Другие ценности

Тогда Разобрав свой внутренний бардак из противоречий, старых обид, разбитого сердца и уязвленного самолюбия, я протянула руку Цзюнь. Тёплые пальцы снова обманчиво обещали безопастность и стабильность. Она рывком подняла меня с пола, задница из кровавой лужи выпрыгнула с комичным хлюпаньем, таким неуместным в этом хаосе. Отрубленная голова бешено вращала глазами и клацала зубами в направлении моих ног. — Надо что-то с этим сделать, — задумчиво произнесла я. — А что? Боишься, что он за тобой покатится? — Цзюнь бодро хохотнула и мягким пинком отправила голову к телу учительницы. — Пора, пока коллега твоя не встала, — она посмотрела на часы, — спускайтесь, я догоню. Дважды меня просить не надо, сегодня я готова бежать куда скажете. Я приобняла Кенни за плечи, и мы быстрым шагом направились к лестнице. Спускаясь, я услышала мерзкий звук входящего в глазницу бывшей учительницы лезвия.

***

— Ну и куда мы? Цзюнь уверенными шагами пересекала школьную парковку. Улица была полна шума, не привычного уху обычного, городского жителя. Всё как будто выкрутили на максимум, автомобильные гудки с трассы вопили не переставая. Я улавливала звуки сирен скорой помощи, отдалённые крики, визг шин, грохот, местами, кажется, стреляли. Все это сливалось в реквием, который горевал по нашему миру, в тот день ему пришёл бесповоротный пиздец. Догоняя широкие шаги Цзюнь, я тянула за собой ребёнка, который удивлённо крутил головой и воспринимал всё происходящее как парк аттракционов, я сама мечтала лишь о таком же блаженном забытье. — В машину. — А потом куда? — В дорогу. — Ты издеваешься надо мной? — Я тебе что, справочная?! — если бы не очки, Цзюнь, наверно, прожгла бы меня взглядом. В её голосе улавливались нотки истерики, и я было подумала её не доставать, но пока я с ней разговаривала, её ледяное спокойствие передавалось и мне, а лишённая опоры под ногами, я тянулась к её внутреннему стержню. — Как ты здесь оказалась? — Приехала на машине, — кривляясь, съязвила Цзюнь. — Зачем? Она открыла заднюю дверь огромного джипа, Кенни устремился на сидение, но я рывком вернула его к себе. Лобовое стекло автомобиля было покрыто сеткой трещин и красными полосами, которые заботливо размазали дворники. Я смутно помнила, что она раньше водила другую модель, двухместный спорткар, и никогда не любила крупногабаритные машины. — Чья это тачка? — Это уже не важно, — её зубы напряжённо скрипнули. Цзюнь была нежная как веточка сакуры, но обладала очень вспыльчивым и резким характером, а потому эта сухая, хрупкая веточка занималась пламенем от любой хиленькой спички. Сложно было сказать, как эти два качества убирались в одной женщине. — Хочешь сказать, ты приехала за мной? — Ви, клянусь Богом, ещё один вопрос и… — Я всё равно никуда с тобой не поеду. Она резко развернулась на пятках и с грохотом захлопнула дверь. Я от неожиданности дёрнулась, нервы казались оголёнными проводами. — Ты правда решила, что сейчас самое время выяснять отношения?! — А ты думала, я брошусь тебе на шею? — Вив, не время для дебюта твоей уязвленной гордости, прошу тебя, садись в машину. — Нет, — я потянула Кенни за руку обратно, к школе, забыв о том, что ещё десять минут назад я ломилась из неё как ошпаренная. — Ладно, как скажешь, — Цзюнь безразлично пожала плечами. Неужели она меня вот так отпустит? Может и правда не стоило показывать характер? — Ви, — голос Кенни был обеспокоенный, — мы правда вернёмся в школу? — Да, мой кабинет закрывается на ключ, там мы подождём спасателей, скоро за нами приедут. За моей спиной расхохоталась Цзюнь. — Ты правда думаешь, что за вами кто-то придёт? Оглянись, Вивиан! По–твоему вертолёты в небе направляются в школы и больницы? По–твоему, всем есть дело до слабых и больных? Никто за вами не придёт! Пока полностью не эвакуируют важные объекты, политиков и зажиточных старых козлов, вроде моего папаши, которые стоят во главе империй. К тому моменту, когда это всё будет сделано, не факт, что вас будет кому спасать, и совсем не факт, что всё ещё будете вы. Я не хотела оборачиваться, не хотела, чтобы она видела ужас на моём лице. Не хотела снова показывать ей свою слабость. Но понимала, что она чертовски права. Цзюнь решила вопрос по–своему, так, как она привыкла решать всё — упрямством и грубой силой. Пинок в дверь машины был очередной демонстрацией того, что её решения не подлежат ни критике, ни обсуждениям. Металлический нос ботинка оставил огромную вмятину, а автомобиль взвыл сигнализацией. Даже среди какофонии звуков, что наполняли вечерний воздух, вой был оглушающим. — Ты с ума сошла! — я нервно озиралась по сторонам, понимая, насколько глупо в нынешних обстоятельствах так шуметь. Цзюнь довольно улыбалась. — Я достаточно сегодня набегалась, чтобы узнать, что эти твари реагируют на звук, — ей приходилось практически кричать, чтобы я расслышала её за воем сигнализации. — Как думаешь, через сколько сюда притащится всё, не совсем живое, и загрызет нас? Рядом супермаркет, интересно, сколько там