"Принцесса-подменыш"

«Проклятье-проклятье-проклятье-проклятье!» — ругаясь, повторяла про себя Тилли. Все планы, возникавшие в голове, тут же обрушивались вниз, утягиваемые обстоятельствами не в пользу девочек. Но надо было что-то решать — и, возможно, это означает выбрать наименее худший вариант из возможных. Тилли себя отчаянно костерила, покуда они с Кейтилин бежали в переулок. То, что пришло ей в голову, было плохой, плохой, ПЛОХОЙ идеей. Не худшей из возможных, но очень, очень плохой. В смысле — между толпой людей и переулками от площади добрых сорок футов! У этого чучела была масса возможностей их обнаружить и последовать за ними! Да и потом — они не разбираются в городе! Куда им идти? А если они окажутся в тупике? Не оказались; но расстояние между домами оказалось слишком маленьким, и никаких разветвлений: это только прямая, уходящая в темноту. — Чёрт, — выругалась Тилли. — Вариантов нет, — это Кейтилин. — Придётся бежать так. Да, придётся, и с этим Тилли не могла поспорить. Ей захотелось хорошенько отодрать себя за уши, чтобы в следующий раз ей в голову пришла идея получше, чем бежать непонятно куда и оказываться в заведомо проигрышной ситуации, но сейчас на это совершенно не было времени. Роскошь дорогого квартала сказывалась ещё и в том, что по бокам дома были такие же красивые, как с фасада. Дождевая вода текла по металлическим трубам, а не по стенам, сквозь светлую краску не видно побитых кирпичей, а на тротуаре даже не валяется мусора. Хотя нет, один мокрый бумажный пакет из-под жареных каштанов Тилли всё же увидела — но его, возможно, вообще принесло ветром. Девочки бежали, бежали, Тилли оборачивалась назад, пока ей издалека не показалась странная тень с вытянутой по бокам головой. Человек в шляпе! Или не человек… К чёрту, он нагоняет! — Смотри, — тихонько шепнула Кейтилин, остановившись на секунду. Она увидела приоткрытую дверь: деревянную, узорчатую, с симпатичными стёклышками и вырезанным поверх покрашенного в зелёный цвет дерева цветком, похожим на маргаритку. У двери, как заметила Тилли, был здоровенный внутренний замок и щеколда, однако сейчас она стояла, призывно приоткрытая, словно манящая внутрь. — Нет, — сказала Тилли. — Да, — упрямо произнесла Кейтилин и, конечно же, ломанулась в открытую дверь. — Кейтилин, дура, НЕ СМЕЙ!!! Но уже было поздно: Кейтилин, чтоб её так и растак, сделала шаг вперёд и нырнула в помещение, раскрыв пошире отворённую дверь. Дура, дура, дура, дура! Тили беспокойно обернулась назад. Этот далеко, но шаги слышны — и, скорее всего, если он не человек, то видит намного лучше человеческих глаз — особенно таких кривых, как у Кейтилин. Повторив про себя двести раз «дурадурадурадура», Тилли пришлось последовать за Кейтилин: не оставлять же её одну. И себя, главное, тоже: ну куда, куда она в этом треклятом городе денется? Дверь Тилли запирать не стала; даже не тронула её. Ну к черту, а если её запах останется? Или заскрипит старое железо? Петли и древесина выдадут её присутствие? Скорее всего, этот… ублюдок не дурак и поймёт, куда они делись. Ведь если не слышно их топота вдали, значит, они в помещении. Более того, он может подумать, что хозяева, кем бы они ни были, специально спрятали их у себя. Ломанётся, не ломанётся ли он также в открытую дверь — бабушка надвое сказала. А если он служит в охране? Не похож, но может же такое быть? Столько мыслей пролетело в голове у Тилли, покуда она проходила то небольшое расстояние, что отделяло её от входа. Затем она вошла, и безостановочный поток вопросов обрубило начисто. Кейтилин находилась в помещении (кухня, причём хорошая: с большой плитой, огромным столом, дровницей, мощным очагом и развешанной повсюду посудой, о назначении которой Тилли только смутно догадывалась). Но она стояла не одна. Её держал за руку парень, который — и Тилли это страшно напугало — как будто бы происходил из её собственной семьи. Тилли не доводилось прежде видеть других вихрастых смуглых