"Принцесса-подменыш"

И всё-таки, когда Тилли повели в пыточную, она… испугалась. Вообще-то не должна была. Девочка уже смирилась с тем, что ничего хорошего её не ждёт. Ну умрёт не сейчас, а чуть позже, беда какая. Или не умрёт, но попадёт к феям, что ещё хуже. Ждать хорошего исхода бесполезно. И в тюремной камере эта мысль как будто бы даже грела. Потому что если у тебя есть какая-то надежда, ты погружаешься в отчаяние, ты чувствуешь себя обманутым, несчастным. А если ничего не ждёшь — отлично, тут хотя бы крыша есть. Приходится ногой мокриц бить, но тьфу, как будто проблемы. Гадко только, но не более того. Однако сейчас, когда её вели в пыточную, Тилли вдруг… стало страшно? Наверное, это нормально. Ей не хочется чувствовать боль. Боль — это страшно. Лучше умереть сразу, от жара дракона, от удара копьём, от феи… Но это же не смерть. Это долгие, долгие мучения, и ожидание ответа на вопрос, на который она не может дать ответа. А если… им не нужен ответ? А если нужен, вдруг она не справится? Она же ребёнок. Ну бывало, били, да. Взрослые мужики. Один раз приползла на локтях — а ведь тогда малёха была, восьми не исполнилось. Но… это другое. Это не избиение. Чего ей ждать? Хотя ясно, чего. Ничего хорошего. И самое страшное, что пыточная выглядела… просто. Кровавые пятна? Да, были. Но не реками выразительными, а просто какие-то кляксы, как если у тебя носом кровь пошла и ты руки испачкала. Инструменты протирали, но так, явно неглубоко — ну оно и зачем; наоборот, так страшнее, когда на них кровь есть. Видимо, если её слишком много, она просто мешает… Но кровью, кстати, не пахло: старым железом, камнями и деревом. Вот тут было сухо. Очень сухо. Окна плотно закрыты, натоплено, так что одежда почти сразу прилипла к спине… Проклятье, а если её раздевать начнут? Хотя как будто бы ЭТО главная проблема. — О, здравствуй. Вы задержались. Первое — это Тилли, второе — страже. Первое сказано с интонациями, второе — без. Раньше, вероятно, обе части фразы звучали одинаково, и вторая напрягала бы чуть меньше, теперь, при том, что модуляции голоса незначительны, это был как резкий подъём радости и падение в низины ненависти. Хотя — к чёрту бы такую радость!!! Но стражей остановило ещё что-то. Видимо, облик фетча. Ей-то он ничего не говорил, хотя выглядел нетипично для умершего: высокий смуглый мужчина с кучеряшками, слегка небритый, но не выглядящий больным. Ну, бывает, мало ли кто умирает. Тилли бы и не поняла подлянки, если бы не реакция двух мужиков, тащивших её, тем более мужик этот в самой обычной одежде: рубаха льняная, сапоги, жилет, штаны, чулки старые. Но… для них этот облик что-то говорил. — Кларксона зарезали, — безразлично произнёс фетч, подходя к доске с инструментами. Висят как в галерее, отвратительно. — Истинные Люди перешли реку и проникли в Оактон. Как закончим, ваша задача — прибыть туда и помочь отряду. — Она повернулся; в мертвенных глазах покойника блеснуло недовольство. — Мне самому её привязать? Никто не стал сопротивляться — кроме Тилли, конечно. Сил оставалось чуть-чуть, даже не на капелюшечку, но она взбрыкнулась и зарычала. Пару раз. После этого огрели; Тилли, возможно, и продолжила бы, но на миг-два вообще забылась от боли. Пока привязывали — плотно, туго, — успела содрать кожу под сухожилием над пяткой. Ой болеть будет… Хотя, хах, если выживет. Мужики очень были напряжёнными, хотя и выполняли свой долг покорно. Ушли, правда, только после того как фетч гневно (вот тут уже эмоцию не перепутаешь ни с какой другой) турнул их прочь. Дверь крепко