было людей? Сколько из них сейчас ковыляет сюда брызжа голодной слюной? А в школе сколько? Ты уверена, что та учительница, что мы видели, это всё? — Умоляю, заткни её! — мой голос подрагивал от поступающих слёз. — Садись. В машину. Немедленно! Я униженно замерла. Слёзы по щекам катились градом. Интересно, что сейчас победит, моя гордость или моё здравомыслие? За спиной раздался хрип, к нам с переломанными конечностями нёсся Мистер Фишер. Ноги смотрели в разные стороны, из колена острым осколком торчала кровавая кость. Неестественно вывернутая голова щелкала челюстями в противоположную от нас сторону, в то время как само тело приближалось к нам на огромной скорости. Оно бессмертное. В конце парковки появилось ещё три дерганные фигуры. Сигнализация продолжала орать, собирая всех ближайших мертвецов на нас. Вход в школу был отрезан, Цзюнь не оставила мне выбора. — Ви! — Кенни тянул меня к машине. Мертвецы стремительно приближались. Цзюнь схватила меня за ворот кофты прежде, чем я успела отреагировать, они с Кенни практически волоком потащили меня обратно. — Я не для того последние часы носилась по городу как угорелая, чтобы дать тебе тут сдохнуть! Я попала в западню, когда выбиралась из твоей ублюдской квартиры! Меня чуть не загрызли отпрыски твоей многодетной соседки! А ты тут устраиваешь мне мексиканские страсти, как обиженная школьница! — Цзюнь как слепого котёнка зашвырнула меня на заднее сидение джипа, сигнализация, наконец, заткнулась. — Сделай одолжение, проглоти своё булькающее говно, хотя бы до тех пор, пока я не вывезу нас в какой-нибудь глухой лес! Полезай, пацан! Кенни проворно забрался на сидение, за ним захлопнулась дверь. В следующее мгновение на Цзюнь напал мёртвый Джон, её светлый затылок врезался в стекло, а кровавые челюсти почти сомкнулись на её ухе. — Цзюнь! Открой нас, я помогу! — я в ужасе дергала дверь. — Сиди в машине, от тебя всегда были только проблемы! Цзюнь не могла дотянуться до катаны, да и силы замаха не хватило бы для удара, справа на неё налетела истерзанная женщина. Я была благодарна сгущающимся сумеркам, мне очень не хотелось знать и видеть, что болтается у неё из распоротого живота, силы воображения хватало, чтобы меня уже тошнило. Цзюнь наклонилась лицом прямо к зубам физрука, я заполнила салон автомобиля своим истошным воплем. Челюсти Фишера сомкнулись на розовой линзе очков, пластик хрустнул застревая в губах, а Цзюнь, воспользовавшись занятым ртом, завела руки на крышу джипа, хватаясь пальцами за багажное отделение. Ей удалось подтянуть себя совсем немного, но этого хватило, чтобы обеими ногами врезать зомби по животу. Фишер отлетел на пару шагов, достаточно для манёвра. Безымянная женщина тут же сомкнула зубы на кожаном ботинке Цзюнь, но сверху, словно гильотина, уже опустилось лезвие острой катаны разлучая тело и голову. Отрубленная голова так и осталась висеть на ботинке, мёртвой хваткой вцепившись в твёрдую кожу. Мистеру Фишеру возможности подняться не дали, клинок снова рассек воздух, на этот раз физрук не встанет. Со стороны школы в нашу сторону бежали ещё десять размытых фигур, я почувствовала, как тяжелеет голова, не хватало сейчас ещё отключиться. Цзюнь влетела на водительское кресло, и впервые за этот бешеный день я почувствовала невероятное облегчение. Жива. Цзюнь жива. Я жива. Всё остальное сейчас и правда не важно. А ещё мой глупый мозг бесконечно романтичной натуры подтаивал как сливочный пломбир и всё время повторял: «Она приехала за тобой, она искала тебя. Чуть не погибла по дороге, возможно, покрошила кучу зомби на салат, угнала чью-то тачку и поехала в Богом забытую школу, потому что там её бывшая жена». Воображение живо нарисовало, как она вламывается в мою квартиру и, не найдя там меня, тихо плачет, а потом в ярости громит книжные шкафы и кухню. Снимает наше свадебное фото с холодильника, кладёт его в нагрудный карман куртки и решительно сжимает рукоять меча на поясе. А потом всё-таки меня находит, испуганную и всю в крови. На этом моменте мы должны были целоваться до онемевших губ, плакать, клясться, что больше никогда друг друга не бросим, и цепляться друг-другу за плечи так, словно от этого зависит наша жизнь. Но Цзюнь, очевидно, моих романтических иллюзий не разделяла. — Ремни! — рявкнула она так, что тонкий голос дал петуха. Вот так. Командирская выправка Цзюнь всегда была как сапогом по роже, в мгновение рушившая все мои воздушные замки. И тем не менее мы пристегнулись прежде, чем она повернула своё исцарапанное линзами очков лицо. Шины завизжали, она выкрутила руль, сбивая юзом несколько набросившихся на машину зомби. Нас с Кенни, не смотря на ремни, швыряло как цыплят друг на друга. Машина набрала скорость, Цзюнь выправила курс и, тряхнув ногой, во всё ещё открытую дверь скинула с ботинка относительно живую голову женщины. Дверь захлопнулась, наш автомобиль на полной скорости вылетел на трассу. Чиркнула зажигалка, дрожащие пальцы поднесли сигарету к ярко–розовым губам. — Ненавижу, блять, физруков.

