"Принцесса-подменыш"

Тилли морально уже было всё равно, что с ней произойдёт. Убьют? Ну, она старалась выжить, как могла. Хлопая босыми ледяными ногами по замёрзшему камню, девочка вдруг осознала, что ей страшно надоело хитрить, извиваться и что-то там придумывать, чтобы выжить. Да сколько можно? Это уже несмешно. Хотя до последнего момента она справлялась отлично. Подменыш даром что кривая, а шустрила вперёд — всем бабкам бы такую скорость! Вон, этой и нога не мешает, и горб! Интересно, чем он был раньше? А, неважно, всё равно феи пока растут, выглядят иначе, чем были. Их природа сталкивается с человеческим телом и не может понять, а это оно что? Недаром же Тилли их ещё и ужалить не может: на самом деле у фей и тел-то считай нет. Скелеты могут быть, кожа, щупать можно, но это не тела. Они не такие, как у людей, их нельзя изучить. Вон врачи-изуверы человека на лоскуты разобрали, черти, а с феями так нельзя: их держит сила магии, они просто рассыпятся без неё. Да даже если бы и сохранился скелетик — ну рассказал бы ты про эту конкретную фею, ага. Очень бы помогло. Мысли о науке, о которой Тилли, впрочем, не имела никаких представлений, помогли ей продержаться до какого-то там зала и не подохнуть от холода. Ну, «подохнуть» громко сказано, но, войдя в натопленное помещение, Тилли чуть не упала в обморок; она только сейчас поняла, НАСКОЛЬКО она задубела. И ноги, ноги совершенно не гнутся. — Ты замёрзла. — Принцесса, разговаривающая как уродка (ха, почему «как»), не спрашивала, она утверждала. Ага, спасибо, заметила! — Садись как хочешь. Тилли, не будь дурой, шмыгнула прямо к огню. Почему-то дрожать она начала именно сейчас; странно, ведь сейчас же тепло? А принцесса вызвала слуг. — Еды как гостю. — Госпожа? — Я сказала неясно?! Еды как гостю! В этот момент Тилли даже зауважала убогую: даже несмотря на то, как она выглядела, подменыш могла произвести грозное впечатление. Даже она бы испугалась… будь она в состоянии получше. Но куда важнее стоял вопрос: принимать ли еду у феи. С одной стороны — конечно, нет, она фея! Вон попила Тилли молочко, ага! Теперь всё, почти улетает! Нельзя, ни в коем случае нельзя принимать еду от феи! С другой… Она голодная. Она знает, что эта красотка во плоти (хе-хе) считает себя человеком. Она… да какая ей уже разница. Она потерянная. На ней можно уже могильный камень ставить. Почему-то именно в этот момент Тилли подумалось о Кейтилин, и стало так паршиво-паршиво. Будь Кейтилин на её месте, Тилли нашла бы уже сотню способов её спасти. Сколько раз находила. Но… она же сейчас… А, какая ей теперь разница. Она принцесса, и у неё другие задачи. Грязная кудряшка слегка подпалилась: замёрзшая Тилли слишком близко подсела к огню. Ну и пожалуйста. Принцесса всё это время, пока несли еду, молчала. Хотя… молчала ли? Она пыхтела, громко. Ей, видимо, очень тяжело дышать. Интересно, дышат ли феи? Тилли не помнила историй, в которых фею удалось бы задушить. Может быть, ей ещё тяжело понимать, как и зачем это делать, и поэтому дыхание идёт странно, не как у нормальных людей. А, может, судя по тому, как она выглядит, её внутренности перемешались в кашу, и теперь воздух идёт по каким-то не таким путям, как должны. Но она не заговаривала с Тилли. Лишь приказала слугам принести ей мягкую шерстяную обувь. Тилли никогда такую не видела, и теперь она чувствовала себя вправе стребовать её с принцессы, потому что ничего лучше она никогда не носила. Эти ботинки напоминали носки, но с подошвой, изнутри были подбиты мехом, а снаружи — вязаные. Ох, наверное, рвутся и грязнятся они страшно… но почему бы их не носить дома? Тилли заметила, что на