"Принцесса-подменыш"

Лес закончился внезапно. Только что стояла стена из толстых стволов, где ветки начинались только где-то очень высоко, а внизу лишь изредка встречались кустарник или маленькие ёлочки — и вот сразу её нет. На добрую милю вперёд раскинулось пустое полотно с кнопками-пеньками — уже старыми, успевшими покрыться гнилой слизью и слегка тронуться инеем (вне леса стали особенно заметны наползающие заморозки). Видимо, раньше город отправлял лесорубов на лесозаготовку, однако, судя по старым промокшим пенькам, они не возвращались к этому делу как минимум месяц. Может быть, не хотят гонять людей во влажную сырую погоду? Тилли была невысокого мнения о тех пузатых богатеях, которые принимают такие решения, и не верила, что им есть хоть какое-то дело до простых мужиков, валящих лес, но чем ещё это объяснить? У них в городе лес наоборот валили зимой, когда стволы крепче и почти не гниют. Ну, как, валили. Рубили несколько деревьев, потом отступали. Феи не дают уничтожать место, в котором они живут. А вот тут фей почти что и не было. Пока они шли по поредевшему лесу, Тилли всего-то насчитала парочку феррашинов, одну спящую зеленушку и ещё зубасто скалящегося фоа, чей нос торчал из засыпанной листьями ямой. Почти никого, хотя Гант-Дорвенский лес преисполнен феями; феи его душа, феи его жильцы, феи его сердце, блёстки на лепестках и самая могущественная его сила. Люди никогда высоко Гант-Дорвенским лесом не ценились; они существовали вопреки желанию фей, но те нашли способ, как подчинить их себе. Если бы это не было так, то Тилли бы не попала в страшную переделку: лишь только один раз помешав фее забрать человеческого ребёнка, она теперь вынуждена бежать и скрываться от детей повелителя фей Гант-Дорвенского леса, Паучьего Короля. И если всё получится хорошо — а они уже вышли из леса, хуже уже точно не будет — то тогда он заберёт только её и перестанет издеваться над их родным городом. Сколько всего дней осталось? Тилли уже устала считать. Семь, кажется?.. восемь? Нет, не вспомнить. — Как думаешь, может, остановиться поесть? — неожиданно заговорила Кейтилин. Тилли посмотрела на неё. Белокурая, в шерстяном, украшенном бисером и вышивкой пальтишке, голубом платье, скрывающем плотные чулки — она была лишь слегка измазана грязью, хотя в эту ночь они спасались от полчища Сонмов Ансиили. Сколько они всего пережили — и вот, Кейтилин остаётся такой же красавицей, какой была в самом начале путешествия; даже ещё красивее, потому что платье она не своё надела, а ей пожаловала Миртовая фея. Насчёт своей красоты Тилли не была так уверена. Конечно, и ей кое-что досталось от Миртовой феи, и никогда прежде Тилли не носила такой одежды: шерстяных плотных чулок, защищающих ноги от замерзания, но не колющих кожу противными шерстинками, длинной юбки цвета ночного неба, кофты из серой валяной шерсти, удлинённая блуза с отложным воротником и вышитым растительным узором, на которой виднелись белые бисеринки-росинки… Но она сама была худее Кейтилин, нескладнее Кейтилин, её кожа, смуглая сама по себе и испорченная битьём руды на фабрике, казалась грязной, её курчавые чёрные волосы свалялись в гигантского паука, у которого вместо ножек торчали отдельные пряди, а одежда уже была испорчена побегом от Сонмов Ансиили — покрылась дырками, пятнами и застрявшими веточками. Хотя до того Тилли выглядела куда хуже. Колокольный звон, сориентировавший их в лесу, повторно разнёсся над гигантским пустым пространством и ударился в стеной стоящий лес, немного просочившись сквозь их стройные ряды. Неужели они с Кейтилин час выбирались из леса? Или в столице наступил какой-то праздник, и теперь колокола отсчитывают не каждый час? Неважно. Город уже виднелся смутным светлым пятном вдали, осталось только пройти дорогу, на которой осенняя грязь подмёрзла и торчала уродливыми гребнями над землёй. Хоть не испачкаются, и то хлеб. Но это значит, что скоро пойдёт снег. Может, не сегодня, может, и не завтра, но