***

В полной мере выражение «реки крови» я осознала, когда с равнодушием наблюдала, как ливень смывает с асфальта кровь, ошмётки чьих-то мозгов и прочие жидкости, происхождения которых я предпочитала не знать, в ливнёвки на дороге. У меня уже не было сил сокрушаться, горевать, трагично заламывать руки и вопрошать: «Как же так?!. Каким образом сам ад поднялся к нам за несколько часов?!» Я была вымотана настолько, что даже оторванные конечности на шоссе не вызывали у меня ничего, кроме вялого любопытства. Грудь сжимало болью, у меня бывали приступы клаустрофобии, и сейчас, кажется, сама душа вопила от того, в какую безэмоциональную клетку я её посадила. Но мозг умолял не выпускать её оттуда, мы бы сошли с ума. Поэтому я просто смотрела на реки крови и флегматично жевала мармеладных червячков, что нашла в кармане сидения водителя. Мы ехали уже часа два, сложно было давать оценку времени. С утра, когда я пила кофе с корицей, прошла целая вечность, но Джон, пытающийся укусить Цзюнь, стоит перед моими глазами до сих пор, словно это было минуту назад. Мы молчали. Иногда я встречалась с глазами нашей водительницы в зеркале заднего вида. На запылившейся, фарфоровой коже Цзюнь пролегали две грязные дорожки: она плакала. И возможно плакала все то время, что мы ехали. Ей было страшно, она нуждалась во мне, но никогда бы этого не сказала. Она всегда предпочитала страдать молча и в одиночку. Что ж, я страданиям предпочитаю мармеладных червячков. Кенни был самым счастливым из нас, он чувствовал себя как в поездке в кемпинг. Смяв нос в картошку, с любопытством разглядывая улицы, он первый час в машине неутомимо вертелся, потом нервно погрыз ногти и, наконец, уснул, повиснув на ремне как марионетка. С подбородка капали слюни, а ладони намертво вцепились в мою идиотскую футболку, которая была ему слишком велика, поэтому то и дело сползала с острого худого плеча. Грёбаный счастливчик. Я уже догадывалась, что с ребёнком не всё в порядке. Слишком уж странные реакции у него на последние события. Но, с другой стороны, если хоть кто-то из нас чувствует себя в происходящем нормально, то не всё ли равно, насколько у него течёт крыша? Кенни доставалось часто, я подозревала, что и от матери тоже. Там, наверно, такой букет хронических неврозов, что конец света ему что выходные в парке. К тому же, думать об этом не имело смысла, в нынешней ситуации мы всё равно ему ничем не поможем. — Дай сигарету? — мой голос до того странно прозвучал в привычной уже нам тишине, что я даже не сразу осознала, что это я звучу так хрипло. — Ты со мной разговариваешь? — ни тени вызова в голосе, просто вопрос, таким же безразличным и уставшим тоном, как мой собственный. — Я не игнорировала тебя. Просто… отдыхала. Цзюнь хмыкнула и протянула мне пачку сигарет. Я опустила стекло, капли дождя упали на моё горячее лицо, ночной воздух хоть и имел привкус металла, но всё равно возвращал к жизни. Я глубоко затянулась. — Куда мы, Цзюнь? — К блокпостам. Надо валить от сюда. Они закрыли все выезды из города, у нас, видите ли, ёбанный локдаун! — она с силой ударила по рулю, автомобиль бибикул, а Кенни во сне сильнее сжал, теперь уже свою любимую футболку. — Ты смотрела новости? Как давно это началось? — В обед. Говорят, нулевой пациент был в пожарной части. Его доставили в больницу, но к тому моменту он успел передать вирус коллегам. Потом зараза расползлась по больнице. Ввели карантин, радио и телевещание прекратилось практически сразу. Остался один канал, который говорил, что эпидемия под контролем. Потом отрубили связь. Ввели военное положение. Люди остались без информации. Интернета нет, звонки глушатся. — Это всё произошло за пару часов?! — так стремительно в истории человечества ещё ни одна эпидемия не разворачивалась. — Ммм… — Цзюнь кивнула,— последний раз я слушала радио часов в пять. Уже тогда я не могла тебе дозвониться. Я думала, связь перегружена, все пытаются найти родственников, но потом поняла, что её просто нет. Они отрубили её, чтобы не наводить панику в соседних городах. — Там спокойно? Не зря же они нас закрыли? Чтобы не распространялась эпидемия? Значит, это не везде? Мы - очаг? — Ты понимаешь, что это значит? Я немного поразмыслила. Вывод приходил неутешительный. — Они не выпустят нас из города. Военное положение было введено за полдня. Это паника. Они не знают, что это такое. Нас оставят подыхать здесь, вместе с этими тварями. — Ммм… — снова утвердительно промычала Цзюнь, затягиваясь