Отмеченная

      Привкус крови на языке, опухшие дёсна и неумолимый зуд. Сукуна не может расслабить лицо и перестать тянуть кулаки в рот, чтобы содрать кусочек слизистой и дать зубам прорезаться. Утомительный и слюнявый процесс.       Было забавно дразнить свою мать, та стала кормить его с опаской и стоит ей расслабится, как Сукуна не упускает возможности её поцарапать и прикусить. Один раз ему ощутимо дали по носу и отняли от груди. Пока в лёгкие набирался кислород для выражения негодования, он заметил заслезившиеся глаза и то, как Камэ осторожно через боль прощупывает укус и с лёгкой обидой смотрит на своего сына.       — Не нужно кусаться, это больно, — она обтёрла кожу от молока и слюны, подвязала грудь и запахнула кимоно. — К вечеру свяжу тебе тряпичную куклу.       О как. Глаза на мокром месте, но женщина возвращается к заботам по дому и те бесследно высыхают. Ни всхлипа, ни судорожного вздоха. Неплохо.       — Значит скоро и у Сатору начнут резаться зубки, да, Сукуна? «Женщина, ты же сама это прекрасно осознаёшь», — Сукуна крутил в руках тряпичную марионетку и частенько сглатывал слюну. Примерялся куда сделать первый укус.       — Скоро вы и ходить начнёте. Интересно, вы как и ваша онэ-сан будете тихими помощниками? «Только если мне станет скучно настолько, что я снизойду до помощи по дому», — хэкнул Король Проклятий и поковырял шею у куклы.       Правая рука с головой прокрутилась по часовой, когда как левая с телом куклы против часовой. В ушах сам собой прозвучал эфемерный хруст шейных позвонков. Настроение упало вниз. Жаль, что не шея кого-то живого.

***

      Шестиглазый полудурок болеет стабильно каждые полтора месяца. Происходит это произвольно и от всякой, казалось бы, фигни. Долго играет, вспотеет, сквозняком дунет, всё — слёг с чахоточным кашлем. Недосушат волосы после купания его обсыпит или живот свернёт спазмом. Сукуне иногда кажется, что над Сильнейшим XXI века изящно измываются.       Поэтому в моменты его очевидной слабости Двуликий милостиво ставит нейтралитет и умывает свои детские ручонки от болезного. Лишний раз трогать не хочется.       Честно говоря, то ещё жалкое зрелище. Сукуну можно назвать истинно здоровым ребёнком, и это он не сам придумал, так сказали ирьёнины. Шестиглазый же всё чаще поглядывает наверх, старается взять ответ с потолка на вопрос: «За что ему такое слабое тело?»       В этот раз его мать не голодала. Но то, что он отбирал в утробе больше положенного, тешит эго. Он рождён побеждать. Всё осталось на своих местах. Но вот выживший Сатору будто бы незримо наступает на пятки. Пха.       Впрочем. Есть польза и от этой странной Рай. Её уже как полгода не было дома, но эта одежда для младенцев хороша. Если вести себя спокойно, то Камэ перетаскивает один из футонов дочери в комнату детей, меняет постельное и ложит их на огромный матрац. Места больше, движения лучше и он может неплохо ползать и изредка сидеть. Утомительное дело, но здесь торопиться не стоит.

***

      Глава клана смотрит в глаза Сукуны непозволительно долго, да и вообще он тут ни к месту, из-за него Двуликого вырядили как куклу, перетянули пояс детского кимоно и заткнули прикормом. Такой подставы мелкий пиздюк не ожидал. Поэтому своё очень важное мнение он выразил сменой родителя. В руках отца он казался незаметнее, чем в руках хрупкой женщины.       Этот Таджима был где-то не здесь явно. Да, смотрел на него, но вспоминал о ком-то другом. Обыденный светский разговор вёл на автомате и изредка закидывал что-то в рот с накрытого стола.       Сукуна раззявил рот, пустил газы и отвернулся к животу Мэсэйуки, урвав секундный момент лёгкой расстерянности со стороны мужчин. Воздерживаться от такого себе же хуже. Колики как орудие пыток, с нюансом, что чувствительные шиноби воротят носы и начинают дышать ртом.       Альбинос успел задремать на руках матери, но от знакомой вони поморщился и неохотно разлепил глаза, безошибочно перевел их на Сукуну и закатил с тихим бубнежом.       Сукуна злорадно усмехается, пальцами прощупывая через слои летней одежды крепкое тело отца. Ему известна причина того, почему альбинос стал чаще спать. Сукуна тоже следует этой схеме, дабы пропустить эти бесполезные дни адаптации и развития. Напоминает то близкое время, когда он медитировал, будучи запечатанным в свои же пальцы.       Тысяча лет на него одного слишком много, потерять рассудок раз плюнуть и там такие тонкие нити этого сладкого безумия, м-м-м. Но стоит тронуть одну, и они коконом завернут жертву в эмоциональную колыбель.       Ещё одинадцать месяцев и в семью вернётся ребёнок с любопытной душой. Сукуна не забудет их первой встречи глаза в глаза. Король Проклятий как никто другой ощутил плотную душевную болезнь, накрывшую вязким слоем каменное потресканное дно. И внутренне содрогнулся.

***

«А эти шары, хороши для разработки мелкой маторики и лёгкого массажа…»       Сукуна по твёрдым татами раскатывал ладошкой игрушку и мягко щурился. Приятные ощущения на ладонях гоняли мурашки по всему телу, что хорошо бодрило с утра. Камэ сидела рядом и делала новый экземпляр, одним глазом присматривала за двойняшками. А альбинос сонно зевал и рисовал на бумаге кистью.       Не то чтобы какие-то шедевры старался изобразить Сатору, ему хотя бы круг нарисовать, уже радость будет.       Сукуна разминал этим шариком всё что мог: стопы, обкатывал плечи, зажимал между шеей и плечом, держал на макушке и старался спокойно встать, пройтись по комнате с гордым видом и стрельнуть глазами с надменно самолюбивым видом в сторону Сатору. В конце, когда игрушка вернулась обратно в руку, он её задумчиво пожмякал и с размаху кинул в спину альбиноса. Каменная чернильница ощутимо задела бедро, а жидкие чернила быстро впитывались в любую доступную поверхность.       Размахнулся беловласка что надо, половина комнаты была в брызгах, нитки для шитья попорчены, чернильница теперь со сколом на одной из граней, а детки были чумазыми и недовольными.       Камэ не бежала всё отмывать, она пространно долго смотрела на притихших детей с лицом полного безразличия.