осталось совсем немного. Да какая Тилли разница? Они уже не в лесу, и им не надо думать о том, как согреться, как не простыть, как выжить под непрекращающимся дождём. Когда они окажутся в городе… Ну и что они будут делать, оказавшись в городе? Тилли посмотрела на профиль Кейтилин. Если она так решительно идёт вперёд, значит, у неё есть какой-то план. Они найдут жильё… а если не найдут? А если уверенность Кейтилин — это просто решимость в своих действиях, и сама она понятия не имеет, где они будут ночевать и добывать еду? Тилли слишком хорошо знала Кейтилин и не могла быть уверена в её действиях. — Ты уже знаешь, где мы будет жить? — спросила Тилли, мысленно молясь на то, что её подозрения напрасны и что Кейтилин уже всё про себя придумала. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — Нет, я не знаю, — бодро и весело ответила Кейтилин, одной лишь фразой уничтожая хорошее настроение Тилли. — Придумаем что-нибудь. — Понятно, — мрачно выдохнула девочка, взглядом надеясь найти хоть одну фею на их пути. Не было ни одной. — Мусор жрать будем, как крысы. — Почему мусор? — удивилась Кейтилин. — Снимем угол и поживём там немного. Пока я не верну себе дворец. — Ты вообще знаешь, как ты будешь это делать? — мрачно спросила Тилли, опустив глаза на дорогу. Вот и нос уже начал хлюпать соплями. — Просто придёшь и такая «здрасьте, я настоящая принцесса, гоните-ка мне мой дворец». — Я же говорю, придумаем что-нибудь, — мирно возразила Кейтилин. — Возможно, придётся рассказывать людям правду. — Ага, а люди тебя взашей и в сточную канаву бросят. — Тилли, ну что за глупости! Почему они так будут делать? — А с чего им тебе верить? — сердито спросила девочка. Идти становилось скучно, даже несмотря на разговор, и она поочерёдно моргала волшебным и не волшебным глазом, немного сходя с ума от того, как же сильно различалась в них картинка. Серый — зелёный, серый — зелёный, серый… — Тоже мне повод! Я б ещё и харкнула в дорогу, коль такую блаженную встретила. — Ну и зачем? — Да чтоб глупости не говорила! Ты думаешь, тебе поверят, раз ты красивая? — Нет. Мне поверят потому, что… — Кейтилин задумалась. — Потому что они наверняка чувствуют неправду. Что принцесса, которая сейчас на троне, на самом деле не настоящая. — И с чего им так чувствовать? А, цаца? Раздался шум и ржание лошадей. Девочки сошли с дороги; позади ехала карета, да такая красивая, какой Тилли не видела никогда в своей жизни. Кто пользовался каретами в Гант-Дорвене? Две семьи, три… Тилли заглядывалась на них, но ни одна из карет богатых семейств Гант-Дорвена не могла бы сравниться с этой. Всё равно что смотреть на столичную красавицу и понимать, что девицы с твоего селения не стоят и рядом. Она казалась хрустальной; Тилли не понимала, из какого материала сделан корпус повозки, но это точно не дерево. Может быть, камень? Но кто делает кареты из камня, их же лошади не повезут? К тому же этот камень оставался непрозрачным; он был матовым, туманным, как застывшая в странной форме капля воды. Кучер, одетый как столичный франт, хлопал по спинам белоснежных тонких лошадей вожжами; шеи лошадок были украшены золотыми — по-настоящему золотыми! — хомутами. Если бы Тилли не отвлекла изнеженная женская ручка, торчащая в окне, она бы продолжала стоять и любоваться этим чарующим видением, этой богатой изысканной красотой, о которой она не имела ни малейшего понятия, потому что не могла и вообразить ничего похожего. Вот что она увидела в окне: штору приоткрыла какая-то девушка, но Тилли не успела рассмотреть её наряд и лицо. Она увидела только руку, и эта рука принадлежала фее — но не той, что живёт в лесу, ворует детей и душу еды; нет, эта фея могла бы танцевать вместе с Миртовой феей на Вересковой алоди, выйти замуж за человеческого мужчину и дарить ему каждодневное счастье. Только одни феи могли выглядеть такими невероятными красавицами; кто-то украл из леса ланнан ши, и теперь она живёт в дорогом доме, ездит на роскошной карете