"Принцесса-подменыш"

Быть чистой и несчастной — совсем не то же самое, что быть грязной и несчастной. Тилли впервые в жизни принимала ВАННУЮ. Не купалась, не тёрла до красноты кожу, пытаясь смыть золу; нет, сидела в огромной керамическом (или кто знает каком ещё) корыте и чувствовала тёплую воду. Состояние, из которого не хочется вылезать, особенно в промозгшую серость внешнего мира. Может, упросить принцессу оставить её у себя? Будет её придворным глазачом. Как она напугает этих уродов и бездельников! «Да что ты врёшь, никого ты не испугаешь. Уж они-то посильнее тебя будут». В иной момент расстройство бы подкосило её, но сейчас Тилли опустилась в воду и забулькала носом. Забавно получилось; и нос согрелся. Буль-буль-буль. Платье, которое ей выдали, было не такое красивое, как у Миртовой феи, но — могут ли вообще человеческие руки сравниться с чарами фей? Говорят, была одна такая швея, которая делала настолько дивные платья, что её в итоге забрали к феям. Это немного утешало Тилли в том смысле, что она чувствовала себя менее виноватой за свою бестолковость. Ну неумёха она, ну что делать? Нет, платье сошьёт, обучилась, было бы из чего… Это — просто крепкое, плотное, со стёганой юбкой. Вообще-то оно ужасно понравилось Тилли: у Миртовой феи, конечно, было замечательное, хоть сразу в нём на бал, но в этом — на улицу. Ему не страшна грязь (оно коричнево-серое, но не уродливое, а вполне благородного фасона), не страшен холод, под ним — два нижних платья. И не колючее! Тилли покрасовала в нём перед зеркалом. Внимательно смотрела на себя единственным оставшимся глазом. Нет. Как ни наряжайся, всё равно уродка. Уродка. Уродка. Ей-то никакой разницы, но вообще ужасно обидно. После этого её бы никто не взял замуж, никогда. Даже если бы она каким-то чудом осталась в живых — кому нужна одноглазая? Нищая. Глазач. Хорошо хоть Миртовая фея помогла сажу с кожи убрать… Но всё равно — это не помогает. Ну, хотя бы платье красивое. Её с трудом вывели из комнаты; с трудом — потому что Тилли не хотела уходить из места с парчовыми обоями, крепкой тёплой мебелью и изящным зеркалом с серебряным напылением. И куда идти, в какую-то гостиницу? Так грустно менять роскошь на что-то хуже! Но, увы, принцесса не захотела оставить её при себе; да и предавать Кейтилин было бы гадко. Хотя сама Кейтилин не пришла её спасать. Они со стражей спускались по роскошной лестнице, и с каждой ступенью Тилли становилось паршиво. Она вертела головой, стараясь увидеть принцессу. Но она оказалась внизу. Интересно, что рядом с ней не было фрейлин, только мужчины в военной — и далеко не парадной — форме. Она смотрелась очень странно на фоне роскошного замка; помимо того, что кривая и косая, ещё и в очень простом, даже почти непритязательном платье, в котором роскошь угадывалась только в количестве ткани. Принцесса инструктировала двух стражников, которые, видимо, и должны были проводить Тилли в гостиницу. — Возьмите лошадей, если будет нужно. Определились с местом? — Да. — Хорошо. Я хочу получать новости о девочке ежедневно. Надо снарядить гонца на такой случай. Я хочу, чтобы она сама… а, вот и ты. Чтобы ты сама докладывала о своём самочувствии. — А каждый-то день зачем? — брякнула Тилли. Такое внимание, конечно, приятно, но девочка всё же напряглась. — Чтобы знать, что ты в порядке. — А если захочу уехать? — Я хочу быть в курсе. Ну ладно, с принцессой не спорят… но, честно говоря, происходящее Тилли не нравилось совсем. Чего она хочет, постоянно контролируя Тилли? Или ей правда интересно? Ну, мило, конечно, но Тилли хотела бы жить сама… — Твои деньги. — Кошель, увесистый настолько, что Тилли испугалась. Она придумала, куда его спрятать, но такое количество денег на руки выдавать просто нельзя — ограбят как пить дать. — Этого хватит на