кошки, которые плохо соседствуют

Ребёнок пришёл сам, почти как любой уважающий себя убийца, зайдя через крышу, и первые несколько мгновений Малик даже не знал, что об этом думать. Ребёнок пришёл, засел в тёмном углу и начал пялиться оттуда двумя яркими плошками глаз, при этом не издав ни звука. Ребёнок не реагировал на речь, лишь пристально смотрел на самого Малика, не пытаясь, впрочем, убежать, когда тот подошёл ближе. Выгнать его не удалось, потому что пацан, подражая уличным котам или змеям, обшипел его, и Малик благоразумно не стал совать единственную рабочую руку к тому, кто мог её укусить. В том, что укус возможен, Малик не сомневался. Мальчишка выглядел маленьким — лет десять, может? Малик уже давно не встречал группы новичков младше семнадцати (и Альтаира, конечно) — но от этого не менее задиристым. Одежда у него была явно с чужого плеча, старая и ношенная, чёрные грязные волосы были спутаны в какой-то невыразимый ужас — Малик был уверен, что часть колтунов невозможно будет распутать даже при всём желании. На лице была грязь, и помимо ярких глаз на нём выделялся шрам, пересекающий губы. Похожий Малик видел у Альтаира, и от этого даже было немного смешно — в основном потому, что он представлял Альтаира, который сидел в углу и шипел, как этот ребёнок. Что в мальчике выглядело особенным, помимо шрама, так это права рука. Обёрнутая в какие-то куски ткани, плотно прижатая к телу, конечность висела в самодельной повязке на шее, и, если судить по тому, как осторожно мальчишка с ней обращался, она была повреждена и болела действительно сильно — пацан даже не шевелил ей, позволяя неловко болтаться там, где она была. Ну, Малик позволил ребёнку побродить. По крайней мере, от его молчаливого осторожности присутствия не было никакого вреда.

***

Ребёнок не ушёл. Прошёл день, ночь, потом ещё день, и ребёнок всё ещё был в Бюро, всё так же молчаливый и задиристый, и единственное, что действительно менялось, так это местоположение ребёнка. Ребёнок был осторожным — даже очень осторожным — передвигался по Бюро рывками и в основном тогда, когда Малик не видел, что он двигается. В конце концов, Малик налил ребёнку отвратительного чая, когда тот оказался прямо под стойкой, сунул булку тому в руки и смирился с тем, что ребёнок, видимо, останется. Конечно, он не до конца продумал весь это момент с «ребёнок остаётся я не могу его выгнать», потому что это всё ещё было Бюро Ассасинов — и ассасины были слабо подготовлены к ребёнку, который шипел на них из тёмных углов. (Малик знал, что минимум пять из них до конца жизни будут отрицать, что подпрыгнули завизжали, когда они подошли достаточно близко, чтобы ребёнок мог схватить их за лодыжки.) Не прошло и пяти дней, как большинство в Братстве узнали о странном молчаливом ребёнке, который обретался в Иерусалимском Бюро и пугал людей до смерти. Этого времени было достаточно, чтобы Малик смог отмыть волосы ребёнка — он был прав в том, что часть колтунов пришлось срезать — перевязать его руку чем-то, что не было грязным куском ткани — и уже сам Малик будет до конца жизни отрицать хриплый звук, который он издал, когда увидел обожённую почти до черна конечность — и узнать, что у ребёнка было имя. Ребёнка звали Дезмонд. Это было всё, что ребёнок сказал, и Малик уже понял, что Дезмонду легче ограничиваться кивками и покачиваниями головы, несмотря на то, что он понимал язык. Ну, а потом с задания вернулся Кадар вместе с Альтаиром. Последний, увидев ребёнка, замер, как вкопанный, и ребёнок ответил ему тем же, осторожно выглядывая из-за стойки. Кадар посмотрел на него, подняв бровь, а сам Малик, потерев переносицу, понял, что Дезмонд и Альтаир будут кошками, которые будут очень плохо соседствовать. Особенно если учитывать феноменальную способность Дезмонда метать ножи.