и носит аквамариновые кольца. То есть Кейтилин была права: среди этих богатеев и аристократов как минимум водится одна фея. А, возможно, их куда больше. Карета проехала мимо. Тилли чувствовала, что кто-то на неё смотрит и оскалилась; наверное, она выглядела странно — косматая диковатая девочка в хорошей одежде, которая строит рожи и выглядит как драная сердитая кошка, но ничего не могла с собой поделать; её охватила злость — как и всегда, когда какая-то богатая краля смотрит на неё. С презрением, не презрением, со сладеньким фальшивым сочувствием — к чёрту это всё, пусть подавится: Тилли рождена и останется фабричной нищенкой, у которой денег даже на новую ткань для платья никогда не хватает. Пусть видит в ней непристойное чудовище, раз так хочет! Но это совсем другой случай. Эта дама в карете — фея. Возможно, она увидела Тилли и поняла, что та глазач, а это очень плохо. Если она сейчас проедет через основные ворота, она может запретить впускать Тилли и Кейтилин, чтобы не выдать себя. — Знаешь, что тебе нужно? — тихо заговорила Тилли, провожая взглядом уезжающую карету. — Глазачи. Вот кто тебе поможет. — Но ты же и так рядом со мной, — мягко сказала Кейтилин, продолжив путь и чуть не взяв Тилли под руку (хорошо, остановилась, одумалась). — Ты не понимаешь, — Тилли встряхнула головой. — Я пришла с тобой. Мало ли, кто я такая и чего хочу. А тебе нужны городские глазачи, которые придут с тобой и скажут: мол, так и так, принцесса фея. — Знаешь, — Кейтилин прикусила губу и бросила на подругу долгий взгляд небесно-голубых глаз. — Мне кажется, в городе нет глазачей. Если принцесса фея… Об этом Тилли и не подумала. Чёрт, Кейтилин права: если принцесса — фея, то ей совсем не нужны глазачи в городе. Особенно если её подчинённые тоже феи или кто похуже. Проклятье. Может, им вообще не нужно идти через главные ворота? — Надо осмотреть, где можно пройти, — заговорила Тилли, прищуриваясь: а вот так приближающийся с каждым шагом город казался чётче и красивее. — В карете сидела фея. А, чёрт меня дери! Уверена, что она поняла, кто я! — А я так и хотела, — весело сказала Кейтилин. Она искоса посмотрела на подругу и широко улыбнулась. — Я всё равно свои документы ещё в лесу потеряла. А без них нас и не пустят… — И что мы будем делать? — осоловевшим голосом спросила Тилли. Эх, башка дурная, она и не подумала, что будут нужны какие-то бумаги! — А если мы не найдём проход? Что тогда? — Тогда подумаем, — Кейтилин, серьёзная, умная Кейтилин сейчас была необыкновенно весела и воодушевленна. Тилли не могла оторвать от неё взгляд: ей хотелось не то поддаться настроению подруги и поверить, что всё будет хорошо, либо треснуть ей как следует и потребовать, чтобы она прекратила идиотничать и придумала, что делать. — Тилли, хорошая моя, мы столько раз выживали, когда было опасно! Неужели мы не справимся с какой-то ерундой! Ерундой! Да вы бы её слышали! Нет, всё-таки треснуть по голове Тилли хотелось больше. Но она этого не сделала, а лишь проворчала себе под нос тираду, мол, «сама потом будешь себя спасать», сплюнула в траву и повернула налево с основного пути: лучше даже не попадать в поле зрения сторожевых башен — а то кто знает, что там будет дальше… В приближении столица не так уж сильно отличалась от Гант-Дорвена. У неё были ворота, да; много ворот, самых разных. У Гант-Дорвена не было таких чётких границ: он расползался, захватывая лес и размещая на опасной границе с феями убогие нищенские трущобы, где жили фабричные рабочие. Потом уже начинались каменные дома, но не такие как в центре, красивые и высокие, а хлипкие, уродливые, в которых даже не жили — сдавали по дешёвке маленькие-маленькие комнатки и сдавали помещения в аренду для кружевниц, которые набивались туда как пчёлы в улей. И вот эти самые домики были видны и за воротами; у Тилли засосало под ложечкой от неприятного воспоминания. Нет уж, лучше на фабрике сдохнуть, чем в таком месте, тем более что и платят больше! Но самое странное