закрыли; фетч перекинул задвижку. Они остались одни. «Ну, — грустно подумала Тилли, — зато точно не попаду к Паучьему Королю». Фетч подошёл к ней и сел, прямо глядя в глаза. Его взгляд… чёрт, недаром говорят, что взгляд мертвеца привлекает смерть. Это уже не смерть, это умирание массовое, если такое вообще есть. Это взгляд, которого не должно быть: человек, который смотрит на Тилли, не существует — а он, сволочь такая, смотрит. Странное ощущение, жуткое. Даже с феями такого не было. — Ты просто кокнул его, — грязно высказалась Тилли. Она, кстати, так не думала, просто хотела разозлить этого утырка, чтоб ему пусто было. — Ты просто убил того, кто тебе жизнь отдал. Фетч продолжал смотреть. Моргать ему было необязательно; ну а что, это даже не тело, это дух, он и так мёртвый, зачем ему моргать. Неожиданно попытался улыбнуться — вот уж лучше бы не пытался! Улыбка идеально вписывалась в депрессивное пространство пыточной: она нереальная, она неестественная, она не выполняет базовых штук, которые есть у улыбки. Это делает человек, который никогда не улыбался и лишь воспроизводит внешнее сходство. Фетч протянул руку и коснулся Тилли. Он тут же ахнул и убрал её; что странно, он не выглядел так, как ему плохо. Ну то есть да, болевой шок, но обычно людям неприятно, а этот… Больной, блин. — Тронешь меня ещё раз, я тебя так лягну, что ты просто сдохнешь, — резко пообещала Тилли. Своей разодранной пяткой она разве что кошку бы смогла напугать, но сейчас ей надо был срочно скрыть свой страх и свою растерянность перед этим… этим… чем бы оно ни было. Покряхтывание сквозь нос. Это он смеётся так? Ну и жуть!!! Ему и пытать не надо, он и так дико страшный. Правда, видимо, Тилли у него первая такая. — Ты очень… проницательна, дитя. — Фетч коснулся языком обожжённых пальцев и тряхнул руку. Тилли не стала говорить этому чудику, что по нему и так всё заметно, что конкретно произошло с этим несчастным Кларксоном. — Не то чтобы я сильно соврал, впрочем. Хотя какая разница? На хорошее сытное место с поблажками и довольствием найдутся по десятку таких же. Невелика потеря. Он встал и всё-таки направился обратно к этой своей доске. Тилли напряглась и сглотнула. Ну, кажется, началось. Всё равно дико страшно. — Палач был рад выходному. Хотя требовал дополнительных денег… ну, что ж. Глупо, что люди между смертью и счастливой жизнью выбирают наглость. По крайней мере, Хэмфара сыт: теперь он обязан мне ещё больше. — Фетч в задумчивости взял щипцы, похожие на ореховые, только гигантские. — Хм. Не думаю, что это будет для тебя проблемой. Ты нищая, и вряд ли у тебя так много зубов. Но, может, проверить? Зубов Тилли и правда сохранила к своим годам меньше, чем следовало бы (хотя больше, чем у всех других у неё на фабрике), однако проверять ей это не хотелось. Внезапная идея пронзила её голову. — Ха, — фыркнула она. — То же мне, фея. Не знает, как решать проблему с глазачами. Фетч задумчиво повернулся к ней. — И добро б у меня оба глаза видели — Тилли старалась звучать нахально, хотя, вот, чёрт, как назло голос подводил. — Так ведь один только! Она тут же сделала вид, что осеклась, и сжалась. Кто бы мог подумать, сработало! Фетч направился к ней, разминая худые жилистые кисти. — Братец — заскулила Тилли, хотя внутри себя ликовала, — братец, я пошутила… — С такими вещами не шутят, дитя — фетч снова коснулся её. Отвратительно, ОТВРАТИТЕЛЬНО, но у него хотя бы слезла кожа. Как он пытать такими культями будет, чудик? — Тебя взяли потому, что ты знаешь фей. Но твоя ошибка делает мою работу легче. Так