Солёная карамель

Горячие губы скользили по её шее, оставляя пылающие метки. Большие, чуть шершавые ладони мягко огладили контур потяжелевшей груди, скользнули к талии, замерли на бёдрах… Девушка выгнулась, прижимаясь ближе к жёсткому, худощавому мужскому телу, погладила широкие плечи и запустила пальцы в длинные тёмные волосы. — Миа…— голос был хриплый и низкий. — Девочка моя… Моя хорошая девочка… Она застонала от ощущения концентрированного жара внизу живота, чуть шире раздвинула колени, раскрываясь и принимая его в себя. Наслаждаясь, провела руками вниз по спине, уже чуть влажной от пота. Крепкие мышцы перекатывались под еë ладонями, густой аромат трав дурманил и заставлял дышать глубже. Ритмичные толчки возносили юную женщину на вершину, подталкивали к пропасти блаженства… Но ей было мало. Хотелось дольше, глубже, сильнее. Хотелось навсегда. Она знала, что с рассветом этот невероятный мужчина снова исчезнет, оставив её одну на смятых простынях. Смирившись с правилами, уже не надеялась удержать, лишь горячечно шептала, звала, просила, захлёбываясь от любви и желания. И прижимала его близко-близко, целуя тонкие губы и щеки с чуть пробивающейся щетиной. Как всегда, во сне было темно, и Миона никак не могла разглядеть лица своего любовника, дарившего ей эти невероятные минуты единения, страсти и щемящей нежности. Но почему-то девушке всегда казалось, что он очень похож на того сурового мужчину с резкими чертами лица, который скупо улыбался с единственной фотографии, оставшейся от её прошлой жизни. И хотя всё в рассказе матери противоречило этому, мисс Уилкинс казалось, что именно тогда она и была по-настоящему счастлива. Странные, очень живые и объёмные сны начали сниться кудрявой австралийке около года назад. Как водится, это случилось в тот момент, когда девушка, после пяти лет бесплодных попыток вспомнить хоть что-то из своей прошлой жизни, решила перестать биться многострадальной головой о стену и просто жить. В самом деле, сколько можно ловить почти неосязаемые обрывки событий, пытаться отделить фантазию от правды и мучиться от невыносимой боли в голове и в сердце? В конце концов, та история жизни и любви, которую Мионе удалось восстановить по документам, фотографиям и рассказам родных, была не слишком увлекательной и обещала в лучшем случае скуку и разочарование, а в худшем — боль и одиночество. Первое, что мисс Уилкинс помнила чётко — это белая, почти стерильная палата в больнице принцессы Александры в Брисбене. Разбитая голова болела, в глазах всё расплывалось и двоилось, а в горло словно насыпали песка. Она повернула голову в сторону окна и увидела спящего в маленькой кроватке сына. Ребёнок выглядел здоровым, и Миона с облегчением выдохнула. Пришедший на тревожный писк датчиков молодой врач, представившийся Марком Морганом, оказался весьма словоохотливым. Сквозь шум в ушах она слушала красочный рассказ о том, как несколько часов назад её, грязную, израненную и совершенно дезориентированную, привёз в клинику один из жителей пригорода Нью-Фарм. Выехав ранним утром на работу, он увидел на трассе искорёженную машину, а в ней — молодую женщину без сознания и рыдающего маленького мальчика. К счастью, малыш практически не пострадал, не считая пары царапин на руках и шишки на голове. Мионе повезло меньше: кроме сильных ушибов, нескольких неизвестно откуда взявшихся ожогов и перелома руки, у неё диагностировали тяжёлое сотрясение мозга. Доктор Морган не решался давать прогнозы, но уверял, что они с коллегами сделают всё, чтобы минимизировать последствия травмы головы. Зато заглянувший к ней заведующий отделением доктор Саммерс преувеличенно бодро обещал, что девушка полностью восстановится и вернётся к той жизни, которую вела до аварии. Он много шутил и нервно смеялся, комментировал водительские навыки женщин, и Миона разрывалась между желанием заразиться его оптимизмом и прочитать лекцию о профессиональной этике при общении с больными. Вечером того же дня дверь в палату распахнулась, впуская перепуганных мужчину и женщину. Посетительница, не стесняясь, рыдала, заламывала руки и причитала, её спутник молчал, но казался злым и растерянным. Приглядевшись, девушка