Белый журавль

      Просыпаться после ночного безумия было немного... Больно. Во всех смыслах этого слова. Физически, потому что все тело ныло так, словно на нем безжалостно скакала целая стая мелких тануки, задница болела адски, да и голова раскалывалась на две части слишком громко, а с душевной точки зрения... Потому что один. В кровати, в доме и, как оказалось чуть позже, во всей Инадзуме. Хэйдзо настолько не ожидал такого исхода, что первым делом начал грешить на потерю мозга после прошедших двух течных дней. Потом ему начало казаться, что все это ему привидилось — в течку и не такое могло случиться, ну правда, — но все еще присутствующий в комнате запах альфы заставлял спуститься с небес на землю и узреть настоящий порядок вещей. Кадзуха ушел. Сбежал как последний мудак, что побоялся... Да хрен знает чего он там побоялся, думать об этом хочется в последнюю очередь, потому что осознание происходящего врезается в хрупкое и до безобразия нежное сердце детектива, у которого перед глазами все плывет от непрошеных слез.       Его оставили одного. Его бросили и сбежали, не сказав ни слова. Мир переворачивается с ног на голову, когда Хэйдзо, окончательно проснувшегося, накрывает огромным валом истерики. Сколько в жизни дерьма было пройдено, он уже давно должен был привыкнуть к тому, что рано или поздно все так и случается: близкие, казалось, люди уходят бесследно без капли сожаления. И Хэйдзо привык, конечно, сложно тут не привыкнуть, когда каждый раз все повторяется по одному и тому же сценарию, но какого же хрена тогда так больно? Почему он решил пустить в свою жизнь еще одного человека, почему он, черт возьми, доверился ему настолько, что совсем позабыл о том, что в жизни такого просто не бывает? Безупречное взаимопонимание, бесконечная любовь и забота друг о друге — это же просто романтичные выдумки, которые можно встретить лишь в тупых книжках про любовь. Он еще посмел надеяться на какое-то особенное единение их душ, потому что... Да потому что, мать его, так все оно и выглядело. Кадзуха был единственным человеком, которому хотелось доверить все сокровенные тайны этого мира при первой же секунде знакомства, и Хэйдзо, такой наивный и влюбленный — от этого еще более тупой, — доверил ему свое сердце и душу. И что в итоге? Ему вернули их в разбитом состоянии за ненадобностью, вдоволь наигравшись.       Хэйдзо никогда не питал особенных надежд на какие-либо счастливые отношения с ним и уж тем более даже думать не смел о том, чтобы суметь создать семью, пусть сердце противно чесалось в диком желании. Кадзуха всегда был вольной птицей, и забирать эту свободу Хэйдзо был не намерен. Ему было достаточно всего того, что ему могли предложить, правда. Он знал, что Кадзуха испытывает к нему то же самое, видел, что в чужих глазах плещется нежность и печальная влюбленность. А еще понимал, по какой именно причине Кадзуха ничего с этим не делает, и он уважал его решение всей душой, пусть ему самому всегда хотелось переступить через этот очевидный порог.       И когда шел к нему с просьбой, тоже понимал. Кадзуха нужен был ему как воздух, и он кается перед ним за свой эгоизм, но... Разве можно вот так поступать? Можно же было просто остаться и поговорить по-человечески: «Знаешь, Хэйдзо, это была ошибка, мне очень жаль», — и Хэйдзо бы все понял и даже извинился перед ним, потому что без взаимного согласия пришел к нему и, по сути, заставил его провести течку вместе. Или, если стыдно в глаза смотреть и признаваться в своих эмоциях — хотя раньше за ним такого порока не наблюдалось, Кадзуха всегда был прямолинеен, — мог хотя бы записку оставить, чем не вариант? Почему настолько радикально? Неужели он не заслужил к себе человеческого отношения? У Хэйдзо внутри настолько пусто, что разрывать свое сердце и душу просто не из чего, его эмоции и чувства ушли вместе с человеком, которого он так всепоглощающе любил.       Несколько недель подряд он без особого осознания ходит на работу, но дел никаких не берет, лишь бездумно заполняя гору документации, которую впоследствии отберут из-за огромного количества несовпадений и ошибок. Сара не спрашивает о его состоянии ни слова — она и так прекрасно все видит и понимает, поэтому насильно отправляет его на месяц во внеплановый отпуск. Хэйдзо просто подчиняется без всяких цирковых представлений, и это еще больше пугает его начальницу, поскольку это шило в заднице никогда не получалось отправить на заслуженный отдых. Она старается навещать его хотя бы раз в неделю, чтобы удостовериться, что Хэйдзо все еще функционирует.       Синобу же, как только узнала о случившемся, молча проглотила все уничтожающие в ней человеческие качества слова, решив, что не время разглагольствовать о чужом поступке. Она практически прописалась в доме детектива, помогала с домашними делами — точнее занималась ими в одиночку, — заставляла его хотя бы минимально питаться и пыталась разговорить умирающего — фигурально, спасибо Архонтам — на глазах друга, чтобы он выпустил все наружу и смог прожить этот негативный опыт так, как положено. И ближе к концу отпуска у нее это получилось. Да, она сыграла на чужих разбитых чувствах, но зато Хэйдзо впервые за целый месяц показал свои настоящие эмоции, выплеснув всю обиду и злость наружу. Она заставила его выплакать всю горечь, заставила прокричать раздирающие душу слова, которые томились в умной голове слишком долго. Он наконец-то снова стал живым хотя бы немного, смог побороть свою усталость от этих удушающих чувств, и Куки очень гордилась им. Хэйдзо снова вышел на работу, пусть не до конца оправившись, взял парочку простых дел для разогрева и понемногу начинал приходить в себя, погруженный с головой в любимое дело.       