Давняя вражда или сказ о том, отчего Федька дружить не умеет

С того самого раза соседки друг друга не то чтобы невзлюбили, но относились холодно и дружбы промеж ними не возникло. Сам Федька не особо вспоминал о Ваське и об том дне, потому как то был далеко не единственный раз, когда он дрался и истерил в гостях. Но вспомнить пришлось — как-то раз летом, когда Федьке стукнуло уже одиннадцать годков, батюшка огорошил всю семью известием:  — Заутра, Катенька гостей принимать будем! Когда нынче ездил на речку — по пути Бутурлина-соседа встретил. Ох уж и рад он мне был! Как дорогому другу закадычному. Ну и пригласил я его с семейством к нам. Катя только глаза закатила, да приложила тонкие пальчики к вискам: — Ох, Алеша! Какой же ты доверчивый! Рад он тебе так был потому только, что государь-батюшка тебя нынче жалует и про то всем известно. Видно хочет, чтоб ты за него иль за Ваську его малохольного словечко замолвил. Говорила же я тебе, какие они! Как плохо приняли нас! Довели тогда нашего Федюшу до слез, ввек того не забуду! — всплеснула она руками. Алексей Данилыч почесал затылок: — Ну что ж теперь, Катюша! Кто старое помянет — тому глаз вон! Надобно с соседями как-то дружить! Ты уж уважь меня, постарайся, голубушка. А что ребятишки тогда повздорили - так то лишь детские проказы.  Делать было нечего, спорить с мужем для Катюши, как и для любой женщины в те времена,  было немыслимо, и в боярском доме начались приготовления к приезду гостей. Хоть гости были и не особо желанными, а все ж ударить в грязь лицом было никак нельзя. Все в тереме мылось, чистилось, натиралось до блеска. Двое рослых холопов вытащили на двор большой ковер, где с силой принялись трясти его,  а девки колотили по нему палками, хохоча и вздымая облака пыли.  На поварне стоял такой жар, что Акулина Степановна выглядывала оттуда как из парной: вся красная, она лишь утирала лоб передником и крестилась. Там и тут раздавались голоса хозяйки, да ключника, покрикивающие на челядь.  *** Гостей приняли чин-чинарем, уселись за стол по-простому, по-деревенски, все вместе: и мужики, и бабы, и отроки, и дитяти. Мальчики с любопытством поглядывали друг на друга: оба они вытянулись и повзрослели, оба уже не первый год обучались ратному делу, готовясь к государевой службе. Федька и не думал припоминать смешных детских обид, и уже предвкушал, как здорово они сейчас поиграют с Васькой. Тот же, из под густой русой, отливающей рыжиной, челки посматривал вокруг хмуро и будто по-взрослому. Каким-то странным взглядом, который Федька понять не умел, Васька осматривал богатое убранство терема, ломящийся от изысканных блюд на драгоценных посудах стол, да яркие наряды хозяев. Казалось, серые водянистые глаза его все видят и примечают. По случаю приезда гостей Федька облачился в новое платье из чудной ткани, которую батюшка привез вообще-то на душегрею матушке, а Федька самым бессовестным образом вытребовал ее себе. То была молочно-белая камка, с вытканными разноцветными узорами - зеленоватыми ветвями и листиками, на которых сидели изящные серебряные и золотые пташки.  Откушав и устав сидеть за столом, да слушать скучные взрослые разговоры, Федька перелез через лавку и ухватил Ваську за руку, подмигнув ему: — Айда!  Васька будто нехотя вылез из-за стола и последовал за Федей. Алексей Данилыч потрепал мимо проходящего сына по кудрям: — Правильно, правильно! В сад ступайте, побегайте, неча тут в духоте сидеть!  Выбежав на высокое резное крыльцо, Федька вытащил из-за пазухи два леденца, один из которых немедля положил себе в рот, а второй с улыбкой подал гостю. Васька было протянул руку, но быстро отдернул ее, леденца не взяв, а лишь усмехнулся:  —  Это ж только для дитятей маленьких! Братца моего лучше угости.  У Федьки кровь прилила к щекам и он, растерявшись, отложил и свой леденец на деревянные перила. Ему хотелось как-то загладить свой промах и доказать этому мальчишке, что и он не лыком шит и он предложил: — Хочешь наших лошадок посмотреть?  