было то, что дороги оставались пустынными: что основная широкая, ведущая в город, что маленькие боковые тропки, ведущие в угловые ворота. Кроме той единственной увиденной кареты больше никто не стремился в город и из него, никто не шёл, спотыкаясь, таская на горбу корзины и мешки, телеги не окатывали грязью проходящих — ну и так далее. Вообще ни одной живой души, кроме них с Кейтилин. И это называется столица! Почему так тихо? Почему люди не толпятся и не стремятся по домам, в такое вечернее время? Хотя тут и деревень никаких в округе не наблюдается… Куда им стремиться, в лес? А хоть бы и в лес. Всё равно сейчас уже смеркаться начинает: самое время идти домой первым с конца смены на четыре. «А, может, тут и нет никаких фабрик», — укольнуло Тилли внезапное осознание. Может, тут мануфактуры… а им-то по домам не надо за город. Видимо, все, кому надо, живут в черте города. Стоп, но должны быть торговцы? Кто им на рынок фрукты-овощи везёт? Не они ж выращивают? Ох, странно это всё, странно. Тилли думала: очутится она в столице, расслабится, феи никакие её преследовать не будут (чего они, дураки, в железный город лезть), будет смотреть на красивое… А вот хренушки — иди по кругу, пока ноги не отвалятся, и думай, чего делать дальше. Не слыша ни пения птиц, ни уличных криков, вообще ничего. Только стук собственных шагов. — Тилли… Тилли повернулась к Кейтилин. Та остановилась и смотрела в ворота, находящиеся неподалёку от них: маленькие, тёмные, не разрушенные, но тронутые ветхостью. Похоже, никто и не предполагает, что через них будут ездить… — Они нам машут. — Кто? Кейтилин кивнула в сторону ворот. Тилли посмотрела в ту сторону: после того, как ей подменили глаз, она уже не могла разглядывать движения издалека — от них у неё мутилось в голове. Картинки разных цветов и, как Тилли впоследствии поняла, разной чёткости почти не складывались в единое изображение, и девочка теряла из виду мелкие, едва различимые далёкие действия. Вероятно, сейчас стоит поверить Кейтилин. Других-то способов проверить у неё нет. — Бежим? — Нет. — Почему? Ты же хотела… — Нас посчитают за преступниц. И потом проблем будет куда больше. — А сейчас их не будет?! Нас в тюрьму отправят! — Если убежим, то так и будет. — А если им велели взять глазача?! — А как они докажут, что ты глазач? На этот вопрос у Тилли не было ответа; потому что он был такой глупый, что она растерялась и не нашлась, что ответить. В смысле «как докажут» — они ж не придурки слепые! Это же и дураку понятно, когда человек глазач! А с другой стороны, как это становится известно? Тилли никогда над этим не задумывалась. И сейчас простенький вопрос златовласой воспитанной разумницы заставил Тилли зависнуть и поддаться на мягкое уговаривающее: — Тилли, поверь мне, пожалуйста. Просто пойдём. Мне кажется, так мы избежим проблем. Тилли так не казалось, но она пребывала в растерянности и смятении. Чёртова Кейтилин, вот умеет она сказать так, что потом всю башку сломишь! Как люди понимают, что кто-то другой умеет видеть фей и колдовство? На воротах стояло двое мужчин; обыкновенная солдатня с глефами. Тилли сразу их невзлюбила: её ни разу не арестовывали, но все, кто живёт в сквотах, ненавидят охрану и прочих солдафонов. Они никогда не бывают добры (разве что к тем, кто может им хорошенечко заплатить). Они вяжут женщин и детей, если видят, что те побираются. Они и пальцем не дрогнут, если кого-то убьют, но не дай чёрт тебя понести в трактир и пьяным оказаться на улице! Этим уродам дай возможность — они поглумятся над тобой всласть в застенках. Все про это знали и испытывали к солдатам искреннюю ненависть жалкого, притеснённого, бедствующего народа, к которым эти упыри не имели никакого отношения. Вот и эти были такие же — разваленные, развязные, скучающе жующие. Разве что пахло от них не противно — вот вам и влияние столицы! Тилли была уверена, что добром это не кончится. И зачем она только послушалась Кейтилин! — Эй, девчонки, — заговорил