали на самое начало семейного обеда. Полностью семейного, потому что за большим круглым столом в центре одной из гостиных, на которую любезно указала охрана, собрались не только Тирапаньякулы, включающие Вегаса, Пита, Макао и Вениса, но еще и смущенный Лиам, Чан, кхун Танайят, два его телохранителя в дверях и седой мужчина лет пятидесяти пяти — шестидесяти с очень кустистыми большими бровями и массивной челюстью.       — Нихера ж себе, какие люди, — заметив Кима и Че, выкрикнул Танкхун, привлекая внимание собравшихся.       Он властно махнул изящной рукой, и две горничные, расставляющие напитки и тарелки, поспешно принесли еще пару стульев и приборы на Кима и Че. Ким уселся рядом с Макао, А Че опустился между Кимом и Вегасом, показывающим фигуры из пальцев Венису, сидящему на руках Пита.       — Рад видеть всю семью в полном составе, — скупо отозвался Ким, пересекаясь взглядом с Чаном. Тот выглядел таким же смятенным, усталым и ошарашенным, каким чувствовал себя третий наследник семьи, и это заставило когти страха хоть немного разжаться.       — Прошу прощения, нонг’Ким, но я все еще не понимаю, каким боком здесь я, — вмешался Танайят.       Глядя на этого статного, высокого мужчину Ким в полной мере понял мать, решившую родить первенца именно от него. Высокий лоб, рыжеватые чуть вьющиеся волосы, изящный изгиб тонких бровей, аккуратный, хоть и довольно крупный нос, губы с плавным изгибом на верхней, почти правильный овал лица, худощавая фигура и очень красивые руки. Чуткие, с длинными тонкими пальцами, аккуратными пластинками ногтей, ровными фалангами, тонкими запястьями. Такими руками только украшения рекламировать да рисовать или играть на фортепиано самые сложные этюды. Что Кхун и делал, пока Корн не сломал мольберт о стену и не разбил фортепиано матери молотком, «чтобы главный наследник занимался делами клана, а не херней».       Серьезный Кхун встал со своего места между Армом и Полом, сидящими за столом уже не как телохранители, а как члены семьи. Обошел стол по полукругу и положил свою ладонь рядом с ладонью мужчины, показывая их необычайное сходство.       — Тридцать лет назад вы давали бал-маскарад в честь своего дня рождения. Там вы познакомились с очаровательной молодой девушкой с длинными темно-рыжими волосами, карими глазами и в маске лисицы. Вы были молоды, уверены в себе, и слегка навеселе, она была юна и прекрасна, и у вас случился незапланированный секс. Девушка сама надела на вас презерватив, а когда вы обнаружили, что тот лопнул внутри нее, она успокоила вас, сообщив, что пьет дорогие противозачаточные, и проблем не будет.       Кхун потянулся к своей темно-зеленой рубашке, переливающейся люрексом в солнечном свете, бьющем из большого, на всю стену, окна столовой. Под ревнивыми взглядами Арма и Пола он расстегнул пуговицы и обнажил правое плечо и часть груди, где ниже ключицы красовалось несколько крупных родинок.       — Мои мужчины зовут меня созвездием из-за них, — светло улыбнулся он побледневшему Танайяту. — Могу предположить, что она тоже вас так называла. Вполне в стиле мамы. Я не потребую у вас наследства, кхун, не нужно даже признания. Я знаю, что такой сын — большая головная боль и, возможно, клеймо на репутации. Ни вашей жене, ни детям это не нужно. И наследников у меня кровных не будет, только приемные, и то не факт. Но вы должны знать о том, что у вас есть еще один ребенок, еще один сын. Спасибо, что пришли сюда сегодня. Для меня было важно сказать вам это в лицо.       — Я могу… Могу пригласить сюда своих? — севшим голосом выдавил Танайят, вопросительно глядя то на Кхуна, то на Кинна.       — Разумеется, можете. Но вы уверены, что ваша жена и наследники воспримут эту новость спокойно?       — Более чем, — коротко отозвался Танайят, осторожно пожал руку растерявшегося Кхуна и вышел, чтобы позвонить жене и детям.       — Выходит, те несколько ночей в поезде?.. — седой мужчина с кустистыми бровями в упор уставился на Кинна.       — Да. С пи’Чаном и кхуном Танайятом сыграла молодость и то, что мама пошла на некоторые уловки, заранее готовя организм к беременности с помощью лекарств. А я был… Ей хотелось нормальной, человеческой любви и еще одного ребенка, а вы тогда работали переводчиком для остальных ребят из охраны мамы. Спасибо, кхун Тхирасак.       — За что, нонг’Кинн? Я даже не знал все эти годы, что ты у меня есть.       — За то, что сделали маму счастливой хотя бы на несколько дней. Ей это было очень нужно, — Кинн накрыл ладонью руку Порша, прижимаясь плечом к плечу. — Повторю слова Танкхуна: я ничего от вас не потребую. Но вы должны знать о том, что у ваших с мамой коротких и бурных чувств были последствия.       — Могу я тебя обнять?       Кинн встал, перед этим нежно поцеловав руку приязненно улыбающегося Порша, подошел к Тхирасаку и поднял руки, принимая его в свои объятия. Сейчас, когда они стояли вплотную, стало очевидно их кровное родство без всяких тестов, хотя их Кинн тоже на всякий случай сделал. Одинаковые кустистые брови, тяжелые челюсти, светлые, мальчишеские улыбки. Кинн, из-за влияния Корна и сложной жизни в мафиозной среде, редко улыбался от души, но с появлением Порша стал делать это намного чаще. Киттисаваты обладали необычайным даром украшать мир вокруг, делать его светлее и чище, служить источником поддержки и любви для других. Ким нащупал под столом руку Порче, крепко сжал и тоже встал, делая пару несмелых, крадущихся шагов к Чану.       — Как мне тебя теперь называть? — спросил тот, вставая навстречу.       — Кимхан. Из твоих уст это не звучит как «грязь» и «разочарование». И сыном тоже можешь звать. Я видел оба теста, пи’Чан, ты мой отец на 99,8%.       — Мадам сделала каждому из нас незабываемый подарок, — ответил Чан и сам притянул к себе Кима, сократил расстояние, обнимая его за спину. — Ты очень похож на нее и внешне, и внутренне, ребенок. Я очень рад, что ты унаследовал ее черты, а не мои. Она была настоящей красавицей.       — Мужчине красота только мешает, — фыркнул Кхун, возвращаясь на свое место между Армом и Полом, оплетшими его руками с двух сторон, чтобы успокоить и заземлить перед непредсказуемой встречей с кровной родней.       — Только если он не скачет по сцене горным козлом в мокрых белых маечках, да, Че? — влез Макао со своим острым языком, на что получил легкий удар в плечо от Лиама, поймал шипящего от боли парня за руку и снова осуждающе проворчал: — Нежные. Лапки. Не делай так.       — О, так у тебя, Лиам, теперь домашнее прозвище есть? — Че ловко переключил внимание собравшихся за столом на Лиама и Макао.       — Макао с самого начала называл меня мелким, несмотря на то что я старше. Я уже привык, — Лиам опустил взгляд долу, снова мило порозовев.       — «Нежные лапки» звучит более мило и особенно, — не согласился Порче, накладывая и себе, и Киму по паре ложек каши и пряного салата с соевым соусом.       — Че, а ну погуди, — неожиданно попросил Макао и уложил руку на талию Лиама, на глазах родни притягивая его к себе под бок тем собственническим, ревнивым жестом, что часто демонстрировал Кинн в отношении Порша или Вегас, когда тискал Пита.       — В смысле «погуди»?       — Ну, типа «у-у-у-у», — выдал Макао низко и гулко. В раскосых темных глазах так и плясали бесы. Лиам с Вегасом слишком похоже закатили глаза на очевидное ребячество парня, но промолчали, негласно заняв позиции наблюдателей за бесплатным цирком.       — У-у-у-у, — негромко погудел в ответ Че, хмуря брови и взглядом спрашивая у Пита, Порша и Лиама, зачем это нужно и что происходит.       — Вот ты и реализовал мем про то, что ветхозаветные ангелы, должно быть, гудели где-то в ебенях как трансформаторные будки. У тебя отлично получается, бро, совсем как настоящий ангел!       — Лиам, я знаю, что эта скотина тебе очень дорога, но, если я ему слегка рожу начищу, ты же на меня не обидишься, правда? — с ласковой улыбкой спросил Порче, откладывая приборы на стол и подбираясь всем телом.       — Во-первых, я кузен твоего парня. Во-вторых, мой кузен — парень твоего брата. В-третьих, я сильнее тебя физически и лучше дерусь. В-четвертых, Лиаму очень нравится мое неподражаемое лицо! — возмутился Макао, но тоже подобрался, готовясь в случае чего сразу броситься к двери.       — Поэтому, Че, лучше бей в живот или по ногам, — невозмутимо посоветовал Лиам, притянул к себе искренне растерявшегося от такой подставы Макао, чмокнул в висок и подтолкнул на выход, давая небольшую фору.       — За такое микро-предательство обычно долго и сладко наказывают в спальне, нежные лапки, и мы к этому разговору еще вернемся, — проурчал Макао, бесстыдно поцеловал губы Лиама и стартанул из-за стола, сходу ускоряясь, чтобы успеть отбежать как можно дальше до того, как закончится фора.       — Прошу меня простить, нечищеная рожа ждет, — Порче встал, преувеличенно формально поклонился Кинну и Поршу, как хозяевам дома, послал Киму воздушный поцелуй и рванул за Макао.       — Кстати, по поводу родственных связей, — вспомнил Кинн, возвращаясь на свое место рядом с Поршем. Помедлил, набирая сил перед тем, как открыть рот. Сжал палочки в руке, чуть не сломав плотную древесину, прикусил губу, выдохнул, разжал ладонь и все-таки закончил мысль: — Вегас, ты теперь — старший кровный Тирапаньякул. Деньги и бизнес и Корна, и Кана по праву наследования принадлежат тебе.       — Я даже представлять не хочу, на что пошел Порш, чтобы уговорить тебя сказать эти слова, — прищурился Вегас на Кинна через стол. — Но вообще-то для меня ничего не изменилось. Я знаю, что ты не твой… не Корн. И не будешь относиться ко мне и моей семье, как к дерьму. Мне этого достаточно, чтобы сделать вид, что я не видел тестов и ты по-прежнему мой средний кузен. Я хочу право вето на все решения, касающиеся бизнеса моего отца. Для себя, Пита и Макао. И Вениса, разумеется, когда ему исполнится восемнадцать. Империей Корна рули, как знаешь, мне чужого не надо.       — То есть, живем, как жили? — кустистые брови Кинна взлетели вверх, он стал до боли похож на милого потешного самоеда, и Порш с Питом не сдержали одинаковых нежных улыбок, любуясь своими партнерами, в кои-то веки спокойно сидящими за одним столом. — Не верю. Ты всю жизнь бодался со мной за власть, строил козни, выгрызал куски территорий и влияния, чтобы сейчас просто… отступить? Когда я сам готов отдать тебе все и даже драться не надо?       — To be honest, I`ve never wanted your power and influence, cousin. Я хотел простую человеческую семью и признания отца. Но второе никогда бы и не сбылось, потому что отец был жадным и властным мудаком. А первое у меня уже есть. Сын, брат, муж, и никакого, блять, давления от старших и регулярного смешивания с грязью. В больнице у меня было время подумать о приоритетах и желаниях.       — Вегас, ты, конечно, охуенный кузен, и мы это очень ценим, но не смей больше признаваться Питу в чувствах таким неадекватным способом, — вмешался Порш и указал на бледного Пита, замершего на одном месте со взглядом, направленным в никуда.       — Sunflower?.. Are you okey? Hey, Pete, what`s wrong? — Вегас потряс бофйренда за плечи, пытаясь вернуть в прежнее состояние. Лиам, сообразив, что дело пахнет жареным, подскочил с места и забрал громко взвизгнувшего Вениса, чтобы мужчины могли выяснить отношения без оглядки на малыша.       — Муж… Ты назвал меня мужем, Вегас.       — Я же уже говорил так и не раз.       — В спальне. Когда мы были одни. Когда эмоции через край. А сейчас назвал при всех, в разговоре, так, будто это факт вроде того, что кипяток — горячий.       — Пока не совсем муж, но я исправлюсь в ближайшем будущем, I swear, pet, — пообещал Вегас и наклонился к шее Пита, оставляя вместо поцелуя пятнышко засоса над острой, как спица, ключицей.       — Дурак. Ты правда хочешь? Думаешь, я могу стать твоим мужем?..       — Ну ты же уже стал папой для моего сына и моей любимой зверушкой в спальне. Теперь станешь еще и мужем перед остальными людьми. Ничего сложного или страшного.       — Люблю тебя, Вегас. Ты несносный, асоциальный, грубый, хитрый, коварный интриган и псих, но как же сильно я тебя люблю.       — I love you too, babe.       За обсуждением новостей и разделением сфер влияния между Вегасом, Кинном, Поршем, Кхуном и Кимом прошло еще полчаса. Макао быстро вернулся за стол, держась за ребра, Че потирал костяшки на правой руке и льнул к Киму наглаженным котом, позволяя ухаживать за собой. Лиам все так же держал на коленях Вениса, будто в этом не было ничего особенного. Периодически он подкармливал малыша крохотными кусочками свежих овощей, которые ему на тарелочке поднесла невозмутимая горничная.       После негромкого стука, двери гостиной открылись вновь, впуская Танайята под руку с низенькой полнотелой женщиной, едва достающей мужу до плеча, и с любопытством и опаской оглядывающихся по сторонам юношу и девушку, очень похожих на родителей. Девушка, на вид ровесница Кинна или чуть младше, внешне была почти точной копией отца — такая же высокая и стройная, с острыми скулами, плечами чуть шире бедер, изящными руками и длинными пальцами, только волосы и глаза материнские, намного темнее, чем у Танайята. А вот юноша оказался на пару лет младше Макао и Лиама, даже одет был в школьную форму, правда, не ту, что носили Тирапаньякулы, а в светло-голубую рубашку с вышитым названием школы и темно-синие шорты до колен. Низкий, лишь чуть выше матери, улыбчивый, круглолицый и лопоухий, с природным обаянием и живым любопытством добродушного щенка. Он первым вышел вперед, сделал вай, скользнул взглядом по лицам собравшихся и чуть приоткрыл рот, увидев болезненную улыбку Кхуна.       — Пи’чай? — робко позвал он, оглядываясь на отца.       — Нонг’чай, — еще бледнее улыбнулся Танкхун, блестя глазами и усиленно моргая, чтобы не дать слезам пролиться на щеки. Он встал из-за стола, обошел через семью Вегаса и встал напротив мальчика. Бросил осторожный взгляд на девушку, кажущуюся неприступной и ледяной. Кхун явно ожидал от нее криков, упреков, обвинений, истерик, но не того, что сестра подойдет к нему и треснет кулаком в плечо.       — Танкхун, верно? Всегда мечтала о старшем брате. С Сомом не вышло, у нас восемь лет разницы, хотя он все равно умудряется за глаза отшивать некоторых моих парней, так что ты только что исполнил мою маленькую детскую мечту.       — Сухон, верно? А ты Сомчай?       — Ага. Лучше просто Су и Сом. Ты и правда очень похож на папу, не знаю, как ваше родство не всплыло раньше.       — Я хорошо прятался, почти не выходил из дома, потому что боялся своего… мужа моей матери, — пояснил Танкхун, на ходу подобрав щадящий аналог «ебнувшемуся на власти ублюдку», которое в последнее время все чаще использовал в адрес Корна. — Яркая одежда, визгливый голос, экспрессивные манеры — удачная ширма, чтобы спрятать правду на виду.       Кхун перевел взгляд на женщину, готовясь в случае чего отойти от ее детей подальше, мелькни на миловидном лице с легким макияжем хоть капля презрения или злости. Но женщина, Ради, сама подошла ближе, с улыбкой приняла положенные почести и осторожно, как к пугливому дикому зверю, поднесла ладони к лицу Кхуна. Для этого последнему пришлось согнуть колени, хоть как-то минимизировать разницу в росте.       — Ты так похож на отца, нонг’Кхун. Такой же высокий и красивый. Жаль, что я не смогу поболтать с твоей мамой, она была невероятной женщиной, — приятным контральто заговорила жена Танайята. — У нее вышли очень красивые и харизматичные дети.       — Вы не злитесь на меня, кхун Ради? — выдавил Танкхун, часто моргая, чтобы не дать скопившимся слезам скатиться по впалым бледным щекам.       — За что, милый? Когда Танайят давал этот бал, мы с ним еще даже знакомы толком не были. Он был для меня всего лишь смешным и глупым приятелем старшего брата из университета. Мы поженились через неполный год после начала отношений, когда я забеременела Сухон. Тебе на тот момент уже исполнилось шесть.       — Кстати, по поводу старших братьев, нонг’Су, мне двадцать пять, Вегасу двадцать четыре, тебе двадцать три. Три старших брата, вместе с Кхуном, как тебе такой подарок? — подал голос Кинн, не вставая из-за стола.       — Вы готовы принять нас в семью? То есть, мы… так, стоп, — девушка решительно прервала саму себя. Сделала глубокий вдох, выдох, еще один вдох и заговорила, добавив в голос серьезность и сталь: — Мы не претендуем и никогда не будем претендовать на ваши сферы влияния, наследство, связи и прочее. Нам достаточно того, что нажил отец и что, надеюсь, сможем приумножить мы. Но родственная связь, пусть не кровная, с тобой и кхуном Вегасом… Пи’Кинн, ты уверен?       — Более чем. Мы тоже не претендуем на ваши сферы влияния, лишь предлагаем более тесные межличностные взаимоотношения. Всегда хотел сестру и младшего брата, который не язвит и не огрызается на любое родственное движение.       Ким без колебаний показал Кинну средний палец, запихивая второй рукой в рот ложку риса. Получил щипок по ребрам от Порче и обиженно застонал сквозь набитый рот.       — А у вас тут весело, — оценила Сухон и первой уселась за стол на свободное место рядом с Кинном. Сом тоже поспешил упасть рядом с Лиамом, оставляя между собой и сестрой места для родителей. Те, улыбаясь и переглядываясь, присоединились к детям. Успокоенный теплым приемом Кхун вернулся к своим мужчинам.       — Так слухи правдивы, и ты живешь сразу с двумя партнерами, — заметила Сухон, внимательно наблюдая за Кхуном и поведением двух телохранителей.       — Это проблема?       — Ничуть. Просто интересно, как вы взаимодействуете, прости мое глупое любопытство.       — Это Арм, это Пол, мои бывшие телохранители, сейчас — бойфренды. Я бы сказал, что у них одинаковый статус с Порче, Лиамом, Поршем и Питом, но, ввиду последних событий, не могу.       — Забей хе… забей, — махнул рукой Вегас. — Не хочу грызться за власть, мне хватает проблем с мелкими бандами, итальянцами, японцами, тупыми подчиненными и зубками Вениса. Особенно зубками Вениса.       — Да, пи’Кхун, мне тоже кажется, что можно уравнять нас всех, — поддержал жениха Пит, улыбаясь со своими знаменитыми ямочками, часто приводящими Макао в состояние экстаза. По крайне мере, родственный «тык-тык» пальцами в эти самые ямочки проводился подростком на регулярной основе. — Пол и Арм так же важны для тебя, как я для Вегаса или Порш для кхун… пи’Кинна. Про Макао и Кима я вообще молчу. Не стоит измерять степень любви нашим положением. Уверен, Порш тоже чувствовал себя ужасно неловко, когда приходилось командовать нами вне боевых операций.       — О да, будто по стеклу босой ходил, — поежился Порш. — Одно дело на заданиях, там без субординации и приказов никуда, вопрос выживания все-таки. Но в обычной жизни слышать от вас «вы» и «кхун Порш» и говорить не как с равными… Б-р-р, ну нафиг, не хочу так больше и вам не позволю. Вы ж мои бро, какие приказы.       — Кстати, если так подумать, то ты, Порш, можешь считаться дядей Вениса и со стороны отца, и со стороны, кхм… матери, — хмыкнул Кхун, неприкрыто нежась в руках своих мужчин. — Натянуто, конечно, но, опять же, я двадцать девять лет прожил, зная, что у меня два мелких надоедливых кузена. Не хочу, чтобы эта константа моей жизни поменялась.       — Ты весьма затейливо признаешься в чувствах, кузен-павлин, — хохотнул в ответ Вегас. — Ты, если что, тоже можешь считаться дядей на два поля, учитывая твои нежные отеческие чувства к Питу.       — Я знаю в лицо партнеров пи’Кинна и пи’Вегаса, теперь познакомился с партнерами пи’Кхуна, много слышал о пи’Киме и пи’Порче, но, прости, не могу догадаться кто ты, — спросил у Лиама Сом.       — Я… кхм, меня зовут Лиам Сувванарат, я…       — Мой бойфренд и одноклассник. Близкий друг Кима и Че, — вступил Макао, заметив, каким зажатым и перепуганным стал Лиам, не знающий, как обозначить степень их едва сформировавшейся связи. — Можешь обращаться ко мне и к нему без приставок. И к Киму с Че тоже.       — Приятно познакомиться. А это, должно быть, Венис, сын пи’Вегаса?       — Технически, младший брат, но да, учитывая, что растим его мы с Питом, то можешь звать его моим ребенком.       — Красивый, — восхищенно протянул Сом, о чем-то вспомнил и унесся за дверь. Не успели мужчины отойти от такого спешного побега, как парень вернулся с влажными руками и плюхнулся обратно. — Руки мыл, к маленьким же нельзя с грязными. Давай знакомиться, пупс?       — Кхун Ради, а вы третьего, случаем, не хотите? Кажется, пациент созрел, чтобы стать старшим братом, — подмигнул женщине Порш.       — Куда мне, нонг’Порш, в сорок три уже поздновато заводить малышей.       — Для детей никогда не бывает поздно, кхун Ради. Да и современная медицина творит чудеса. Впрочем, я ни на что не намекаю, дело ваше, — поднял руки Танкхун, и не застегнутая до конца рубашка чуть сползла, обнажая ключицу и родинки.       — Ух ты! У тебя тоже они есть, пи’чай! — искренне обрадовался Сом и отогнул рубашку, показывая такие же, но побледнее.       — Да. Маме дико повезло, что кхун Танайят не показывался на публике без рубашки, и никто Корну не настучал о подозрительном совпадении.       — Зови меня отцом, если хочешь, Танкхун. В тебе ровно столько же моей крови, сколько в Су и Соме.       — Это большая честь, — глаза Кхуна снова заслезились, а сам он встал и низко, уважительно поклонился.       — Я ни на чем не настаиваю, нонг’Танкхун, называй меня как хочешь, но я тоже буду очень рада услышать «мама» от тебя и «кхун мэ» от твоих избранников.       Теперь Танкхун, Арм и Пол кланялись уже втроем. В полной тишине и с дрожащими руками.       В целом, обед прошел замечательно. Вкусная еда, ненавязчивые разговоры и шутки, попытки аккуратного, медленного сближения, обмен личными номерами и Инстаграмом между молодым поколением, договоры о встречах в ближайшее время среди нескольких мелких группок — Ким давно не испытывал столько хороших, теплых ощущений за один день. Под конец обеда он даже получил крепкие объятия от Ради, аккуратно похлопывание по плечу от Танайята и Тхирасака, и осторожные, пока еще робкие объятия от Су и Сома.       — Охренительно хороший день! — потянулся Танкхун, сияя улыбкой ярче солнца за окном. — Сейчас немного разрулим менее приятные дела, и можно пойти в спа и релакснуть от души. Мальчики, вы со мной?       «Мальчики», каждый из которых едва проходил в дверные проемы из-за ширины плеч, молча кивнули, подтверждая, что за Танкхуном пойдут хоть в ад, хоть в спа, хоть на шоппинг. Кинн пригласил в свой кабинет Кхуна, Порша, Кима и Вегаса, сообщив, что есть целый список задач, которые нужно срочно разобрать. Макао забрал Вениса у Лиама, чтобы тот не оттянул себе руки, таская тяжеленького ребенка, и повел обоих в комнату, которую Порш и Кхун сообща оформили как игровую в самой глубине здания, с пуленепробиваемыми стеклами, дополнительной защитой на окнах, кучей мягких игрушек, подушечек для пола, развивалок и цветастых книжек. И мини-лабиринтом в виде мягкой непрозрачной трубы, где малыш мог вдоволь ползать и прятаться.       Пит, Арм и Пол ушли в сторону серверной Арма, болтая о своем по пути. Судя по хитрым лицам, они собирались посплетничать о коллегах и новом наборе рекрутов. Чан ушел перепроверять охранные протоколы и досье новобранцев — он все еще тонул в бумагах и планах, заваливающих кабинет сплошным потоком. Порче же обнял Кима до хруста ребер и сказал, что пока соберет свои вещи, чтобы переехать в пентхаус с концами.       Как оказалось, Кинн и Кхун хотели в первую очередь обсудить похороны Корна, тело которого так и лежало на минус втором этаже комплекса в одном из специальных холодильников. Ким и Кхун выступили за то, чтобы не проводить церемоний и прикопать «отца» где-то в лесу, как собаку, без таблички и молитв. Порш и, неожиданно, Вегас выступили за то, чтобы оказать скромные, но все же почести. Кинн удивленно посмотрел на старшего кузена и уточнил:       — Я могу понять Порша, потому что он чтит семью выше всего остального и воспитан в уважении к традициям. Но ты-то чего?       — Когда старый маразматик убил моего отца, то похоронил его с почестями. Пышно, с венками, молитвами и прочим, ради понтов, конечно, но сам факт, тогда как я валялся в больнице, не приходя в сознание. Я знаю, что дядя… Корн этого нихуя не заслужил. Но я чувствую себя обязанным за отца и хочу вернуть долг.       Ким и Кхун сходу нашли пятьсот аргументов в пользу своего решения: от израненных ног Кима до порушенной психики Кхуна, Порш так же яростно отстаивал свою верность традициям и желание Вегаса вернуть кармический долг, пусть даже такому неприятному человеку, каким был Корн.       Телефоны мужчин разом пиликнули личными сообщениями в Лайн.       — Это че? — Кхун уставился на экран своего последнего айфона, а затем показал остальным голосовалку из двух пунктов, отобразившуюся у всех одинаково.       — Мак запилил, я ему написал минут пятнадцать назад, спросил совета. Включены мы и наши партнеры. Голосование анонимное. Как проголосуем, так и будет, — пояснил Вегас, тыкая в нужную строку. — Все быстрее, чем сраться часами.       Ким тупо посмотрел на меняющееся соотношение голосов, автоматически подсчитываемое системой. Когда таймер пересек отметку в 10, он горько хмыкнул и поставил свой ответ, понимая, что тот уже ничего не решит: в пользу скромных, но уважительных похорон проголосовало на одного человека больше.       — Либо Лиам, либо Че, либо Пит, сто процентов, — подытожил Вегас, хлопнув Кима по плечу. — Come on, guys, не нужно никаких пышных церемоний. Просто похороним старую скотину по-человечески. Где-нибудь на очень темном, старом, заброшенном кладбище. Но с монахами, кремацией и прочими атрибутами.       — Значит, это решили. Продолжим, — Кинн сделал пометку в рабочем планшете и перешел к более насущным делам: кто куда поедет на встречи, кому нужно напомнить о величии семьи, кто разберется с охамевшими вконец итальянцами и как лучше разрулить нестабильную ситуацию на рынке оружия. Подобная возня была привычной, даже успокаивающей. Вот только теперь они все сидели за одним столом как равные, не было не всегда адекватных и выполнимых приказов от старших, лишь споры, пусть и до хрипоты, различные предложения кто во что горазд и открытый диалог.       — Может, стол круглый сюда ебнуть? — задумчиво протянул Кинн, оглядывая оценивающим взглядом монструозный прямоугольный стол из красного дерева — подарок Кана на его семнадцатилетие.       — Все равно для остального мира, глава семьи — ты. Но если тебя так парит, могу пересесть на другой край. Будем орать друг на друга как в старые добрые, чтобы хоть что-то услышать, — Вегас постучал костяшками пальцев по гладкой столешнице: — Нахер тебе вообще этот монстр столярного дела понадобился?       — Отец твой подарил. Сказал, хорошую службу сослужит.       — Oh, I should guess. Такой мерзейший вкус на мебель был только у одного человека в семье, — закатил глаза Вегас, совершенно не испытывая пиетета к почившему отцу.       — Будешь смеяться, но стол и правда пригодился, — Кинн с намеком стрельнул взглядом в Порша, сразу же покрасневшего и принявшегося стучать ему кулаками по плечам.       — Слышь, Кинн, я все спросить хотел, а что было в тех папках, что вы с Поршем Корну подсунули? — полюбопытствовал Ким, уводя разговор от темы незапланированного секса на рабочем месте.       — На, — Кинн вытащил из одного из ящиков ту самую россыпь папок и толкнул к Киму. — Только осторожно, Ким, там очень много дерьма, которое может выбить из колеи.       Вегас тоже присоединился, показательно проигнорировав пару серых, показывая, что в курсе их содержимого. Красную пролистал наискосок, желтую и две фиолетовые рассмотрел более детально, над черной выругался так, что Киму стало завидно из-за богатого словарного запаса кузена, а над оранжевой и вовсе завис, как перегруженный робот.       Ким усмирил дыхание, готовя себя к приближающемуся пиздецу и потянулся сначала к серым. В них содержалась вся подноготная партнеров Корна, с которыми тот начинал свой бизнес. Большая часть из этих людей либо бесследно пропала, либо уже давно отправилась в мир иной, что, впрочем, было вполне ожидаемо — и Корн, и Кан не славились чистыми руками и благородными методами, особенно в самом начале пути к вершине.       В красной находились предварительные ДНК-тесты Корна и его наследников, каждый из которых был с нулевым совпадением, и такие же ДНК-тесты Изабель, оставшейся в базе данных больничного крыла. Фото ключиц Танайята и родинок Кхуна и тест на отцовство для Кима и Чана — все те же уверенные и жирные 99,8%.       В фиолетовых содержались доказательства подстав Корна для некоторых ныне живущих партнеров и врагов. В желтой — все то же самое, но с политиками. Дотянувшись до черной, Ким хотел было открыть, но вышедший из ступора Вегас поймал его за руку, прося остановиться.       — Ты уверен? Это не самое приятное зрелище, Ким.       — It's strange to hear the note of concern in your voice, cousin, — не менее настороженно ответил Ким и все же открыл папку.       С фотографии на него пустыми серыми глазами смотрела Изабель. Длинные темно-каштановые волосы с рыжеватым отливом рассыпались вокруг головы змеями, такими же безжизненными, как и все она. По правой части закрытого платья цвета летнего неба расплылось огромное уродливое пятно крови вокруг воткнутого в грудь крупного охотничьего ножа с подозрительно знакомой рукоятью. По щеке и подбородку стекала струйка крови, а тонкие белые руки как лебединые крылья скрестились на животе, будто пытались даже после смерти защитить то, что внутри.       — Мама… Она… Там же был… Там был… — Ким только и мог, что хрипеть и непонимающе оглядываться на старших братьев. Отказываясь верить, что его светлую, хитрую, всегда ласковую к детям маму убил человек, который называл себя их отцом. Убил не просто свою жену, но и ее нерожденного ребенка.       — По иронии судьбы, отцом ее дочери был именно Корн, — вздохнул Кинн, с сочувствием глядя на Кима. — Мама по тем времена пошла на большой риск и сделала внутриутробный тест, чтобы заранее узнать, кто отец. Мне очень жаль, Ким.       Кимхан ходящими ходуном пальцами добрался до остальных листов в папке и обнаружил искомый анализ. Дочь Корна, 16 недель. У него, нет, у них всех могла бы быть сестренка. Еще одна мамина часть, еще один объект защиты и безусловной любви. Он тоже мог быть старшим братом.       — Почему? За что он ее?..       — Узнал, что там девочка. Ему нужны были только сыновья, мама отказывалась делать аборт, ну и в тот год она слишком часто шла против его воли, даже попыталась сбежать, чтобы защитить себя и малышку. Корн настиг их в Паттайе. Однажды, уже когда я с Поршем отношения начал, старый урод решил преподать мне очередной высокоморальный урок, рассказав, как его любимый охотничий нож затупился и заржавел, потому что мама требовала, чтобы он чистил ей яблоки, — Кинн прикрыл глаза и горько, униженно рассмеялся. — Какой же я слепой дурак… Он убил ее, Ким. Своими руками, этим клятым охотничьим ножом.       — Хватит! Хватит, родной, хватит, — Порш порывисто прижал к себе плачущего от душевной боли Кинна, вжимая лицом в свою шею. — Вег, я один не справлюсь, пригласи остальных. Быстро.       Вегас набрал сообщение в одном из чатов, но Ким все никак не мог собраться с мыслями, воспринимая все вокруг через призму глухой боли, скребущей за ребрами. Корн сказал им, что Изабель поехала на курорт развеяться с парой подруг и там ее настигли враги семьи. Ким все еще отчетливо помнил прощальные объятия матери, тонкий запах ее духов с зеленым чаем, мягкость свободного платья под пальцами и приятную щекотку длинных волос на щеке. Когда детей пустили попрощаться, тело Изабель уже прошло через руки монахов, подготовивших ее к церемонии. Она уже не была похожа на себя — слишком статичная, бледная, умиротворенная. Всего лишь пустая оболочка любимой мамы, и от осознания этого факта восьмилетнему Киму почему-то стало намного легче пережить похороны.       — Пи’Ким! — в помещение ураганом ворвался Порче, опустился рядом на колени, взял за руки, заглядывая в душу встревоженными ангельскими глазами. — Что с тобой, хороший мой? Что случилось, пи’… Блять.       Взгляд паникующего Порче упал на раскрытую папку и фото. Он медленно взял его, рассматривая, затем и всю папку, пролистав. И выругался еще грязнее, обнаружив между страничками второе фото.       — Я думал, ты его не найдешь, — всхлипнул Танкхун, старательно кутаясь в объятия закаменевших Арма и Пола.       Ким забрал из рук Че второе фото, хотя тот усиленно пытался спрятать его за своей спиной. Та же женщина, та же поза, только теперь на левую руку ей давила лакированная мужская туфля из змеиной кожи. Мешая подняться, уползти, защитить себя. Ким сразу узнал франтовские туфли — лимитированная баснословно дорогая французская коллекция с именными пряжками, которые Изабель лично заказывала на сорокалетие мужа. Но хуже и страшнее было даже не это.       Изабель на втором фото была еще жива и смотрела в объектив горящим от неприкрытой ненависти и злости взглядом. Ни капли страха или отчаянья, только готовность сражаться до конца за себя и своих детей. Она была еще жива, когда Корн вогнал нож ей в грудь, повредив легкое, и стоял с камерой в руках, давя на левую руку, чтобы не дать выхватить оружие. Искал лучший ракурс и спокойно наблюдал, как Изабель истекает кровью. На втором фото она была еще жива.       Она. Была. Жива.       Ким сломался, отбросив карточку, как ядовитую змею. Свернулся в клубок на полу, обхватываемый со всех сторон надежными, ласковыми руками Порче. Взвыл в голос, отчаянно, до синяков и царапин цепляясь за родные плечи и спину, не в силах себя остановить, не в силах толком дышать. Че даже не пискнул, молча давая ему жизненно необходимую поддержку и поглаживая по спине и волосам.       В помещении быстро стало шумно и тесно. Вегас решил не мелочиться и позвал совсем всех, вернув даже Танайята с женой и детьми. И Киму бы постыдиться рыдать так откровенно и громко на глазах у пока еще чужаков, но он никак не мог остановиться, дрожал всем телом, жался к Порче в поисках защиты, даже не вспомнив, что основная защита в их паре — он сам.       — Тише, сердце мое, тише, не надо. Я здесь, не плачь, тише, солнышко, тише, — уговаривал Порче, но и по его лицу тоже текли крупные слезы — он всегда был эмпатичен к близким и принимал их боль, как свою.       Сзади повеяло цветами и медом. Залитой слезами щеки Кима, как и тогда, коснулись длинные мягкие женские волосы, и он вскинул опухшие глаза, цепляясь взглядом за совершенное лицо с острыми чертами, в котором было так много от Порша и Че. Молчаливая, тихая, безынициативная Нампын, все эти дни бродящая по дому главной семьи, как призрак, или коротающая дни за мольбертом и красками, присела на корточки рядом с плачущим на полу Кимом. Подобрала фотографии, рассмотрела, задержавшись на животе Изабель. Поднесла руку к своему, будто пыталась вспомнить, было ли у нее когда-нибудь так же.       — Мама… — позвал Порш растеряно и тихо, разрываясь между поддержкой Кинну, утешением Че и матерью-куклой.       — Две минуты, — Нампын впервые за много дней открыла рот и произнесла тихим, хрипловатым голосом: — Она истекла кровью примерно за две минуты. Больно, но быстро. Он ее не пытал, только смотрел.       Слова женщины немного отрезвили Кима. Он послушно выпил стакан воды, поднесенный взволнованным Лиамом, низко склонил голову перед Нампын, благодаря за поддержку, пусть и такую иносказательную, и отвернулся, высмаркиваясь в бумажные платочки, также подсунутые ему Лиамом. Лицо перепачкалось в мутных, горячих слезах и соплях. Ким кое-как привел себя в порядок, снова выпил воды, подышал, считая про себя от одного до двадцати и обратно. Пару раз сбился, начал заново, но все же смог добиться возвращения концентрации внимания и открыл глаза, боясь увидеть на лице Че отвращение и стыд.       Но парень смотрел на него с такой любовью, что перехватило только-только восстановленное дыхание. Ангельские темно-карие глаза с золотистыми искорками в глубине светились нежностью, пониманием, надеждой, сочувствием и обожанием. Ким не заслуживал таких чувств. Никто из них не заслуживал, но, оглянувшись по сторонам, он заметил, как все еще тихо и страшно рыдающего Кхуна укачивала в объятиях Ради, будто собственного ребенка, поглаживая по волосам и похлопывая по плечу. Арм и Пол о чем-то говорили с Сомом и Су, но даже по их каменным лицам было видно, что они восприняли ситуацию близко к сердцу и глубоко сопереживают своему партнеру. За спиной сына стоял Тхирасак и трепал его по волосам, выражая ласку, пока Кинн — неприступный, закрытый, недоверчивый и властный — разваливался на куски в руках Порша, впервые позволив себе такую слабость не за семью замками. Вегас и Пит отошли подальше к окну и переплелись в настолько тесном объятии, что уже нельзя было различить, где чья рука или голова.       Нампын притянула Кима к себе за шею, целуя сухими губами в лоб, и встала, уступая место Лиаму и Макао. Кинн беспомощно поднял голову, когда женщина приблизилась к нему и позвала по имени. Нампын своими холеными тонкими ладонями стерла слезы с его лица и притянула к груди, позволяя хотя бы на пару мгновений ощутить материнские объятия.       — Кхун мэ, — сдавленно позвал Кинн, цепляясь за талию Нампын, как за последнюю соломинку.       — Правильно, — похвалила та, подманив к себе и расклеившегося вслед за бойфрендом Порша.       Ким устало проследил за тем, как Лиам учит увлеченного, даже восхищенного Сома правильно держать годовалого малыша на руках и прислонился пылающим лбом к плечу Макао, пока Порче успокаивался и приводил себя в порядок в сторонке.       — Все норм, бро. Прошлое исправить нельзя, но настоящее и будущее можно. Хорош ныть, вся рожа, вон, опухла, как после недельного запоя, — грубоватая поддержка Макао стоила очень много, как и его тяжелая рука на плече Кима. — Лиам тоже вчера такой хуйни про свою семью рассказал, что даже у меня волосы дыбом поднялись. А у тебя вон какие заебатые родственники теперь есть. Ну, не будет у тебя младшей сестры, зато старшая есть, круто же?       — У тебя тоже есть, — подкралась сзади Су и подала Киму пачку салфеток для снятия макияжа. — Попробуй ими, нонг’Ким, лучше эффект будет.       — Спасибо, — Ким оторвался от каменного на ощупь плеча кузена, принял салфетки и подтолкнул Макао в сторону Лиама. — Иди лучше к своему. Он такой же эмпат, как и Че, держится только за счет ребенка.       — Вижу, — нахмурившись, кивнул Макао и встал. Что-то сказал Сому, возящемуся с Венисом, и чуть отвернул своего парня в сторону, закрывая широкой спиной от остальных.       — Растет пиздюк, — Вегас наконец отлепился от Пита и толкнул в сторону Кима последнюю, оранжевую папку. В ней были документы на отказ от владения. Процветающий курорт в Паттайе, сеть прибыльных четырехзвездочных гостиниц в туристических районах, пара точек в порту, несколько отличных сделок на оружие и крупные партии наркоты. Все на имя Вегаса и под каждым листом — размашистая подпись Кинна.       — Что думаешь с ней делать? — Ким еще раз высморкался и вскинул голову, глядя кузену в лицо. Правда, после долгого и отчаянного плача глаза превратились в щелочки, да и Вегас неудачно встал перед окном, так что видно было весьма плохо.       — Арм, та бочка же в саду еще стоит?       — Стоит, кхун… Вегас, — отозвался технарь, пока Пол аккуратно поднимал обессиленного Кхуна на руки.       — Let`s go, — Вегас подцепил Кима за шкирку и легко поставил на ноги, будто тот весил меньше кутенка. Пит с той самой нежной улыбкой схватился за вторую руку бойфренда, полностью поддерживая любое его решение.       Вегас и Арм, явно договорившись о чем-то своем одними взглядами, запихнули всех в лифт и в три этапа спустили вниз, в сад. Дождавшись, пока семья соберется напротив той самой черной от копоти бочки, где Кхун недавно жег свои наряды, Вегас вытащил папку и начал по одной сминать бумаги из нее, кидая в черный зев с остатками блестящих пайеток и оплавившегося бисера. Невозмутимый, как скала, Чан, влил в бак немного виски, чтобы прогорело быстрее. Вегас похлопал себя по карманам, не нашел зажигалки и требовательно протянул руку. Кинну.       — Вег, ты уверен?..       Вегас лишь вытянул руку чуть дальше и мотнул головой. Кинн вложил в ладонь зажигалку Корна, еще один подарок с гербом семьи, напоминание, к какому роду они все принадлежат. Вегас хотел было поджечь одну бумажку и бросить в бак, но Кинн остановил, подошел к кузену и закинул зажигалку вслед за бумагами. Те ярко вспыхнули, распространяя запах гари и спирта.       — Знаешь, а что-то в этом есть такое… успокаивающее, — хмыкнул Вегас, бросив короткий взгляд на Кхуна, все еще с удобством возлежащего на руках Пола.       — Поэтому я свои тряпки и сжег. Терапия, хуле, — отозвался Танкхун сорванным от рыданий голосом. — У нас есть их с Каном старый дом, кабинет, мастерская и любимый домик в Паттайе. Я хочу себе последний, туда он маму привез, чтобы…       — Я хочу себе мастерскую. Разъебать битой или арматурой все его всратые поделки, — с неприкрытым наслаждением произнес Кинн. — Туда он меня звал, чтобы наказать и выдать тз на ближайшие дни. И там же я узнал, что Таван — крыса ебучая. И там же — что Порш сбежал.       — Хочу его кабинет. Там половицы под ковром в моей крови, — просипел Ким, ставя Порче перед собой и крепко обнимая за талию. — Хочу сорвать и порезать шторы, сломать шкафы и стол, сжечь все его картины одну за другой. А кузенам пусть достанется дом Кана и Корна.       — Организуем в ближайшее время, — пообещал Макао, снова взяв на руки маленького Вениса, завороженного пылающим огнем. Заметив взгляд малыша, Лиам вытянул над бочкой здоровую ладонь и тут же зашипел, хмуря брови и тряся рукой в воздухе.       — Ай-ай-ай!.. — выдал он обиженно-болезненное и громкое.       — Лапки! — тут же подскочил к нему Макао, сунув ребенка первому попавшемуся человеку, которым оказался Ким. — Ты как? Обжегся? Мозги вообще есть?..       — Остынь, не болит совсем, это нужно для воспитания, чтобы Венис понимал, как опасен открытый огонь, — улыбнулся Лиам, поправил все еще перемотанные скотчем очки и погладил Макао по щеке частично загипсованной рукой, успокаивая.       Венис на руках Кима начал вертеться и крутиться ужом. И как-то странно надуваться, и щеками, и животом, разбрызгивая капельки слюны на траву перед собой. И при этом он еще и пытался выдавать гулкое «бо-бо!».       — Что с ним не так?! — полным паники голосом выдал Ким, которому не улыбалось быть удушенным во цвете лет старшим кузеном только из-за того, что недоглядел за драгоценным дитятком.       — Активно намекает Макао, что нужно подуть на ранку, — рассмеялся Пит, забрав сына. — Или хочет полечить Лиама сам.       Макао и Венис с двух сторон подули на совершенно здоровую ладонь Лиама, которую, впрочем, тот заранее поскреб ногтями, чтобы спровоцировать покраснение кожи и показать Венису наглядно, что у взаимодействия с огнем могут быть неприятные последствия.       — Из тебя охуенный воспитатель выйдет, отвечаю, — Макао встал за спиной Лиама и обхватил его руками, пристроив подбородок на плечо, как Ким ранее делал с Че. — И папа тоже.       — Мне только семнадцать, и я гей, — смутился парень, но вырваться из объятий даже не попытался, просто положил руки поверх предплечий младшего, ласково поглаживая обнаженную кожу.       — Хиа’ с пи’Питом, как бы, тоже, — не растерялся Макао и схватил обе маленькие ладони Лиама в свои — широкие и рано огрубевшие от турников, баскетбольного мяча и занятий в зале. — Реально нежные лапки. Будет сложно, когда начнешь в зале заниматься. М-м-м, кузен-павлин! — позвал он, перебирая пальцы Лиама по одному.       — Чего тебе, язва мелкая? — ответил Танкхун крайне задолбаным голосом.       — Ты где свои крема для рук берешь? Ссылки покидаешь?       — А то. Пол тебе все скинет, это он за моими чудесными ручками ухаживает.       — А Арм за чудесными ножками? — подколол Вегас и тут же закашлялся, когда Танкхун бесстыдно выдал:       — Нет, за ножками тоже Пол. А вот за всем остальным — Арм. Не представляешь, какое это удовольствие, когда разминают все тело с массажным маслом. Тебе обязательно нужно взять у него пару уроков, противный кузен-англоман, наш крошка Пит заслуживает самого лучшего мужа!       Вегас поймал лицевой спазм, но мужественно справился с собой и даже нашел силы кивнуть словам Танкхуна, соглашаясь, что «крошка Пит» и правда заслуживает самого лучшего обращения. Порче зачем-то тоже попросил ссылку на магазин с косметикой Кхуна, ухватил Кима за руку и, быстро со всеми попрощавшись, уволок к машинам.       Ким растекся по сидению, равнодушно глядя на мелькающие в окне вывески, дома, деревья и тротуары. Город кипел, почти плавился от невыносимой духоты, все живое изнывало, яркие блики солнца заливали улицы, ни единый порыв ветерка не колыхал ветви деревьев и вывешенное на балконах белье. Внутри Кима царила точно такая же тотальная засуха. Слезы он благополучно выплакал на плече Че, и теперь голова немного кружилась и от новых фактов, и от того, что его семья стала больше. Одни объятия Нампын и скупая, но такая важная и необходимая поддержка Макао чего стоили.       Только когда они выехали за город на трассу, Ким спохватился, что что-то не так. Но Порче выглядел умиротворенным и уверенным в себе, Нон, сидящий за рулем, тоже, поэтому Ким устало откинулся на подголовник и прикрыл глаза, давая им долгожданный отдых. Все эти годы он загонял как можно глубже в себя мысли о матери и том, что произошло в тот день. Изабель, будто чувствуя беду, не говорила детям о новой беременности, лишь отговаривалась, что съела что-то не то или переработала пару часов, потому такая бледная. Кхун готовился принять часть ответственности за отцовские сделки, и ему было не до мамы, Кинну только-только двенадцать, и он уехал на пару недель на кемпинг за город, а Ким хоть и видел, что что-то не так и родители много ссорятся, не смог в силу возраста связать это с появлением в мамином гардеробе свободных платьев и рубашек. Он даже думал, что отец злится на мать из-за того, что та поправилась, поэтому пару раз прибегал в ее комнату после «отбоя», залезал в кровать и говорил, что может попросить своих телохранителей придумать для Изабель какую-нибудь гимнастику, после которой та станет снова красивой и стройной. Изабель в ответ хихикала, как девчонка, целовала Кима в нос и щеки и говорила, что и так красивая, и скоро все изменится. Ким обожал маму целиком: ее смех, ласковый голос, большие глаза с веерами от природы длинных ресниц, тепло, твердость рук, мягкие волосы и аромат любимых духов, поэтому и слушал, развесив уши.       Они с Кхуном получили возможность попрощаться. Смогли лишний раз обнять маму, сказать ей пару теплых слов, получить последний поцелуй. Кинна же дернули из лагеря за пару дней до его окончания, ничего не говоря, привезли домой, где Корн в скупых и жестких выражениях сообщил, что Изабель мертва. И ударил по лицу так, что у Кинна опухла вся левая щека, когда тот разрыдался в голос и начал выкрикивать, что Корн лжет.       В тот год Кхун начал понемногу седеть и терять нежную улыбку и блеск глаз. Укачивая в объятиях рыдающего от горя Кинна и омертвевшего Кима, Кхун, едва переступивший порог восемнадцати лет, выглядел, скорее, как красивая статуя, чем как живой человек. Он боролся за младших до конца, защищал перед отцом, лечил их порезы и рассечения, утешал и уговаривал потерпеть, но с каждым месяцем гас и становился замкнутее и тише, пока не случилось роковое пятое похищение, после которого домой вернулся кто-то другой, а не Кхун, и Кинн с Кимом остались совсем одни.       Со временем Корн становился все более жестоким и неуправляемым, начал водить домой женщин разного возраста и статуса. Кима каждый раз тянуло блевать при виде очередной одноразовой постельной грелки, пытающейся с ним сюсюкать, чтобы завоевать расположение «покровителя». Ким мелко мстил, желая прогнать из собственного дома и хотя бы так отстоять честь матери, раз у Кхуна не хватало на это сил, а у Кинна — желания. Соль в чае или кофе, садовые черви в еде, чернила на платьях, крысы в кровати — Ким был изощренным, безжалостным и отчаянным. И никогда не повторялся, пока однажды его не поймала за пакостью сама девушка и не приволокла за ухо в кабинет Корна. От сильного удара отцовским ремнем у Кима лопнула кожа на бедре, а на спину после наказания так и вовсе было страшно смотреть. Кхун выходил его за пару недель вместе с горничными, но страх перед отцовским ударом намертво въелся в кожу, кости и мозг Кима, заставляя его еще больше ненавидеть себя за бесхребетность и слабость.       — Пи’Ким, мы приехали. Ты идешь?       Ким вынырнул и воспоминаний, как из омута, и покорно вылез из машины. Че привез его в закрытый люксовый отель за городом, с сауной, природой, уединением и множеством других плюшек.       — Мне это место пи’Вегас порекомендовал. Тут приятно очень, тихо и сервис хороший. Пошли, хотя бы сегодня тебе надо побыть вдали от всего. А шмотки можешь пока мои поносить, я же все равно собирался переезжать, так что все в машине у пи’Нона лежит.       Ким кивнул, позволил Че взять его за руку и отвести на ресепшен. Увидев офигевший взгляд хостес, Порче сделал страшные глаза в ответ и сообщил, что Ким здесь инкогнито, и, если девушка будет молчать, то получит специальный автограф WIКа и, может быть, даже бесплатные билеты на двоих на следующий концерт. А если нет, то говорить с ней будет Нон лично. Девушка окинула фигуру и лицо набычившегося телохранителя цепким профессиональным взглядом и заверила, что никто не узнает о том, что Ким и Че тут вообще были.       Им предоставили номер для супружеской пары на втором этаже — спальня, ванная с джакузи и отдельной душевой кабинкой, гостиная и очень красивый балкон-терраса с парой зонтиков и лежаков. Че позволил Нону занести вещи, отпустил мужчину в одиночный номер чуть дальше по этажу, облазил все помещения, проверяя на скрытые камеры и фальшивые зеркала. Удостоверившись, что все в порядке, Киттисават затолкал Кима в душ, залез следом, вымыл их обоих и уложил в роскошную кровать с мягчайшими белоснежными простынями.       Обнаженное тело любимого человека прильнуло к такому же обнаженному Киму в тесном объятии. Че замурлыкал песенку, глупую, привязчивую, но убаюкивающую, смутно знакомую, и Ким даже сумел сообразить, что именно ее в ночь после последнего наказания Корна напевал Порш. Мафиози пробормотал что-то о том, что если Че не хочет спать, то ему не обязательно лежать рядом, и незаметно отъехал в сон, сжимая во сне талию парня так, будто цеплялся за спасательную шлюпку в бушующем море.