Васька пожал плечами, будто ему было все равно, и Федя потащил того к конюшням. Это было излюбленное место Федьки, куда он наведывался не реже двух раз в день и торчал тут иногда часами. Мельком показав породистых скакунов Алексея Данилыча, он спешил представить своего любимца — жеребца Витязя. На тонконогом породистом красавце с лоснящейся шерсткой и блестящей гривой Федька уже носился вполне уверенно, каждый раз доводя матушку чуть не до обморока и премного веселя батюшку.  — Ну, как тебе конь? Хорош, правда? Знаешь, какой быстрый! Батюшка за него 25 рублев золотом заплатил! — хвастался Федька, поглаживая своего любимца, однако, на Ваську, казалось, это не произвело впечатления: — Годится, — только и хмыкнул тот.  Раздумывая, чем бы еще развлечь и занять гостя, Федька спросил: — Ты на саблях биться умеешь? Я уж третий год учусь, иногда даже батюшку побеждаю!   Васька лениво ответил: — Знамо, умею!  — Давай тогда сразимся!? — радостно воскликнул Федька, который загонял уже всех мужиков в усадьбе,  умеющих мало-мальски держать саблю. Они подошли к тому самому вытоптанному пустырю  на дворе, где юный боярин обыкновенно тренировался. Федька взял с лавки лежащую тут же деревянную саблю и такую же кинул в руки Ваське. — На игрушечных этих? — презрительно молвил тот, — Батюшка мне уже на всамделишной биться разрешает! Ну ежели желаешь… Хотя они и были почти ровесниками, Васька был долговязым и почти на голову выше Федьки и оттого казался старше.  — И мне разрешает! — тут же выпалил Федька, — то есть… скоро разрешит! Бой начался. Сначала Васька бился так же как и разговаривал: лениво, чуть свысока, будто вполсилы. Федор же, едва в его руке оказывалась сабля, становился будто одержим — он не мог думать ни о ком и ни о чем, кроме победы. Он, не экономя сил, атаковал и атаковал, с неожиданной ловкостью уворачиваясь от ударов. По двору раздавался ровный деревянный стук, оба мальчишки покраснели и тяжело пыхтели — Васька бился уже взаболь, поняв, что сначала недооценил противника.  Соперники даже не заметили, как из терема на крыльцо высыпали оба семейства и следили за битвой. Отец учил Федьку искать слабые места противника и тот нашел — из-за своей нескладности, а может недостаточности тренировок, реакция на Федькины выпады становилась у Васьки все медленнее. Заметив это, младший Басманов вошел в азарт и у него будто открылось второе дыхание — он чувствовал себя как охотник, который вот-вот загонит в угол раненую добычу. Наконец, Васька все же допустил фатальную ошибку — оступившись, он промедлил секунду и в тот же миг Федька одним ловким и точным ударом выбил саблю у него из рук. — Я выиграл! Я выиграл! Моя взяла! — заверещал Федя на весь двор, прыгая и визжа от радости, так что его тугие кудри подпрыгивали подобно пружинкам. Только потом он заметил на крыльце стоящих родителей и гостей, и из всех лиц прежде всего порадовала его широкая и горделивая улыбка батюшки, и он счастливо улыбнулся ему в ответ.  — Я победил! Ты видел? — прокричал ему радостный как щенок Федька, и Алексей Данилыч кивнул.  Отец Бутурлина же скользнул по своему сыну презрительным взглядом таких же водянистых серых глаз, резко развернулся и молча зашел в дом. С этого момента Васька сделался еще угрюмее, однако опьяненный собственной радостью Федька ничего этого не приметил.  Он был так счастлив своей победой, что великодушно решил поддержать товарища, явно расстроенного: — Ну не грусти, подумаешь, это же ученье, — засмеялся Федька, показав ровные белые зубки, — в бою бы тебе распороли живот! Федя отвел гостя на любимую свою полянку за домом, и они уселись в тени прямо на траву под  густой яблоней.  — А чего мне грустить? — усмехнулся Васька, поднимая с земли крепкое яблоко с красным бочком и вгрызаясь в него зубами, — я вообще-то тебе поддался! Неужто не приметил?  Федька сморгнул и приоткрыл рот, ему показалось, будто всю радость победы украли у него в один миг. — Как это… поддался? Не ври! — с жаром воскликнул мальчик, вскакивая и сжимая кулаки. На глаза ему набежали слезы в носу закололо, — я видал, ты взаболь бился!  — Не-а! Если б взаболь, я б тебя победил. — Васька повеселел и явно наслаждался тем, какой эффект произвели его слова на Федю, — Да только знал, что коли проиграешь, так расплачешься как девчонка и жаловаться побежишь! Все в округе знают, что ты плакса и ябеда!  — Неправда! — снова закричал Федька, топнув ногою и задыхаясь от возмущения, — я скоро на службу пойду, рындой-оруженосцем при самом царе буду! Вот посмотришь тогда! — Не будешь! — Васька, наконец сбросил свою «взрослую» презрительную маску и показал язык, — вон, уже ревешь как нюня! Я же говорил! — Буду!!! — сквозь слезы продолжать настаивать Федька, — батюшка мне обещал! — Тебя нянька до сих пор обувает, а матушка ротик после еды вытирает, я все видел! — это было правдой и теперь завистливому Ваське хотелось побольнее уколоть Федю, — Как тебя в рынды возьмут? Али матушка и на войну с тобой поедет и там с ложечки кормить станет? Этого ревущий уже во весь голос Федька стерпеть никак не мог. Гнев настолько завладел им, что не помня себя, он просто набросился на неожидавшего того Ваську как дикий кот. Мальчишки сцепились и кубарем покатились по земле. «Нюня, плакса!» — зло шипел Васька, отчаянно пинаясь длинными ногами, и надеясь оскорблениями деморализовать противника. Федька же, весь красный, лишь тяжело пыхтел, пытаясь повалить соперника и дотянуться руками до его шеи. К сожалению, а может и к счастью (Федька едва бы смог вовремя остановится) в этот раз удача была не на его стороне — долговязый Васька, привыкший драться с деревенскими мальчишками, ударил Федьку в нос и уложил его на лопатки в тот самый момент, как прибежали старшие.  Васька тут же отскочил, потирая кулаки и растерянно озираясь по сторонам, а Федя, с рассеченной губой, сидел на земле и горько плакал от злости и обиды, вытирая рукавом кровь из носа. Новый белый кафтан его после драки был безнадежно испорчен. К Феде тут же подбежала матушка и стайка сенных девушек, помогая поднятся, вытирая кровь и слезы, да утешая на все лады, и скорее отвели в дом.  *** Перед сном Алексей Данилович зашел в Федькину горницу и уселся на постель к сыну, погладив того по голове: — Не горюй, Федька, до свадьбы заживет! Чего вы сцепились-то?  — Он, тятя, сказал, что на саблях поддался мне! Будто специально проиграл! — от вновь нахлынувшего возмущения Федька сел в постели, — и что в рынды меня не возьмут!  Алексей Данилыч нахмурился и огладил бороду:  — А ты и поверил, глупенький? Нарочно ведь он так сказал! Ты в честном бою его победил, сын, сам я видел. А он, видать, позавидовал, да батюшке своему показать хотел, что и он чего-то могет. А ты и попался на его хитрость — вот урок тебе. Не все то правда, что про тебя злые языки говорят. Сердце в драке холодным надобно держать. — А все равно, батюшка! Васька лучшее меня дрался, скажи Матвейке — пущай и этому обучит меня! И с ножом как управляться! — с жаром просил Федька, вцепившись в отцову руку и умоляюще глядя своими лазурными очами.  Алексей Данилович призадумался и ответил: — На войне да в жизни все пригодиться… не всегда сабля под рукой есть. Добро, прикажу Матвею, коль так желаешь. Уж он-то на Масленицу горазд морды бить, все боятся против него на кулаках идти, — усмехнулся воевода. *** Драку эту Федька вспоминать не любил — сама мысль о том что он потерпел поражение, да еще и такое унизительное, причиняла ему почти физическую боль. И очень уж хотелось ему доказать Ваське, что он не плакса и не нюня, и что сможет быть добрым воином. Нередко Федька перед сном грезил о том, как он отомстит своему обидчику, меж тем днем постигая с Матвеем новую науку ближнего боя.  Вот только время шло, а подходящего случая все не было и Федька уже несколько подзабыл о своих планах мести, вполне уверившись и не сомневаясь в себе и своих ратных талантах.  Когда же наконец, таковой случай предоставился  — Федька решил, что глупо было бы им не воспользоваться.