I have seven kids, I don't need anymore

***

Где-то примерно в нулевые года этого тысячелетия жил в Корее очень влиятельный модный дизайнер. Его одежду носили все: от айдолов до простого люда. Коллекции из раза в раз становились иконами уличного и повседневного стиля. На публику дизайнер был "свой в доску", приветливый, открытый и дружелюбный. Поднимал острые темы и не боялся высказываться в противовес ценностям консервативной страны. Его любили за то, что он делал и говорил. Каким он был на деле — знали только подчиненные, которых у него было много. Четыре раза в год он проводил показы своих новых коллекций, поэтому у него было много моделей и помощниц, которые за него готовили манекенщиц к показу. И это не считая своего швейного производства, кучи заместителей, бухгалтерии и домашних слуг. Когда у тебя много денег, ты всегда найдешь куда их потратить. И он находил. И вот в разгар последней недели февраля 2005 года, готовясь к очередному показу, работали в его подчинении две наших знакомых. Пару месяцев назад одной из помощниц того дизайнера только-только стукнуло двадцать четыре года. Она была милой и красивой девочкой, которая больше походила на модель, чем на помощницу стилиста. Но жизнь за подиумом девочку привлекала больше, чем на нем. Она приехала из Японии, вслед за мамой, вновь вышедшей замуж после трагичной потери первого мужа. Минотазаки Сана, как и ее дорогая мама, тяжело переживала потерю отца, но когда мама вновь полюбила, Сана пожелала ей лишь счастья. Она не смогла отпустить в другую страну родного человека одного, поэтому поехала следом. А теперь у нее есть замечательный корейский отчим, счастливая мамочка и дорогая, милейшая пятилетняя сестренка. А еще она шла вверх по карьерной лестнице, вперед к своей мечте. Все, что ей оставалось — это полюбить и вырастить и воспитать ребеночка, новую жизнь, наследие. Но любовь ее мало заботила в данную минуту. Пока где-то за ширмой злющий дизайнер, что нанял Сану, орет на бедную модель, что не так давно вышла замуж. Сана перешивала пуговицы на цветочном майском платье сразу на своей модели, пытаясь сосредоточиться на ровном стежке, чтобы не слышать криков, но девушка под иглой не давала ей этого сделать. — Эта девчонка считает, что подиум создан для нее, поэтому делает, что вздумается. Замуж вышла, забеременела. Попрут ее после сегодняшнего показа, — сказала девушка, как-то не по-доброму улыбаясь. — Но это же любовь, ее личная сказка. За что ее увольнять? — За то, что не идеальная. Кому нужна модель со всякими там растяжками, обвисшим животом и грудью? — она попыталась заглянуть в глаза Саны, но та не посмотрела на нее, лишь пожала плечами, закрепляя нитку под пуговкой. — Никому. Вот и она больше никому не нужна. — Почему ты так на нее злишься? — Сана приподнялась, чтобы поправить всю бижутерию, сверкающую ненастоящими рубинами и изумрудами на шее и ушах модели. — Она мне с детства палки в колеса пускает. Пришла в подростковый журнал, вся такая красивая, необычная, с веснушками, и завладела вниманием всей публики. Только с ее страниц одежду покупали, на нее равнялись. А я так, в стороне. Потом мы вместе сюда и пришли. И все равно топовой моделью была она. Рекламные компании, фотосессии. Все ей. Как же я радовалась, когда она встретила этого своего недоайдола и ушла в какой-то душный офис. Но нет же, вернулась. И снова все внимание к ней приковано! Девушка скрипела зубами, сжимая кулаки до побеления костяшек. Вселенская злоба кипела в ней. А Сана слушала, и не понимала, как же так. Как можно ненавидеть точно такую же модель, как и она? Хотелось познакомиться с несчастной, поговорить. А за ширмой разгорался скандал. То мужчина громко требовал своего, то девушка доказывала свою правоту. Это давило на уши, накаляло обстановку, уничтожало остатки хорошего настроения в комнате. — Если ты хочешь ходить по подиуму дальше, то выбирай: или карьера, или семья, — в конце концов выпалил мужчина. Тогда Джису еще не знала, что лет через десять