сигаретой. — Зачем тогда мы туда едем? — Ви… всё самое ценное, что у меня есть, в этой машине. Я должна попытаться. Я подняла взгляд на зеркало заднего вида. Наткнулась на слезящиеся глаза Цзюнь и на своё собственное отражение. Это я, что-ли, ценное? В ногах, в машине, валялось несколько спортивных сумок. В одной из них я смутно узнавала свою. Под разошедшейся молнией угадывались пачки лапши, сваленные в кучу предметы личной гигиены, край моей пижамы, и пара мятых трусов, среди которых кокетливо выглядывала рукоять моего старенького Смит и Вессона. Картонная коробка с патронами порвалась, и теперь они валялись вперемешку с тампонами, вывалившимися из косметички. Посреди этого живописного пейзажа из сумки торчало наше свадебное фото. То самое, с холодильника. Всё–таки, женщины ужасно сентиментальны. Весь мир будет лететь к дьяволу в задницу, а мы будем спасать фотоальбомы и мамины заколки.

***

Объезжая завалы из брошенных и перевёрнутых автомобилей, мы двигались хрен знает куда. Цзюнь вела машину уверенно, но нервно постукивала пальцами по рулю, ожидая притаившейся во мраке опасности. Иногда нам попадались заражённые, но, дезориентированные громом, они двигались хаотично, очень редко реагируя на проезжающую мимо машину. Как только стихнет гроза, опасность возрастёт в разы, поэтому мы тщетно пытались набрать скорость, чтобы оказаться за пределами города как можно скорее. Если это вообще возможно. — Проклятье! Пожарная тачка поперёк дороги! Я вынырнула из лёгкой дремоты. Голова гудела, тело требовало отдыха. По венам будто яд растекалась тревога. — Как ты думаешь, это засада, или просто авария? Врать не буду, в нынешних условиях людей я боялась даже больше. В войны и эпидемии первыми всегда ссучивались мужчины. А две женщины с ребёнком прекрасная цель для повредившихся умом дикарей. Я не сомневалась, что уже где-то насилие цвело пышным цветом, и количество изнасилованных женщин, которым повезло меньше, чем нам, наверняка уже исчислялось десятками. А ещё были и такие как мы. Ведь Цзюнь угнала чью–то тачку, лишив людей средства передвижения. А значит и шансов на жизнь. Как она это сделала? Украла? Убила? Кто в этой пожарной машине? Это пострадавшие или целенаправленная засада, чтобы лишить нас транспортного средства и довольно скудного пайка? — Не знаю, подъедем поближе. Сумку в ногах видела? Там твоя пушка, захватила у тебя из тумбочки, держи под рукой. — Ты пугаешь меня больше, чем я уже напугана. Авария выглядела в равной степени странной и жуткой. Дальний свет фар выхватывал из темноты пожарную машину, что смяла гармонью полицейскую легковушку и зажала между собой и кирпичной стеной пекарни с выбитыми стёклами. Оба автомобиля стояли прямо поперёк дороги как искусственно выставленный забор, а не случайное происшествие. Из открытой двери пожарной машины на ремне висел крупный мужчина, с белобрысого виска на бетон уже натекла приличная лужа крови. Насколько он «жив», приходилось только гадать. А вот водитель легковушки так сплющился покарежанным металлом, что шансов на жизнь не оставалось никаких. Стало быть, всё-таки авария. — Съезжай с дороги, объедем их, тут мы всё равно ничем не поможем. — Там ещё кто-то есть, — Цзюнь плавно затормозила. В свете наших фар прямо сейчас разворачивалась ещё одна ужасная трагедия. Видимо, когда произошла авария, у пекарни были люди. Сбитый пожарными полицейский автомобиль задом прижал молодую пару к кирпичной стене. Я поморщилась, страшно было представить, какой фарш сейчас у них ниже пояса. Женщина была ещё жива. Она доживала свои последние минуты, тихо поскуливая, лежала животом на багажнике и прижимала к груди маленький свёрток. На голубом одеяльце угадывался рисунок Винни и Тигрули. Младенец. — Как их так угораздило-то? Вопрос Цзюнь повис в воздухе, мы размышляли, как нам дальше быть. Никому не пожелаю оказаться перед таким выбором. Мы скорбно молчали. Мать умирала. Что нам делать? Младенец это шум и плач, а значит и смертельная опасность. Чем его кормить? Лапшой на кипятке? Мы себя-то едва спасаем, а тут вешать на нашу бедовую компанию настолько хрупкую жизнь? У нас ни плана, ни минимального пайка, и уже один ребёнок в машине. Бросить его? Как только пальцы матери разожмутся, сверток скатится с багажника на мокрый асфальт и, рыдая, соберет вокруг себя каждую голодную тварь. Хуже будет только если мужчина, прижатый машиной к стене этой же пекарни, мёртвый, но ещё не достаточно, дотянется и укусит мать. Что она