старший; он не брал глефу, но Тилли, не отрываясь, смотрела на её лезвие. Жуткая, чёрт! — Чего вокруг города носитесь? Дырку, что ли, ищете? Тилли зло посмотрела на стражника. Ещё и издевается, сволочь такая! Но над этой шуткой никто не засмеялся, даже сами стражники: кажется, они тоже понимали, что близки к истине. Черти! И что теперь делать? — Ну да, — наконец сказала Кейтилин, и лишь сила воли помешала Тилли ударить кулаком по лицу. Проклятье, Кейтилин, дура, дура, дура… — Нас ограбили, и мы не знаем, как попасть в город. — Где ограбили? — вяло спросил первый. Со своим дурацким шлемом он напоминал телёнка, на которого зачем-то надели тарелку. — В лесу, феи. Мы шли из Гант-Дорвена… — У-у-у, ясно всё с вами, — нахально продолжал он, пока второй сосредоточенно начищал глефу. Как палач, знающий, что вот-вот он сейчас займётся своим делом. — А чего одни пошли, без родителей? А? — Нас отправил отец, — Кейтилин говорила ровно, но не настолько, чтобы вызывать подозрения. Она переводила растерянный и жалостливый взгляд с одного стражника на другого; Тилли подумала, что, будь она мужчиной, наверняка была бы тронута. Ещё бы, такой жалкий ребёночек! Не то что она, чумазая. — Он… он говорил, чтобы я оставила сестру в городе, у тётки… — А кто тётка? — Бригитта Тэбрем. Она… Стражники засмеялись. Кейтилин захлопала глазами, а Тилли уже окидывала взглядом, куда они с Кейтилин могли деться. Если бежать строго в лес… дети подвижнее взрослых, и они могут перегнать этих стражников — пока те очухаются, пока позовут подмогу… А если нет? Они же, чёрт возьми, стражники, сильные мужчины! Но без риска им некуда деваться… А-а-ай, Кейтилин, дурья твоя башка! Как только станет безопасно, Тилли ей все волосы повыдёргивает! — Прости, — сказал второй, который наконец-то оторвался от своей дурацкой алебарды. — Это… в общем, тебе не надо знать. — А к Бригитте он зачем вас отправил, добрый папа? — тут же спросил первый. Происходящее не нравилось Тилли всё больше и больше. Конечно, эти двое вели себя так, как будто и не проходит никакого допроса, однако по факту это был именно он. И потом они… ох. С них же станется отвести их в камеру или ещё куда. Почему Кейтилин захотела вообще упоминать это дурацкое имя?! — Чтобы она… — Кейтилин на мгновение растерялась. Тилли подумала, что для них уже всё пропало, но Кейтилин сглотнула и продолжила. — Чтобы она занималась моей сестрой. Стражники переглянулись. Они оба выглядели ленивыми, вялыми и как будто бы незаинтересованными в своей работе. Ух, ну пропесочили они их знатно! Опять Тилли придётся на своём горбу тащить Кейтилин и спасаться. Только на сей раз не от фей. — Протокол бы составить, — наконец произнёс второй. — Да ну их, — бросил первый. — Им на двоих по двенадцать. Наверное, им и пИсать-то больно. — Брось, глупости не говори. — Первый поморщился, а Тилли уже приготовилась к рывку. Вот же ублюдок, этот старший! — Короче, девчонки, мы вас пропускаем. Но первым делом идёте к мэру и говорите об утрате документов. К Бригитте своей обращаетесь ровно один раз: чтобы она сказала «да, это мои племянницы». И всё, больше к ней ни ногой. Твоя сестра ведь подменыш, так? Этого вопроса девочки не ожидали. Они переглянулись; Тилли никогда бы не подумала, что её бы приняли за фею. И из-за чего, из-за разных глаз, что ли? Но, возможно, это их удача. Если в столице всем заведуют феи и колдуны, то лучше притворяться одним из них. Или не лучше? А-а-а, как же от этого всего кружится голова! — Да, — наконец подтвердила Кейтилин. В её глазах читалась растерянность, но она держалась с достоинством. — Её подменили при рождении. — Очень сочувствую. — Первый стражник бросил равнодушный оценивающий взгляд на Тилли; вот же сволочь! Сам же говорил, что они ещё совсем маленькие! — Но к Бригитте её не веди. Во-первых, ей торговать ещё нечем, во-вторых, не дело девочек ходить к проституткам. Лучше направляйся-ка ты к Бурокрысу. Он живёт в меблированной комнате у Джона Фаэри: идите за фонтан и там их найдёте. — У вас в столице живёт фея? — поражённо спросила Тилли. Она не могла поверить своим ушам: человек, простой человек отправляет маленьких девочек в фейское логово! Стражник! Разве не должны они прогонять их во что бы то ни стало?! — А с чего нам к ней топать! — Там тебе самое место, вобла ты бескостная, — брезгливо произнёс первый стражник. — Конечно, у нас есть феи. Думали, только в своём Гант-Дорвене у вас их пруд пруди? Наступила минута, в которую Тилли не знала, что и ответить оскорбившим её стражникам. Она бы ему зарядила, за бескостную-то воблу, но побаивалась вальяжной силы этого мерзавца. Стражников вообще лучше не оскорблять, если хочешь остаться без проблем… Но больше всего её поразило не оскорбление. Девочка никогда не думала, что люди могут так спокойно воспринимать живущую с ними в одном городе фею. Не бояться её. Не велеть обходить дом за четыре версты. Можно было бы подумать, что речь идёт о брауни, которые живут с людьми в домах и охраняют их за небольшие, но не всегда приятные услуги; но нет, этот Многокрыс (или как там его назвали) живёт в меблированной комнате. Он… владеет ею, получается. Что вообще в этой чёртовой столице происходит?! — Хорошо, — наконец произнесла Кейтилин. — Спасибо вам большое за советы! — Да пожалуйста, — бросил первый стражник, вставая и открывая хлипкие деревянные ворота. — Но про документы не забудь. Иначе подставишь нас сильно, поняла? — Конечно, я поняла! — Кейтилин улыбнулась так лучезарно, как умела только она сама. Вероятно, то и была причина, по которой эти бездельники вообще решили пойти навстречу мохнатым и неухоженным девахам. Да уж, красота Кейтилин очаровывает не только фей. — Пойдём, Тилли, не отставай! Возможно, она поступала правильно. В конце концов, их не арестовывают, а впускают в город, не беря ничего, кроме обещаний, которые могут оказаться пустой водой; ради такого можно потерпеть и оскорбления, и сравнения с фейскими подменышами. Однако Тилли не вытерпела и мрачно посмотрела на первого стражника. Обычный такой детина. Но чисто выбритый, не то что второй. Вся поза, все части тела его развязны, но под напускной ленивостью скрывается мужская сила; такому под руку лучше не попадать. И всё же Тилли ужалила его злобным взглядом. Не вытерпела. Он никак на это не отреагировал; должно быть, не видел нужды задерживать пусть и наглую, но всё же бездомную и жалкую девочку. Чего с неё возьмёшь? Пусть зыркает, коли хочет. Подменыши не такие сильные, как настоящие ведьмы, ничего она с ним не сделает — должно быть, так он думал. Плевать. Тилли лишь удивилась неэффектности и грязной обыденности этого входа в город. Ворота старые и деревянные, но хотя бы не скрипят; между булыжниками — большие земляные пробелы, в которых накопилась и подмёрзла вода после бесконечных дождей. Травка ещё торчит, но её так мало, что и наступать неприятно. Ну вот и столица. Внезапно Тилли остановилась. Её внезапность напугала Кейтилин, и та даже успела спросить, всё ли в порядке, прежде чем подруга ринулась к стражникам. — Братцы, — спросила Тилли, — а как город называется? Стражники переглянулись и заухмылялись в несуществующие усы. Видать, считают совсем слабоумной. — Денбишир, — сказал второй. — А ты — кривоглазая уродина и проклятый фейский подменыш. Ну, давай, проваливай отсюда! *** — Дорогая, я клянусь, что видела девочку-глазача! — Нет-нет, моя милая Вальда, я точно помню, что я смотрела в ту сторону и видела нашу почтенную принцессу! — Но как ты могла кого-то видеть, раз ты смотрела в другую сторону? — Какая ты, право, дурочка, Вальда! Звук листьев и шелест ветра подтвердят, что то была потерянная принцесса! Маркизы Вальда и Эада Катеннон ненавидели друг друга. Ланнан ши почти никогда не росли вместе; и если из одного дерева появлялись две несчастные девушки, то одна из них умирала, сдавшись под натиском более напористой сестры; соки более не поступали в её тело, и она засыхала, как дивная причудливая