Прежде чем мы выжили

      Одна из форм неверности — измена.

Другая — безразличие.

Вы описали себя спокойным, бесконфликтным, терпеливым.

Либо вы хороший дипломат, либо совершенно апатичны.

©

      Как только паника утихла, Мия почувствовала себя маленькой, пустой, нуждающейся в том, чтобы пришёл кто-нибудь и спас её от неминуемого разговора.       Приподнявшись на локтях, Виктор откинулся на стену, вытер рукавом перепачканные губы. Спокойный и степенный, он словно не испытывали ни боли, ни малейшего дискомфорта. Смазанная кровь выглядела инородно на красивом лице. Она не сочеталась с вампиром, невзирая на то, что отражала саму его суть. Сейчас кровь скорее указывала на вампирское несовершенство: даже у бессмертия и сверхсилы есть свои бреши.       Мия села к противоположной стене, подобрав к себе ноги. Коридор тянулся по обе стороны от них с Виктором: они расположились друг против друга чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.       Полутемнота комнаты нагоняла какое-то неуютное ощущение.       Мия подозревала, о чём сейчас думает Виктор. Её мысли тоже вернулись к последнему разговору. Тяжесть уже случившегося и того, чему ещё предстоит произойти, сжимала сердце.       Стоило уточнить, в порядке ли Виктор, но и с первого взгляда было понятно, что нет.       — Ты в порядке? — неожиданно спросил он.       — В сравнительном, — с отрепетированной безэмоциональностью ответила Мия.       Она помнила, её муж не из тех, кто станет костерить по всем швам. И всё же видела, главный вопрос был готов, но Виктор отчего-то никак не задавал его.       — Я… — начала Мия, пытаясь сокрыть нервозность, — я наговорила всех тех глупостей по телефону, потому что…       — Я знаю, — перебил Виктор.       Что ж. Она не станет разубеждать его. Пусть ошибается. И чем дольше продлится это заблуждение, тем хуже для него.       — Как ты здесь оказался?       Виктор бледно улыбнулся.       — Просто я волновался за тебя.       — Не стоило.       — Волноваться?       — Приезжать.       — Тем не менее я хотел быть здесь.       — Я его почти уболтала, — Мия вытерла о куртку липкую кровь с ладоней. — И всё же спасибо.       — Пожалуйста.       Этот взгляд. Эта отчуждённость. Эти пятна и потёки на лице. Виктор казался Мие незнакомцем. Кровь вампира была темнее человеческой, и он сидел, залитый ею, точно чернилами. Как же неестественно она выглядела на нём, совершенно ему не подходила.       Тишины стало слишком много. К счастью, этот момент оказался довольно быстротечен: в следующую минуту присущая Виктору тактичность взяла верх. Он решил, что обижает Мию своим молчаливым оценивающим взглядом.       — Ступай к машине. Скоро приду, — голос его прозвучал сдержанно, как если бы Виктор говорил в присутствии посторонних.       — Я не оставлю тебя одного!       Не будучи уверенной в дозволенности этого замечания, она всё же спросила:       — Как именно ты меня нашёл?       — Риск для такой, как ты — высшая ценность. Это делает тебя предсказуемой.       — Только не говори, что в моём телефоне жучок. Или того хуже — чип установлен прямо на мне.       — И да, и нет. Нижайшая просьба, изъясняйся тише.       Мия присмотрелась к раненной голове. Кровь начала сворачиваться. Нужно время. Оно не помешало бы им обоим. Ей и Виктору необходимо обсудить многое, но обстановка и общая ненастроенность на беседу усложняли эту задачу.       — Нет, в тебя не вживлён чип, жучков на твоём телефоне тоже нет. Просто я хорошо тебя знаю. А также знаю, что мне делать, и как мне это делать. Плюс немного технических хитростей. Видишь, всё же, мои контролирующие привычки пригодились.       — Давай, скажи ещё: «Я же тебе говорил».       — Доля злорадства в такие моменты всегда есть. Но цена слишком высока.       В голове возникла фраза, которая могла бы очень сильно уколоть Виктора в ответ. Но Мие удалось там её и оставить.       — Мне жаль, что тебе больно.       — Ерунда, забудь.       — Случившееся — полностью моя вина. Могла избежать ситуации, но не проявила должной осторожности. Я бы справилась в итоге и сама, но всё же благодарна тебе за помощь, и сожалею, что она далась вот так, — на сердце откликнулось странное кажущееся неоправданным сожаление. Возможно, Мие действительно стоило предпринять больше, только бы не втягивать Виктора в это всё.       — Не извиняйся и не благодари. Это само собой разумеющееся. Ты вышла замуж и создала семью не для того, чтобы слышать «не мешай мне» и «разберись с этим сама».       Хотя признание Виктора стало для Мии смущающим откровением, ей оно ещё и очень понравилось. Это напоминало о том тепле и комфорте, которое прежде дарила ей замужняя жизнь.       — Я столько лет пытаюсь убедить тебя в том, что ты не одна… Твоё стремление к свободе обижает меня ровно, как и восхищает. Никак не выходит окончательно определиться со своим отношением к этому.       — Разве не определился? По-моему, тебя раздражает во мне всё то, что раньше нравилось. Раньше ты восхищался мною. Говорил, что я живу интересно. Теперь бы ты предпочёл, чтобы я сидела дома, как трофейная жена.       Виктор нахмурился. Её хоть и не звонкий, но запальчивый голос всё ещё провоцировал головную боль.       — Прости, — Мия понизила тон. — Не хочу сейчас ссориться.       — Это не ссора. Так, громкий разговор. Должен добавить: тебе было бы куда проще договориться с человеком помоложе, с тем, кто бы лучше понимал тебя и твои стремления…       Мия пресекла его речь взмахом ладони.       — Давай раз и навсегда покончим с темой о том, что мне нужен кто-то помоложе!       Виктор задумчиво рассмотрел её лицо, неторопливо добавил:       — Хорошо.       Примечательно, что диалог давался легче, чем могло показаться вначале. А они всего-то не изображали больше всепонятливость. Теперь они оба хотели знать, верно ли их услышали. Всё ли прозвучало так, как хотелось.       — Я и сейчас восхищаюсь тобой. Но ещё я боюсь трагедии, а она ходит рядом с такими, как ты. У тебя будто нет чувства опасности, ты уверена, что неуязвима. Я боюсь жить потом с мыслью, что мог бы предотвратить эту трагедию. И что бы ты там себе ни думала, я никогда не хотел контролировать тебя — лишь всегда и всецело быть твоей страховкой.       — Тот, кто отказался от свободы ради безопасности, не получает ни свободу, ни безопасность.       — Бенджамин Франклин.       — Бенджамин Франклин, — подтвердила Мия. — Знаешь, я не верю, что к нашему случаю подойдут такие однозначные термины, как «жертва» и «угнетатель». В отношениях каждый несёт свою долю ответственности. Я виновата в том, что упустила момент, когда неохотно дозволенное стало абсолютно запрещённым. Тебе в этом нельзя давать спуску. Допускаю, что не гордишься, зато чрезвычайно это любишь. Любишь контроль.       — А как иначе ты это видишь? Как, по-твоему, мне следовало себя вести?       Наконец-то — доказательство, что их связь с Виктором не мертва! Прямо сейчас она легла в основу их диалога. Говорит один, второй облекает слова в более соответствующую форму. А вместе вы создаёте целый феномен, названый партнёрством. Такая форма разговора доступна, если вы по-настоящему близки — давно и по праву партнёрства.       Ощутив небольшую застенчивость, Мия опустила голову.       — Спасибо, что спросил. Мне всегда хотелось, чтобы ты сказал именно так: «Как ты сама всё это видишь?»       — Так как же?       — Думаю, ты бы мог просто спрашивать меня обо всём, что тебе необходимо знать, и побольше доверять мне.       — Я делал это на протяжении многих лет. Прости, если мне это наскучило. Когда не получаешь достаточных ответов, спрашивать утомляет.       — На то есть причина. Ты спрашивал так, словно знал ответ заранее. А ведь и знал! Тебе всегда известно о моих планах. Это и называется контроль! Вопросы «для галочки» вызывают только раздражение. В них тяжело услышать просто интерес, к ним тяжело уважительно относиться.       Отпираться Виктор даже не попытался:       — Да, я всегда знал ответ прежде, чем ты его давала. Я знал, чем ты занимаешься даже после того, как ты перестала мне рассказывать. Но следил я не из любви к контролю. Просто в эти мгновения я снова чувствовал себя частью твоей жизни.       