Прошло еще два месяца, за время которых почти ничего не изменилось. Пообещав Синобу не сдерживать своих эмоций, он все так же переживал холодные ночи в своем одиночестве, а утром, как ни в чем не бывало, шел на работу с особым энтузиазмом, но стараться забыться в ней не спешил. Она помогала отвлечься от дурных мыслей, переключая все внимание на себя, и Хэйдзо со всей любовью выполнял свои обязанности, ни капли не уставая. Куки перестала его опекать, отпустив в свободное плавание, и, наконец, выдохнула свободно, понимая, что он справляется. Хэйдзо снова начал пропадать на своих расследованиях, принося кучу проблем комиссии, и все возвращается на свои места: детектив косячит — детектив получает по самое не хочу, но дела раскрывает с той же частотой и самодовольством. Что не может не радовать начальство и его близких друзей.       Но проблемы снова приходят откуда не ждали, когда, вернувшись после месячного загула на Ватацуми, Хэйдзо внезапно берет отгул на пару дней, а потом и вовсе пропадает из поля зрения товарищей. Дома искать его было бесполезно — он свалил куда-то в неизвестном Кудзе направлении, залег на дно и совсем отказывался выходить на связь. Ей пришлось воспользоваться сторонней помощью, которая со стопроцентным шансом могла вычислить чужое местонахождение, потому что самой заниматься пропажей подчиненного времени и сил не было от слова совсем. Синобу, переживая за глупого друга, согласилась без колебаний. Она пообещала найти омегу без лишней шумихи, но не смогла обещать, что в ее отсутствие ее большой босс не устроит чего-нибудь... Незаконного. Сара отпустила ее с легким сердцем, пообещав взять это дело в свои руки.       «Как будто его это когда-то останавливало».       Искать долго не пришлось, к слову. Парочка вопросов к некоторым источникам информации, проведение личного осмотра чужого дома и вот он, детектив. Спрятался на самой окраине острова, в захудалом и не самом безопасном райончике Инадзумы. Здесь присутствовало, конечно, парочку добросовестных граждан, но бандюганов — иногда даже добропорядочных — было немного больше. Как выяснилось позже, некоторые господа задолжали детективу за комфортные условия пребывания в тюрьме и уменьшение срока за прилежное поведение, потому помогли с временным укрытием, но с тем условием, что детектив закрывает глаза на все их поставки, торговли и прочее незаконное фуфло. При ином случае Хэйдзо повысили бы до архонта детективного бюро, потому что притащить такое количество бандюганов да еще и со всеми уликами — не иначе как чудо, достойное внимания самих богов.       Вопросов было много, Куки искренне желала внести в чужую голову парочку простых истин, в которых кроется вся суть близких взаимоотношений с людьми. Потому что пропадать и затем не выходить на какую-либо связь, чтобы хотя бы дать знать, что живой, — верх ее терпения. Только вот...       — Что ты сказал?       — Что слышала. Четвертый месяц у меня.       И это ощущается как конец света. Куки ладонью прикрывает рот, до последнего не веря в услышанное.       — От него, что ли? — вопрос тупой, конечно, но сейчас в ее голове царит полнейший хаос.       — Нет, от Макото. Я тебе поражаюсь, Синобу.       — Прости, я... Ахренеть, Хэйдзо.       Она даже не знает, как реагировать на это заявление. С одной стороны, Куки знала о некоторых особенностях его здоровья, которые в свое время принесли немало горя в жизнь детектива, а с другой — отец будущего ребенка, как бы ужасно непривычно это ни звучало, свалил в дальнее путешествие, оставив Хэйдзо совершенно одного. Инадзума не сильно-то и большая, сплетни разлетятся в мгновение ока, но это не было чем-то, что могло бы сломать великого детектива. Ему всегда было наплевать на какие-то грязные домыслы в свою сторону, единственное, из-за чего он и сбежал на самую окраину, — его уязвимое положение, которым могут воспользоваться не самые добрые люди. Врагов у него было достаточно в силу его профессии, а человека, который смог бы круглые сутки находиться рядом и защищать — нет.       — И что будешь делать? — непривычно осторожно, чтобы не задеть, интересуется Синобу.       — А что остается? — она снова слышит эти мертвые интонации в чужом голосе, от которых разрывается сердце. — Уже поздно что-то решать.       Куки кивает заторможенно, понимая весь вложенный в эти слова смысл. Детей Хэйдзо любил до одурения и даже частенько задумывался о своем далеком будущем, где у него будет куча маленьких человечков, любящий партнер и любимая работа, считая такую картину идеалом своей взрослой жизни. Но весь мир перевернулся с ног на голову, когда он узнал о том, что у него вряд ли получится когда-то иметь своих собственных детей: Хэйдзо оказался бесплодным. Вряд ли бы кто-то из его знакомых мог подумать, что для него это целая катастрофа, но все именно так и оказалось. Бесконечные медицинские обследования, лечения дорогими препаратами и даже народными средствами — а чем Селестия не шутит, — но какого-то особенного сдвига не наблюдалось. И Хэйдзо совсем опустил руки, забросив свою надежду на полное выздоровление. Погоревал какое-то время, а потом смирился и подумал, что не так уж все и плохо. Не получится самому — усыновит чужого из детского дома.       «Нам очень жаль, господин Сиканоин».       Хэйдзо настолько часто слышал эти слова, что у него успел выработаться иммунитет. Ему не нужна была чужая жалость — он сам прекрасно умудрялся себя жалеть, да так, что совсем уже иссох от выплаканных слез. Он успел привыкнуть ко всему кошмару в своей жизни, выстелив ему красную дорожку в свой дом, чтобы шагать было комфортнее. Подружиться, правда, все никак не получается, потому что характерами не сходятся, да и Хэйдзо стал слишком слаб для того, чтобы как-то бороться с этим. Потому что устал.       В тот день Куки так ничего и не рассказала генералу Кудзе о пропаже детектива. Сослалась на то, что у него снова шило в одном месте заиграло и унесло его в дальние земли, чтобы расследовать очередное запутанное дело. Сара, конечно, не поверила, потому что на ближних островах ее людям заметить детектива так и не удалось. Но, почуяв что-то неладное, решила пока не вмешиваться, понимая, что Хэйдзо никогда не делает что-то просто так. А вот штраф и очередной выговор за неявку на рабочее место он еще успеет получить.       Время шло, состояние Хэйдзо ухудшалось еще больше, и если бы не Синобу с ее помощью, он не знает, как смог бы не загнуться в этом ужасном месте. Он старался хотя бы питаться нормально только ради растущего внутри организма, но прийти в норму у него не получалось от слова совсем. Из своего убежища практически не выходил, целыми днями только и делал, что лежал в кровати и лишь иногда ходил в туалет. Куки навещала его пару раз в неделю, чтобы не дать этому идиоту сдохнуть на ровном месте, потому что:       — Ты можешь делать с собой что угодно, но только после того, как ребенок появится на свет.       Жестоко? Да. Но по-другому уговорить существовать омегу не получалось. Ему было все равно на свое состояние, но Куки знала, что ради своего детеныша он сможет хотя бы попробовать взять себя в руки. Она перестала наседать на него с вечными разговорами о Каэдэхаре, которого каждый раз праведно посылала в дальнее мореплавание, потому что по второму кругу говорить одно и то же уже конкретно ее доконало. Да и вряд ли бы ее кто-нибудь сейчас услышал. Поэтому она просто гоняла его по дому, заставляя делать самые базовые домашние дела, проветривала вонючую конуру, в которой спрятался этот несносный человек, и пыталась разговаривать с ним на отвлеченные темы, иногда даже получая обратную связь, а еще реже тихий хриплый смех. Куки радовалась каждому его действию, словно мама, у которой сыночек сказал первое слово, а затем встал на ноги и пошел лазать по деревьям. Ругалась, плакала вместе с ним, но все равно оставалась рядом и помогала проживать тяжелые мысли, потому что очень сильно переживала за него. Она знала, что Хэйдзо взрослый мальчик, которого никогда и никто не мог сломать, он даже после смерти своего друга оправился без посторонней помощи. Но Кадзуха был для него всем, он был тем человеком, в которого Хэйдзо беспрекословно верил и которому доверял свою жизнь. Он дышать без него не мог, не говоря уже про самостоятельное существование. И, споткнувшись о предательство своей чуть ли не родственной души, Хэйдзо сломался, полностью погрузившись в свою боль. Куки помогала собираться ему по частям, склеивала его разбитое сердце по кусочкам, чтобы он смог заново начать жить. Самостоятельно. И Хэйдзо ей был за это до смерти благодарен.       На седьмом месяце он начал задумываться об имени своего мальчика. Куки предлагала разные варианты, но ни один ему так и не понравился. То ли он такой вредный — хотя ответ тут очевиден, — то ли он уже давно все придумал, но так и не может с этим смириться. По срокам пацан должен родиться ровно в октябре, что очень сильно раздражает Хэйдзо. Синобу не понимает смысла этого раздражения, потому что: «А какая разница-то? Перестань искать во всем совпадения и какой-либо смысл, это глупо», — но глупой он считает здесь только ее, поскольку смысл здесь был, очень большой. И это бесит до невозможности. В иной ситуации он бы порадовался, что все вот так совпало, но сейчас... Это просто очередное напоминание о том, что Кадзуха занимает в его жизни слишком много места и отбирает последнюю возможность хоть как-то забыть себя. Не думать. Хэйдзо понимает, что сам себя на это подбивает, придавая таким простым вещам особый смысл, но по-другому и не получается. Остается лишь надеяться, что их дни рождения не совпадут.       И, слава Архонтам, так и получилось. Малыш появился на свет пятого числа, что очень сильно не могло не радовать. Поэтому, держа в неведении своих близких два долгих месяца, Хэйдзо, наконец, назвал свое чадо по имени: Акима. До банального просто и совсем не удивительно, конечно, но Куки была настолько рада маленькому Сиканоину, что совсем пропустила эту мысль мимо своего сознания. Когда Аратаки, что с первых же секунд полюбил это крохотное создание, назвал Хэйдзо папашей, у него чуть не случился первый сердечный приступ. Было так непривычно осознавать, что теперь он ответственен не только за себя, но и в первую очередь за жизнь этого малыша. Что теперь он, когда-то опустивший руки, стал отцом.       