ветка. Вальда и Эада не успели потерять друг друга: они стали мечтой юного Мегенреда Катеннона из рода Бёрков, который отправился в незапамятные времена на охоту и там столкнулся с древесными соблазнительницами — тонкими, гибкими, в элегантных зелёных платьях. Древесные девы срослись между собой и умоляли юношу освободить их друг от друга; получив такое спасение, они предложили молодому маркизу в качестве награды жениться на одной из сестёр (в тайной надежде на то, что выбор падёт на сестру). Мегенред бесповоротно влюбился в обеих фей и, не в силах выбрать, забрал вместе с собой в свой замок. Он, гад такой, в итоге ни на какой и не женился — не мог выбрать между живым и древним обаянием дикой Вальды, купавшейся в интрижках и бурных романах, и очаровывающей созерцательностью красавицы Эады, соблазнявшей исподтишка, как будто невзначай забирая чужую душу, тайком меняя её на обожание. Вальда была уверена, что это Эада убила Мегенреда — высосала из него все соки, вымучила душу, уничтожив её полностью своей жестокостью и коварным показным равнодушием; Эада полагала, что идиот Мегенред просто не выдержал унижения своего достоинства шашнями Вальды и решил, что больше не хочет с этим жить. Когда человек решает, что пора бы ему умереть, смерть сама идёт к нему навстречу — если, конечно, у неё нет своих планов на этого наглеца. В итоге Вальда и Эада оказались наследницами рано ушедшего из жизни маркиза; они переняли его титул, они унаследовали его деньги, и теперь ничто не останавливало их от разрушительного любовного коварства, от подспудной месте всех фей-невест людям, решившим забрать их из родного дома. Возвращаться назад было уже слишком поздно, их корни просто не прорастут в прежней земле, а это значило, что придётся оставаться среди людей. И сёстры Катеннон, каждая сама для себя, решили, что получат от этого максимальное удовольствие. Они возвращались с ярмарки в Данби; зима туда пришла раньше, чем ожидали, но после трёх дней страшной метели весь снег растаял, ночь и день вернулись каждые на свои места, и это было решено отметить весёлой фейской ярмаркой. Данби проходил ближе Гайтерской ярмарки и тем более праздника Луговых Пустошей, и карета могла преодолеть путь до деревни всего за сутки. Хотя и этого времени хватало, чтобы Вальда, экстатически закатывая невыносимо-зелёные глаза сказочного существа, разнылась о долгой поездке и одолевающей её скуки. Именно Вальда заметила глазача. А Эада, хотя сестра ей и не верила, обнаружила по другую сторону от кареты смутно знакомую златовласую девочку, в которой фея безошибочно определила выросшую из пелёнок — и каким-то образом выжившую — принцессу. Сёстры продолжали спор вплоть до своих владений — роскошного дворца со сдержанными колоннами и увитым вечноцветущими растениями балконом, с тремя этажами золотых стен и подвалом, из которого было слышно едва заметное шуршание родника, с кричаще изысканными витражными окнами и кружевные свесы на кровлях — всё это поражало диковатым безвкусием и странной цельностью противоречивого облика их жилища. Ни Вальде, ни Эаде не нравилось место, в котором они жили, однако полагали, что им необходимо встраиваться в человеческое общество и поэтому им надлежало следовать человеческим же вкусам — о которых сёстры не имели ни малейшего представления. Двери их кареты открывались одновременно, чтобы не ставить одну сестру выше другой. С одной стороны вышла Вальда — низкорослая красавица с формами, которые, будь они у другой девушки, казались бы слишком порочными, ниспадающими из-под причёски на спину золотисто-медовыми волосами, губами, прячущими за улыбкой тёмный разврат и гнусные желания своей хозяйки, полными покатыми плечами и родинкой прямо на левой ключице. С другой стороны Эада — высокая и статная брюнетка со льдистыми глазами сапфировоглазой статуи, бледной кожей, мучающейся даже при самом робком прикосновении солнца, длинным прямым носом и совершенными ногами, не видимыми за атласной