первое время? На первое время? Да на это город купить можно! Не Денбишир, поменьше… но принцесса совсем не знает, как живут люди пониже. Ох, Тилли бы ей всё рассказала… Но она даже не проявила к этому интересу. Собственно, её даже не удивило, что Тилли выглядит так, как выглядит. Значит, она, видимо, считает это нормальным. Ну правильно, чего нищете голопузой помогать… Нет, Кейтилин будет всё-таки лучшей принцессой. — Хорошо. — Принцессе даже не потребовалось получать ответа от Тилли, чтобы его понять. — Тебе нужно ещё оружие, чтобы отбиваться: в городе стало небезопасно в последнее время. Отчасти из-за вас. Но я не хочу, чтобы вы пострадали. Принцесса на мгновение замолкла. — На этом всё, — сказала она, повернулась и заковыляла по лестнице вверх. Тилли смотрела ей в спину и гадала, последний ли это раз, когда они видятся. Наверное… Грустно. Они вышли на улицу, и Тилли сморщилась. Стало ещё холоднее, а природа не может определиться, хочется ли ей быть холодной или грязной. Жижа под ногами затвердела, но — снег… И при этом его мало, он выглядит редкими белыми полосами посреди неровностей грязи — следов от кэбов, телег, копыт и ног. Навоз, впрочем, в этой части города убирают… а в Оактоне они не видели лошадей ни разу. Съели всех, что ли? Вообще-то Тилли было абсолютно всё равно, куда она сейчас попадёт. Ну а правда, какая разница? Она что, сможет найти Кейтилин? Не сможет. Даже если на неё не будут нападать (а в этом она не могла быть уверена: приказ принцессы много значит для охраны, но не для фей или каких ещё жуликов) — что она, будет ходить по улицам и кричать «Кейтилин, Кейтилин»? Пока она прячется? Ага, сейчас. Уехать из города — плохая идея; Паучий Король достанет её и так, и так — а куда ей деваться после Денбишира? И потом, вдруг они всё-таки столкнутся с Кейтилин… Ох, надо ей подарок купить… — Проведите в лавку какую-нибудь, — сказала Тилли. — Украшения, не знаю, ткани. Мне кое-что купить надо. Стражники переглянулись. Похоже, просьба девочки их смутила… но они совсем не выглядели сердитыми или раздражёнными. Скорее, озадаченными. — Сейчас никто не работает, — сказал один. И усмехнулся: — По вашей вине. — Но у Стаффокса магазин на первом этаже дома, — возразил другой. — Тебе точно это надо сделать сейчас? — Я потом не буду выходить, — Тилли тяжко вздохнула: она не врала. — Мне тут нечего делать. А так хоть не ограбят… с вами-то. Довод оказался убедительным; мужчины даже не особо-то сопротивлялись. Её довели до какого-то симпатичного зелёного дома, который одновременно выглядел столично и по-деревенски. Один из стражников постучал в дверь, ему торопливо открыл старый человек почти в расхристанном виде, но при этом намасленными на модный манер усами. Вот же чудной! — Открывай, распоряжение принцессы, — раздражённо бросил стучавший и кинул бумажку с распоряжением. Бедный хозяин дома так побледнел, что Тилли стала неимоверно жалко его: ну ещё бы, стража пришла от принцессы! А если арестуют?! Могли бы и поберечь человека… — Мы в лавку просто, — неуклюже пояснила она. Лучше бы и не пыталась, лучше владельцу магазина не стало. Ему даже не дали попристойнее переодеться. Он нервно провёл в помещении, видимо, каждое мгновение ожидая ареста… но, увидев его украшения, Тилли забыла о страданиях торговца. Ух, сколько всего! Причём это были не золотые побрякушки, которые бы Тилли просто все смела; это были вещи как будто бы красивее, ярче. Она почти не обращала внимания на грубо обработанные камни (зачем такое вставлять, могли б и булыжник обработать, даже красивее было), долго любовалась колье с бабочкой, но так и не рискнула купить — ей на свои деньги ещё жить и жить… Бриллиантов почти не было; впрочем, возможно, Тилли просто не опознала. Когда она увидела какую-то блёклую стеклянную