***

      Когда Ким проснулся, вокруг царила душная тайская ночь, непривычно тихая и бархатная из-за отсутствия освещения. На улице, за приоткрытым окном, шумно стрекотали насекомые, но и только. Никаких машин, криков, гудков и возни. Только тишина, покой, звуки природы и плеск воды в открытом бассейне внизу. Че рядом не было, и Ким тут же сел, пытаясь вспомнить, куда они закинули сумки с вещами или, хотя бы, где гостевые махровые халаты.       Порче сам вышел с террасы, в том самом белом халате с красно-черной эмблемой отеля на груди, растрепанный и очаровательный. Увидев, что Ким проснулся, он с тихим смехом подбежал к кровати, сходу взбираясь на нее и заваливая старшего на спину. Вообще-то Киму не помешало бы поесть и попить, но Че в руках был воплощением огня — горячий, требовательный, красивый, манящий — глаз не отвести и рук не отлепить. Они целовались не меньше получаса, прежде чем Ким с сожалением вспомнил, что вряд ли в отеле есть смазка и резинки, что и озвучил Че, пока тот вволю покусывал его ключицы и шею, оставляя на них метки принадлежности, пока есть такая возможность.       — У меня есть. Из дома взял, — отмахнулся парень и длинным мазком языка прошелся от ключицы до соска. — Справа от тебя. И я пустой, так что вперед.       Ким молча дотянулся до предметов, бросил их на кровать, перекатился и подмял под себя Че. Тот податливо раздвинул бедра и сам потянулся за подушечкой, чтобы себя приподнять и облегчить растяжку и проникновение. Кима при виде полнейшего, абсолютного доверия коротнуло, и следующий час слился в непрерывные поцелуи, стоны, касания, неглубокие толчки пальцев, поглаживания и не доведенный до конца минет.       В первую секунду проникновения Ким испугался, как никогда. Что, если Че не понравится с ним? Что, если его сегодняшняя эмоциональность выбесила и отвратила парня? Что, если это прощальный секс, и утром Че испарится из его жизни навсегда, оставив в темноте, как Ким когда-то поступил с ним. «… Все время трясешься внутри, потому что думаешь, что он однажды поймет, какая ты тварь ебучая, и свалит, а ты снова останешься один в темноте. Это как по лезвию все время ходить: и страшно, и азартно, и сладко», — всплыли в голове слова Макао в студии.       Че громко позвал Кима по имени, видимо, уже не в первый раз, поймал лицо в ладони, заглянул в глаза, что-то там увидел, поменялся местами с подвисшим мафиози и насадился сам, одним длинным слитным движением.       — Малыш!.. — вырвалось у Кима, когда со всех сторон его достоинство сдавили мягкие эластичные и очень тугие стенки заднего прохода Че.       — Забавно. Макао тоже так Лиама иногда зовет, — Че улыбался, восседая на его животе, как полководец на породистом скакуне. — Но я хотя бы младше тебя, так что пускай. Ну что, будешь меня трахать, пи’Ким? Или хотя бы поддержи, я сам справлюсь.       — Нет, Че, не трахать, — мотнул головой Ким, рассыпав волосы по подушке. — Любить.       Сомнения быстро отошли на задний план. Че временно сменил амплуа и выглядел как демон похоти — взмокший, с распухшими влажными губами, азартно сверкающими глазищами, изредка ловящими отблески света с улицы, когда кто-то проходил через зону бассейна и врубались фонари с датчиками движения. Страстный, жадный, порывистый, гибкий, желанный… Ким мог бы подобрать для партнера еще сотню эпитетов, но сейчас как раз настал момент, когда действия говорили куда громче и ярче слов.       Порче кончил первым, стоило Киму аккуратно обхватить ладонью его член, мокрый от выделившейся смазки. Он так туго сдавил член Кима внутри, что удержаться не было никакой возможности, и тот тоже провалился за грань наслаждения, рванув Че за себя и намертво вжав в свою грудь. Постепенно сердце успокоилось, голова перестала кружиться, и Ким открыл глаза, любуясь заласканным и удовлетворенным любовником. Он тоже успел поставить парочку красочных засосов на шее и груди парня, да и следы на бедрах, которые остались во время истерики в кабинете Кинна, теперь расцвели страшными и по-своему красивыми цветами. Ким провел по ним пальцами, поглаживая и отслеживая мельчайшие синячки.       — Прости меня.       — Это не те слова, которые ты должен был сказать после нашего первого раза, — рассмеялся Че и приподнял голову, на ощупь находя губы Кима и затягивая их обоих в восхитительно медленный, тягучий, как топленая карамель, поцелуй. — Люблю тебя, родной.       — Я тебя тоже, ангел. Правда, Че, прости меня. За все. За то, что играл, за молчание, за песню ту и за эти синяки тоже. Я не хотел втягивать тебя в свою жизнь, это опасно и непредсказуемо. Ты — светлый, как лучик солнца после дождя, ты должен жить в лучшем мире.       — Нет никакого лучшего мира, пи’Ким, — грустно отозвался Че, выпрямляясь. — Погоди секунду.       Он очень медленно, шипя сквозь зубы, привстал, вытаскивая член Кима из себя. Помог им обоим вытереться от начавшей подсыхать спермы, выкинул презерватив Кима и даже принес ему воды, заодно напившись и сам. При виде худощавого, ладно скроенного тела Порче в тусклом свете вновь вспыхнувшего внизу фонаря Ким чуть не подавился водой, и парень, окинув его понимающим взглядом, достал новый презерватив.       — Че, что ты…       Лукавый лисенок, волей судьбы попавший в тело простого человеческого мальчишки, залез обратно на кровать, сел на бедра Кима, натянул на его вновь предательски вставший член презерватив, полил густой прохладной смазкой сверху и снова насадился, вырывая из старшего сдавленное:       — Малыш!..       — Все хорошо, пи’Ким. Хочу побыть так. Слышал об этой практике?       — Греть член в чужом теле? Да. Только предупреждать надо, задница мелкая, — высказался мафиози и от души хлопнул ладонью по означенным полушариям, отчего Че тихо сладко застонал и сразу же покраснел, смущенно прикрыв рот ладошкой. Ким оскалился и помог любовнику опуститься на его грудь сверху, с радостью принимая любимую тяжесть. В таком положении ягодицы раскрылись сильнее, да и трогать их было в разы удобнее, чем он и занялся, успокаивающе поглаживая потеплевшее место шлепка: — Ангел, о каких еще твоих кинках я не знаю? Не стесняйся, говори все.       — Давай на пару минут вернемся к предыдущей теме, — попросил Киттисават и поерзал, загоняя член чуть глубже. Тем самым вызвав фейерверк под веками зажмурившегося Кима, но ругаться тот не посмел, лишь еще раз настойчиво огладил упругие полушария, упреждая от других движений.       — Говори, ангел.       — Нет никакого лучшего мира. Это иллюзия, пи’Ким. Когда мы с тобой еще не встретились, я жил жизнью обычного школьника из бедных кварталов. Хиа’ устроил меня в отличную школу, но я старался скрывать, кто я и откуда, потому что иначе меня начали бы травить мои же одноклассники. Я годами прятался от коллекторов дяди. Каждый раз, идя домой пешком с дополнительных занятий, я боялся, что на меня нападут и в лучшем случае ограбят. Я жил в постоянном страхе за брата, потому что он несколько раз в месяц выходил на ринг на бои, ради того, чтобы обеспечить мне школу и содержать дом. И если бы не ваше вмешательство, так продолжилось бы и дальше. Это совсем не та сладкая и спокойная жизнь, которую ты для меня нарисовал, пи’Ким. Но ладно я, давай возьмем Лиама. Он из богатой, уважаемой семьи, сын и племянник двух крупных чиновников. А по факту — еще более угнетен и ранен, чем я. Или моя одноклассница Лав. У нее родители в модельном бизнесе по уши. Папа дизайнер одежды, мама — модель. Но они на нее огромный хер забили и живут свою лучшую жизнь, пока Лав пытается из кожи вон вылезти, чтобы добиться их внимания. У нее есть все: деньги, красота, признание общества, отличное образование. А любви близких нет. У меня наоборот, был хиа’, но не было денег. А у Лиама вообще нихуя не было. Про Макао молчу, его и Вегаса Кан пиздил не хуже, чем Корн — вас. Наша жизнь, пи’Ким — это один сплошной пиздец, в котором изредка мелькают хорошие и теплые моменты. Так что, если выбирать, жить без тебя и семьи в старом родительском доме или жить с тобой и семьей на острие ножа, я всегда выберу последнее. И не нужно больше пытаться решить за меня, ладно?       — Я дурак, да?       — Невозможный просто, — светло улыбнулся Че и снова поцеловал, каждым касанием принося ласку, покой и нежность. Ким ответил, раскрыл языком податливые губы и углубил поцелуй, делая мучительно-сладким и медленным.       — Я тебя услышал, ангел. Я тоже выберу жизнь с тобой при любом раскладе, потому что без тебя это не жизнь, а выживание.       Че ответил новым поцелуем, слизал соль с виска и щеки Кима, пригладил его волосы, позволяя рукам мафиози бродить по телу и поглаживать то спину, то плечи, то бедра, то все еще привлекательно раскрытые ягодицы.       — Люблю сосать, Макао не ошибся. Глотку долго делать пока не умею, но обязательно научусь, пи’Ким, только дай время и попытки. Люблю шлепки, ты угадал. Не до крови, но, когда ты шлепаешь… это очень заводит. Когда ты проявляешь власть, я вообще теку, как сука. Мне нравится скакать на тебе, смотря при этом в глаза. Хочу, чтобы ты когда-нибудь сел мне на лицо. Ну и на твоем посидеть я бы тоже не отказался. И внутри тебя побывать тоже. Хочу приковать тебе руки и изводить ласками, пока не запросишь пощады. Хочу попробовать с тобой 69. А ты?       — Тебя в любой из этих поз, — прохрипел Ким, отгоняя картинки возможной близости, сгенерированные жадным до любого упоминания Че подсознанием.       — А кроме?       — Тебе пойдет белая ткань, ангел. И красная тоже. Хочу видеть шелковые ленты на твоем теле. Чтобы ты трахнул меня на весу у стенки — еще пара месяцев в зале, и без проблем сможешь это сделать. Хочу получить минет в тачке, прямо возле универа в полумраке после дополнительных занятий. Хочу заняться любовью сразу после концерта, на столе в гримерке, вытащив из тебя перед этим пробку. Хочу видеть тебя сонного на кухне по утрам, целовать, гладить, перегибать через стол и заниматься утренним сексом по ночной растяжке. В конце концов, мы оба молоды, и пока можем себе это позволить.       — Судя по активности хиа’ с пи’Кинном и пи’Кхуна с его «мальчиками», у нас еще как минимум лет семь — десять в запасе. Но я тоже хочу все это, пи’Ким. Ну вот что ты наделал, теперь я снова хочу кончить!       — Не проблема, ангел, — усмехнулся Ким, подхватил Че под бедра и надавил, вынуждая выпрямиться. Тот захныкал от острых ощущений и выгнулся, послушно садясь. — Поскачешь сверху или сменим позу?       — Возьми меня сзади. Еще один мой маленький грязный кинк.       — Со шлепками?       — Со шлепками, только не сильными.       — Обижаешь, ангел, — проворчал Ким и помог Че аккуратно, без рывков слезть с члена и упасть на кровать справа. Парень быстро встал в коленно-локтевую, зарылся в подушки и прогнулся изящной кошкой. Ким почти сглотнул набежавшую слюну, вспомнил, что они тут вроде как сексом занимаются, к обоюдному удовольствию, щедро сплюнул на промежность Че и головкой члена затолкал месиво внутрь вместе со смазкой.       — Блять, Ким!..       — Не нравится?       — Нравится. Двигайся уже.       — Как скажешь, ангел, — бархатно рассмеялся Ким и отвесил по выставленным напоказ ягодицам легкий шлепок. Че застонал в ответ, жалобно и тонко, и покрепче вцепился в простыню, позволяя все что угодно.       В момент своего пика Порче, не сдержавшись, громко и отчаянно выкрикнул: «Кимхан!», что и послужило мощнейшим триггером к оргазму. Никогда еще полное имя Кима не звучало с таким отчаяньем, жаждой и желанием.       Вымотанный страстным сексом Че позволил любовнику выйти из его тела, стер сперму салфетками, бросил их прямо на пол, переполз на чистую часть постели, благо по размерам та свободно вмещала четверых людей, и скрутился на боку, оставив с краю место для Кима. Тот избавился от заполненного презерватива, наскоро обтерся и устроился рядом с Че, обнимая со спины. Если вчера Ким думал, что достиг предела счастья, то теперь четко видел, что всего лишь встал на первой ступеньке лестницы, ведущей вверх.       