ногах подменыша были точно такие же. — Я приказала доставить их из Северославии, — заговорила принцесса, увидев интерес Тилли. — Их носят даже рыночные кумушки дома. Но мне это не подходит: тело нуждается в жёсткой обуви. Она как дисциплина для души… — Ась? — последнюю фразу Тилли правда не поняла. Но, с другой стороны, какая разница. — Ты не знаешь, что это такое? Тилли перебрала несколько вариантов ответа перед тем, как просто и честно сказать «Нет». Все-таки не надо забывать границы с принцессой. Тем более если она фея. — Дисциплина — это воспитание, — начала принцесса. Тилли только заметила, что её стул был какой-то не такой, отличался от других. И на нём она сидела не развалясь, а ровненько, насколько позволял изуродованный организм. — Чтобы делать всё хорошо, себя надо воспитывать… «А, — устало и разочарованно прорычала про себя Тилли. — Началось. На работе мозги чешут, теперь давай тут». — Ты меня не слушаешь! Принцесса вспылила, но это, странным образом, не напугало Тилли. Не потому что её гнев был слабый или какой-то неубедительный, просто… ей так это всё надоело. Её жизнь и так под угрозой, и девочка просто устала пытаться себя раз от раза спасти. Тем более не заорала же? Ну вот. — Когда пашешь за восьмерых, слушать ещё про то, что тебе чего-то там надо делать, даже честному человеку надоедает, как горькая редька, — протягивает Тилли, даже не глядя на принцессу. Она не могла оценить себя со стороны, но она выглядела внушительно, страшно… и волшебно. Тилли даже не могла представить, насколько странное впечатление создаёт. — Если себя не воспитывать, ты делаешь плохие, неправильные вещи. Ты расслабляешься, в тебе появляется ленность. Вот теперь Тилли посмотрела на принцессу. Своим единственным серым взглядом. — Ваше Величество, — медленно заговорила Тилли, — я устала. Я спала в темнице на камнях. Я не жрала почти двое суток. Мне постоянно приходится думать о куче вещей сразу, и почти все из них — как не сдохнуть… — Разве это не воспитывает тебя? Не делает сильнее? — Нет, не делает. Зато я становлюсь слабой, голодной и подыхающей. И мне так наплевать на дисциплину в такие моменты, вот честное слово. — Глаза от тепла слипались. — Вот эта твоя… как её там — это для богатых. Для тех, кому надо заставлять себя не быть ленивыми. Мне бы такую роскошь! Принцесса смотрела некоторое время на Тилли. А потом вызвала ещё раз слугу и сказала: — Найдите мне поросёнка и приготовьте его, как вам велю. Живо. Ну обожралась же Тилли за это время! Под конец живот снова начал болеть, но уже совсем по другой причине. Не то что Тилли не насытилась ещё при первом приёме пищи, но она посчитала, что, скорее всего, даже если Кейтилин станет королевой, от Тилли уже не останется ни рожек, ни ножек, и вкусную еду есть надо сейчас. А ещё… ну вы бы её видели! Принцесса, поразительно, ела какую-то серую дрянь из овса, которая и выглядела преотвратительно, не то что пахла; а у Тилли!.. Запечённое мясо с ягодами! Сыры самых разных видов и форм! Тилли не стала трогать странный с плесенью (ходи потом испражняться, ага!), но все остальные смела вчистую! Картошка, политая травяным маслом, с тушёными кабачками! Бульон из куропатки с телячьей ножкой! Палья в самом лучшем сливочном масле с рагу, варёное в вине! Тилли даже не думала, что эта кухня, по её стандартам, недостаточно роскошная для королевского двора, но — ей ли сейчас привередничать! А когда принесли пироги… хотя в этот момент Тилли задумалась, почему не торт и не пирожные. Вот Кейтилин настоящая принцесса, у неё были пирожные! Но — какие славные пироги! С чечевицей, фаршем, черепаховым мясом, желе из