будет делать, осознавая, что в течении десяти минут сама же сожрёт своего ребёнка? Хватит ли ей смелости скинуть его на бетон, зная, что исход для него всё равно будет тот же? — Ви…мы не можем… — Не надо. Поехали. Как бы сильно мне не хотелось наступить на Цзюнь после нашего развалившегося брака, она всё ещё была не настолько мне безразлична, чтобы я заставляла её оправдываться за этот поступок. Я и сама всё понимала, и не могла слышать, как любимая женщина выворачивается нутром, объясняя, почему мы не можем спасать всех и каждого, особенно тех, кто поставит нас под угрозу. Цзюнь стала разворачиваться, нам придётся проехать немного назад, чтобы убраться в дыру развалившегося дорожного ограждения и проехать по краю лесополосы. Но до выезда из города совсем немного, может мы и доберемся до блокпоста по земляным кочкам, укрытыми уже желтеющей травой. Навстречу нам двигался автомобиль, я видела его в зеркалах заднего вида уже довольно долго, надо думать, курс сейчас у всех один. Автомобиль сильно к нам не приближался, держался на расстоянии, то ли нас боялся, то ли напугать не хотел, а потому мы с Цзюнь не придавали ему особого значения. Просто попутчик. Пока он нас не грабит, пускай едет куда хочет. Поравнявшись, Цзюнь открыла окно. — Разворачивайся, там авария, ты не проедешь. За опущенным стеклом попутчик оказался возрастным мужчиной с жиденькими белёсыми глазами и седеющими волосами. Ухоженная борода, дорогая машина, пятна крови на воротнике белой рубашки. Я на сто процентов была уверена, что на пассажирском сидении лежит дипломат из кожи цвета «красное дерево», а в машине пахнет сосновым ароматизатором. Офисный работник с кредитом на эту машину сроком лет в десять. Что ж, у меня хорошие новости, кредиты больше платить не надо. Впечатление произвёл приятное, сразу обеспокоенно спросил: — Может там помощь кому-то нужна?! Цзюнь неуверенно помотала головой. — Оно тебе не надо, мужик, разворачивайся. Когда мы окончательно расчеловечились и разложились как люди? Сколько времени прошло? Моя душа прогнила часов за семь. Короткий же срок у эмпатии и сострадания. Мужчина отмахнулся, поднял окно и проехал дальше. Мать увидела, что на её предсмертные хрипы всё же обратили внимание, и из последних сил, надрывая связки, завопила. — Умоляю, заберите сына, пожалуйста! Хотя бы сына! Цзюнь развернулась в водительском кресле, я тоже уставилась в заднее окно. Мужчина выскочил из автомобиля и зло махнул в нашу сторону руками, мол, что же вы за люди такие. Я тяжело вздохнула, наблюдая, как он уже заботливо воркует возле умирающей женщины и нежно берёт на руки голубой свёрток. — Очевидно, он лучше нас, — в голос Цзюнь будто стекла насыпали. — Бог в помощь, — хрипло каркнула она и отвернулась, снова кладя руки на руль. — Пускай, блять, сначала разгребет то, что уже наворотил, — зло выплюнула я. Хотя злилась, разумеется, не на Бога. В том, что происходило, не было божьего промысла, как и ни в чём другом, с тем же успехом можно было бы винить во всём соседа алкаша. Из груди вырвался непрошеный всхлип. — Ви, надень маску. — А? — Маску. Когда самолет падает, в первую очередь надевают маску на себя, а потом уже на ребёнка. Ты не сможешь спасти этого странного пацана, кто бы он там ни был, если не наденешь на себя маску, — Цзюнь тяжело вздохнула. — Нам обеим нужно надеть маски, мы можем встретить подобный эпизод еще не раз. В каждом самолете летят и женщины, и дети, но маску ты должна надеть на себя, понимаешь? И я понимала. Понимала, но… — Мы только что бросили младенца на смерть, как котёнка. Ещё утром я бы и котёнка не бросила, а это — целый человек…А он не бросил. Стихнет гроза, и проживут они оба пару поворотов, но он хотя бы сдохнет человеком, а мы теперь кто, Цзюнь? — А мы те, кто подыхать не собирается. Я в последний раз повернулась проводить мужчину и младенца взглядом. Запечатлеть в памяти лицо умирающей матери, которой напоследок вместо сочувствующих попутчиц попались две безразличные женщины, спасающие свои трусливые шкурки. И в этот момент раздался выстрел. Оглушительный, рассекающий тишину дождливой ночи. В открытые окна нашей машины вместе с осенней сыростью и кровью проник запах жжёного пороха. Я не успела зажмуриться, испугаться или удивиться, я просто сухо про себя отметила, как выпущенная практически в упор, в лицо, пуля, быстро превращает его в кровавое пюре. От возрастного, но приятного лица мужчины, осталась только ухоженная, седая борода, все остальное