подростков, помимо себя и Жоанны: она жила с мыслью, что больше таких людей не существует, и она полностью устраивала девочку. А теперь она не знала, как реагировать и что говорить, ведь перед ней стоял высокий юноша с отвратительными пробивающимися усиками (фу, гадость какая!), курчавыми чёрными волосами, длинноватыми для юноши по меркам Тилли, одетый в пижонские клетчатые брюки и свободную навыпуск белую рубашку, обнажающую сверху худую шейку с торчащими волосками будущей бороды. Освещение было вечерним, слабым, и Тилли своим плохим зрением могла разглядеть только темноту его глаз: то ли карих, то ли вовсе чёрных. А нос вообще никуда не годился: кому на свете может понадобиться такой горбатый шнобель? Фу! Тем не менее он увидел Тилли, и Тилли увидела его и застыла на месте. Но этот мальчишка (хотя он старше них с Кейтилин; парень?), видать, быстро сообразил, что происходит, поэтому сделал резкий жест в сторону двери из кухни. — Туда, — он просто пошевелил губами, ничего не произнося вслух, но девочки поняли его моментально. Кейтилин и Тилли чуть ли не наперегонки бросились туда, куда им было указано; уже позже, за закрытой дверью, которая вела на обширный первый этаж, Тилли сообразила, что, может быть, его намерения не так добры и сейчас с ними что-то произойдёт. Кто, чёрт возьми, вообще стоит полуодетым у раскрытой двери? Может быть, так и заманивают честных девушек, а потом продают куда не надо! …нет, это слишком, слишком странное предположение. И потом, откуда ему знать, кто тут с переулка к нему в дом заскочит? Нет, он очевидно кого-то ждал. Но… вряд ли их. — Тилли, посмотри. — Кейтилин села на пол; её глаза весело блестели, а на очаровательного молочного цвета щёчках выскочил румянец. — Посмотри, какая красота! Тилли, пытаясь выровнять дыхание, бросила поверхностный взгляд на этаж. Ну, красота не красота, Тилли бы хотела жить в доме и получше, но — да, с её халупой этакий домище не сравниться. И картины на всех стенах висят с симпатичными цветочками, и тахта стоит — прохудившаяся, правда, но даже такая лучше, чем никакой. И шторки двери закрывают: одни бордового цвета, другие — шоколадно-рыжего, с мохнатыми кисточками. На полу выцветший ковёр, у входа — вешалки с несколькими пальто на сезон, обои бумажные, где порваны — прикрыты уродливыми собачками на полочках и этажерке, а наверх уходит массивная лестница. Даже растения кое-какие есть: стоят розочки у эффектного, пусть и старого зеркала. Нет, хороший, хороший дом. Но жить Тилли бы предпочла в дворце, где и роскоши побольше, и мебель не такая старая, и можешь хоть всю свою деревню разместить и ещё место останется. Может, прилечь на софу? Хорошая идея. Тилли забралась с ногами на сиденье; она поймала разгневанный взгляд Кейтилин, но к чёрту — как же ей сейчас было удобно, как хорошо! Тело вдруг осознало, что прошло очень-очень много времени с пробуждения, и теперь ему нужно ложиться спать. Спать, наверное, это чересчур, особенно в прихожей… но этот парень сам их пригласил. Значит, знает, чем это чревато. Правда ведь? Ну вот и всё, и нет никаких угрызений совести, ни жалости к набивке, поверх которой лежит нога в туфельке… — Тилли!!! — Что?! — Неужели Кейтилин совсем не нужно спать? — Слезь немедленно! — Не хочу! Я спать ложусь! — Тилли!!! Как тебе не стыдно! Вдруг со стороны кухни раздался дверной скрип. Сон как рукой сняло; Тилли резко выпрямилась, но более не пошевелилась: раз тут всё так хорошо слышно, значит, там тоже — и меньше всего Тилли хотелось быть замеченной. Кейтилин тоже всё прекрасно поняла. Она застыла в неудобной позе, как статуэточка, и старалась услышать каждое слово, произнесённое со стороны кухни. Для этого не надо было прикладывать никаких усилий: двери внутри дома, похоже, фанерные, и девочки прямо сейчас как будто бы и находились в кухне, в которой разворачивался диалог. — Добрый вечер, господин Бриггс. — Голос шелестящий, не вкрадчивый, но как будто бы обладающий