брусники, яблочный, чёрный пирог! Имбирное пиво! Принцесса как будто бы смотрела на неё с неодобрением, но Тилли было так на это наплевать, насколько это вообще было возможно. Не хочешь есть нормально сама — не мешай другим! Да и предлагала тогда зачем?! «После такого, — думала Тилли, стойко переживавшая боль в животе от прежде невиданного количества блюд, — хоть какой фее душу отдам, переживу». — Странно, что Вы не едите, Ваше Высочество, — бросила она как бы мимоходом, приканчивая тушку куропаточки в ягодном соусе. — Экая отрада, вкуснотищи-то сколько! Принцесса отпила бесшумно чай из самой непривлекательной в мире чашечки. Не железная, конечно, но какая-то блеклая, без красоты и изящества. Тилли бы такую домой не взяла. — Буйство желудка приводит к болезням, — заговорила принцесса. — Кишечник слаб и не может справиться с чревобесием. Мы развращаем сами себя, потребляя еды больше положенного и хуже того, какой она создана первозданно. — Это что теперь, мясо сырым есть? — Тилли хмыкнула. — Курочки и барашки жареными не созданы. — Мясо слишком тяжёлое. — Принцесса не отвлекалась от своей бурды; хоть бы шоколад туда бросила! — Хотя от яиц отказываться вредно. — А яйца это и не мясо! — расхохоталась Тилли. Сытость сделала её увереннее в себе и отважнее. Она и так потеряла всё, что имела; так что зачарует её фея теперь — какая разница? — Что ты видишь перед собой? Тилли сразу поняла, что принцесса имеет в виду, и настроение немного попортилось. Ей теперь было неловко хамить той, кто дал ей такие замечательные тапки и накормил так, будто она сама королева какая-то. С другой стороны уродка смотрит пристально и внимательно. Хочет услышать правду? А нужна она ей, правда эта? Нет, ну раз хочет… — Тарелки. Мясо вкусное… — Я спросила не про это! — Голос повысился, принцесса явно очень сердилась. — Ты ж сама сказала, что я вижу перед собой, — фыркнула Тилли; она всякого насмотрелась, и теперь гнев принцессы вообще её не пугал. — Вот я описываю. — Опиши про меня. Скажи, что ты видишь. Тилли уставилась на принцессу единственным глазом. А, собственно, что она видит? Как описать принцессу — даже не грубо, хоть как-то? Это очень странное зрелище, чтобы подбирать к нему слова. Тилли — не мастерица тонких разговоров, так что вести себя надо бы аккуратнее. Тем более… она правда добра к Тилли. Подозрительно, конечно, наверное, будет считать, что Тилли ей обязана. Ну, башки ей всё равно не сносить. Хоть убей, Кейтилин она не выдаст, так что… Была не была? — Я вижу девочку — заговорила Тилли. — В сером тёмном платье, с горбом. С короной… тонкая такая, не знаю, как называется. Вижу, что у неё волосы в причёску какую-то сложены. Вижу веснушки, нос. Руки короткие. — Тилли выдохнула. — Самая похожая на человека фея из всех, кого я видела. Тилли осеклась. Нет, это было ужасно. Зачем она сказала это именно так? Принцесса испугалась, растерялась и захлопала глазами; ну, ещё бы, Тилли ей ТАКОЕ сказанула! Неужели не могла повежливее как-то?! Дура, дура, дура, дура! Ну, по крайней мере, поела напоследок. — Прости, — выдала Тилли. Отлично, правильно, добей себя, называй принцессу на «ты». Дура. — Я… — Не извиняйся, — принцесса выглядела обескураженной… как мужчина. Даже не пыталась плакать. Ни слезинки в глазах. Только глубокая растерянность, но не детская совсем. Как будто она и не девочка вовсе. — Хорошо, что ты сказала, как есть. — Внезапно принцесса ожесточённо дёрнула себя за волосы, и Тилли испугалась: чего она? А если щас саму Тилли за волосы тягать начнёт?! — Прости, — испугалась подменыш. От своего действия она разволновалась ещё больше и даже раскраснелась. — Я в порядке. Всё