***

      Следующие день и ночь они провели в отеле, купаясь в бассейне внизу, обсуждая будущее и планы, кормя друг друга фруктами с рук, до безумия много целуясь и занимаясь сексом во всех его видах и формах. У Че даже вибропуля в багаже обнаружилась, чем Ким и воспользовался, устроив для младшего сеанс сладкой пытки, засунув игрушку в презерватив и водя вибрирующим кончиком по чувствительной головке вовсю текущего члена.       Утром последнего оплаченного Порче дня в отеле им позвонил Вегас, давясь не то смеха, не то от истерики.       — Приезжайте ко мне, ребят. Тут пиздец цирк творится.       Ким и Че подняли на ноги релаксирующего у бассейна Нона, ведущего неспешную беседу с двумя телохранителями, присланными Кинном и Поршем ему в помощь, и сорвались домой, как на пожар. Возле дома главной семьи была припаркована незнакомая машина — «Mercedes-Benz SLR McLaren» цвета металлик, если Ким не ошибался, а в таком он точно не ошибался.       Переглянувшись, они с Че ввалились в дом и застали чудесную картинку — на растерянном Лиаме висела рыдающая худенькая девушка лет пятнадцати в дорогущем платье из недавней коллекции Шанель — как заметил Киму на ухо Че, прокачавшийся в брендах одежды благодаря Танкхуну. Рядом неловко топтался такой же стройный и привлекательный мальчик лет одиннадцати — двенадцати. С Лиамом у них разве что цвет глаз совпадал.       На диванчике чинно восседали мужчина и женщина, лет сорока — сорока пяти, оба похожие на младших детей. Дочь — копия матери, сын как две капли походил на отца. Один Лиам выбивался и фигурой, и поведением, и добротой. В отличие от матери, светло-карие глаза которой метали громы и молнии.       Из бокового коридора вылетел Макао в школьной форме — в отличие от Лиама, которому врач побочной семьи прописал еще неделю больничного, он продолжил ходить в школу, и, видимо, получил сообщение от кого-то из семьи, потому что выглядел как собравшийся на битву воин — с огнем в глазах, сжатыми кулаками и закаменевшей челюстью. Без колебаний подлетев к замершей в нелепом объятии паре, он оторвал тонкие руки девушки от Лиама, перехватил ее за талию, без проблем переставил подальше и закрыл парня своей спиной.       — Лапки, ты в норме?       — Все хорошо, Као. Убон просто меня обняла, ничего такого.       — Чуть не доломав тебе ребра? — процедил Тирапаньякул, одним мрачным взглядом отгоняя Убон и Пакорна подальше.       — Все хорошо. Не надо злиться. Я в порядке.       — Ты не в порядке, лапки. И их я к тебе близко не подпущу, хватит.       — Что ты себе позволяешь? — женщина встала — высокая и прямая, как палка. Ее рост и осанку подчеркивали небольшие шпильки, а серебристое шелковое платье до колен красиво струилось по телу, выделяя достоинства и пряча возможные недостатки.       — Скажите, кхун Сумали, чем так провинился ваш старший сын, что вы настолько его ненавидите? Он был нежеланным ребенком? Вышел не таким, каким вы его придумали? Вызвал у вас постродовую депрессию?       — Что ты несешь, щенок? — скривилась женщина так, будто разом съела лимон. Макао не обратил внимания на оскорбление, все еще продолжая стоять между сжавшимся в комочек Лиамом и его кровной семьей.       — Просто пытаюсь понять причину, по которой вы так относитесь к собственной плоти и крови. У него ваши глаза, кхун Сумали. И улыбка вашего мужа. Так что не так? Чем младшие дети заслужили вашу любовь? И почему Лиам — нет?       — Не называй его этой мерзкой кличкой! — процедила женщина. — Его имя — Наронг.       — Точно, победитель. Победитель чего? Насажденных семьей комплексов или всех тех препятствий, что вы любезно наставили на его пути? Я все могу понять, кхун Сумали, и то, что вы его били, и то, что ставили мерзкие непреодолимые условия. Мой дорогой покойный папочка не меньшей скотиной был. Я могу не простить, но понять. Травить-то его было зачем? Закармливать лекарствами, а потом добавлять сверху за то, что он не такой. Что он вам сделал?       — Какое тебе до него дело, мальчик? Брось, ты поиграешь в героя пару недель, может, месяцев, и забудешь о том, что Наронг вообще был в твоей жизни, — женщина выпрямилась, метнув торжествующий взгляд на Лиама, по лицу которого медленно потекли слезы обиды и стыда. — Посмотри на него! Неповоротливый, толстый, глупый, никчемный. Разве такой парень тебе нужен? Он жалок, никогда не давал отпор, потому что слишком слабый и ничтожный, чтобы это сделать. Он сразу сдается, когда нужно бороться, кому он нужен такой вообще?       — Вы даже представить себе не можете, насколько Лиам сильный, — после очень долгой паузы заговорил Макао. — Орать и брызгать слюной все могут, с кулаками кидаться на обидчиков тоже не сложно. Но меня научили — и я благодарен за это знание — что прощать и понимать в разы сложнее. Он же продолжал вас любить и прощать все эти годы. Хотел хотя бы каплю вашего признания. Неужели это было так трудно? Неужели все его усилия не заслуживали поощрения?       — Усилия в чем? В оценках, которые по умолчанию должны быть высочайшими? В том, что он никогда не мог дать сдачи? Он же просто овечка, тупо идущая на заклание, потому что приказали, — женщина коротко, зло рассмеялась, отчего симпатичное ранее лицо мгновенно превратилось в уродливую демоническую маску. — И да, ты прав: он незапланированный и нежеланный. Сломал мне жизнь самим фактом своего рождения.       Лиам согнулся пополам за спиной Макао, трясясь в беззвучных рыданиях. Рука Че исчезла из ладони Кима, когда тот рванул вперед и крепко вжал Лиама в свое плечо, не давая смотреть на предавших доверие родителей. В голове не укладывалось, как женщина может быть настолько жестока к своим детям — Убон и Пакорн тоже выглядели так, будто сейчас разревутся.       — Он даже в животе доставлял проблемы. Жуткий токсикоз, опухшие ноги, лишние килограммы, скачущие гормоны — этот уродец делал все, чтобы мне подгадить. Родился настолько толстым и страшным, что пришлось накладывать швы, потому что он порвал меня. Я после него поправилась на четырнадцать килограмм! Сидела на строжайших диетах, пыхтела в зале по пять часов в день, лишь бы вернуть себе свою чудесную фигуру! С Убон не было таких проблем. И с Пакорном тоже.       — Потому что Убон вы родили с помощью кесарева, а Пакорна для вас выносила суррогатная мать, — закатил глаза Макао. — Да, кхун, я немножко покопался в прошлом семьи моего парня. Не обессудьте, для нас это вопрос выживания. Окей, я понял, почему вы так относитесь к Лиаму. Но ваши мотивы, кхун Тиннакорн, я понять в упор не могу. Вы ведь видели, знали, что творит ваша жена, почему не остановили?       — Эти дети, да и брак в целом, нужны были нашим с женой родителям, а не мне. Кому, как не тебе, мальчик, знать, что такое брак по расчету ради выгоды семей? Отец настаивал на наследнике. Мы сговорились на трех детях, если появится хоть один мальчик. Но Сумали так яростно возненавидела Наронга, что пришлось пробовать еще раз. Получилась девочка. И только с третьего раза вышел Пакорн, к счастью, устроивший и моего тестя, и мою жену. Знаешь, мальчик, я все-таки не совсем монстр: когда Сумали начала переходить с ним черту, я сплавил Наронга бездетному брату, на воспитание. Думал, так всем станет лучше. Тебе ведь было хорошо у дяди, Наронг?       — Вот как ему было там хорошо, — Макао развернулся, оторвал Лиама от Че и задрал на своем парне футболку, обнажая покрытые фиолетово-желтыми синяками ребра. — Его побили до полусмерти за чувства ко мне. Только потому, что ваш брат узнал, что Лиам — гей и связан теперь со мной, наследником семьи Тирапаньякул. Я больше не позволю вам, вашей жене или вашему брату притронуться к нему даже пальцем. Клянусь.       — Тира… — мужчина побледнел и вскочил с места, глядя на Макао, как на привидение.       — Ага. Не однофамилец, как вы могли подумать в начале. Я и правда младший сын Джакканта, а вон мой старший брат, Корнвит, и кузены Кинн, и Ким, — Макао поочередно указал на каждого из мужчин. — Теперь Лиам — часть нашей семьи. Мой партнер, няня моего брата и это, смею заверить вас, кхун мэ и кхун пхо, надолго.       — Ты мне больше не сын, — ледяным голосом отрезала Сумали, глядя в глаза Лиама. — Тебя нет и никогда не было в моей жизни.       — Тогда еще одного рожать придется, — ляпнул Вегас и получил локтем в бок от Пита.       Пакорн затравленно обернулся на Лиама, на сестру, на отца и тихо спросил:       — Мама, ты правда меня не рожала сама? Кто тогда меня родил?..       — Не твое собачье дело! — прошипела Сумали. — Хватит и того, что тебе дали жизнь, неблагодарное отродье. Весь в деда, такая же прорва ненасытная, вечно нос суешь, куда не надо!       Лиам выскочил вперед и зажал уши мальчика своими ладонями. Пакорн вскинул на брата полные слез глаза, его трясло от накатывающей широкой волной истерики, и Лиам трясся вместе с ним, все еще мужественно пытаясь хоть как-то контролировать ситуацию и защитить в первую очередь младших. Вегас резко посерьезнел и отдал короткий приказ охране, появившейся в дверях. Те аккуратно взяли под руки Сумали и ее мужа, нажали на пару точек, безопасно отключая, и на руках вынесли из помещения.       — Я поговорю с ними сам. И с их родителями тоже, — Корнвит окинул властным взглядом укачивающего брата Лиама и ревущую в три ручья Убон. — Пока можете остаться здесь. Мой муж покажет вам гостевые комнаты и накормит. Я сообщу вам результаты переговоров.       — Погодь, я с тобой, так быстрее будет, — остановил кузена Кинн и чмокнул Порша в щеку, попросив присмотреть за детьми.       — Бля, я думал у меня семья неадекватов, но это уже какой-то фейерверк ебанатства, — покачал головой Макао и силой оторвал Лиама от его младшего брата. — Эй, лапки, не хнычь. Все уже закончилось, они и на километр больше сюда не подойдут. Хиа’ и кузен все разрулят, обещаю. Эти уроды ни одной твоей слезинки не стоят.       — Као… Као… — болезненно-тонко и тихо звал Лиам, вжимаясь в тело Макао до боли. Тот терпел, лишь гладил вздрагивающую от слез спину и целовал мокрые щеки, лаская и показывая, что Лиам теперь в безопасности.       — Мелочь, ну не убивайся так. Они не заслужили твоих слез. Вот же свинка мелкая, а ну прекращай плакать! Лиам, эй, ну чего ты, лапки, все закончилось уже. Прекращай слезопад. Так, бля, ладно. Твои младшие тоже ревут, мне теперь идти их утешать?       Последний аргумент подействовал незамедлительно. Лиам первым отстранился, вытер щеки, взял себя в руки, нацепил очки обратно на лицо и пошел успокаивать брата и сестру. Макао цокнул языком, о чем-то переговорил с Питом и помог переместить всех в столовую.       