собственным естеством. Вот он, пополз по полу, как какая-то чёрная жижа, с чешуйками, что шуршат при каждом дуновении ветра. — Добрый вечер. — А у этого парня голос неприятный, ломающий. Какой он, к чёрту, господин? Джоном его назови и дай в шею, чтобы работать наконец пошёл! — Мимо Вашей двери должны были пробегать две девушки двенадцати лет. Возможно, чуть младше. У одной вьющиеся чёрные волосы и специфические глаза. Вторая… Впрочем, возможно, судьба милостива, и Вы… — Нет, я никого не видел. Звучало убедительно. Хотя, конечно, и не подробно. Одна надежда: этот тип совсем не въедливый, скажет «спасибо, до свидания» и уйдёт… — По какой причине у Вас была открыта дверь? Проклятье! Только этого и не хватало! А, кстати, действительно почему? Тилли бы предположила, что он так проветривает кухню, преисполненную жара и запахов, но в ней последние несколько часов явно никто не готовил, а то и больше. Странная какая-то ситуация; и как Тилли только до этого не додумалась? — Это моё дело. Хочу и открываю. А вот тут он ведёт себя как придурок! Ну, то есть он правда не обязан отвечать… но никто так себя не ведёт, если хочет отвести подозрения! — Могу ли я пройти? А-а-а, только этого не хватало!!! Тилли со страхом окинула пространство вокруг себя: куда деваться, если он войдёт? Можно вбежать по лестнице, но тогда он их точно услышит! В шкаф нырнуть? Две не поместятся! Самое лучшее решение — кинуться к двери и изобразить, будто с главного входа кто-то пришёл. Эта неожиданно хорошая идея немного обрадовала Тилли: да, конечно, они будут громко стучать ногами и звать… Нет, звать никого не надо! Тем более они не знают этого «господина Бриггса»! Нет, просто хлопнуть дверью, шуршать… А вдруг этот незнакомец решит с ними встретиться? Мало ли, он знает родителей этого парня? — Я не обязан вас впускать. Этот парень назло, что ли, пытается его выбесить? Мысли Тилли были продиктованы скорее её страхом, чем гневом: ей бы и в голову не пришло кого-то ругать за грубость — сама чай не барыня. Но — хамить такому человеку… когда тот прямо ему угрожает… Плевать на «господина Бриггса», кем бы он ни был, выберется как-нибудь. Или не выберется — его собачье дело. Но — чем это опасно для них с Кейтилин? — Господин Бриггс. Я не хотел бы проявлять настойчивость в делах, касающихся не меня, но Вы в девять часов вечера держите открытой боковую дверь, ведущую к вашей кухне. А ведь сегодня ваши родители имеют обыкновение отпускать кухарку. Кажется, немногим более часа назад свершился повторный показ «Сильфины» в Садовом театре? — И какое мне до этого дело? Что вы от меня хотите услышать? Какая разница, где мои родители? — …Ваши друзья — театральная публика, но… — Я устал от разговора с вами. Здесь никого нет. Стук! «Господин Бриггс» (господин, ага; чёрт усатый он, а не господин!) явно попытался закрыть дверь, но столкнулся с каким-то препятствием. На мгновение Тилли показалось, что вот он, идеальный шанс, чтобы сбежать… но нет, как раз сейчас их шум может привлечь нездоровое внимание. — Я могу и не спрашивать, могу ли я войти, господин Бриггс. У меня есть разрешение от… — Я не желаю видеть вас в своём доме, уходите. — Тогда я вернусь обратно с полицией. — На каком основании? Проклятие, как же однообразно они собачатся! А, главное, никуда и не денешься, стой и слушай, как за тоненькой дверью, сделанной как будто из одного дыхания, решается твоя судьба. Тилли взглянула на Кейтилин: та замерла, словно и не дышала, словно это куколка какая-то, статуэточка красивая. Эх, Тилли бы её терпение! Интересно, этому всех богатеньких учат? — Хорошо, — наконец донеслось долгожданное до ушей девочек. Тилли хотела вздохнуть с облегчением, но пока было рановато; а вдруг не уйдёт? — Примите мои сожаления. Кажется, сегодня мне уготовано встретиться с госпожой и господином Бриггс… — Они не будут рады этой встрече. До свидания. Хлобысь! Дверь захлопнулась, зашевелились замки, подул ветер снизу, обдувая