какой глаз, левый или правый? — Левый, — соврала Тилли. — Братец, добрый соседушка, пожалуйста, пожалуйста… — Значит, правый, — кивнул фетч. Какое счастье, что всё-таки он не взял щипцы! КАКОЕ СЧАСТЬЕ! Тилли для виду, конечно, поскулила-поорала, ногами побила, но вообще было просто неприятно. Глаза касаться, бр-р-р! Но чуть-чуть потерпи — и всё потом выглядит как надо. Тилли осознала, что больше не чувствует головную боль, что теперь её не тошнит постоянно, что мир вокруг такой гармоничный и цельный, как раньше… Но к этому надо было ещё привыкнуть, как и к тому, что теперь у Тилли обострилось зрение. А вот фетч любовался своими пальцами, которые уже совсем напоминали кровяные колбаски. Только ещё хуже. — Это удивительно, — произнёс он с нежным, заботливым даже чувством. — Надеюсь, ты испытала хоть бы часть этого… Я в прошлом пытался вырвать себе глаза, но человеческими инструментами это оказалось невозможно. Фейскими тоже. — Он сел напротив Тилли. — Хочешь попробовать? Ты можешь отомстить за себя. Можешь… передать, что ты чувствуешь. Ты мала и слаба, и вряд ли сможешь повторить мой манёвр, но я хочу знать, как это. Тилли хотела уставиться ему прямо в глаза, но вовремя сообразила, что тем самым разрушит свою легенду. Хотя — это же фетч, у него нет отдельного фейского облика: он выглядит буквально так, как выглядит. Так что в глаза всё же уставилась своим одним. Продолжая корчить рожи боли. — Ты псих, — и тут ей даже не приходилось врать. — Ты просто больная дрянь. Ты думаешь, что можешь стать человеком? Понять, что мы чувствуем? Ха! Да ты просто фея! Фея! Фея! Фея! — Сплюнула; чёрт, опять не попала! — Ты никогда не будешь, как мы! Ты вонючий сын Паучьего Короля! Просто копия человека! Тебе повезло, что я могу касаться тебя, хотя ты даже этого не заслуживаешь! Фетч слушал оскорбления Тилли внимательно, даже ласково. Было в его взгляде что-то такое… вот знал бы он слово материнское, понял. Девочка растерялась: она-то думала, что оскорбит его, выведет из себя, а он… Он просто слушал её? Как будто бы девочку маленькую? Да что с этим чокнутым не так?! Он снова коснулся её. Теперь лица — КАКАЯ ГАДОСТЬ, КАКАЯ ДРЯНЬ! Лапти свои убери, чертила! И ведь держал дольше обычного, хотя от него уже ощутимо воняло палёным мясом. Тилли завертелась, но он, несмотря на боль, которая проступала не только на лице, но и по всему телу, крепко удержал её — настолько долго, насколько смог. — Малышка, — произнёс он так, словно готов был сказку читать. — Такая глупая… Ты же как будто глазач. И ты думаешь, что это меня оскорбит? Ты правда считаешь так? — Фетч устроился рядом, попытался приложиться щекой, но не смог — неудобно. Да и Тилли вертелась. — Мы не знаем своего отца, девочка. Нас не впускают в круг фей, считая, что мы не мёртвые. Это… не очень обидно. Нам неизвестно это слово… полагаю, его смысл могу раскрыть только я. Но это несправедливо и неразумно. Многие феи связаны с мёртвыми: бродячие огоньки, слуаги… Нам говорят: вы двойники, вы не феи. Вы просто люди, просто каждый день разные. Наверное, это отчасти приятно: все феи хотят стать людьми. Они будут врать, что это не так, они относятся к людям хуже, чем к зверям, но люди — это то, к чему они стремятся. По не вполне ясной причине. Я думаю, всё дело в Миртовой фее. Ты же видела её? Естественно, ты видела её, дитя. А моему роду так и не пришлось. Но быть человеком тоже немного обидно. Во многих планах мы намного лучше людей. И вот ты говоришь, что я не человек. А, ты знаешь, я счастлив… — Он задумался. — Да. Я счастлив такое