слилось воедино. Тело покачнулось и рухнуло на асфальт, выпуская из рук голубой свёрток, который прокатившись вперёд, раскутался из одеяла, и явил нам своё пластиковое лицо игрушечного пупса. Вдох–выдох. Ад вернулся. Моё тело снова вспомнило, что всё ещё может бояться. Кенни, уже ко всему готовый, одной рукой до посиневших пальцев впился в свой ремень, а другой так же крепко держал мою ладонь. Это не очень помогало, и я вопила как резаная. — Засада, Цзюнь! Это засада! Окно! Газу, газу, блять! Мимо просвистела пуля, сбивая зеркало заднего вида, Цзюнь, вопреки здравому смыслу, в ужасе затормозила. Нас с Кенни швырнуло на передние сидения. В целое зеркало нам приветливо махала, приближаясь, «пострадавшая мать». — Спокойно, дамы! Я просто поздороваться. Шум дождя смешался с диким смехом, глубоким, прокуренным и грудным. — Ты чего затормозила?! Она же нас сейчас всех порешает! — Она и так нас порешает! Я не умею уходить от вооружённой погони, Ви! Я – дочь владельца фармацевтической компании, а не выкормыш якудзы! Это что, страх в голосе? Если Цзюнь сейчас испугается, я точно лишусь рассудка. Её рассудительная сдержанность была последней ниточкой, что подвесила меня над пропастью истерики и скорби. — Ви, успокойся. Это просто какая-то больная баба. Попробуем поговорить. Дадим газу, и она выпустит пару пуль нам вслед, не факт, что не заденет тебя или сопляка. Если мы ранимся, я понятия не имею, как мы будем справляться с пулевыми. Я могу предложить только заклеить жвачкой, поэтому давай без паники и перестрелки, окей? — Эта больная баба только что выстрелила человеку в лицо! Не в голову, а прямо в лицо! Поговорим?! Окей, делов-то, — я истерично фыркнула, — вооруженная психопатка, в одиночку устроившая засаду на дороге, ерунда! В закрытое окно Цзюнь постучали. Она медленно опустила стекло. — Хорошего вечерочка, дамы, — девушка сделала шутливый реверанс и тут же прижала пистолет прямо ко лбу Цзюнь. — И тебе не хворать, зачем затормозила нас? У тебя теперь есть тачка, у тебя есть какое-никакое оружие, разве не это было целью твоей засады? — Захотелось посмотреть, знаешь ли, что за женщины бросили умирающую мать с младенцем на дороге. — Это пластиковый пупс, а ты больная психичка, которая убила человека, хотевшего тебя спасти. Я, знаешь ли, вины не испытываю. Девушка легонько толкнула лоб Цзюнь дулом, я почувствовала, что задыхаюсь. — Не дерзи мне, узкоглазая, — незнакомка просунула голову в салон. — Что это тут у нас? — в голосе заискрилось веселье. — Вы только гляньте, какая прелесть! Две мамки в поездке в Диснейленд! — Уходи, — Цзюнь звучала так же холодно как её сталь, лежавшая на пассажирском сидении рядом, — У нас ничего нет, ни оружия, ни жратвы, у меня есть запечатанная пачка сигарет и пачка лапши, больше мне тебе предложить нечего. — У вас есть тачка, лучше той, что теперь моя. — Эта зверюга жрёт столько топлива, что мы проедем ещё максимум час. Подозреваю, что на заправках сейчас тоже драки на смерть, а патронов у тебя мало, иначе ты давно бы застрелила меня. Для себя пулю бережёшь? — Для спиногрыза твоего, — пистолет направился в сторону Кенни. Он не испугался, а только весь взъерошился как маленький ёж и смело посмотрел незнакомке в глаза. Я тоже разглядывала незваную гостью. С каждой новой подмеченной деталью меня пробирал озноб. Простая, застиранная до грязно-белого майка не скрывала ни одной пёстрой татуировки, которые разбегались в разные стороны по всему телу. На худых бёдрах поддерживаемые одной резинкой, едва держась, висели такие же убогие оранжевые штаны. Непрекращающийся дождь бесконечным потоком вымывал из её правой глазницы кровь и сероватую кашу. На свободной руке, что не держала пистолет, блестел браслет от наручников, его оттягивало вниз, потому что во втором браслете болталась чья-то отрубленная рука. — Оранжевый – хит сезона, детка, — поймав мой понимающий взгляд, засмеялась незнакомка. — Хороший денёк сегодня выдался, а то сейчас бы опять на шконке парилась, — она сняла ствол с предохранителя и снова качнула им в сторону Кенни. — Открывайте багажник, пиздаболки. Барахло–то в салоне лежит, или вы хотите, чтобы я поверила, что вы там пачку сигарет перевозите? А ведь и правда, что у нас в багажнике? — Давай поделим, только не устраивай пальбу. Возьми три канистры, твоя машина жрёт меньше, тебе надолго хватит. И еду, мы дадим тебе на пару дней. И блок курева, и давай по-мирному разойдемся, прошу тебя. Мы очень устали, — Цзюнь