хорошо. — Некрасивое лицо исказилось, и принцесса сжала зубы. — Хорошо, что мне в первый раз сказали правду… Тилли впервые испугалась до одури. Вот ей казалось, что в пыточной страшно? Да, было, но по-другому: там было мерзко и неприятно, и даже сейчас девочку немного колотило от воспоминаний, а вот теперь… Неизвестно, сохраняла ли подменыш силы — может, она всё ещё колдовать умеет? Вряд ли, подменыши не хранят свои чары… но эта-та продержалась двенадцать лет — кто знает, что она реально может? Сейчас принцесса была неуправляема; хуже всего то, что она как будто пыталась собой управлять, но получалось еле-еле. Она пыхтела, царапала себя, нижняя челюсть пошла вперёд… непонятно, то ли упадёт с криками, то ли разобьёт лицо себе об стол, то ли прикажет сейчас казнить Тилли. Что делать-то?! — Да поори уже наконец, — выдала Тилли. Ей хотелось звучать круто, но она скорее была напугана; наверное, это хорошо слышалось. — Не смей приказывать мне! — скорее прокряхтела подменыш, хотя, ей-богу, она умела звучать угрожающе. — Я советую, не приказываю, — Тилли смягчила голос. — Знаешь как орать помогает? — Я не… — Ну хошь, меня ударь. Правда, будет легче. Давай. — Я САМА ВСЁ ПРЕКРАСНО УМЕЮ!!! Тарелка с едой полетела вниз, и сердце Тилли ёкнуло. С едой… Дура, доесть бы могла! Богатенькие, то же мне! Хоть бы подумала! Ну, ладно, может, это и к лучшему. Тилли в ответ грохнула тарелку, пристально глядя на принцессу. Та среагировала моментально: с криком «НЕ СМЕЙ БИТЬ ПОСУДУ!» сиюминутно оказалась рядом с Тилли (вот она, фейская магия, как смогла-то?!) и огрела Тилли так, что та аж свалилась на пол. Не только не от неожиданности: сила этой оплеухи была подобна мощи мастера на заводе. Тот, правда, розгами пользовался, а ту — вся ладонь, широкая, как лопата. Ударила бы ещё раз — Тилли отрубилась бы точно: даже сейчас звёзды плясали в глазах, и испытывавшая яркую боль глазачка даже не увидела, как испугалась подменыш, схватилась за лицо и со словами «Прости… прости…», затряслась в истерике. Но, как ни странно, это сильно успокоило Тилли. Во-первых, она получила так по башке, что как будто бы батя её огрел — а ведь он никогда её и не бил. Во-вторых, принцесса сейчас в несознанке и рыдает — ну, пусть рыдает, хотя бы не будет вещи крушить. Тилли не сразу осознала, что стража всё это время была за дверьми. Они ринулись внутрь и насадили бы дерзкую пленницу как куру на вертел, но, даже трясясь в рыданиях, принцессе хватило твёрдости и смелости сказать им: — Приказываю стоять на месте! И они стояли. И смотрели, вместе с Тилли, которая даже не могла сообразить, где расположены стороны света, на самую жалкую картину на свете: как маленькая, кривая, уродливая девочка-фея, суровая правительница с тонко поджатыми губами, плачет. Вызывало ли это жалость? Ну, Тилли не бесчувственная и не злая. Она хоть и не любит фей, но всё же ей грустно видеть, когда другому грустно. Однако в этот момент девочка задумалась: а можно ли вообще считать ту, кто перед ней сидит, ребёнком? Она выглядит как ребёнок. Плачет как ребёнок. Но она не ребёнок. До своего тела она жила как другая фея — может быть даже фея-мужчина (феи в подменышестве неразборчивы, если сами того не хотят). Некоторые феи бессмертны, что делает их существование особенно невыносимым; вот сколько она существовала, пока не нашла плоть принцессы? Сто лет? Меньше? Больше? Но она забыла себя, забыла, кем была. И теперь… значило ли это, что она обычная девочка? Как и Кейтилин? — Хорошо, — произнесла принцесса, стряхивая слёзы резким, деловитым движением. — Хорошо. Эй, Стоксон! Возле неё образовался мужчина, капитан или что-то