В груди тут же застыла тупая сосредоточенная печаль.       Я тебя ищу, я нуждаюсь в тебе.       Мие было это очень и очень знакомо.              — Мне жаль, Вик. Я этого не понимала. Всегда думала, что если ты и не абсолютный злодей, то по крайней мере ненарочный агрессор. Я много раз размышляла над тем, что ты не так уж сильно и давил. Возможно, у меня просто к любому давлению слишком сильное сопротивление. Чем больше меня контролируют, тем более агрессивную и оборонительную позицию я занимаю.       Она замолчала, прокрутив в голове его последние слова. Прислушалась к ним вновь, заметила в них подлинное сожаление. И всё же…       — То, что ты сказал… Это многое объясняет, но не оправдывает тебя.       Виктор сел удобнее — выученное и уже механическое движение, чтобы выдавать себя за человека.       — Знаешь, что отличает просьбу от требования? Реакция на отказ. Если в ответ на твой отказ звучит критика или осуждение, значит, от тебя требовали, а не просили. Если в ответ на отказ навязывают чувство вины, это тоже было требование. Самый убедительный способ показать, что от нас исходит именно просьба, а не требование — с пониманием относиться к людям, когда они не соглашаются. Мало кто способен воспринимать наши слова, когда мы выражаем их в терминах чужой неправоты.       — Я соображаю, о чём ты. Да, ты никогда открыто не злился в ответ на мои отказы. Значит, это были просьбы…       — Не спеши себя корить. Искреннее выражение просьб также требует осознание наших целей. Если цель заключается в изменении других людей и их поведения — это требование. А я порой очень хотел изменить тебя.       Чужая боль толкнулось к Мие в сердце и откликнулась там её собственной болью.       — Едва ли мне удастся что-либо тебе запретить, Мия. Однако ты наверняка понимаешь: что бы я сейчас ни пообещал, я продолжу следить за тобой.       — А ты в свою очередь понимаешь, что и впредь я буду этому сопротивляться.       — Да, понимаю. Я привык знать, что у тебя в голове и предугадывать твой следующий шаг. Но если ты перестанешь нарочно водить меня за нос и будешь находиться там, где я всегда смогу тебя найти, мне не придётся контролировать. Буду только приглядывать. Ты меня даже не заметишь, — он помолчал. Затем совершенно излишне добавил: — Так или иначе, я буду следить, Мия. Но ты в свою очередь имеешь право с этим бороться.       — Как скажешь.       — Как скажу.       Мия невольно улыбнулась. Виктор до смешного самоуверен. Впрочем, ей это даже на руку. Пусть и дальше считает себя всемогущим хозяином вселенной, способным за всем уследить. Вдобавок, ей это виделось чертовски сексуальным.       — Знай меру, и я никогда более не попрекну тебя в контроле. А понять, не пересёк ли ты границы, очень легко: просто не делай ничего такого, из-за чего бы ты разозлился на меня. Да, поставить себя на место другого — всё ещё самый эффективный путь к взаимоуважению. Это и будет большим доказательством твоего доверия. Хочу не просто знать, что ты мне доверяешь, а видеть это в твоих поступках.       — Договорились.       Вот так добродушно ироничная реплика закончилась обменом настоящих клятв.       Улыбнувшись друг другу, они хмыкнули в обоюдной неловкости.       Помолчали.       — Это было приятно.       — Что?       — Снова посмеяться вместе, — Мия осторожно вытянула ногу, слегка коснулась лодыжкой мужского бедра.       Разговор совсем на неожиданном повороте свёл их с Виктором, перебросил между ними зыбкий мостик. И Мия чувствовала, ей стоит пройти по нему до конца.       — Эти годы сделали меня человеком, которым я сейчас являюсь. Да, где-то я была даже фанатична. Иногда выбор не зависел от моих желаний, но иногда я следовала одному желанию. Дело не только в долге стражницы. Это ещё и то, что я люблю самой нежной любовью. Я верю, что жила лучшие годы своей жизни. Это были испытания, требующие силы воли, испытания, достойные настоящей меня. Это не получится просто описать словами… Это что-то непостижимое простой речи… Когда ты мчишься на край страны, находишь этого мальчика или девочку, которые отличаются от остальных — ты это просто чувствуешь. У них глаза другие. И мерцают они по-другому. И ты видишь то, что только ты способна заметить. Видишь, что человеку перед тобой суждено стать особенным. И только тебе под силу подсказать это ему, и только тебе под силу ему помочь, направить, дать огранку этому бриллианту. Такая гордость берёт: ты сама его отыскала, сама привела в этот новый мир. В подобные моменты в груди рождается что-то тёплое, большое, приятно распирающее. Поэтому я не задаю себе вопрос, стоило ли оно того. Такой вопрос даже не возникает в голове, потому что ответ очевиден. Нет, я не боюсь, что мир без моего присмотра сойдёт с пути. Я просто хочу прожить свою жизнь и получить именно свой опыт. Мне не нужны все подвиги мира, я не пытаюсь забраться на крепость Мордора и победить в каждой битве. Но то, что действительно моё, я не упущу. Я всегда думала, что мы партнёры, и ты знаешь, какая я. Оказалось, не знаешь.       — Это всё очень велеречиво, Мия. Но тебе, очевидно, не известно, что есть настоящее партнёрство. Партнёрша — это слово даже не начинает описывать то, что ты значишь для меня. Но пусть так, примерим этот термин на наши отношения… Ты не даёшь себя вести, Мия, ну какая же ты партнёрша? Проблема не в том, что я не вижу в тебе полноправную, взрослую, самостоятельную личность и боюсь выпустить из рук. Просто мне хочется быть частью твоей жизни. Мне всегда приходилось искать тебя, ведь тебя никогда нет рядом — даже когда ты прямо передо мной…       Клубок из недосказаний, наматываемый годами, начал распутываться. Каждое слово обретало для Мии чрезвычайную важность, каждое слово приносило за собой ощущение осмысленной спокойной близости с Виктором.       — Я слишком много думаю о том, в порядке ли ты, не попала ли ты в беду. Я живу в постоянных догадках, где ты находишься, какие двери ты откроешь на этот раз. И поэтому не знаю, как ослабить контроль. Мне не хочется этого, я просто хочу подать тебе руку, когда это понадобится. Не ставить твои планы и решения в зависимость от своей помощи — а быть обыкновенной страховкой. Оберегать от страданий. Охранять от любого жизненного разлада. Я старик, Мия. И не знаю, как перестать думать о том, что знаю больше остальных. Как перестать хвалить и восхищаться послушанием, тем самым поощряя на такое поведение в дальнейшем — это ведь чистая манипуляция. Я не знаю, как перестать превозносить, потому что это может быть тебе в тягость. Не знаю, как дать свободу разбираться со всеми неприятностями самой. Не знаю, как перестать следить и обращать внимание на всё, что ты делаешь. Не знаю, как дать тебе шанс бороться своими силами, и уважать это в достаточной степени, чтобы верить в успех. Я не знаю, как внушить себе, что не в моих руках управлять твоей жизнью. Как освободиться от этих чувств, как не отдавать всего себя тому, кого слишком люблю — чаще всего это тоже попытка манипуляции. Я хочу быть достаточно свободным, чтобы доверять. Хочу быть другим. Но из старческой упрямости держусь за давно устоявшиеся убеждения. Я старик. Моё сознание уже не такое пластичное, как я бы того хотел…       — А я хочу позволять тебе иногда становиться частью любого процесса, к которому приложу руку. Но не всегда знаю, как это сделать. Тоже из упрямства. Мне даже бывает одиноко без твоего присутствия. Ты действительно даёшь мне уверенность и гарантию успеха. Ты — мой запасной план: в случае неудачи подстрахуешь. Может быть поэтому я и не боюсь рисковать…       Мия почувствовала между ними невысказанную общность, давно зародившееся родство, которое появилось, стоило ей однажды победить неуверенность в том, что она интересна своему партнёру. Раньше Мия часто спрашивала себя: достойна ли она его. Иногда ей казалось, что у Виктора есть дела поинтереснее, а вместо этого он зачем-то уделяет время ей. С тех пор Мия проработала юношеские комплексы и полюбила себя, своё достоинство и свою личность.       — Я хочу, чтобы между нами больше не было тайн.       Мия судорожно вздохнула. Удивительно, как сложно говорить некоторые вещи, глядя друг на друга.       — Какое-то время я вела переписку с другим мужчиной. Не знаю, насколько её можно считать интимной. Но мы писали друг другу довольно милые вещи. Это продолжалось около двух месяцев. Потом я его заблокировала. Даже просто переписка заставляла меня постоянно думать, что я дурная и непостоянная изменница.       До того, как сообщить это, Мия думала о своём романе как о безответственном пустяке. Такое не могло стать пощёчиной для Виктора — подобные мелочи ничего для него не значат. Но словесная интерпретация интрижки вдруг сделала её более реальной, более ощутимым следом на верности Мии. Внезапно произошедшее перестало быть простым просчётом и превратилось в травмирующую и пугающую ошибку.       — Мы никогда с ним не виделись. Однажды я хотела встретиться. Но он сказал, что я слишком расстроена и могу сделать то, о чём потом пожалею.       — Как мило с его стороны, — белки глаз Виктора блеснули в отдалённом сиянии света.       Мие хотелось коснуться его. Но как только она приняла это решение, Виктор пошевелился, неосознанно отстраняясь.       — Больше ничего не было. Клянусь нашим сыном.       Виктор молчал. Непоколебимый. Мрачный. Мысли его были снова замкнуты — единственным проводником к их содержанию стала слегка вспухшая венка на виске. Нечто от сильных, но подавленных чувств изменилось в лице Виктора. Мия чувствовала, что он смотрит на неё если и не с осуждением или брезгливостью, то без прежней уверенности. Она не ожидала, что её признание обретёт куда большее значение, чем то, которое она ему придавала.       Неопределённая пауза выкручивала нервы. Мие хотелось, чтобы Виктор просто заговорил. Но если Виктор и захочет что-нибудь рассказать в ответ, то только в обмен на абсолютную искренность. И Мия решилась:       — Хочешь, дам прочесть нашу переписку?       — Разумеется нет, — прорезал паузу его голос.       — Ты сердишься?       — Нет.       — Сердишься, конечно же.       — Оставь это, Мия, — Виктор говорил очень тихо, но это была та тишина, что хуже любой бури. — Просто сейчас я не могу делать вид, будто мне не больно.       Он не изобразил насмешливое безразличие — стойкие и непреклонные слова прозвучали с нескрываемой тяжестью. И Мия понимала истинную суть этого чувства. Виктору больно не от того, что она сделала. А оттого, что он более не мог ей верить.       Сердце её заплакало. Виктор редко показывал свою уязвимость и почти никогда не признавал испытываемую боль. А быть свидетелем открытых эмоций настолько сильной личности — невыносимо. Мия ошиблась, поспешила с признанием. Этот эпизод должен был избавить её от угрызений совести. Но облегчить душу, поделиться виной — не всегда верное решение. Такое поведение порой воспринимается партнёром как эгоизм и перекладывание ответственности.       Мие хотелось повторить, что это была просто никчёмная переписка! Заострить на этом внимание Виктора, увести его от незначительных мелочей и тем самым избавить от страданий. Мужчина на стороне стал просто утешением, сосудом для её рефлексии, но черты его давно переплелись, перепутались и полностью вытеснялись образом другого. Ещё в юности Мия придумала этот образ, даже не мечтая, что однажды фантазия о нём обретёт кровь и плоть. Однако вот он — её идеал, полностью соответствовавший Виктору. Она думала о нём, когда была рядом с ним. Думала о нём, когда была без него. Но почему-то предала.       Сможет ли он простить её? Болезненная мысль задела край сознания…       — Больше ничего не было, — повторила Мия, сама не понимая почему. Казалось, она должна сказать больше, но не знала, что именно. — Я бы не смогла. Не только потому, что замужем. Ты изменил моё отношение к мужчинам. Мои требования и запросы. Ты задал вершину, ты всегда в центре любой композиции и на голову выше других…       — Не надо, — осёк её Виктор, — это сложно выслушать.       Каждое его слово падало на сердце Мии ударами молота. С каким же спокойным достоинством Виктор умел держаться. Мия покорно замолчала. Она сделает только хуже, если не перестанет вызывать в его голове мысли о другом.       — Я больше не хочу об этом говорить, но я ведь не сказала самого главного. Прости меня, если сможешь.