пышной юбкой, но ощущаемыми даже под кринолином. — И всё-таки, дорогая, — громко заговорила Вальда, позволяя безнадёжно влюблённому в неё лакею открыть перед ней дверь, — я могу поклясться хоть самим солнечным светом, что мои глаза заметили девочку-глазача при подъезде к городу! — Ах, дорогая, — иронично ответила Эада, лёгким движением скидывая палантин на руки млеющего от её красоты слуги. — Ты можешь клясться чем угодно, но это никак не исправит твоё слабое зрение. Вальда блеснула ударом острых глаз, но не смогла даже ранить свою высокомерную сестру. Ах, как бы ей хотелось хотя бы чуточку её задеть! Как жаль, что Вальде не хватило сообразительности остановить карету! Тогда бы она смогла бы показать этой гадкой двуличной лицемерке, что на самом деле Вальда права, и они проехали ребёнка-глазача! Такие приключения не забываются — уж точно не феями. В последнее время в столице стало так скучно, что даже случайная прохожая, от которую за версту несёт нищенствующим оборванством, кажется крупным событием. Может, поведать об этом душке Томазо? Это ведь его работа — спасать милых фей от глазачей, этих неудачников, притягивающих людям неприятности и ставящих под угрозу само существование волшебного мира. Нет, нет, нет, от неё, конечно, нужно было избавиться… Но Вальде так скучно в городе! Здесь давненько не происходило ничего интересного. А глазач — это явление, это, можно сказать, чудо. Она ведь ещё такая маленькая девочка! Ланнан ши нравятся дети; в детях всегда сохраняется та непосредственная невинность, которую так хорошо понимают — и любят — фейри. А ещё дети чрезвычайно вкусные. Вальда откинулась на подушки и расхохоталась. Её волосы, описанные тремя десятками раз влюблёнными поэтами, разметались, растеклись в разные стороны мощным медовым потоком. Вальда знала, насколько она хороша, и заставила бы любого ценить себя — и она заставляла! Даже тех, кто был неспособен её полюбить! Может быть, попробовать очаровать и эту глазачку? Она явно нищая, и наверняка придёт восторг от внимания богатой прекрасной леди, пусть даже и феи. Если получится приручить её, будет очень смешно — а Вальда станет собой гордиться. Кто бы смог ещё победить своего давнего и кровного врага одним лишь очарованием! — Дорогая, — раздался голос Эады; тощая напомаженная стерва куда-то собиралась и подбирала из бесчисленного множества платьев самое уникальное. — Я хочу съездить к барону Уорбери на ту сторону Руиле. — А я пойду в гости к Томазо Бескопе, — равнодушно оповестила о своих планах Вальда. Её планы на день отличались большей эксцентричностью, чем у сестры, что делало их в разы интереснее. — К Томазо? Какие странные мысли тебе приходят в голову! — Уж лучше так, чем наслаждаться ахами и вздохами какого-то старикашки, сестра. — Дорогая, у тебя никогда не было вкуса. Этот старикашка — знаток движения небес и подземных вод. Ему наверняка станет интересной новость про то, что принцесса вернулась в город. — Моя возлюбленная сестра, опять ты за своё! Разве не знаешь ты, что никакой принцессы в городе не было? — Если бы моя дорогая Вальда была столь же внимательна, как и её старшая сестра, то она бы непременно бы обнаружила истинную принцессу Леаннон по той стороне дороге; и ей бы не пришлось со скуки выдумывать какого-то глазача. — Что ж, держу пари, моя новость проживёт дольше твоей. — Выдумки всегда длятся дольше, чем истинная правда! Вот змея! Только Эада могла так ужалить родную сестру; а ведь они произросли из одного семечка! Ну что ж, теперь Вальда была обязана рассказать всем, что её сестра вконец-таки сошла с ума и теперь рассказывает всем какие-то пустые байки. Принцесса, ха! Впрочем, если даже сальный старик барон поверит безумице Эаде, это будет только смешно — как смешны любые наивные старики. Вальда тогда изрядно надорвёт животик вместе со всеми своими галантными красавцами. Но сплетни, сплетни всегда подождут; разве можно ещё чуточку не поваляться? Ах, лень, о высшая из добродетелей!