вроде того. — Я приказываю нарядить… — принцесса взглянула на Тилли, явно пытаясь узнать её имя. — Я приказываю нарядить пленницу в хорошую, плотную одежду, которая подойдёт. Пусть слуги этим озаботятся. Дать ей крепкую тёплую обувь. Сейчас холодно. Я приказываю дать ей сорок золотых… «Золотых! — изумлённо подумала Тилли. — Батюшки мои! Это ж… как…» — Я приказываю разместить её в гостинице. Проконтролировать, чтобы ничего не случилось. После — пускай она сама решает, куда ей деваться. — Принцесса говорила так, словно Тилли в комнате не сидело, и её мнение не учитывалось вообще. — Ясно? Никто с ней спорить не стал — да и, видимо, не хотел. И Тилли была этому фантастически рада. — Мне б помыться… — вякнула Тилли. В другой момент она бы укусила себя за язык, но сейчас, кажется, звёзды сложились в её пользу. — Помойся, — с виду равнодушно ответила принцесса, не подымая глаз. Ну, хоть не казнила. Тилли повели прочь из комнаты, оставив позади одиноко сидящую принцессу. Честно говоря, Тилли было почти жаль её. Но не то чтобы сильно: куда больше она думала о грядущих тепле и комфорте. «В гостиницу поселят, — думала она, — а потом… Потом и к Бин-ни можно. И я всё же не купила подарок Кейтилин». При мысли о Кейтилин в душе заскреблись не кошки даже, а когтистые коркодилы — или как их там. Зачем Тилли идти к Бин-ни, девочка даже не задумывалась. *** Сила и целеустремлённость Бурокрыса могла подточить даже стены тюрьмы Денбишира. Не буквальные: защита от посторонних фей стояла слишком мощная и не могла пробиться даже зубками его маленьких слуг. Однако те стражники, на которых так рассчитывал Бурокрыс, действительно ему ответили. Точнее, ответили они Мульярстух: потрясающей красоты женщине, под отводом глаз которой скрывалась синекожая одноглазая карга, ненавидящая камины. Она хорошо провела время с одним, тот передал весточку нужным ребятам, те, как выяснилось, не могли выполнить её просьбу… Зато почему-то решили впустить крысу. Как гостя. Ноги феи не должно быть в тюрьме. Лапы феи не должно быть в тюрьме. Но — как насчёт того, чтобы проехаться на чьей-либо голове? Бурокрыса ждали. Один из стражей занёс его под шляпой. Когда он зашёл в маленькую комнату, Бурокрыс выглянул из-под шляпы и напрягся: он не ожидал увидеть огромного количества солдат, склонившихся над телом… Фетча. Это было странно и подозрительно. Бурокрыс должен был поговорить с двумя. Сейчас он ругал себя за недальновидность: конечно, могло такое быть, что стражники более преданы своему начальнику и попытаются убить наивного крысюка! Но у него совсем не было другого выбора. Он даже не может применить чары фей: в тюрьме это дозволено лишь членам Совета, будь они прокляты! Однако… Фетч мёртв. И, судя по его полуобожжённому телу, смерть была чудовищная. — Не надо его хоронить, — с ненавистью произнёс один. — Но мы не нашли Кларксона, — возразил другой. — Что мы скажем его жене? — Что мы скажем? Что это не он. Это не его тело. Это проклятая всем сущим фея завладела обликом… — С чего мы должны верить глазачке? — Почему он стал Кларксоном? Утром он был погибшим мальчиком. Он никогда прежде не менял тело в течение дня. Зачем? — Она права. Эти феи… — Я слышал, что сказал лорд Клоутри. Знаешь, что он сказал? Он назвал нас последними ублюдками. Ничего, слышишь, ничего хорошего о Кларксоне. Как будто мы грязь, пыль. — Зачем ему убивать Кларксона? — Эти феи… — Моя жена фея. — И я говорил, что ты идиот. — Ты сам спишь с феей! — Джорджия… Драка вот-вот готова была завязаться. Происходящего хватило Бурокрысу понять, в каком настроении сейчас пребывают эти люди, обеспечивавшие власть Совету. А власть эта