Первые месяцы были очень тяжелыми и изматывающими. Аки был почти спокойным ребенком, но только в дневное время суток, ночью же в нем пробуждалась какая-то особая активность, и он просыпался примерно миллион раз в несколько часов, попутно разрываясь в своих рыданиях и криках. Куки пыталась предложить свою помощь, чтобы давать молодому папаше время на отдых, но Хэйдзо в большинстве случаев отказывался. Она и так слишком много для него сделала, и он не сможет расплатиться с ней за всю свою оставшуюся жизнь. Хотя иногда его, конечно, накрывало волной отчаяния и безумной усталости, поэтому Синобу, хотел он того или нет, просто забирала детеныша из его ослабевших рук и отправляла едва живого детектива спать. Посидеть с мелким ей было только в радость, даже несмотря на то что он был жутким плаксой. Да и с этим она научилась отлично справляться, потому что у них был великолепный и неотразимый Аратаки Итто. На удивление, Акима совсем его не боялся, казалось, что он даже тянулся к нему больше, чем к собственному отцу или к Синобу. Итто был таким неуклюжим, но невероятно осторожным и трепетным, когда дело касалось этого маленького комочка. Заваливал его подарками — в основном это были, конечно, мягкие игрушки в виде оникабуто, — не обращая никакого внимания на то, что и Куки, и Хэйдзо в один голос твердили, что ему эти игрушки сейчас до одного места. Он лишь показывал им средний палец на такое заявление, а затем тихонечко, чтобы не разбудить, шушукался с будущим своим боевым товарищем: «Эти глупые взрослые ничего не понимают, мелкий, но ты не боись, я не дам им промыть твои крохотные мозги», — после чего праведно получал легкий подзатыльник, но все равно не сдавался. Он собирался внести свою лепту в воспитание Аки, что означало одно: его никто не сможет остановить.       В один из вечеров, когда накормленный Акима, наконец, заснул спокойным и крепким — хотя это понятие относительное — сном, Хэйдзо решил разобраться со своей почтой, которую он праведно игнорировал все девять месяцев. Писем накопилось много, и это отторгало его от предстоящей работы, но он понимал, что стоит разобраться с ней сейчас, пока границы еще закрыты и новых писем ждать не придется. Где-то около года назад в Инадзуме начался какой-то переполох: границы начали закрывать без ведома гражданского населения, все поставки были отменены, а законы ужесточились. Никто не понимал, что происходит, народ задавал бесконечные вопросы о том, что сейчас творится, но ответов никаких не получал. Хэйдзо тоже особо ничего не знал, но до него все же доходили слухи о том, что сейчас происходит в комиссии. Сара тогда выслала через Синобу ему бумаги о его официальном декретном отпуске и бонусом приложила письмо, в котором сказала, чтобы он сидел на заднице ровно и ничего не делал, иначе плохо будет и ему, и его чаду. Не сейчас, так в будущем. Откуда она узнала о его положении, Хэйдзо не хотел даже думать, но пообещал себе отблагодарить эту женщину за заботу. Потому что участвовать в каком-то политическом переполохе не особо хотелось. И позже он понял, по какой именно причине ему так сильно не хотелось даже высовывать нос из своего укрытия, — охота на Глаза Бога. К нему пару раз наведывались недобросовестные граждане, чтобы узнать подробности и в какой-то мере пригрозить детективу комиссии, чтобы тот сидел тихо и никаких мер не предпринимал. Потому что даже среди этой части инадзумского населения были обладатели Глаза Бога, и это, если честно, даже веселило омегу. Но он пообещал им, что его эта тема не интересует, да и никакого отношения к этому в данный период своей жизни он не имеет.       В основном все письма носили рабочий характер, но одно письмо все же заставило сердце детектива пропустить пару ударов. Оно было помечено маркой на пиратскую тематику, а внизу виднелись инициалы отправителя: Бэй Доу. Хэйдзо очень долго сомневался в том, что ему нужно открывать этот конверт, если честно. Он около десяти минут сидел и тупо пялился на кривой почерк капитана, сминая в слегка подрагивающих пальцах потрепанную бумагу конверта. Знать, о чем она там ему написала, Хэйдзо не особо хотелось, если честно, ведь понимал, что разговор там пойдет явно не о погоде где-то там. До него дошел слух, что ее команда была замечена в последний раз в Ли Юэ, но и этого ему знать не хотелось, ему просто было на это все равно. Во всяком случае он хотел в это верить. Раны затягивались медленно, а обрабатывать их времени и желания совершенно не было — у него маленький ребенок под носом, который каждую секунду требует к себе внимания, и заниматься своими проблемами не получается. Поэтому ковыряться, снова раздирая покрытую корочкой рану до крови, он не хочет. И даже не смотря на свой слишком большой интерес, Хэйдзо просто разрывает в клочья чужое письмо, а затем выбрасывает это в печь, чтобы не повышать соблазн. Ему это не нужно. Во всяком случае не сейчас. Да и если ему захотелось бы услышать какие-то оправдания или новости, он бы с удовольствием — это вряд ли — послушал их лично от Каэдэхары. Не через посредников.       