слышать. Мы тоже заслуживаем быть феями, больше, чем многие другие. И, — он снова коснулся Тилли; хорошо, что её ноги, но, чёрт возьми, хватит уже! — Тот факт, — с любовь посмотрел на почерневшую руку, — что я чувствую это, делает меня счастливее многих людей. Деторождение? Деньги? Это всё ерунда. Вот оно, — чуть не тыкает под нос Тилли свою культю, — чувство. Вот оно то, что делает людей людьми. Ты боишься боли, я видел, как ты страдала, когда я вынул твой глаз. Напрасно. Феи не знают подобных чувств. Ты должна гордиться, что они у тебя есть. Ты чуешь разницу между огнём и ножом, между вырыванием глаза и зуба, между льдом и переломом. И я хочу подарить тебе то, что открыла мне ты. Я завидую твоему богатству, девочка. Я завидую тому, чего был лишён. И… поэтому палач мог бы сегодня отдохнуть. Если бы не оказался глупцом. И Кларксон… я впервые испытал злость. Я увидел, как он ползёт — от одного ножевого к другому, от одного к другому. Он не пытался сопротивляться, он просто страдал от боли, не желая ценить и преодолевать её. Это так унизительно! Ты хотя бы ребёнок, но он! Я не мог обезглавить его… Всю эту длинную тираду (она продолжалась ещё, просто Тилли перестала слушать в какой-то момент) девочка сидела с лицом, выражавшим… разные чувства. Вот, казалось бы, Тилли не фетч, а понять, что она сейчас чувствует, не могла. Одно было ясно — НИЧЕГО ХОРОШЕГО. Это как слушать балладу психически больного с невозможностью отвязаться от него (в случае Тилли буквальной). Ещё теперь она очень хотела в туалет. Совсем не мелочь, если тебя должны убить, но вместо этого забалтывают какой-то нездоровой чушью, ты связана и ничего не можешь сделать. Ну, что ж, оставалось по старинке. Хитрить. — Ну, сосед, — дождалась конца монолога Тилли; она в упор не помнила, чем он закончился, да и неважно. — Ты ж общаешься со смертью. А, где больнее всего, не знаешь. Фетч задумался. — Люди умирают по самым разным причинам, — вдумчиво ответил он. — Но я не переживаю момент их смерти. Я даже не показываю её. — Ну вот о чём и речь. А ведь любой человек знает, — Тилли неприятно было это говорить, но что у неё, другой выбор, что ли, есть. — Коснёшься лба — больно, но не очень, там костью. Коснёшься груди — ух, страсть как больно! Живота — ещё хуже. Ты вот руками лапаешь, а вот узнал бы ты, как больно, когда за кисть хватают, вообще бы на месте околел! Фетч слушал её внимательно. По виду — внимательнейшим образом анализировал каждое её слово. По крайней мере, она точно завладела её вниманием. — Освободить тебе руки будет хорошей идеей, — наконец произнёс он. — Ты измождена, давно не ела и слаба. Даже если я буду достаточно ранен, я смогу с тобой справиться, если вдруг решишь сбежать. Тебе не хватит сил — и, полагаю, знаний и умений, — чтобы справиться с местными орудиями. Да они и не воздействуют на меня. — Ну вот о чём я тебе и толкую! — Тилли старалась не сиять, однако получалось… не очень. Ох, главное бы не заметил! — Ты ж меня глаза лишил, не забудь. Трогать могу, а вот бегать… Фетча словно что-то останавливало, и Тилли готова была ему за это голову отгрызть… но в конечном итоге он произнёс: — Ты придумала хорошее решение проблемы. И начал развязывать Тилли. После того, как всё закончилось, и как Тилли нашла способ справиться со своим неудобством, она села на пол (подальше от угла) и разрыдалась. Тихонько так, бесшумно, скорее кашляя, чем плача. Упала лбом на пол; даже если стукнулась — не почувствовала. Грязный… Неважно. Она убила человека. Она. Убила. Человека. Ну то был не человек, конечно. Но