Вы мой папа...

(здесь рассказывается сюжетная линия Билли Бонса как прошло его детство и почему он стал таким жестоким) Билли стоял в маленькой комнате, в руках сжимая порванный лист бумаги. Его руки слегка дрожали, но он был решительно настроен. На рисунке была нарисована большая тёплая семья — мама с ним, с улыбками, и дом с зелёным садом, цветами. Он хотел показать это ей, чтобы она гордилась, чтобы она наконец поняла, что он может что-то сделать, что-то хорошее. Мать сидела у окна, её лицо было скрыто в тени. Она всё ещё носила то же изношенное платье, глаза были тусклыми от усталости. Она редко замечала такие вещи, как рисунки, которые Билли делал для неё. Он знал это, но надеялся, что сегодня будет иначе. — Мама... — Билли тихо подошёл к ней, держа в руках рисунок. Он немного неуверенно протянул его перед её глазами. — Посмотри, что я нарисовал. Она взяла рисунок с её обычной безразличной интонацией. — Ну и что это? — сказала она, не поднимая глаз от бумаги. — Снова какой-то дом? Билли, однако, продолжал стоять рядом, надеясь на её похвалу, на её хотя бы малейшее одобрение. Он по-прежнему был ребёнком, который верил, что если он станет достаточно хорошим, то она полюбит его, не уйдёт. — Это... — он запнулся. — Это дом, мама. Это наш дом. Мы вместе там живём. Я и ты. И я нарисовал, как мы счастливы. Ты, я, и... — он замолчал, пытаясь найти правильные слова, но не знал, как объяснить, что он хотел ей сказать. Она взглянула на него мельком, затем снова посмотрела на рисунок, сжав его в руках, как будто это был просто кусок бумаги, а не то, что он с таким трудом создавал. — Ты же понимаешь, что этого не будет, Билли. — Голос её был усталый и резкий, но в нём не было злости. Просто грусть, которая была так привычна. Билли почувствовал, как его сердце сжалось. Он уже привык к её словам. Он знал, что она всегда говорила такие вещи, но сегодня ему было особенно больно. — Почему, мама? — его голос стал тихим, почти шёпотом. — Почему ты так говоришь? Мы можем быть счастливы. Мы... мы можем быть как на этом рисунке. Мать снова не ответила, её взгляд был невидимым, а слова просто пролетали мимо неё. Она не могла вернуть того времени, которое было утрачено, и не знала, как воспитать сына. Она просто не знала, как любить его так, как он этого ждал. Билли почувствовал, как слёзы подступили к глазам, но он сдержался. Он был ещё слишком горд, чтобы показать ей свою слабость. — Хорошо, мама, — тихо сказал он, стараясь не задрожать. — Я просто хотел, чтобы ты гордилась мной. Он развернулся и вышел из комнаты, оставив её наедине с её мыслями. А рисунок остался лежать на полу, забытый, как и многие другие попытки Билли быть для неё кем-то важным. Его жизнь в детдоме началась, как всё плохое — с первого крика его матери, когда ей не хватало денег на еду, с переполненного дома мусором, с заплесневелых стен и с пьяного отца, который поднимал руку на неё, а она, в свою очередь, бросала его словесными оскорблениями. Когда Билли был ещё совсем маленьким, отец сбежал, оставив мать и ребёнка. Билли не помнил его лица, только запах перегара и крики, которые раздавались по ночам. Мать была слабой, неумелой в заботах о ребёнке, и однажды, в очередной раз, не справившись с трудностями жизни, она привела его в детский дом. В её глазах не было слёз, только усталость и отчаяние. Она не верила, что сможет вытащить сына из этого болота, и, казалось, сама хотела попасть в это место, где её никто не будет контролировать. Она оставила его и ушла, а Билли остался. В детдоме было всё, что могло напоминать домашний уют — холодные стены, серые коридоры и строгие, неулыбчивые воспитатели. Тут не было мамы, тут не было ласки. Он научился быть тихим и незаметным, чтобы не привлекать внимание. Его было легко игнорировать — невысокий, худой, с запачканным лицом и мрачным взглядом. Но его отличала одна особенность: он не мог не привязываться к тем, кто проявлял хоть каплю заботы, хотя бы в малом. Тогда, в первые месяцы в детдоме, Билли испытывал странное чувство. Он тосковал по матери, но в тоже время не мог понять, почему ей было так легко оставить его здесь. Он всегда тянулся к воспитателям, всегда хотел верить, что кто-то здесь будет как мать, что кто-то будет за ним ухаживать, любить его, даже если это не было честно. Но они всегда оставались сдержанными, не позволяя ему близко подойти. В их глазах он видел лишь строгие правила и задачи, а не сочувствие.