штуку, владелец дрожащим голосом сказал, что это и есть бриллианты, и Тилли опешила: что, вот эта прозрачная штуковина и есть та, за которую убивают и отдают состояния? Да на ней даже цвета нет! И ещё такое уродливое, нанизанное друг на друга… фу! Но Тилли всё равно в этом месте почти потеряли. Её раздражённо дёрнули, когда она любовалась розовыми бусами из стекляруса, и Тилли решила их взять себе. А Кейтилин… ух, это всё так не похоже на то, что она носит! Но кое-что она всё же нашла. Эту брошку она даже не сразу заметила; рядом с ней была другая, огромная, чуть ли не с ладонь размером. А эта маленькая-маленькая, в виде вербовой веточки, но с какими-то округлыми голубыми камушками вместо почек. Она, наверное, была не очень красивой, поэтому Тилли проскочила мимо, но потом взгляд зацепился… и стало понятно, что да, это Кейтилин. Это она в украшении. Никакого золота, бриллиантов, голубых камней, похожих на её платье — вот эта маленькая красивая штучка, поблескивающая серебряными извивами веток. — Прекрасный выбор, — вымученно сказал продавец, и вместе с жалостью в душе Тилли примешалось раздражение: неужели он не видит, что всё в порядке? Ещё и врёт так очевидно: дураку понятно, что он так не считает. Услышав сумму, Тилли замешкалась: у неё были только золотые, а как ими пользоваться, она не имела представления. Тем более сорок — это сколько?.. Но один из стражников просто выложил из её мешочка одну монетку. Торговец начал спешно суетиться в поисках сдачи, и Тилли уже сказала, что сдачи не надо, но потом передумала. Вообще потому, что увидела вытянувшиеся лица всех, а потом — у неё же совсем нет мелочи, а она нужна. Торговцу из сдачи не оставила ничего. Ей, конечно, было его жалко, но прижимистость и нелюбовь к торгашам дорогими вещами дарили небольшое внутреннее удовлетворение. Пусть несчастный в процессе чуть не помер от страха. По дороге Тилли снова захотелось каштанов; они просто увидели по дороге одну торговку, и Тилли поняла, что ей очень в прошлый раз понравилось, это было страшно вкусно. — Будете? — спросила стражу. Вообще в другое время она с наслаждением жрала бы прямо на их глазах, получая мстительное удовольствие от того, как бледнеют, краснеют и зеленеют служители закона (которых вообще-то ненавидела лютой ненавистью)… но эти двое держали себя с ней без вызова, но и без подобострастия. Да и потом, какая разница сейчас? У неё денег много, вообще непонятно, куда тратить. — Давай, — согласился один, второй воздержался. Теплый запах немного развеял отвратительное настроение от дня, а стеклярусные бусы грели мешочек. Который Тилли спрятала под плащом и ещё под накидкой, чтобы точно не украли. Деньги — ужасно обидно, но вот это… Это она себе не простит. Таких красивых бус у неё никогда не было (а подарок Миртовой феи украли), а брошь для Кейтилин… Нет-нет-нет, только не это. — Скажи, — второй, кто не ел каштаны, всё время был мрачен и серьёзен. — Фея точно убил Кларксона? А, это его беспокоит. Да, понятно, почему. Тилли эта новость тоже бы убила, если бы на не была глазачом. — Да, — сказала она, чуть подумав (и сделав вид, что дожёвывает). — Он сам сказал. — Но зачем?.. — Хотел принять его облик. Тилли думала, добавить ли, что это вообще-то непохоже на фетчей: они не совершают убийств сами, лишь предсказывают их. Этот уродец — исключение, причём самое странное из всех, что Тилли слышала. Фетчи даже не вполне феи: это феи могут вести себя как хотят — у фетчей такой привилегии нет. Но… с другой стороны, они потеряли товарища. Дружили они или нет — Тилли, в общем-то, было наплевать: наверняка нет. Однако в ситуации, когда ты чувствуешь себя в безопасности, а потом другого такого убивают, так что могут потом убить тебя, конечно, начнёшь волноваться. — Но зачем? — А я откуда знаю? — Тилли