его личина человечья, а касания Тилли работают только на людей. Он умер счастливым, это ясно читалось по лицу; под конец он начал стонать — не очень громко тоже, словно удивляясь тому, что он чувствует, но… Надо было остановиться раньше, когда было ясно, что он не встанет. Местами кожа была совсем чёрная. Но — он не готов был останавливаться. И она… она понимала, что ей намного будет спокойнее, если его не станет. Неизвестно, умирает ли фетч со своим телом — по идее, тело, в которое они вселяются, не умирает… но вдруг он сейчас перелетел в кого-то другого? И сейчас будет стремиться в тюрьму? Сейчас это не её забота. Её забота… Она убила человека. Своими руками. Держа их до такой степени, пока местами не останется только мясо. Тошнило чудовищно. Тилли даже ругала себя: фу, неженка! Когда-то у них даже курица была — голову-то отрезала без проблем! Да-а-а, курица. Но это не курица. Она даже застыла немного, когда на лице человека, погруженного в счастливый раж, застекленели глаза. Не сразу; сначала он просто перестал шевелиться. Тилли отняла руки, не поняла, всё или не всё… а потом стало ясно — всё. Девочка не переставала рыдать, даже когда в опустошённом мозгу сверкнула мысль: надоело. Можно так лежать и лежать — а делать-то что-то надо. Хочется есть. Хочется спать. Но предварительно — надо сбежать. Голод и желание спать не давали Тилли хорошо искать лазейки. Может даже и были, какие-то совсем скрытые, но — попробуй их поищи, когда вот этот стул с шипами сгрызть хочется! Наглухо запечатанная со всех сторон комната. В ней точно должен был находиться какой-то люк, Тилли много слышала о таких (в сказках), но — постучала где могла, не нашла. Может, надо было лучше постучать. Ох, как же живот болит. Не понимая, что делать, Тилли окинула взглядом помещение. А вообще-то оно маленькое. Ну, то есть меньше, чем можно было бы представить. Все эти инструменты тесно друг к другу стоят; если бы кого-то пытали помимо неё, можно бы было им почти глаза в глаза смотреть. В мозгу Тилли, не обременённому прямо сейчас никакими мыслями от усталости и голода, сверкнула идея. Причём она её не зажгла и не вдохновила: она просто воспринялась как должное. Самую тяжёлую кувалду взять не получилось. Тилли чертыхнулась про себя, обозвала дурёхой и ещё чёрт знает какими словами (слабачка! На фабрике работает, а кувалду поднять не может!), но, скорее всего, дело было в голоде. Ей поддалась только сравнительно лёгкая кувалда, которой она последовательно начала крушить всё вокруг себя. Что-то получалось хорошо, что-то не получалось совсем; можно было гордиться, когда она расплющила до негодности «железную деву», но Тилли быстро оставили силы. «Ну, — подумала глазачка, — я сделала что смогла». Тилли, обняв кувалду, повалилась на пол и почти моментально смогла заснуть, несмотря на холод камня. Проснулась она от того, что кто-то лихорадочно барабанил по двери. Возможно даже не руками, а чем-то поувесистее, пытаясь её сломать. Хех, дураки, Тилли с первого взгляда определила, что эта дверь таран выдержит, не то что топор или кочергу. Хотя ей пришлось некоторое время провести, пытаясь понять, где она находится, но потом осознание медленно дошло до неё, и девочка тяжко вздохнула. Тело фетча всё ещё лежало на полу и сверлило чудовищным, счастливым взглядом низкий потолок. Ладно. Деваться-то ей всё равно некуда. Можно с голоду, конечно, сдохнуть, но зачем. Тилли пришлось приложить немалые усилия, чтобы откинуть доборную доску, которая весила едва ли не как половина самой Тилли; но справилась, хоть