В один из дней, когда Хэйдзо проснулся ни свет ни заря, он почувствовал, что что-то здесь не так. Он даже понять не мог, в чем кроется причина этого легкого, но все же беспокойства, поэтому, с трудом отлепив тяжелую голову от подушки, он поднимается с кровати и первым делом идет проверять соседнюю комнату, где сладким сном должно было сопеть его чадо. Хэйдзо почти поседел на ровном месте, когда не заметил в кроватке маленького жука, но тут же вздохнул с облегчением, ругнувшись от души на всю детскую, найдя свою пропажу. Акима, каким-то чудесным образом оказавшийся на полу, с особым интересом и вниманием изучал одну из стен своей комнаты, весьма неустойчиво стоя на четвереньках, но знакомый голос заставил коротыша обернуться и радостно захихикать, легко покачиваясь. Хэйдзо бубнит себе что-то под нос и поднимает Аки на руки, ругая его за неосторожность, но ребенок только смеется, крохотными ручками размахивая в разные стороны, и омега сдается под напором детского смеха, поцеловав вредного засранца в лоб. А затем довольно и гордо вздыхает, поглаживая ребенка по спине, когда осознает, что Акима сделал свои первые попытки самостоятельного передвижения. И это настолько растапливает его родительское сердце, что Хэйдзо почти пускает слезу, но вовремя одергивает себя, вспомнив, как на прошлой неделе этот маленький плакса разрыдался при виде отцовских слез.       Через два месяца после первой самостоятельной экспедиции на землю, Хэйдзо выслушивал десятиминутную тираду Итто о том, что Аки сказал свое первое слово. И нет, это было не «папа» или его собственное имя.       — Да я тебе правду говорю, дурацкий ты детектив! Он увидел какого-то белого кота на улице, а потом сказал четкое «мяу»! Ну почему ты мне не веришь?       Хэйдзо просто устало вздыхает, протягивая Синобу кружку с травяным чаем, а затем, в который раз, повторяет:       — Потому что это самое «мяу» он произносил уже множество раз.       — Ну не настолько четко!       — Нет, настолько.       — Я тебе не верю!       Аратаки, словно оскорбленный отец, крепче прижимает к себе радостно хохочущего ребенка, чуть отвернувшись от сидящих на диване друзей, и что-то заговорщически ему нашептывает, но внезапно вскрикивает, пораженно уставившись на коротышку. Переводит взгляд на таких же охреневших от жизни друзей, а затем, крепко держа ладонями ребенка за бока, вытягивает руки вперед и спрашивает:       — Вы слышали?       — Слышали, — застывает Синобу, так и не донеся кружку до рта.       — Папа! Он сказал «папа»! — Итто чуть ли на месте не подпрыгивает, снова прижимает дите к себе и, нахваливая своего маленького друга, радостно с ним сюсюкается.       В тот день Хэйдзо снова ощутил то самое отцовское чувство, которое впервые посетило его сердце в день рождения Акимы. Он знал, что бывают такие случаи, когда омеги впадают в послеродовую депрессию и лишь на каких-то особенных инстинктах заботятся о своих детях, но с ним, спасибо Архонтам, такого не было. Он с первого же дня почувствовал свою отцовскую любовь к этому кричащему созданию — Аратаки, при выписке, не сразу понял, по какой именно причине ребенок завернут в какой-то лаваш — и продолжал любить его с каждым днем все сильнее. Акима придавал его новой жизни такой же новый смысл, заставлял чувствовать себя значимым и нужным. И только это помогло ему забыться о всех тех проблемах, которые преследовали его почти второй год.       Акима, к слову, был весьма здоровым ребенком. Хэйдзо мало бегал по больницам именно из-за проблем с его здоровьем, так что, когда мелкий начал кашлять, словно старик Симура в свои лучшие годы, он немного перепугался и, схватив кашляющий комок под руку, помчался в больницу. Его заверили, что ничего страшного в бронхите у малышей нет — но на всякий случай вкололи успокоительное, уж больно молодой папаша нервничал, — и положили на недельку или две в больницу. Самым первым к своему маленькому «бро» прибежал, конечно же, Аратаки, весь взволнованный и чуть ли не рыдающий в три ручья. Куки как могла оттаскивала огромного дядьку от спящего младенца, параллельно перешептываясь о чем-то с детективом. Ребенок неспокойно посапывал во сне, похрипывая, и очень часто просыпался, когда к горлышку подступал тяжелый кашель. Хэйдзо был лишь отчасти спокоен, потому что за его чадом велось круглосуточное врачебное наблюдение, а значит, все должно было быть хорошо. Акима обязательно поправится и снова начнет смеяться и рыдать громче какой-нибудь сирены.       И только через недели две, когда мелкий почти полностью выздоровел, Хэйдзо смог спокойно выдохнуть и расслабиться. Он все еще не высыпался из-за ночных пробуждений чужих детей, но его радовал тот факт, что Аки наконец начал хорошо питаться и больше активничать, да настолько, что в какой-то момент, пока Хэйдзо болтал о чем-то со своим знакомым, Акима решил совершить побег. Он ползал где-то рядом на коврике, иногда перебирая свои игрушки — которые, к слову, уже перестали его интересовать, — а потом просто пропал из поля зрения своего отца. Хэйдзо отвлекся всего на секунду, перестав следить за чужими памперсами, но Акима был найден в тот же момент, опирающийся ладошками о стену и неустойчиво стоящий на своих двоих. Хэйдзо, открыв рот, замер от неожиданности, а затем медленно двинулся в его сторону и тихонько позвал по имени, обращая внимание на свою скромную персону. Акима, повернув к нему голову, радостно засмеялся, а потом начал медленно, но верно убегать от своего папаши, держась ладонями за стену для большей опоры. Хэйдзо, обливаясь гордыми отцовскими слезами в своей голове, улыбается, прикусив нижнюю губу, чтобы лицо не треснуло, и идет следом за маленьким негодяем, который привлекает внимание окружающих своим громким хихиканьем.       Итто точно будет рад такой замечательной новости.       