ноги. Тилли упала на пол, но не выдохнула, а как-то прерывисто охнула; Кейтилин откинулась на стену и закрыла глаза — она, видимо, тоже очень сильно испугалась. И немудрено! Тут хоть концы отдай, страшно до безумия. Из кухни донеслось ясное яростное: «Проклятье!», и ещё пучок грязных ругательств. Да уж, а мальчишечка-то за словом в карман не лезет! Тилли слабо усмехнулась: она подумала, что тоже бы ругалась от души, окажись она в такой ситуации… Но он всё-таки кого-то ждал. Хмырь прав, просто так двери открытыми не оставляют. Особенно в ТАКОМ переулке. Особенно когда один дома. Парень резко открыл дверь и оказался в одном пространстве с девочками. Разгневанный, беспокойный, взвинченный — ногами не сучит, и то хлеб. Он окинул подруг тяжёлым взглядом, придавливавшим к полу. Вздохнул. Наконец заговорил: — Знать не хочу, что вы, чёрт бы побрал каждую из вас, натворили. Достаточно того, что вам сейчас ни в коем случае нельзя выходить из дома. — Почему? Этот следит? «Господин Бриггс» бросил на Тилли быстрый злой взгляд, и она поразилась тому, насколько же они похожи. Интересно, откуда он вообще такой? Как выглядят его родители? — Да, следит, — хмуро бросил он. — Были бы местные, знали бы, что его зовут Томазо Бескопе. — Иностранец, что ль? — уточнила Тилли; это, конечно, она и сама поняла, но всё же странно слышать чуждое уху имя. Иностранец, ёшкин ты кот… — И это тоже. — Неожиданно парень скрутился, доставая носом до колен, и громко зарычал. Кейтилин взялась за сердце, а Тилли сжала кулаки, готовясь достойно противостоять буйнопомешанному. Но, к счастью, обошлось: он порычал-порычал, затем выпрямился — ещё более лохматый, ещё более злой, ещё более растерянный. Да что не так с нервами у этого психушечного?! — Если к вам кто-то должен прийти, — вдруг раздался тихий голос Кейтилин. Тихий-то тихий, но отчётливый, так что все посмотрели в её сторону. — Они заметят слежку и не попадутся в руки. — Томазо сливается с тенями, — хмуро ответил парень. — Это фетч, не знаю, знаете ли таких… — Проклятье, проклятье, чёрт возьми! — Тилли, конечно, знала, а вот Кейтилин посмотрела на неё с вопросом. — Да что там, двойник человека. Принимает облик того, кто должен умереть. — Томазо умер на той неделе. — Господин Бриггс (теперь Тилли не было стыдно так его называть) беспокойно выглянул в окно. — Этот фетч служит принцессе — и чёрт знает, на что он может пойти! — Дык сказал бы ему кто-нибудь, что он не Томазо. — Чего? — Парень непонимающе взглянул на Тилли, а та в ответ посмотрела на него. Они явно не понимали, почему другой вообще заговорил об этом. — Ну, фетча можно прогнать, если знаешь, что он фетч. Говоришь ему… — Ты глазач? — В смысле? Ну, да, но это-то все знают… — Понятно. — Господин Бриггс выдохнул. — Я думал, они все перемерли. — С чего это ещё? — В городе они стали не нужны. — Юноша сел на пол, и модные штаны заскрипели. — Их никто не прогонял и не уничтожал. Зачем нужно волшебное зрение, если от людей ничего не скрыто? — Ну и придурки, — честно ответила Тилли, что думала. Полученная только что информация кольнула девочку: она не успела выработать к ней собственного отношения, но ей хватило времени, чтобы озадачиться. Звучало как-то странно: что значит не нужны? Ну хорошо, допустим, не нужны, странно, но ладно; куда же они деться могли? Не все глазачи передают своё проклятье по родовой линии, это так, но они всё равно появляются сами по себе! Как рыжие, как горбатые, как… любые другие люди! Не то чтобы Тилли об этом многое знала, её семья была единственной, обладавшей таким проклятием, но… — Мы из Гант-Дорвена. — «Господин Бриггс» нервно смотрел в окно, пока Кейтилин разговаривала с ним. — Послушайте, нам нужна помощь… — Чем я вам помогу?! — Парень резко обернулся: если бы мог взглядом зашвырнуть Кейтилин куда-нибудь в стену или в шкаф, непременно бы сделал.