и не сразу. Девочка открыла дверь и сразу уткнулась нос к носу с разъярённым хогмэном и двумя стражниками. Так смешно было видеть, как лицо этой треклятой феи меняется на шокированное и преисполненное ужаса! — Что за… Уберите её! — заорал он. — Привет, — зевнула Тилли. Стражники грубо её подвинули, а хогмэн влетел в темницу и… Как же смешно, он закричал! Закричал как девка! — Проклятье! Проклятье! Проклятье… — Ещё ругательства, которые даже Тилли не хотела бы повторять. — А я ведь знал! Я знал, что так кончится! — Ну, он сам просил — ещё раз зевнула Тилли. — Даже мужика убил, чтобы получше вид принять. — Что он сделал? — резко заговорил один из стражников. — Какая разница! — Хогмэн подлетел к Тилли; теперь его фейское уродливое лицо обезобразилось яростью. — Ты, маленькая… Тилли, вспомнив слова фетча о том, что она будто бы жалит фей, решила попробовать разыграть эту карту и резко топнула в сторону хогмэна. Отлетел чуть ли не на целый ярд! Тилли глухо захихикала, почти закаркала; сейчас это у неё получалось особенно хорошо. — Он убил Кларксона? — спросил второй. Кажется, Тилли припоминает: он как будто бы привёл её в первый раз. Хотя все эти мужики на одно лицо… — Скажете ей ещё слово — и вы все отправитесь кормить рыб! — Хогмэн беспокойно перебирал пуговицу. — Казнить её! Немедленно казнить! — Он огляделся по сторонам. — Кувалда! Это то, что нам нужно! — Убил, — спокойно ответила Тилли. — Феи. Они просто чокнутые. Хотел его облик принять. — ЧТО ВЫ СТОИТЕ, МЕРЗКИЕ ВОНЮЧИЕ УБЛЮДКИ?! На сей раз хогмэн преобразился; не забыл, как становиться феей! Его рост увеличился, одежда поросла зелёным плющом и остролистом, ноги вросли в землю, а в руках неведомым образом появился длинный, удивительной красоты меч. Ненастоящий, хорошо; просто отвод глаз для доверчивых людей. А вот облик был настоящий, просто скрываемый даже от фей; облик настоящих властителей холмов, древних и суровых кузнецов с той стороны холмов. Даже на Тилли это произвело впечатление. Она никогда не видела хогмэнов и считала, что они скрываются в холмах — и вряд ли ошибалась; но сейчас было понятно, что это — настоящие аристократы от фей, существа, прекрасно понимающие свою силу и мощь — и готовые обрушить свою злобу на людей. Пусть даже меч у него не настоящий, а только иллюзорный. — Если вы не готовы справиться с ней, — произнёс он голосом, в котором шелест травы смешивался с падением камней, — я это сделаю сам. И заодно справлюсь с вами, мои дорогие ублюдочки. Смерть Тилли сейчас уже не пугала. А вот монументальный, возвышенный облик чудовищной феи, выросшей вместе с древними холмами, подавлял её и заставлял надеяться, что хоть со смертью этот страх пройдёт. Но всё же она сказала: — Я же говорила. Вероятно, хогмэн хотел ей что-то сказать… но раздался знакомый шаг. Знакомый в первую очередь для них, хотя Тилли, не забывшая всё ещё облик принцессы, поняла, кто идёт. Хогмэн тут же приобрёл… человеческий? Да уж, с такой-то рожей человеческий, ага! — вид. Он испугался ничуть не меньше людей, которые только что смотрели на него в благоговении и ужасе — а сейчас просто видели ушастого почти что гоблина, только отчасти похожего на человека. «И вот его мы боялись? — вероятно, думали они (во всяком случае, Тилли бы на их месте думала именно это). — И вот эта петрушка внушала нам страх? Свою ничтожность? Мы смотрим на труп нашего друга, но страшную силу смерти показал старичок, который…». Впрочем, свои фантазии о размышлениях стражников Тилли продолжать не стала. Принцесса появилась вместе со стражей — ну, само собой. Теперь Тилли могла разглядеть девочку получше, без постоянного мигания в глазах: фея феей. В человеческом облике — страшно некрасивая, почти уродка какая-то, из тех, что рождаются у больных матерей, с русыми волосами, взятыми в какой-то аристократический вид пучка, огромное чёрное платье не по размеру. Вероятно, чтобы спрятать хромую ногу и горб. Платье неожиданно не такое уж богатое и помпезное — хотя, казалось бы, принцесса… Хоть бы камушком каким украсила! Но нет, только некоторые рюшечки, как у старой девы. Да она и выглядела как старая дева, только очень-очень маленькая. Бедные подменыши. Неудивительно, что до взрослого возраста они обычно не доживают. — Ваше Величество! — Стража и хогмэн поклонились. — Вам не следовало сюда приходить! — Герцогиня ди Дорсет сказала мне, куда вы направились. — Принцесса разговаривала очень странно, как страшно больной ребёнок, который ещё не вполне владеет языком. Но слов она знала, похоже, много. — Оставьте её в покое. Я хочу с ней переговорить. — НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ! — В голосе хогмэна проявилась уже слышанный рокот камней, но теперь это была не могущественная скала, а осыпающаяся горка. — Принцесса, эта чертовка убила нашего стража! Она опасна! Её срочно следует… Принцесса посмотрела на пыточную, и… сложно сказать, удивилась ли она, но брови пошли вверх. Значит, наверное всё-таки удивилась. — Это ты сделала? — спросила подменыш, обратясь к пленённой Тилли. Тилли посмотрела на хогмэна, затем на принцессу. Девочка представила себя со стороны и усмехнулась; вот, сейчас выглядит ещё жутче. Одноглазая смуглая девка маленького народа, с длинными кучерявыми волосами в колтунах, со светлым глазом без рисунка на радужке, босая, грязная, в порванной ночнушке… И усмехается ещё страшно-страшно. Не хотелось бы ей так выглядеть. Но придётся. Вдруг принцесса резко вытянула руку вперёд. — Принцесса! Что вы, чёрт побери, творите?! — заорал от ужаса хогмэн. — Делай что хочешь, — заговорила принцесса. — Я запрещаю тебя казнить, если ты меня ошпаришь. — ПРИНЦЕССА! Я ЗАПРЕ… Принцесса бросила на хогмэна такой взгляд, что, пожалуй, даже сам бы Паучий Король поостерёгся с ней спорить. Тилли же хихикнула про себя: запрещает он ей, ага. Принцессе. Идиот. — Отпустите меня, — буркнула глазачка, и стража высвободила руки девочки. Тилли медленно подошла к принцессе, страшно, сутулясь, как будто ведьма какая (вообще просто холодно жуть), посмотрела на хогмэна… Взяла принцессу за руку… И немного помотала ею в воздухе, кривясь в жуткой торжествующей улыбке. НУ У НЕГО И РОЖА! Вот только ради этого надо было в тюрьму попасть! — Я не обжигаю таких, как вы, принцесса, — сказала Тилли, ликуя про себя. И едва сдерживая чихание: холодно! — Видите, я безопасна для вас. Принцесса неловко захлопала светлыми ресницами, медленно убирая руку. Затем суровое выражение с поджатыми губами вернулось на её непривлекательное лицо; она одёрнула платье и сказала: — Я всё равно беру стражу с собой. Пойдём, нам правда надо поговорить. — Принцесса… Подменыш вновь хмуро взглянула на хогмэна. — Мы потом разберёмся, что с вами делать, лорд Клоутри, — холодно произнесла она. Перед тем, как повернуться вслед за принцессой, Тилли весело показала язык Древолапу. А затем она, ковыляя, последовала за ней в окружении стражей, которые тоже как-то странно смотрели на своего лорда; но плевать с ними, неудачниками! Древолап медленно зарычал про себя и заорал на всю пыточную: — ДА КТО ТАКАЯ ЭТА МАЛЕНЬКАЯ УБЛЮДИНА, ЧЁРТ БЫ ЕЁ ПОБРАЛ?!