Весь следующий год прошел тихо и спокойно. Акима рос словно не по дням, а по часам, и развивался с той же скоростью. В свои почти два года мелкий жук почти научился полноценно общаться с окружающими его людьми, чем шокировал уже не одну молодую мамочку и даже папочку. Хэйдзо гордился своим сыном, но очень сильно про себя и самую малость Куки: «Еще немного, Синобу, и он слов знать будет больше, чем твой босс», — и с этим она, собственно, была полностью согласна. Итто же, напротив, был с ними не согласен и очень оскорблен такими выводами, поэтому решил заручиться поддержкой своего маленького друга, который, не особо вдаваясь в подробности «хахаек» у взрослых, просто весело болтал маленькими, но уже крепкими ножками, сидя на шее о́ни.       Тяжело было лишь с одним — дурацкие течки. С ребенком проблем не было: сплавил на руки тете Синобу на несколько дней и дело с концом. Проблема была немного в другом, более личном. Раньше, еще до той роковой ночи с Кадзухой, течки Хэйдзо переживал просто и быстро, не больше двух дней. Потому что раньше дел с альфами не имел и даже не желал, ему просто незачем было с ними связываться: Кадзуха оставлял ему свою хаори каждый раз, когда уезжал из Инадзумы на неопределенный и длительный срок. Да и после появления маленького шкета течки оставили его почти на два года, что, как сказала врач, напрямую связано с его здоровьем. Он все это время принимал препараты, чтобы восстановить иссохший после выноса плода и, непосредственно, родов организм. Сейчас же, когда прием лекарств был окончен, первая течка настигла его слишком внезапно, несмотря на то что она была вполне ожидаема. Хэйдзо мучился с ней почти неделю; ему было больно и невыносимо страшно, потому что каждую секунду перед глазами всплывала та глупая ночь, те чувства и запахи, которые отпечатались в его бедном сознании. Все это переживалось так, словно он вернулся на три года назад и вновь ощущал на себе чужие руки и губы. Три года сражаться со своими проблемами лишь для того, чтобы в один момент вот так все потерять, Хэйдзо словно упал с огромной высоты, разбившись, но не насмерть. Он устал от того, что все рано или поздно будет сводиться к одному и тому же, словно вся его жизнь теперь — день гребанного сурка, и выхода просто нет. Ему протягивают руку помощи, за которую он отчаянно хватается, но выбраться не получается, его все равно затягивает в это черное болото с головой.       Он еще никогда так не жалел о том, что когда-то познакомился с этим человеком.       Хотя, если уж говорить честно, проблемы с ребенком все же возникли. Хэйдзо очень долго извинялся перед Аки, пытаясь объяснить ему, что никто никого не бросал и даже не пытался. Каким бы умным он не был, Акима все еще оставался маленьким ребенком, который многих вещей знать не мог. И о которых, разумеется, ему знать пока рановато. Поэтому, забросив первоначальную идею с завуалированным объяснением своего вынужденного отсутствия, он сказал, что ему нужно было срочно уехать по очень опасному и сложному делу. Все же папа работает очень важным человеком, помогая другим людям разбираться с их проблемами. Это успокоило Аки, но лишь наполовину — Аратаки точно плохо на него влияет — и он выставил два условия: во-первых, Хэйдзо обязан был предоставить ему игрушечный меч, который маленький шантажист около месяца клянчил у своего родителя, но никак не мог его получить, и, во-вторых, Хэйдзо должен был хотя бы на неделю перестать кормить его «этой невкусной кашей», которую ему пытались впихивать каждое утро. Скрепя сердце детектив выполнил поставленные условия, чтобы заслужить свое обещанное всепрощение, и все разногласия между ними улеглись в один момент.       Только счастья как такового он не ощутил. Хэйдзо еще при рождении Аки заметил то, насколько сильно он похож на своего отца. Белобрысый пушок на крохотной голове, темные бордовые глаза, взгляд которых был почти идентичен взгляду Кадзухи: такой же пронизывающий, читающий словно открытую книгу. Он даже не кричал первое время, не по-детски спокойный и молчаливый. И с каждым прожитым днем эти сходства все больше в нем проявлялись, служили постоянным напоминанием о том, какую ошибку Хэйдзо совершил. Хотя, если хорошо поразмыслить и все взвесить, будь у него возможность вернуться назад и все исправить, Хэйдзо вряд ли бы поступил по-другому. Он любил Акиму больше жизни и был благодарен Каэдэхаре за него от всего сердца. Все же Кадзуху он тоже когда-то до невозможности любил и искренне считал, что никого другого полюбить так же сильно он не сможет. Поэтому да, насколько бы поступок альфы не был отвратителен, Хэйдзо рад, что это произошло именно с ними. Иначе он и не смог бы представить свою дальнейшую жизнь.       И вот сейчас, когда мелкий подрастает и все больше окунается в окружающий мир, он выбирает этот дурацкий игрушечный меч. Не лук и стрелы, копье или те же нунчаки — на худой конец саи, Хэйдзо уже на все согласен, — нет, именно меч. Длиннее самого Аки, который даже до пояса своего родителя не достает. Радовало только то, что учить этого засранца мастерству клана Каэдэахара никто не будет, может, это вообще детские какие-то желания и Акима еще миллион раз передумает. По крайней мере Хэйдзо очень на это надеется.       