появится множество знаменитых моделей, ставших мамами и не бросивших подиум. Она еще не знала, что больше не будет предрассудков по поводу внешности, не знала, что не надо будет выбирать. Она выбрала семью. Звон золотого колечка раздался по комнате, и оно укатилось куда-то за ширмочку. — Это мой последний показ, — а вслед за звоном колечка последовал шлепок по мягкой материи и тихий возглас помощницы. Джису уже не в первый раз пощечины раздает. Несколько лет назад она так же ушла из офиса, причина, правда, другая была. Мужчины вечно подавляют. Они считают, что они важнее, главнее, что они неприкосновенный авторитет. Как же радостно, что Чан не такой. Ах, как же Джису любит Чана, все мысли лишь о нем. Принц из сказки: добрый, щедрый, понимающий, заботливый, трудолюбивый, а главное то, что он в ответ любит. Сильно, самоотверженно. Джису была счастлива с ним. Он был особенный, другой, посланный ей судьбой, спасти от ненависти ко всему живому. Именно благодаря ему она все еще любила мир и жизнь. Любила людей вокруг, любила этот дурацкий клен под окнами и мать-тиранку. Но больше всего она любила малыша, что развивался где-то внизу ее живота. Кто бы он ни был, – мальчик или девочка – он ее золото, сокровище. И никогда и ни за что, ни на какие деньги этого мира она своего ребенка не променяет. Она с карьерой попрощается, но останется с Чаном и их ребенком. Так и произошло. Показ отыграл, все разошлись. Джису отпустила свою помощницу, попросив ее оставить одну. Из зеркала смотрели грустные глаза. Ни в коем случае Джису не сомневалась в своем выборе, просто прощаться с тем, что приносит тебе удовольствие тяжело. Куда идти дальше — вопрос открытый. Но главное, что рядом будет Чан. Да только вот, потерей обручального кольца расстраивать его не хочется. Оно со звоном укатилось к ногам Саны. Красивыми английскими буквами внутри кольца гравировка сообщала "Кристофер и Джису". Иностранец, видимо, муж-то у той девочки. Сана колечко спрятала, решила, что после показа отдаст. Комната пустела, и уже пора самой уходить. Она тихонько заглянула за ширму и улыбнулась: красивая, но грустная звезда показа сидела перед зеркалом, медленно смывая макияж. — Привет, ты Джису? — Сана вышла к девушке. — Да, а что? — взглянула она на незнакомку. — Я твое кольцо нашла, — колечко мягко опустилось на столик, сверкая золотом под тусклым светом. — Спасибо, — Джису вздохнула облегченно и вернула кольцо на его законное место. — Мой муж бы не оценил, если бы я его потеряла. — Если любит тебя, то он бы все понял. — Да, понял бы. Спасибо, удачной тебе здесь работы Она поднялась со своего места и стала надевать пальто, лежащее рядом. А после она ушла, забрав маленькую сумочку. А Сана осталась одна, смотреть вслед. Как удивительна судьба: она отправляет к тебе человека, что покажет тебе какую-то истину, а после человек исчезает. Тогда Сана подумала, что работать у этого жестокого стилиста ей не стоит. И ушла вслед за Джису. Она искала удивительную девушку, что работала моделью, долго искала, но так и не нашла. Для Саны та Джису сквозь землю провалилась. Но зато жизнь в другом русле пошла, в счастливом. Работа на телевидение, много связей, большая любовь, но это уже другая история. Джису почти впала в депрессию, но мысль о своей семье не дала ей этого сделать. Она с головой ударилась в материнство. Просматривала каталоги в поисках идеальной детской мебели и одежды, читала множество книг про воспитание. Она ждала своего чуда. А ее дорогой и любимый Чан был рядом, поддерживал, обеспечивал. В мыслях лишь отрывками крутились воспоминания. Старые велосипеды с корзинками на руле, пустые дороги, река Хан и бескрайнее звездное небо вдали от светового центра города. Это было так давно и так трепетно. Старые синяки зудели на коленях и предплечьях, а по телу разносилась нежность, обволакивающий шелком влюбленный взгляд, и каждую веснушку грели звезды. У Джису было много амбиций и мечтаний, и они обязательно сбудутся, но потом, попозже.