После умывания и таблетки крепкого успокоительного дети выглядели чуть лучше, но все еще разбито и подавлено. Пит, Порш и Порче с трех сторон развлекали их, расспрашивали о каких-то мелочах, пытаясь отвлечь от недавних событий. Лиаму сунули в руки Вениса, и теперь парень ел сам и вместе с тем подкармливал малыша кусочками морковки, которую тот обожал.       — Почему ты ничего не ешь, нонг’Убон? Не нравится еда? Слишком остро? — забеспокоился Пит, заметив, что девушка не притронулась к еде.       — Нет, просто… мне нельзя такое есть. Это жирная еда, вредно для фигуры. У меня скоро конкурс красоты, нужно соблюдать режим питания.       — Как давно ты ела? — уточнил Ким, переглянувшись с Че и Питом. — И что именно?       — Протеиновый батончик в шесть утра, после того как с пробежки вернулась.       — Ответь на один вопрос. Даже не мне, а себе. Ты точно хочешь участвовать в этом сраном конкурсе или это навязанное желание?       — Мама будет злиться и кричать, если я поправлюсь хоть немного, — прошептала Убон, пряча снова влажные глаза. — Я и так еле влезаю в платье, да и если я ем сладкое или острое, появляются прыщи.       — Если она таскала их к тому же хуедоктору, я ее на части порву, — рыкнул Макао со своего края стола, поцеловал Лиама в плечо и обошел стол, придвигая к Убон рис и отварную курицу, приготавливаемую специально для Лиама по совету лечащего врача. — Вот. Это еда, от которой тебе точно не будет плохо. Поешь, иначе в обморок свалишься. Лиам говорит, это вкусно.       — Спасибо, — прошептала Убон и позволила Макао наложить в ее тарелку немного курицы и пару ложек рассыпчатого риса. — А вы с Наронгом… с Лиамом и правда вместе?       — Да. Сам не думал, что так выйдет, но раньше я был слепым и тупым, раз его не замечал и не видел дальше фигуры и тихого характера. Твой брат — очень хороший человек, нонг’Убон, я рад, что он обратил на меня внимание.       — «Все время трясешься внутри, потому что думаешь, что он однажды поймет, какая ты тварь ебучая, и свалит, а ты снова останешься один в темноте. Это как по лезвию все время ходить: и страшно, и азартно, и сладко», — процитировал Ким дословно, пытаясь не скалиться, но выходило плохо.       Щеки Макао вспыхнули густым румянцем, Лиам выронил ложку и вскинул на парня потрясенный взгляд.       — Ты правда так обо мне думаешь?.. Я — тот самый человек для тебя?       — Если бы не думал, то не стал бы так называть, — отмахнулся Макао, но лица к Лиаму не повернул, скрывая недостойное Тирапаньякула смущение.       — Мелочь? Малыш? Или нежные лапки? Или маленький, когда мы были ближе всего в постели?.. — Лиам встал и очень мягко, неслышно ступая подобрался к Макао со спины. — Обещаю, Као, я похудею и стану таким, чтобы ты мог мной гордиться.       — Я уже горжусь, придурок, — пробурчал Макао и развернулся, ловя Лиама в объятия. — Мои руки на твоей талии смыкаются — значит, все заебись. Пошли, тебе тоже пожрать не помешает.       — Стой, секунду, — Лиам остановил Макао, поймал за щеки, заглянул в глаза и поцеловал сам, не постеснявшись старших. Отстранился, прислонился лбом ко лбу, подышал немного одним воздухом и ответил на признание своим: — Когда ты рядом, я чувствую себя в безопасности. Я не считаю тебя тварью или плохим человеком. Не хочу от тебя уходить. Мне здесь хорошо, как никогда и нигде. Я не хочу быть твоим лезвием, хочу быть твоим помощником, поддержкой, парой. Можно?..       — Конечно, можно, лапки. Будет пиздец как сложно, сам знаешь, в какой семье я вырос. Но ты у меня терпеливый, так что, думаю, переучишь. У тебя талант воспитывать.       — Ты и так хорош, — отозвался Лиам и снова поцеловал, смелея на глазах.       — Твой и мой братья слишком малы, чтобы смотреть порнуху, лапки, — оторвавшись, ввернул Макао и привел Лиама обратно к своему месту. — А если мы сейчас не остановимся, то будет именно она.       Пит, тихо извинившись, встал, сообщив, что навестит Вегаса. Улыбчивый, светлый и харизматичный Порш продолжил развлекать детей, расспрашивая о школе, жизни, увлечениях, друзьях. Рядом с ним те немного оттаяли и стали отвечать и даже пару раз улыбнулись. Че тоже не остался в стороне, светясь не хуже маленького солнышка, хотя Ким как никто знал, как неудобно парню сидеть ровно даже на мягком стуле, ибо сам испытывал примерно те же проблемы. Впрочем, Че все равно пришлось хуже, так как он чаще бывал в принимающей позиции, да и размер у Кима был побольше.       После обеда Порш вывел гостей в сад, чтобы Венис мог под присмотром Лиама поиграть на травке. Парень расстелил в тенечке покрывало, усадил на него ребенка и предложил складывать вместе кубики. Потом они перешли на специальный большущий пластиковый куб с прорезями разных форм, куда нужно было пропихивать маленькие фигурки — треугольники, круги, овалы и квадраты. После каждой правильно засунутой фигурки Лиам хлопал в ладоши и хвалил Вениса, поощряя продолжать. Пакорн смотрел на них завороженно, а потом и вовсе присоединился с разрешения Порша. Убон, глядя на них, быстро стерла с щек слезы.       — Чего ревешь? — грубовато уточнил Макао, с гордостью наблюдая за своим парнем.       — Я помню, как он играл точно так же с маленьким Корном. С ним же все будет в порядке? Ты обещаешь, пи’?..       — Обещаю. Даже если мы с ним расстанемся по какой-то причине, он останется моим другом, потому что терять таких людей — величайшая дурость, а я не дурак. Хиа’ все разрулит, не бойся. Мне тоже очень повезло со старшим братом.       — Као, иди к нам! Венис соскучился.       — Иду, бля, — цокнул языком Макао, но послушно подошел, садясь на покрывало рядом и подавая последний зеленый круг, укатившийся в траву. — Куда ж я от вас, прилипал?       — От заразы слышу, — ввернул Ким, целуя бархатную щеку Порче.       — Молчи уже, жопа бегемота, — затрясся Макао от смеха, на лету поймал брошенную в него Кимом мягкую детскую книжку и предложил ее Венису. Погладил его по макушке, затрясся еще сильнее и выдавил сквозь смех: — Есть же устоявшиеся в культуре образы: ангел и демон. А вы гудящая в ебенях трансформаторная будка и жопа бегемота. Освежим, так сказать, древние традиции.       — Ебеня!.. — бодро выдал Венис и захлопал в ладошки сам себе, с гордостью от хорошо проделанной работы глядя на Лиама. — Е-беня!       — Пит нас убьет… — прошептал парень и принялся убеждать малыша, что это полезное слово, но говорить его при папах не стоит.       — Нет, Пит убьет Макао, потому что я его с удовольствием сдам, — промурлыкал Ким, давя на растерявшегося Макао приобретенной в моменте властью.       — И станешь еще большей жопой, — буркнул тот, и поморщился, когда Венис еще более гордо повернулся к Лиаму и выдал:       — Опа!       — Точно убьет.       — Лиам «жопа» значит? Он тебя любит, на ручках носит, морковку твою любимую режет, памперсы грязные меняет, а ты ему — «жопа»? — громко возмутился Макао и получил от того же Лиама душевный подзатыльник.       — Дурак! Он маленький еще, не понимает значений слов, а ты их только закрепляешь, повторяя. Но мне приятно, что ты вступился. Хотя защищать меня перед ребенком — так себе идея, Макао. И я знаю, что ты сегодня дрался из-за меня в школе. Снова.       — Стукачи ебучие. Я за это извиняться не буду. И я не дрался, а так. Приложил пару раз легонько. Им рот с мылом нужно помыть вообще!       — Ты и сам таким был пару месяцев назад.       — Знаю, и мне за это стыдно. До сих пор.       — Я не злюсь. Ни на тебя, ни на них. В социальных группах часто травят тех, кто выделяется, потому что это безопасный способ спустить накопившееся напряжение. Я выделялся не по своей вине, да и их ни в чем не виню. Было и было, сейчас у меня есть ты.       — И все остальные его двинутые родственники, — дополнил Вегас, вырастая мрачной тенью за спиной Лиама. — Мы поговорили с вашими родителями, и их родителями, and, to be honest, you better stay here.       — As who? Your guests, your prisoners, or leverage against our brother? — вступила в разговор Убон, говоря чисто и без акцента.       — Like children in danger. Listen, little flower, your elder brother is part of my family now. But you are important to him and I`m ready to let you in too. My husband is really kind and caring person. He likes you and your younger brother. The choice is yours.       — What should we do in your house?       — Live. Study. Don`t bother my husband, maybe help him sometimes with house and Venice. Respect our rules. That`s all.       — Достал уже, говори нормально, я через раз понимаю! — треснул Вегаса по спине Пит и вышел вперед, с жалостью и сочувствием глядя на Убон и Пакорна. — Мы говорили с вашими родителями, малыши. Они сейчас немного… не в себе. Злятся, кричат, проклинают всех вокруг. Вам не стоит это видеть, пока можете и правда остаться здесь. Гостевых спален полно, напрягать вас с работой или Венисом я не буду, честно. В школу вас будут возить и забирать наши люди, так что вы будете в полной безопасности. Дайте вашим родителям время, чтобы немного остыть.       — Мы не против… Не против следить за домом и ухаживать за ним, — Убон низко поклонилась мужчинам и указала на Вениса, тихой сапой перебравшегося на колени Пакорна. — Мы будем слушаться. Спасибо за оказанную честь.       — Надо бы их с младшими Кхуна познакомить. Сом точно их немного растормошит, — Че задумчиво потер нос, забавно облезающий после валяния на шезлонгах у бассейна. — Да и Убон не помешает пообщаться с Сухон.       — Малыш, вы что, сложили все фигурки в кубик? Какие вы молодцы! — Пит подхватил сына на руки, чмокая пухлую щечку. Мальчик цепко ухватил папу одной рукой за шею, а второй сдавил нос и бодро выдал:       — Е-беня! Опа! Као!       — Бля, — севшим голосом прошептал Макао.       — Run, — бросил на глазах звереющий Вегас и сам бросился по траве за удирающим в сторону высокого забора братом.       Ким проследил взглядом за идиотами, прикинул про себя, сколько еще людей нужно добрать в штат, чтобы в случае чего присмотрели за новыми членами семьи, и поцеловал Че в шею поверх меток, густо украшающих кожу. Порш обернулся к ним, чтобы что-то сказать, напоролся взглядом на стоящего на ярком солнце брата, подставляющегося под ласки, словно нежащийся под хозяйской рукой котенок, детально разглядел «украшения» и сверкнул хищными кошачьими глазами, готовясь к прыжку, как матерая пантера.       — Беги, Ким, фора секунд пятнадцать, — прошептал Че и подтолкнул мафиози к дому, бросаясь наперерез рычащему от ярости Поршу.       Улепетывая по коридорам от брата возлюбленного и старательно огибая вазы, подставки и испуганно вскрикивающих горничных, Ким чувствовал себя по-настоящему счастливым, и даже развесистые угрозы Порша, которыми тот сыпал налево и направо, уже не пугали. Белая полоса наконец наступила, и от этого в душе распускались цветы, а ноги, казалось, едва касались земли, позволяя душе дурного хозяина воспарить к небесам.