– Сейчас ко мне придёт полиция… Проклятье! Я не знаю, что делать! — Успокоиться и не психовать, — фыркнула Тилли. Кейтилин бросила сердитый взгляд на подругу и осторожно коснулась плеча юноши. — Посмотри, — сказала она. — Ты ничего не видишь? Всё ли в порядке? — Ничего не вижу! — агрессивно ответил тот, но всё же совета Кейтилин послушался. — Ничего не вижу. Даже если он там есть, как я его… — Выключи свет. — Что? — Я прошу тебя. — Кейтилин говорила мягко, не противно-слащаво, как с маленьким ребёнком, а спокойно и сдержанно, словно просила о простом поручении. — У Тилли волшебное зрение. Ты сам сказал, она глазач. Она может выглянуть в окно и осмотреться. — Но это будет странно, если я… — Ничего странного. Мало ли что могло случиться. Дай ей возможность тебе помочь. Парень некоторое время посмотрел на Кейтилин, затем злобно выдохнул со свистом сквозь зубы — редкие, что ли? — Ладно, будь вы прокляты, — сердито произнёс он, и Тилли была готова дать ему по башке за резкость и злость, выхаркивающиеся у него из горла вместе со словами. — Сейчас. Он потушил одним за другим газовые светильники и приподнял штору: недостаточно, чтобы заметить её снаружи, но довольно, чтобы под неё подлезть. Что Тилли и сделала: она нырнула и слегка-слегка высунулась, пытаясь спрятаться за стену. Глаза, которые в общем и целом приноровились соединять картинки из двух разных цветов в одну, ночью болели невыносимо. Один глаз не различал ровным счётом ничего, второй же видел всё чётко и ясно, как днём. В лесу из-за слабого света такая проблема не ощущалась, но в городе, одновременно тёмном и при этом стоящем под светом городских фонарей, глаза никак не могли скоординироваться друг с другом, и у Тилли сиюминутно разболелась голова. Она поочерёдно закрыла сначала левый, затем правый глаз; левый — ожидаемо — не разглядел ничего, кроме смутного силуэта домов и пятен от уличных фонарей, а вот правый… Да, он видел, как призрачные тени прячутся за стёклами окон внешне благопристойных домов, как сидит на крыше кот, как тени текут по кособоченным мостовым… Но он не видел того духа, который следовал за ними по пятам. — Тут нет, — сказала Тилли, сощурив правый глаз. — Ты уверена? — Да. Но надо посмотреть и в другие окна. Вдруг он… Парень понял её и попытался взять за руку. Тилли грубо вырвала её, выбралась из-под занавесок и бросила злой взгляд на «господина Бриггса». — Не трогай меня. Я проклятая, — пояснила она голосом пренеприятным, вызвавшим недовольство и сердитый блеск глаз у Кейтилин. Ничего. Господин Бриггс — теперь снова не язвительно — не стал ёрничать, хотя тоже глянул так, что от такого взгляда шрамы через лицо идут. Клетчатые штаны, как теперь могла слышать немного успокоившаяся Тилли, скрипели: вряд ли новые, но этот материал… Тилли пару раз видела такой — у последних франтов. Кстати, не сказать, чтобы шибко богатых. Но на богатых Тилли особенно и не смотрела — может, они тоже такой носят, кто знает? Но так узнаваемо не скрипят. Что в эту ткань вообще такого добавляют, что она такой звук издаёт? Или её специально крахмалят, да так, что потом не разогнуться? И это он дома такое носит, страшно представить, что же на улице… Тилли продолжала об этом думать во многом из-за того, что боялась вернуться к своим страхам, боялась вновь проявить внимание к ситуации. Её вели прочь из кухни, обратно в коридор (там она глянула волшебным глазом — тоже никого), а далее — в тесную, но аккуратную и выглядящую как минимум пристойно гостиную, а мысли были всё об одном — а вдруг этот фетч сейчас тенью прилип к стеклу? А вдруг следит своими невидящими глазами, расползающимися в противоположную от света сторону, и прямо сейчас знает, что они в доме? Тилли никогда не видела фетчей: они вообще редкие, даже мама — мама, с её кладезем историй про каждую из фей! — особенно не вспоминала. Может быть, это души самоубийц — или убийц, напротив. Может быть, бесплотные тени, вдруг обретшие разум и возжелавшими на свой странный манер стать людьми. Может быть, это дети Паучьего Короля, появившиеся от его смертоносного