***

Бзыньк! И тишина. Пугающая тишина в гостиной. Джису уже примерно знала, что разбилось и кто это разбил. Злость кипела в венах, хотелось схватить ремень и отхлестать по самое не балуй. В гостиной только любимая фарфоровая ваза и двое старших сыновей, а в комнатах, между прочим, тихий час у младшеньких. К счастью, видеоняни шорохов не зафиксировали, и двойняшки Джисон и Ёнбок, Сынмин и Хёнджин так и не проснулись. Однако свою работу пришлось отложить и быстрым шагом направиться в гостиную, лицезреть на осколки любимой вещи и двух сорванцов, которых рука наказать не поднимается. Возгласы о том, кто виноват, а кто не очень, уже слышатся на лестнице, и матери приходится ускорить свой шаг. И звуки потасовки, падающих тел и шлепки ударов. Перед глазами картина: семилетка и шестилетка схватились в драке, да такой жестокой, что кажется кого-то придется вести в травмпункт. Минхо вцепился в волосы Чанбина и ногами пихал его в живот, чтобы младший отстал, а тот в свою очередь колошматил по всем точкам старшего брата, куда только руки попадут. — Что творите! — Джису схватила Чанбина за шиворот и с силой оттянула от Минхо, а затем толкнула его к дивану. — Маленькие спят, а они драку затеяли! Чанбин, тебе не стыдно? — А что я-то! Это все Минхо! Он толкнул меня! — А ты отобрал у меня карандаши! Как я должен реагировать? — Это мои карандаши! — Чанбин уже был готов броситься снова на старшего, но Джису остановила его, вновь толкнув на диван. — Если ты еще раз скинешь свою вину на Минхо я не побоюсь и отхлестаю тебя! Надоело. Ты думаешь, я не знаю, кто зачинщик ваших драк? Вставай в угол. Полчаса постоишь, а потом уберешь осколки. И чтобы через час тут уже ничего не было. Я проверю. Если хоть один маленький осколок найду, то я не знаю, что с тобой сделаю! — глаза мамы наливались кровью, на лбу вена взбухла. — Не хватало, чтобы кто-то из маленьких поранился. — Но мам, это правда! Я не виноват! — в противовес материнским эмоциям, Чанбин уже начинал плакать от обиды. Не было злости, лишь горькая-горькая боль от того, что мама ему не верит. — Не мамкай. Бегом в угол. Минхо, бери свои карандаши и пойдем, у папы в кабинете посидишь. Чанбин медленно пошел соблюдая приказ матери, а нос тем временем забился и дышать было нечем. Он жадно глотал воздух выпуская все хрустальные слезы по щекам. Минхо собрал свои карандаши, свой альбом и как маленький утенок зашагал за матерью важной походкой. Второго по старшинству оставили одного. Несправедливость. Мама любит старшего больше, и даже не стесняется этого показывать! И ладно бы их было двое, но нет же, еще четверо маленьких братишек, и к ним она относится лучше, чем к Чанбину. Он как маленький изгой, нелюбимый и ненужный. Вот бы вернуться на несколько лет назад, когда они с Минхо были вдвоем. Мальчик этого времени не помнит, но почему-то ему кажется, что мама тогда их одинаково любила. Еще и Минхо... Ну что он, заступиться не мог? Вместе ведь разбили вазу! Теперь Чанбин был уверен, он с братом общаться больше никогда не будет. Не в первый раз уже такое случается. А тем временем Хо спокойно сидел за отцовским столом, рисовал свою семью: маму, папу, братиков. Конечно, что-то ему подсказывало, что ситуация неправильная, что нужно сознаться маме, сказать, что он больше виноват, чем младший брат, но говорить не хотелось. Со стороны может показаться, что Минхо пользуется преимуществом любимчика, но это не так. Он просто боится противоречить маме, потому и молчит. Чанбин всегда говорит свое недовольство, а потому постоянно получает. А Минхо так не хочется, ему не хочется стоять в углу, слушать крики и иногда чувствовать обжигающие удары. Он хочет вот так, спокойно сидеть и заниматься своими делами. Джису тем временем проверила детские комнаты. В первой двойняшки. Они спят на соседних кроватках, но все равно рядом. Их маленькие ручки свисают ближе к полу, а ладошки крепко-крепко держаться друг за друга. Всегда вместе, всегда улыбаются, но так по-разному. Им уже четыре года, так быстро повзрослели. Яркое и теплое солнце Ёнбок и печальная и блестящая луна Джисон. Она нежно поцеловала мальчиков в лобики и вдруг почувствовала то, что почувствовала год назад к Чанбину и Хёнджину. Ее вновь как ледяной водой облили, оставив замерзать в сугробе. Это не ее мальчишки, не ее сыновья. Это просто дети, но не ее. Она их не рожала, и любить потому не может. И вновь тошнит от страха. Она ведь помнит все в подробностях, всю беременность, но почему мозг снова отказался от детей.