звучала такой уставшей, что я невольно задумалась, а сколько вечностей, умноженных на два, длился сегодняшний день для неё? — Открывай. Блять. Багажник. Не испытывай моё терпение! — И лекарства! — неожиданно для самой себя вмешалась я. — Бинты, антисептики, противовирусное, обезболивающее. Твой глаз. Его уже не спасти, но когда адреналин стихнет, ты подохнешь от боли как собака под ближайшим забором. Я дам два блистера таблеток. Тебе нужна повязка, иначе может начаться заражение, — голос набирал все больше оборотов, мои губы тряслись, я снова была готова расплакаться. Но одной мысли о том, что эта чокнутая сейчас превратит лицо Кенни в такое же пюре, как пятью минутами раньше, хватило, чтобы я озверела. Я дёрнула из спортивной сумки свой Смит и Вессон, рукоять привычно легла в ладонь. — Убери, на хер, ствол от моего ребёнка! Незнакомка испуганно дёрнулась, а потом неожиданно рассмеялась во весь свой прокуренный голос. — Это что?! Трусы слепой ярости? — задыхаясь от смеха, с более четким испанским акцентом, она указала на мои ноги. У меня на коленях лежали мои собственные белые трусы, сверкая горохом салатового цвета в свете салона автомобиля. Они зацепились за мушку, когда я выдернула ствол, и шлёпнулись, заразы, мне на колени. Не выйдет из меня героини. Не сегодня. Вечно со мной так. Цзюнь с любопытством повернулась и тоже едва сдержала смешок. Дрожащей рукой держа пистолет, я чувствовала как к глазам снова подкатывают слезы, только теперь от унижения, а не от страха. А заключенная тем временем не могла остановиться ржать. Вся эта дерганность движений, громкий, вызывающий смех, манерность и показуха неуловимо напоминали мне Бетмэновского Джокера. Если бы из её пистолета вместо пули вырвался бы флажок с надписью «BANG», я бы даже бровью не повела, настолько уместно это сочеталось с сумасшествием в этом остекленевшем взгляде. Подумать только, она ведь рубанула руку человеку, придавила его машиной, чтобы убраться в узкое отверстие между кирпичной стеной и багажником, проделала всё это в одиночку и с одним глазом. Если этот Джокер однажды найдёт свою Харли, то тогда даже зомби придет пиздец. Новый безумный мир аплодировал ей стоя и принял как равного, нового населяющего его безумца. Хотя, такие как она, безусловно, ебанулись ещё задолго до сегодня. Когда незнакомка сказала «мамки» я поняла, что этот мир принял и нас, возможно не надолго, возможно только до рассвета, но принял. Всех троих, как единое целое. Мы не говорили об этом, мы были в пути вместе меньше трех часов и не обсуждали с Цзюнь нашего незапланированного попутчика, да и какой был в этом смысл? Не бросим же мы его на обочине, как лишний груз. Но именно в тот момент я поняла, что это и обсуждать никто не будет. Джокер отсмеялась, вытерла выступившие слезы и засунула пистолет за слабенькую резинку оранжевых штанов. — Насмешили вы меня, девки. Говорила же я себе не связываться с мамашами. Нет ничего страшнее баб, защищающих своих щенят, того и гляди трусами задушат. Ладно. Давайте делиться по–дружески. Испанка подогнала к нам, теперь уже свою, машину. Мы с Цзюнь вышли под проливной дождь и скинули ей в багажник четыре канистры топлива. Наш багажник, оказывается, был забит всем подряд, и мне едва удалось сохранить невозмутимое выражение лица, когда я увидела выстроенную в рядок батарею из топлива, сумки с одеждой, спальные мешки и палатку. Господи, Цзюнь, кто ты? Супергероиня? Я сунула в руки незнакомки пачку обезболивающих, а ещё мы нашли ей джинсы, почти подошедшие по размеру, мою старую, пушистую кофту цвета хаки и дали пару пачек крупы. Напоследок Цзюнь со злобой пихнула ей в грудь блок Кэмела и протянула руку. — Надеюсь, больше не встретимся. Бывшая заключенная с азартным хлопком пожала протянутую ладонь. — Не больно–то и хотелось, удачно вам не подохнуть. Славный выдался денёк. А теперь я пойду пошарюсь по пожарной машине, вдруг там найдётся что–то полезнее топора? — она хмыкнула. — Благодарности, кстати, не жди, но вот информацию я тебе предложить могу. Видишь моего сопровождающего? — Джокер шумно шмыгнув носом, сплюнула на асфальт и указала чужой, отрубленной рукой на мужчину у пекарни. — Думаешь, он до сих пор дергается и рычит как дворовый пес, потому что его зомби покусали? Цзюнь напряглась, не выпуская руки незнакомки, взглянула ей в глаза. — Он сдох, когда я его тачкой придавила. Мы весь день были вместе, ехали из суда, с ним и водилой. В нас пожарники въехали. Он отрубился. Но