продолжала есть каштаны, не стесняясь того, что у неё масляные пальцы: вытрет потом об платочек. — Я разных фей знаю. Хорошие тоже есть, всякие есть. Но что точно, они делают то, что захотят, и никто им не указ. У них знаешь как настроение вверх-вниз мотает? То одно, то другое. Поди догадайся, что она от тебя хочет. — Но всё же зачем? Тилли раздражённо сверкнула на стражника оставшимся единственным глазом. Он совсем, что ли, дурак? Не понимает ничего? — Ты ещё маленький, такие вещи понимать, — со смешком отозвалась она, возвращаясь к каштанам. Эх, собака, внизу горелые кинула! — Он… Второй выразительно его пихнул, и первый больше не поднимал тему. Ну хоть кто-то в этой парочке умный. — Я тебе так скажу, — и всё же Тилли принципиально доедала то, что ей давали. Особенно после их безумного путешествия: неизвестно, когда они ещё поедят… — Те, кто вами командуют, вам не друзья. Они уже совсем того. Люди только для еды да колдовства годятся. Один хогмэн, эти вообще всегда правят, две других жизнь пьют, третий вампир, четвёртый людоед. И пятый дурак какой-то. Вас не трогают, но это не от любви большой и не от мысли, что вот, мол, этих поддержим, а они нам помогут. Поддержат, помогут. Но вы никто. Могут убить, если захотят. Вот как с этим вашим… В этом не было смысла, но это произошло. Так что подумайте. Тилли бросила бумажку на землю; невелика беда, уберут. Ну или валяться будет, нестрашно. *** Только когда они вышли на совсем знакомую для Тилли местность, до неё нечто начало доходить. Слишком понятный был маршрут. Слишком… знакомый. — Что это за гостиница? — спросила она. — Тебе не всё равно? — спросил один из стражей. Тревога только усилилась. И вообще, кто ему разрешил так с ней разговаривать?! — Да, не всё равно. — Тилли взглянула на него сердито одним глазом. — Я спросила. — Не уполномочены передавать эту информацию, — равнодушно ответил второй. Хода не сбавил, идти не прекратил. Теперь это уже было подозрительно и даже страшно. От этого так разило опасностью, что даже не было понятно, как реагировать. Может быть, они ведут её убивать? Или к кому-нибудь из Совета? А что, купить они, что ли, их не могут? Принцесса же, по факту, ничего не решает. Поди поспорь с драконом или феей! Тилли ощутила такую лютую злость, что она просто не могла не выйти из неё. — Дай руку, пожалуйста, — сказала она. — Эта проклятая фея ударила меня по ноге. Они помедлили, и второй всё же протянул ей руку. В перчатке, но хоть не металлической (Тилли не была уверена, прожжёт ли её прикосновение металл). Хороший поворот событий; Тилли схватила его за руку, мужчина дёрнулся и закричал. Второй достал оружие, но первый от удивления ослабел, и Тилли дёрнула его в свою сторону. Не опрокинула (ещё бы, здоровенного мужика), но он, по крайней мере, потерял равновесие. — Я умею ранить тех, кто мне вредит, собаки, — прошипела Тилли. — Ещё раз: куда мы идём?! — Уродка! Второй всё же ударил Тилли. Она, конечно, ждала этого и вряд ли смогла бы противостоять двоим, так что, чуть не потеряв сознание, упала на мёрзлую землю. Её приложили прикладом в грудь, но теперь ружьё было приставлено к её горлу. Второй не то что орал, но стонал. Если бы не дуло ружья, Тилли бы даже посмеялась над ним: что, плакусик маленький? Вон, Кейтилин сколько раз обжигалась и ничего! А Тилли за него всего-то пару мгновений подержалась! Глупо умереть от пули в лицо. — Пулю захотела? — яростно бросил второй, глядя прямо в глаза Тилли. Она… испугалась, конечно. Наверное, и выглядела растерянной: странно, она ожидала такого поворота событий, но не думала, что это будет так страшно. Однако она должна отстоять себя. Должна сделать что-то. — Как ты? — спросил второй. — А ты как думаешь?! — яростно ответил первый, поворачиваясь к нему. Ого, Тилли и правда