дыхания — те, кто ближе всего из всего рода фей подобрался к тайне бытия человеком… Но нет, они всё ещё не люди, и даже не слишком на них похожи. Они странно, причудливо разговаривают, и их глаза отбрасывают тени. Как это выглядит, Тилли не знает: наверняка жутко. А ведь господин Бриггс притворяется, будто бы этот Тумазый Бескофей или как его там настоящий человек! Зачем он только это делает… Впрочем, к тому, как люди относятся к феям в этом чёртовом городе, у Тилли вообще много вопросов. — Будь осторожна, — парень, то есть, конечно, господин Бриггс, нервно выглянул за плотные шерстяные шторы наружу. — Тебя не должны заметить. — Тогда притуши свет. — Тилли тем не менее приблизилась к стене. — Я же чёрная вся, меня и не видно будет. Парень последовал совету Тилли. Она вжалась как могла, убрала даже волосы с лица (ну а вдруг прядка будет торчать и выдаст её?), приподняла один, второй, третий слой штор — проклятье, они что, вампиры в этой семье? Зачем им столько штор, от солнца прятаться? Постаралась выгнуть шею так, чтобы не заглядывать за проём, а окинуть вид за окном так широко, насколько позволяет ей взгляд… Глаза, ближнего к стене. Чёрт возьми! Само собой, ни о какой полной картине речи не шло: смотреть за стекло, да ещё ночью, да ещё с неудобной точки — такое себе приключение, ничего путного и не увидишь. Во всех смыслах слова. Как Тилли ни старалась, она не могла рассмотреть в темноте опасные, таящие в себе невидимые уши и глаза тени, которые падали на стекло красивого (а в этом девочка не сомневалась) дома и следили, следили, следили… Нет. Ничего подобного. Просто игра света, разные оттенки серого, чёрного, белого и даже коричневого создавало за окном едва различимый пейзаж, затейливо освещённый фонарями. Тилли не видела даже фей, хотя некоторые прохожие появлялись даже в такое проклятое время — и что они, спрашивается, забыли? — Там никого нет, — чётко произнесла она, продолжая вглядываться в темноту: вдруг что упустила? А если встать под таким углом? А если… Насколько было бы проще высунуть чёрную вихрастую голову в окно и посмотреть по сторонам! — Хорошо. — Господин Бриггс всё равно нервничал и теребил тесёмку от ворота на рубашке. — Лучше тебе бы быть правой, глазач. — Вы нас отпустите? — раздался тихий, вопрошающий голос Кейтилин. Она беспокойно теребила край платья, переводя беспокойный взгляд на парня на Тилли. И чего она только хочет, Тилли и сама дрожит как цуцик… — Через тёмный ход. — Если и следят, то скорее всего за ним, — возразила Тилли. — Он же не дурак, скорее всего поймёт, что не через… — А так вас увидят соседи, — огрызнулся господин Бриггс, взведённый до крайней степени, но сохранявший каким-то чудом негромкий голос и не впадавший прямо сейчас в длительную истерику. — Не тратьте время, моё и своё, пожалуйста. Вас я хочу видеть в своём доме ещё меньше, чем полицию! Конечно, он уже не мог сдерживаться, и поэтому сорвался. Тилли головой это понимала прекрасно, но после того, как он выпалил эту фразу, едва смогла отказаться от желания слегка прижечь его за руку — просто чтобы не смел больше хамить ни ей, ни Кейтилин. Но всё-таки сдержалась: парня можно понять — он всё-таки здорово рискует своей шкурой, спасая их. И девчонкам хорошо бы ему в ноги кланяться, от искренней благодарности — не только потому, что спас, но ещё потому, что не спрашивает, кто они и откуда. Они снова вышли через чёрный ход: Тилли, почти не моргая, осматривала весь переулок в поисках глаз и фейского (а, может быть, и не фейского) волшебства, а за Кейтилин господин Бриггс резко и поспешно закрыл дверь. Они вновь оказались одни, и их как будто бы никто не видел. Хотя — могла ли Тилли быть уверенной, что вот из окна дома под углом не выглядывает какая-нибудь цаца и не смотрит внимательно на малозаметную дверь? Могли ли она пообещать, что, стоит им выйти из переулка, их не встретит вооружённый отряд? Могла ли… Нет, не могла. И от этого становилось только