его не кусали, я точно знаю, он даже посрать со мной ходил. Он просто…сдох. Не зараженным, понимаешь? — Хочешь сказать… — Проверять не хочу, но вон там пожарный на ремне безопасности болтается, — она кивнула в сторону крупного белобрысого парня, который стал уже частью угрюмого пейзажа, — я только предполагаю, но думаю, если он сейчас отъедет от травм, минут через пятнадцать уже устроит нам веселье. Коллеги его на гром разбежались, в суматохе его не сожрали. Но тоже… были здоровы. — Спасибо, — голос Цзюнь звучал шокированно. Я тщетно пыталась закрыть свою отвисшую челюсть. Мы все заражены. — И вот еще что, узкоглазая, зомби меня не тронул. Подошёл вплотную, когда я на машину легла, но не тронул. Я бы вылезти не успела, там узко, застряла, но со мной был надзиратель, который уже «того», и зомби прошёл мимо. Думаю, они чувствуют друг друга, — она нервно взлохматила копну своих каштановых, похожих на мокрую швабру волос, — я это к чему? Если ты и…— она неопределенно покрутила рукой в воздухе подбирая мне имя, — гороховые трусы попадете в переплёт, рекомендую обзавестись собственным хрипящим хомячком как можно скорее. Гороховые трусы. Ебучий стыд. К счастью, когда я через бесконечные пять лет снова встречу Джокер, к тому моменту эпатажно называющую себя Циклоп, она меня не вспомнит. Новый мир выдал ей бонус в виде ужасно короткой памяти, чтобы она забывала, кого встречает, и не помнила, скольких убивает. Наводящая ужас одним своим именем, она будет узнаваема в каждом убежище и свою Харли, к слову, тоже найдет. А заодно и своего Бэтмэна. — Спасибо, — сказала Цзюнь и сжала её руку крепче, на этот раз искренне и по–дружески, — если однажды мне снова доведётся встретить тебя на дороге, действительно попавшую в беду, я не проеду мимо. — Да на хер таких союзниц. — Согласна, — я всё ещё обиженно поджимала губы. Джокер закатила здоровый глаз. — Катитесь давайте, бедовые, — она сунула блок сигарет обратно в руки Цзюнь, — оставь себе. Твари быстро адаптируются к звукам, если по началу их интересовал не заглушенный мотор, то уже через пять минут они реагировали только на гром. Скорость обращения зависит от массы тела. Ваш сопляк квакнуть не успеет, перед тем как сожрать вас, если придёт беда – не мешайте и сопли не жуйте. Цзюнь нервно ковыряла ногтями слюду на блоке сигарет. — Боже, сколько же ты тут проторчала? Впервые в глазу собеседницы промелькнул настоящий страх. — Достаточно, чтобы никогда больше не уснуть. Не зря говорят, что сумасшествие и гениальность это две крайности, одной и той же сущности. Джокер хватило сил торчать одной, раненой, в смертельной опасности и анализировать ситуацию, прислушиваться к звукам, заострить внимание на скорости обращения. На хер таких союзниц, я согласна, но вместе с этим я почувствовала в груди какой-то восхищённый трепет. Бодро насвистывая, наша новая знакомая подошла к висевшему на ремне пожарнику. Приложила пальцы к шее и весело прикрикнула в нашу сторону, чтобы перекрыть шум ливня. — Не жилец, похоже. Хреново. Либо сейчас его валить, либо когти рвать, пока эта горилла не очухалась. Мы с Цзюнь переглянулись, мне очень не хотелось наблюдать, как эта двинутая сейчас вырубит валяющимся топором всё ещё живого человека. Но она хмыкнула, а потом уперлась пожарнику в грудь, и с трудом запихнула его обратно, в накренившуюся кабину. Захлопнула дверь. — Подыхай без меня, красавец, не дело такое красивое тело на растерзание зомбарям оставлять. Еще и мужика довелось потискать, хороший сегодня выдался денёк, — она сползла по корпусу машины и уселась на асфальт, широко раскинув ноги. Подобрав топорик, снова нацелилась на отрубленную руку. Один меткий удар и кисть отлетела в сторону выскользнув из браслета. — Ну наконец-то, не ходить же мне с тобой постоянно, — она подобрала отрубленную ладонь и довольно нам помахала посиневшими пальцами, — счастливого пути, дамы. Сделаю себе из этой хрени кроличью лапку. Нацеплю на сумочку, буду как гламурная киса. Хороший сегодня выдался денёк! Я округлившимся глазами смотрела на сжатые кулаки Цзюнь, на её белоснежном запястье от напряжения вздулась синеватая вена, а на ней красовалась татуировка с комбинацией цифр, которые мне не забыть никогда. День, когда мы поклялись быть друг с другом и в горе и в радости. А в пятидесяти метрах от нас сидела полоумная психичка, которая, заливисто хохоча, показывала нам средний палец на чужой, постепенно коченеющей руке. Всё-таки, женщины ужасно сентиментальны.