его хорошо прожгла. Не как фетча, конечно, но кожа хорошо обожжена. У Кейтилин такое всего-то разик было… — Я сказала, — Тилли сглотнула. — А вы, идиоты, решили со мной юлить. Я умею это делать. Второй пробежал оценивающим взглядом по Тилли… затем резко выстрелил. Не в лицо. Рядом с шеей. Пуля пролетела совсем рядом — и то ли она, то ли просто воздух от неё оцарапал Тилли, и даже пошла кровь. Девочка завопила со всей силы и сжалась: ладно, это ОЧЕНЬ страшно. Почему-то в камере помирать было спокойно, а сейчас она даже о семье не думала: просто дрожала, когда это пройдёт. — Ещё раз такое выкинешь, — последний глаз выпадет на землю — мрачно сказал второй. — Поднимайся! Он благоразумно не стал подавать ей руки: Тилли медленно, на трясущихся ногах встала с мёрзлого булыжника. Она… не верила, что выжила. Это какой-то дурной сон. Даже более дурной, чем тот, в который она попала почти месяц назад. И шея так болит! Это не была рана, по сути, царапина, но царапина от пули — совсем не то же самое, что от ножа. Чудовищное ощущение открытого наружу мяса. — Иди, — второй не снимал её с мушки. — Оливер, руками брать сможешь? — У меня пальцы не гнутся! — Ладно. Я сам её проведу. Иди к врачу, я доложу о тебе. — Говоря всё это, он не сводил глаз с поникшей Тилли. — Грёбаная опасная мразь, я должен был ждать такого от тебя. Тилли на шатающихся ногах пошла вперёд, чуть не падая. Один раз действительно практически рухнула наземь, но уверенный тычок ружья в бок поднял её. Теперь ей не казалось, что бунтовать было хорошей идеей. Не против людей с оружием. *** У моста в Оактон их встретил Бурокрыс; ну конечно, что же ещё. Голова всё ещё замотана тряпками — и это странно контрастировало с роскошным, отутюженным камзолом; что, себя в порядок привёл? Откуда только сил набрался… Уже по дороге Тилли поняла, куда её денут. Они — вернее, он, стражник — ведёт её в Оактон, к феям. Из гостиниц она помнила оттуда только «Пьяного сеттера», но почему бы и не туда; наверняка Джон Фаэри хочет с ней поквитаться за убежавшую жену. Или Бурокрыс забрать себе… Всё-таки Бурокрыс. Ну, правильно, он с людьми общается чаще и больше. — Тилли, дярягая! — Он бросился с объятиями и даже прижал к себе, пахнущему крысами, шерстью и нищетой. — Кяк же я рядь тибя видить! — Деньги. — Дя-я, — Бурокрыс, не глядя, бросил стражнику мешочек денег. Меньше, чем у Тилли сейчас было. — Второй. — Привёл толькя ти. Засем тибе втарой? — Она обожгла Кинси. Кстати, за это требую оплату, эта тварь опасна. — А, ню сьто з, — Бурокрыс, не глядя, бросил ещё один мешок. Тилли точно знала, фейское золото: растает к утру. Останутся листики да грязь. А первый даже был настоящий. — Я должен довести её до гостиницы… — Идти аднаму в Оактон? Ниразумьна, для стьразника-та. — Принцесса велела сообщать о её состоянии каждый день. — Ню, пьринцесся велеля, — Бурокрыс весело глянул на стражника. — Канесьна, саабсим. Кяждий день. Мягу дажы покязать… если ни адин придёсь. Стражник помялся, но потом раздражённо убрал деньги. — Надеюсь, вы её сожрёте там, — бросил он напоследок. Тилли даже не оскорбилась; лишь подумала, что не надо было тратить на них каштаны. — Пряяви увазение, — Бурокрыс, хотя его не было видно, очевидно нахохлился. — Ана спясля вась ат фется. Кто зняет, каво би он есё убил? На это стражник вообще никак не стал отвечать, просто ушёл. Тилли не стала смотреть ему вслед: пусть сам подохнет. От Совета или от этих ребят, что против принцессы выступают. Люди там какие-то. — Ню, пяйдём, — Бурокрыс заботливо приобнял Тилли. — Цесьна гаваря, ти осень, осень зря сделяля, сьто усьла из Ванюськи. Ми страсьна волнавались! А тибя есё и паймали… Внезапно Тилли прорвало. Она остановилась посреди моста, скрутилась и разрыдалась. Причём не совсем понятно, с чего это вдруг