страшнее. — Пойдём. — Кейтилин осторожно взяла Тилли под локоть. — Не надо здесь задерживаться. Да, она права. Сколько ни стой, ни смотри, ни всматривайся — ничего не изменится. Их либо схватит, либо им круто повезёт. Перед выходом с переулка они столкнулись нос к носу с несколькими мужчинами. Наверное, это частое явление для города, в котором живёт больше людей, чем где бы то ни было ещё, но девочки слегка задержались; кажется, все участники столкновения поняли, кто и куда идёт. Эти мужчины не были похожи на господина Бриггса: старше — кто на пять лет, а кто и на пятнадцать, одеты похуже, уж точно не так щёгольски. Тилли столкнулась взглядом с одним из них: похож не то на школьного учителя, не то на медика, но при этом одет в повседневную одежду явно не своего круга — шерстяные брюки, рубаха с поднятыми рукавами, жилет на одной металлической пуговице и поверх этого — пальто с полосами грязи и мела. Тилли кивнула в сторону переулка и скрестила руки; тот, кажется, её понял, но Тилли не могла поручиться, что он мог понять её правильно. Во всяком случае, он остановился, и остальные трое последовали его примеру. — Простите, — и только голос Кейтилин журчал, как речка. — Вы не проводите нас к мосту на ту сторону? Тилли мысленно похвалила Кейтилин: она молодец, догадалась не называть кабак, в котором они остановились. Может, забыла?.. Ну нет, Тилли много думает о подруге плохого, но стоит отдать ей должное — когда надо, она соображает будь здоров, получше многих других. — На ту сторону? — спросил мужик, чьей бородой можно было бы забивать гвозди. Она была такая густая, такая колючая, что, казалось, его глаза глядят из-за чёрного заросшего куста, а не волос. — Опасно… — Проводим, — ответил мужчина, который встретился взглядом с Тилли. — Сами не найдёте. Они молча следовали по улицам — к счастью для Тилли и Кейтилин, совершенно молча, не задавая неудобных вопросов, которые само собой должны были у них возникнуть. Пару раз мимо прошли полицейские отряды, один направлялся целеустремлённо куда-то в сторону центра (фетча среди них Тилли не заметила, так что, наверное, можно было бы расслабиться и перестать думать об обыске в доме господина Бриггса, но ей этого совершенно не удавалось делать), а второй был весёлый, хохотливый, и потому пугал намного больше: чёрт знает, что эти уроды придумают веселья для… Но нет, прошли мимо. Не остановились. К тому моменту, как они дошли до моста, Тилли осознала, что ей надоело бояться. Почти весь вечер она дрожала, как какая-то мышь; хотя, казалось бы, они в городе, а не в Гант-Дорвенском лесу! Никто их тут не убьёт! Ну, в смысле, из фей… И вообще, разве Кейтилин не принцесса? Почему всё не может быть просто? Почему они просто не войдут во дворец и не начнут нормальную жизнь? Как же всё это страшно надоело. А теперь их ещё и искать будут. — Благодарю вас, — Кейтилин поклонилась мужикам. Тилли не стала с ними прощаться: у неё уже слипались глаза, и хотелось поскорее оказаться в «Пьяном сеттере». Хоть бы даже и в подполе, лишь бы лечь спать и ни о чём не думать… Странно, что эти люди с ними не заговорили. Странно, что у них не возникло вопросов к девочкам, идущим в опасный район. Странно, что… — Смотри. — Когда они переходили реку, Кейтилин доверчиво протянула руку Тилли. На руке лежала какая-то бумажка, и Тилли понятия не имела, что там на ней нацарапано. — Это листочек! Типография Глейста и Кунца, на площади Четырёх Театров. Ты не помнишь, мы на ней были? — Угу, — ответила Тилли, не соображая, о чём это Кейтилин её спрашивает. — Выкинь и забудь. — Нет, Тилли. Тут происходит что-то важное. И смотри, как эти люди к нам добры… — Добры-бобры. Не будь дурой, не смей во всё это втягиваться. Это не наши заботы. Кейтилин захлопала ресницами, а Тилли, мысленно умолявшая небо, чтобы за остаток дороги к ним не пристали никакие бандиты, двинулась вперёд. Пошёл мерзкий, противный, мокрый снег, более похожий на грубый и колкий дождь.