***

— Каждый спросил, почему ты не пришла опять. — Что ты сказал? — Что ты боишься их заразить, потому что очень сильно болеешь, — Джису не видела, как Чан лег рядом, но почувствовала его теплые руки на плечах и невесомый поцелуй на макушке. — Давай я завтра попрошу посидеть с ними кого-то, а тебя свожу к психотерапевту? Может тебе просто нужно обсудить свою проблему со специалистом. — Как ты не понимаешь, — у нее уже глаза болели от того количества слез, что она пускала ежедневно на протяжении последних двух недель. — Мне так стыдно, что кто-то узнает, что я не люблю своих же детей. Чан лишь промолчал, зная, что последующие слова сделают любимой только хуже. Он удобно лег и крепко обнял жену, укрывая от всех невзгод своей любовью. Она была такой хрупкой, и эти рыдания заставляли сердце застывать, ведь одно неудачное движение, и она разобьется в мелкие острые осколки, которые потом не соберешь. А разобьется Джису — разобьется Чан и его счастье. А с кем же тогда будут дети? Ни с кем. А ведь у них должны быть родители. Чан просто не сдастся, он не даст Джису разбиться. День за днем она оставалась в комнате на протяжении нескольких недель, не видя своих детей. Пока Кристофер работал, дома была Ханна, его сестра. Она была рядом с детьми, при этом не забывая ухаживать за несчастной невесткой. И в один выходной день, когда приближалось Рождество, а зловещий 2012 год подходил к концу, вся семья, за исключением матери, собралась в гостиной, наряжая елку. Ханна возилась с малюткой Сынмином, а отец разрывался между остальными сыновьями. По гостиной лился звонкий детский смех. Стук пластиковых и стеклянных игрушек друг об друга заставлял сердца трепетать, а снег на улице уже тихонько напевал всем известные песни со звон колокольчиков. Бушевала метель, что было не совсем обычно, но очень красиво. Огромными хлопьями снежинки падали в танце на землю и собирались в пушистые сугробы на обочинах дорог. Прошло около двух месяцев, как Джису перестала выходить из комнаты без важной на то нужды. Она наконец встала с кровати и подошла к окну, рассматривая танец белых звезд. Ее мысли крутились где-то там, за окном, в звенящей метели. Даже если ей все еще тяжело снова полюбить своих детей, отстраняясь от них все дальше и дальше, вернуться в норму не получится. Ноги держат плохо, в доме мороз. Она страшно исхудала, но все же собралась с силами, привела себя в какой-никакой порядок и тихонько спустилась в гостиную. Каждая ступенька далась с трудом, а в доме все поменялось: уже висит повсюду мишура и новогодние детсадовские и школьные поделки. Она осталась на пороге, не нарушая идиллию. Джисон всеми силами на руках отца тянется к макушке елки, чтобы поставить звездочку, Феликс и Хёнджин вешают мишуру, а Чанбин с интересом рассматривает переливающийся дождик. — А где Минхо? — тихонько спрашивает Джису, надеясь, что ее все же не заметят. — Мама! — воскликнул Джисон, роняя звездочку, так и не дотянувшись до макушки. Руки старшего сына вылезли из-под елки и поймали наконечник в нескольких сантиметрах от пола. А после выглянула улыбающаяся макушка: — Ты уже выздоровела? — он вылез из-под елки и побежал обниматься с мамой, по которой сильно-сильно соскучился. Остальные последовали его примеру, а Джисон чуть ли не рыбкой сиганул с рук отца. — Мама! Мамочка! — слышатся со всех сторон возгласы. Страшно и шумно. Но она обнимает всех, не чувствуя ничего. Точнее, она чувствовала, но не то, что хотелось бы. Это были неприятные чувства, но к счастью, и не отвратительные. Что-то в духе "неплохо, но могло бы быть и лучше". Пятеро детей крутятся вокруг, отрывая руки, ведь каждый хочет обниматься, каждый хочет показать, как соскучился. Где-то на руках у Ханны заплакал Минни. Он еще слишком маленький, и не понимает, что происходит, но кажется, тоже скучал. Джису тоже скучала. — Малыш Минни, ну что ты, — пролепетала она, нежно отводя от себя других детей. Они и не против, все уже понимают. Ханна отдает малыша с улыбкой на лице, а Джису с трепетом и любовью прижимает к сердцу дитя. — Мама вернулась, мама будет рядом. Минхо лег на плечо, легонько обнимая за руку, с другой стороны привалился Джисон, повторяя за старшим братом. Чанбин, Хёнджин и Феликс привалили к ногам, не давая маме свободного места. Рядом сел Чан, поцеловал жену в висок и обнял за плечи. И все наладилось. В семье снова появились счастье и любовь.

***

Не считая того, что Джису стала чаще срываться на детей. С появлением Чонина через два с небольшим года стало чуть лучше, но вскоре все продолжилось. Наказания ремнем и углом, крики, просьбы ее не трогать, воспитание игнорированием. И не было ничего на свете больнее чувства ненависти не только к себе, но и к своим же детям. Не было ничего больнее потери любви. Любви ко всему миру. Джису становилась злой и колючей, считая, что так и должно быть. Считая, что ее все доводят, а она светлая и пушистая, не заслужила такого отношения ото всех. И Чан уже не так смотрит, и дети не послушные. А любимчик Минхо так вообще стал игнорировать мать, пререкаться. Оставалась лишь капля любви к Чонину, но с каждым новым почему все больше и больше ее сердце становилось похоже на зловещую пустыню. — Что с тобой становится, я не понимаю, — с горестью вздыхает Чан. — Я начинаю понимать свою мать. Хлопок дверью. Чан снова не заснет и будет нервно набирать сообщения, которые дойдут до жены только к утру. Это стало рутиной в последние месяцы.