произошло. Она просто шла-шла, а тут… внезапно. И слёзы капают как бы сами по себе, льются, но как-то сухо, не увлажняя лицо. Только с одной стороны… В основном Тилли выла и кашляла — как раз как будто бы слезами, которые были как колючий дождь. Усталость? Нет. Что-то большее. Что-то тяжелее её хрупких маленьких плеч. И никакое платье, никакие бусы из этого не спасут и не вытащат. Это был всё, конец: не как в тюрьме, в пыточной, а настоящий. После этих слёз, Тилли чувствовала, что больше ничего не будет. Почему всё с ней… так? Почему не может быть по-другому? Почему не может быть хорошо? Почему? ПОЧЕМУ?! — Ну лядна, лядна. — Узкие ладони обняли Тилли, а ей даже сил и желания не было сопротивляться; хотя стоило бы, стоило изо всех своих маленьких возможностей. — Мяленькая, ню хватит. Фсё уже пазади. — Я хочу к Кейтилин, — плакала Тилли. И затем проскулила, как собачонка: — Я хочу к Кейтилин… — Ана сисяс зянята. Я сказу ей, сьто ти здесь, но у нея виступления… её здут люди. Ана прёсто не мозет разарваться… Тилли взвыла ещё сильней. Ответ Бурокрыса полоснул её по сердцу, потому что… Потому что это было правдой. Она сама так чувствовала. Она знала, что Кейтилин теперь важная персона: её бросились защищать — а Тилли нет. Её сейчас спасают, а Тилли нет. Кейтилин должна думать о короне… а не о Тилли. Тилли отвлекает её. Но как же это больно! Как это невыносимо слушать! — Я сказу, сьтобы она присьля. — Худые руки Бурокрыса подняли Тилли, и она даже не поняла, что в воздух; кто бы мог подумать, что феи такие сильные. Впрочем, она сама ничего не весит. — Ана зе далзна знять, сьто с тобой… — Я хочу отдать ей подарок. — Слёзы правда текли в горло, а, может, и из него. Тилли и поперхнуться не могла, и глотать, особенно на чужих руках. — Пожалуйста, скажи ей, что я хочу отдать ей подарок… — Я магу передац ей… — Нет, не надо. Хочу сама. — И Тилли расплакалась ещё сильнее. — Лядня, как сказесь, — мирно сказал Бурокрыс. — Так дазе луссе будет. Он укачивал её, как ребёнка, а Тилли всё плакала и плакала. — Они продали меня, — почему-то девочка решила жаловаться на подлость фее, которая сама эту подлость и организовала. — Они просто продали меня тебе… как рабыню, как проститутку. — Я сямь предлазиль, — мирно сказал Бурокрыс. — Если би ни я, тибя бы зябрял Совет. Ане бы насьли спосаб, как с тябой спрявиться… — Я их угостила каштанами… Я… Я… — Патамусьта ти добряя, харёсяя девоська. Но никаму ета не нада. Люде не ценят дабро. — Кейтилин… Только она… — Дя, ана тибе блягодарня. Ана умеет быц добрай. Кагда ана станит принцесяй, ана атветит тибе дабром. Почему-то это ещё сильнее разбило Тилли, и слёзы вновь пошли, промокая одежду не хуже дождя. Хорошо, что на ней плащ, хоть немного защищает платье… Бурокрыс гладил её и как будто бы утешал, и Тилли, если бы подумала, то знала бы, что что-то тут не так: не может такая фея быть такой доброй. Но ей не хотелось думать. Ни об этом, ни вообще. Отчаяние съело её целиком, и оставалось только утонуть в нём, погрузиться с головой и рассеивать вокруг себя, как чуму, как заражение. Она не нужна. Совсем никому не нужна. Пусть хотя бы фея её пожалеет. Пусть хотя бы она… *** Рыдающую Тилли ожидаемо принесли к Бин-ни, но даже там её не отпустило. Девочка свернулась под корнями и хныкала, ныла, немного скулила. Она чувствовала добро, идущее от волшебной прачки, чувствовала мягкость травы, нежность корней, и отчаяние постепенно отступало, но оставалась боль. Сильная, страшная, невысказанная. Так что оставалось только и только рыдать, одним глазом за все два. Слышать колыбельную Бин-ни и чувствовать отеческие нежные поглаживания по плечу как будто бы расчувствовавшегося Бурокрыса. Впрочем, феи падки на слёзы. Феи любят слёзы. И даже могут пожалеть плачущего, если вдруг захотят.