На второй день рождения Акимы происходит небольшое чудо: в Инадзуме наступает тишина и долгожданное спокойствие. Охота отменена, границы снова открыты, а отобранные сокровища были возвращены обратно своим владельцам. Ну и куча бумажной волокиты, конечно, восстановление внутреннего распорядка никто не отменял, а поимка преступников, нарушивших законы во время охоты, сама себя не выполнит. И это все выпадает на бедную голову детектива, конечно, ровно тогда, когда у Хэйдзо, наконец, заканчивается отпуск, а ребенок уже ходит в садик, который, к слову, целиком и полностью не устраивает недовольную малышню. Во-первых, папа, который обещал всегда быть рядом, в очередной раз оставляет его одного среди незнакомых ему людей — это даже не дядя Араткаки! — и просто уходит, бессердечно и бессовестно пообещав, что вернется за ним чуть-чуть позже. Во-вторых, Акима против тихого часа и невкусной каши — еще хуже, чем у его отца, — поэтому первые месяцы это больше походило на продажу в детское рабство, нежели на добровольное посещение развивающего учебного заведения. Сейчас вроде как Акима смирился со своей участью и даже завел себе парочку друзей, с которыми у них возникали постоянные конфликты: своими игрушками никто делиться не желал, но чужое всегда было интереснее своего. Аки даже научился искать прекрасное в тихом часе, втихаря утаскивая с собой какую-нибудь игрушку, чтобы провести время с пользой и не пялиться в чужие спящие лица, потому что самому спать не хочется. Хэйдзо постоянно слышал от воспитателей, что его чадо — замечательный и очень активный ребенок, который понимает чуть больше остальных детей, схватывая почти каждую деталь на лету. И это не могло не радовать как самого Хэйдзо, так и лучшего на свете дядю Итто, который постоянно интересовался жизнью своего крохотного друга.       «Ну как там шкет в саду? Уже занял почетное место лидера?»       «Ты вообще читаешь ему книжки, которые я подарил, а, детектив? Ты же знаешь, он мне все под чистую выложит, стоит только попросить».       «А можно на этих выходных мы с ним сгоняем в лес Тиндзю? Я хочу научить его искусству ловли жуков, это очень важно для развития ловкости!»       В общем, Хэйдзо едва успевал от него отбиваться, чтобы на правах родственной связи — отец он или кто? — провести побольше времени со своим дитем. Но если серьезно, то Итто очень помогал своей заботой и вниманием — не без присмотра Синобу, Хэйдзо еще не готов так рисковать воспитанием ребенка, — чем спасал погребенную бумажной работой тушу детектива. Акима был не против, он очень даже привязался к этому рогатому дядьке, да и самостоятельности побольше как-то хотелось, он уже не маленький беспомощный мальчик, в конце концов. Правда, когда коротыша накрывало какой-то грустью, о всяких самостоятельностях он тут же забывал и требовал «к папе на ручки». И вот тогда у Итто другого выбора совершенно не было, кроме как с воплями ворваться в комиссию Тэнре в поисках батька́ плаксы. Которого, к слову, зачастую на рабочем месте не оказывалось, поэтому тут же начинался новый квест под названием: «Найдешь мне этого... Детектива, и я на целую неделю оставлю вашу банду в покое». Признаться честно, Итто поисковыми способностями не обладал от слова совсем, поэтому плаксу праведно сдавали в надежные женские руки Синобу, которая умела — ведьма, не иначе — успокаивать шкета на раз-два. Хотя не сказать, что Аратаки не пытался научиться этому мастерству, просто у него пока... Ну, не получалось так, как это делала Куки. Всего-то плакса начинал рыдать громче обычного, пытаясь соскочить с чужих рук куда подальше, но Итто старается прокачивать свое владение детским языком так, чтобы не уступать женской ауре Синобу. Босс он или кто, в конце концов?       К слову, Аратаки был тем еще защитником. С Каэдэхарой они лично знакомы, конечно, не были, но он был наслышан об этом пацане. Не то чтобы он считал его каким-то мудачьем, но да, все его уважение и желание познакомиться лично, чтобы пожать крепкую самурайскую ладонь, улетучилось в один миг, и он даже думать об этом забыл. Хотя, справедливости ради, Хэйдзо он тоже не особо-то и любил, но зато питал к нему крепкое уважение, а после появления Акимы зауважал его в два раза больше. Только вот сочувствием он обделен не был, поэтому пообещал, что никаких самураев ни к Хэйдзо, ни к его ребенку он не подпустит и будет оберегать их семейный очаг от посторонних — «ну и какой же он отец после такого, Синобу? думай, пожалуйста, что ты говоришь» — людей всеми возможными способами. Нечего таким персонажам шататься рядом с адекватными людьми, а подпускать их к маленьким детям вообще опасно.       Обещать обещал, но вот выполнить — не получилось как-то. В какой-то из солнечных, поистине теплых и волшебных дней, коих в Инадзуме не бывало уже невероятную тучу лет, Аратаки доверили маленького разбойника в его немаленькие руки, настоятельно рекомендовав не спускать с малого ни глаз, ни чего бы то еще, поскольку Акима имел волшебную способность исчезать на ровном месте, стоит только на секунду отвести взгляд в сторону. Итто твердо заверил, что из-под его носа еще ни один оникабуто не уползал, а уж с ребенком он запросто справится. Так он думал, пока, отвлекшись на один из занимательных прилавков с горячими и сочными — «ты бы их только видела, Синобу!» — дыньками, не заметил, что шкета и след совсем простыл. Паника тут же охватила бесстрашного о́ни, потому что пацана нужно было сдать папаше в руки ровно через час, а найти среди такой толпы — «вот нужно было им именно сегодня столпотвориться, бандерлоги несчастные!» — маленького человека представлялось почти невозможным. Звать по имени было бесполезно, проходили — любимой игрой Аки были доставучие прятки, в которые Итто играть не умел и всегда, всегда продувал пацану под чистую. И это походило на целую катастрофу. Если Хэйдзо в очередной раз узнает, что ребенка он профукал, не додумавшись прицепить тому на шею хотя бы колокольчик, чтобы потом искать было попроще, то все, поминай как звали. Никакого детеныша ему больше не доверят. Ни-ког-да.       