очевидно пошатнулась; и хотя фетч мёртв (что же с ним стало?! Как глазачка смогла этого добиться?), вера в то, что их-то не тронут, стала подвергаться сомнению. Тронут. Ещё как тронут. Если будет надо. Неожиданно в комнату вошёл капитан с неясными чертами лица. Солдаты вытянулись и почти выстроились — быстро, машинально, как на построении. Тот даже бровью не шевельнул. — Девицу отпускают — сказал он. — По приказу принцессы она помоется, ей выделят денег и одежду. Я приказываю Олдричу и Кинси сопроводить её в гостиницу… — Запнулся. — Пока не решено, в какую. — Взгляд капитана спустился на тело фетча. — Совет проведёт подобающий обряд, тело не трогать. Он ушёл. В комнате зависло неясное чувство, которое находилось на пересечении напряжения, удивления и раздражения. Один из собравшихся плюнул на лицо фетча, другой ударил его, прошипев: «Кларксон». Какие новости! Какие чудесные, замечательные новости! Бурокрыс быстренько спустился к уху своего спутника. — Вот сьто, — заговорил он. — Слюсяй сюда. Вазьми то зёлёто, сьто я тибе дал… — Подчиниться другой фее? — Не подчиниться. — Спутник Бурокрыса звучал убедительно. — Я не хочу ему служить. Но он сделает ровно то, что делают нам, только с гарантией, что мы не сдохнем. — Заплатит. — Тебя не устраивает? — Ты идиот. Мы каждый раз имеем дело с фейским золотом… — Нет, тут всё серьёзно. — Стражник выложил на стол мешок с монетами. — Растает. — Это Бурокрыс Велеречивый. К большому внутреннему удовлетворению Бурокрыса, его имя в компании стражи что-то да значило. Вот оно что, не пользоваться обычными приёмами фей! Репутация дорогого стоит; а фальшивое золото и самому когда-нибудь пригодится. Уже не для важных чинов. — Он поддерживает златовласку, — заговорил один из старейших собравшихся стражников. — Если она придёт к власти… — Ему нужна только эта девчонка. — Откуда ты знаешь? Феи лгут. Мы уже столкнулись с этим. — Лёгкий пинок скамьи чуть не уронил тело обугленного фетча. Теперь уродливое лицо с проступающим мясом упало на пол, едва не утаскивая за собой всё тело. — Но это хороший способ наколоть Совет — неожиданно ответил другой. — Принцесса, не принцесса — вам уже не всё равно? — Тебе хочется сдохнуть в канаве? — С чего бы? — Ей двенадцать, не шестьдесят. Она должна помнить тех, кто её преследовал. — Что вообще нужно этому убийце детей? — спросил кучерявый, и Бурокрыс его запомнил: убийца детей, фу-ты ну-ты! — Он хочет, чтобы мы отвели девочку в «Пьяный сеттер» и просто оставили там. — В логово фей?! — Да, чёрт побери, фея хочет, чтобы привели глазачку в логово фей! Куда её ещё вести?! — Ну то есть мы не нарушим слово принцессы, — задумчиво произнёс тот, кто поспорил со старым. — Она действительно будет в гостинице… — Ты хочешь проблемы с Советом, Олдрич? — снова заговорил старик. — Это бунт. Ты понимаешь? — Это не бунт. Я не нарушу приказа принцессы Леаннон, — резко, агрессивно заговорил тот, вставая. — Мы проведём глазачку в гостиницу, как нам приказали. — Правильное решение, — поднялся другой. — И ещё… — Он замер. — Освободимся — хочу отправиться на поиски Кларксона. Не хочу сообщать Миллани, что он не был найден. Стражники, которых отправили в сопровождение Тилли, ушли. Тишина продлилась недолго. — Ну что, будешь жаловаться? — спросил не ехидно, но вполне серьёзно один из стражей. Старик смотрел на тело, выглядевшее как труп их хорошо знакомого… кто он им был? Товарищ? Собутыльник? Может, страшное слово «друг»? И покачал головой, опустив шляпу. Бурокрыс довольно перебирал лапки. Это, скорее, крысиный жест, чем тот, что свойственен настоящей фейской аристократии, но — такая уж это большая разница?