Если бы он только знал, что маленький засранец спрятался за ближайшим деревом, Итто вряд ли бы унесло куда подальше в поисках своей пропажи. Всего лишь нужно было голову в сторону повернуть и заметить на дереве блестящего, жирненького и такого сочного жука, которого Акима и заприметил. Только вот первое, чему обучил его дядя Араткаки, — никогда не доверять своих жуков кому-либо, даже ему. Нашел, словил и спрятал в свою коллекцию, чтобы неповадно было маячить своим сокровищем перед завистными лицами других охотников. Акима был внимательным и очень сообразительным учеником, так что все правила запомнил с удивительной точностью, чем и гордился о́ни. Жаль только, что это сыграло с ним слишком злую шутку.       Коллекция Аки так и не пополнилась еще одним потрясающе красивым жуком из-за странного, но довольно занимательного незнакомца. Маленький скалолаз не успел даже на пару сантиметров вверх продвинуться по стволу дерева, чтобы достать желаемое — а ведь он так качественно надул дядю Араткаки, — когда этот самый незнакомец окликнул его и тем самым отвлек от важного занятия. Акима праведно помнил два указа своего отца. Первое:       — Всегда здоровайся с людьми, иначе будут потом говорить, что ты невоспитанный ребенок. Еще и меня во всем обвинят.       Второе:       — Не смей разговаривать с незнакомыми тебе людьми. Даже если они кажутся добрыми и хорошими, ты не можешь знать наверняка то, что творится в их головах.       И по сути своей они шли друг другу вразрез, что весьма озадачивало, но все люди, с которыми Аки так или иначе контактировал, были ему знакомы, поэтому шанса отрепетировать хотя бы один из отцовских указов не было. Этот незнакомец выглядел добрым, у него словно на лице было написано: «Я хороший», — и почему-то Акима был с этим согласен. К тому же он не выглядел как какой-то заморский скиталец, который первый раз в Инадзуму приехал, да и одежды его были чем-то схожи с теми, что носил его отец, так что...       — Папа не разрешает мне разговаривать с незнакомыми людьми.       Ну вот, одним предложением он нарушил оба отцовских указания — хотя их было гораздо больше, — а это грозило вечерней порцией дурацких овощей, которые якобы были полезны для его растущего организма. Хотя, если так поразмыслить, то его папа явно ни о чем не узнает, потому что ему никто ничего не расскажет и, соответственно, не докажет. А даже если и узнает, то хотя бы похвалит за то, что Акима, как его и учили, доведет все до самого конца. Раз уж начал.       В какой-то момент он все же засомневался, вновь вспоминая слова отца, поэтому на всякий случай попробовал запугать этого взрослого дядей Араткаки — известным по всей Инадзуме о́ни, защитником детей и их родителей. Только, кажется, эффекта это не возымело: незнакомец крайне плохо скрывал свой непонятно откуда взявшийся смех. Когда его спросили о родителях, Акима внезапно вспомнил о том, что папу своего не видел уже целый день, поэтому решил воспользоваться услугами этого взрослого, совершенно не заботясь о том, что дяде Араткаки за его отсутствие очень сильно влетит.       Незнакомец обозвался очень красивым и необычным именем, которое, как Акиме показалось, очень сочеталось с его внешностью и голосом. Ой, голос у него вообще спокойный и как будто теплый, Аки уже и думать забыл про то, что этот незнакомец может оказаться каким-нибудь похитителем детей. А еще, видимо, в головах всех взрослых вбита одна и та же программа: каша полезная, даже если невкусная, потому что в ней содержатся нужные витамины. Акима очень рад тому, что он не станет таким зомбированным взрослым, потому что досконально изучит эти самые витамины, а после заменит эту дурацкую кашу на какой-нибудь другой полезный продукт. Мало что ли еды полезной?       Завидев родную фигуру, Аки срывается с места и, словно молния, мчится к своему отцу, радостно хихикая при виде удивленного и явно не ожидавшего его появления лица. Только вместо радостного приветствия он получает выговор за свое поведение, заметив, как сильно изменился отец в лице. Это не напрягало лишь потому, что Акима знал: папа его любит. Хэйдзо всегда ругался, если он его не слушался, но делал это так несерьезно, что даже обижаться на него Аки совершенно не мог. И вот сейчас, прочитав короткую лекцию о том, что доверять красивым — особенно красивым — людям не стоит, папа снова аккуратно треплет его по голове, что-то пробурчав себе под нос, а после говорит что-то тому красивому дяде, который тоже, как и отец, меняется в лице, явно расстроившись. Выглядит все так, словно они уже давно знакомы и имеют не одну или даже две тайны. Как будто Акима чего-то не знает и, что самое обидное, не сможет узнать. Любопытство было свойственно его возрасту, как говорила тетя Куки, но тут же добавляла, что есть те вещи, о которых лучше и не знать вовсе. И, видимо, это был тот самый случай, потому что папа отправляет его к госпоже Кудзе — суровой, но все равно очень доброй женщине. Поэтому, махнув ладошкой дяде Кадзухе на прощание, Акима скрывается за дверьми комиссии, тут же сворачивая в нужном ему направлении.       Пусть папа самостоятельно разбирается со своими знакомыми, у него есть своя миссия: заняться скукой тети Сары.