с облегчением и удивлением узнала в вошедших своих родителей. Поминутно вытирая глаза платком, мама расспрашивала Миону о самочувствии и крепко обнимала внука, который улыбался, водил крошечными пальчиками по её лицу и что-то настойчиво лепетал. Отец хмурился, несколько раз выходил из палаты, чтобы обсудить с врачами стратегию лечения, и казался озабоченным сверх меры, как бы странно это ни звучало в той ситуации. Окружённая преувеличенным вниманием родных и кучей пищащих приборов, Миона лежала, прикрыв глаза. Она чувствовала себя странно чужой этой суете, растерянной и напряжённой. Всë происходящее напоминало ей безвкусную театральную постановку, где каждый старательно и бездарно играл свою роль. И девушке хотелось, чтобы спектакль поскорее закончился, занавес закрыл дешёвые декорации, и ей объяснили, что происходит на самом деле. Родители всегда были спокойными людьми, надёжными и уверенными в себе, друг в друге и в ней. Врачи, к которым она привыкла, не давали пустых обещаний и не разглагольствовали на отвлечëнные темы. Впрочем, её восприятие вполне могло исказиться от неважного самочувствия. Голова болела всё сильнее, мысли путались, кружились, расплывались, и, к своему стыду, мисс Уилкинс была почти счастлива, когда в палату вошла медсестра с уколом успокоительного и обезболивающего. Она попросила посетителей покинуть пациентку, которая нуждалась в отдыхе. К сожалению, Миона не могла пока сама заботиться о ребёнке, и бабушка с дедушкой с радостью забрали мальчика домой… Без детского воркования палата стала совсем пустой и холодной. Миона утешала себе, что Алексу там будет комфортнее. Стоп, Алану. Боже, надо же так удариться головой! Она уже путает имя собственного сына. Вздохнув, девушка закрыла глаза и нырнула в уютную темноту. Следующие дни прошли в череде лечебных процедур и беседах с полицейскими. Неприятным открытием стало то, что пострадавшая не помнила ни момент аварии, ни то, куда и почему они с сыном направлялись ночью под проливным дождём, ни откуда взялись странные полосы ожогов на её предплечьях. Последующие расспросы родителей и врачей почти привели еë в отчаяние: события как минимум последних пятнадцати лет Миона помнила отрывочно. Они крутились в голове девушки, дразнили и переливались, словно стекляшки в калейдоскопе, но отказывались складываться в ясный узнаваемый узор. Вздыхая и пряча глаза, лечащий врач сообщил, что это, очевидно, посттравматическая амнезия. Оставалась надежда, что восстановить память поможет курс сосудистых препаратов, психотерапия, а также время и знакомая обстановка. «Что ж, будем надеяться, что время действительно лечит», — печально вздыхала Миона, глядя на мир через оконное стекло. Не было прогресса и в расследовании событий той злополучной ночи. Служители закона предположили, что виновник столкновения испугался и скрылся с места преступления. К сожалению, накануне была сильная гроза, ветер оборвал линии электропередач, поэтому отследить, что происходило на участке дороги, где произошло ДТП, по камерам не получилось. Поиск свидетелей и опрос жителей ближайшего городка тоже мало что дал: авария случилась ранним дождливым утром, когда трассы обычно пустынны, и никто не смог вспомнить ничего подозрительного. В конце концов, дело закрыли за недостаточностью улик. Единственным, что осталось у девушки от прошлой жизни, были маленькая сумочка, расшитая бисером, да потрёпанная книга сонетов Шекспира с обожжённым корешком и заложенной между страниц фотографией. На ней совсем юную Миону обнимал высокий, худощавый мужчина с большим носом и тёмными, почти чёрными глазами. Такими же глазами на мать посмотрела крошечная девочка, которая родилась через восемь месяцев после происшествия. Женщина не могла наглядеться в эти завораживающие омуты цвета полуночного неба и радовалась, что дочь, вопреки озвученным и неозвученным сомнениям, всё-таки родилась. После аварии здоровье и мироощущение молодой женщины сильно пошатнулись, а память не спешила восстанавливаться и играла шутки с расстроенной хозяйкой. К примеру, родителей Миона отчётливо помнила совсем молодыми, а вот такими, с седыми висками и усталыми глазами, не помнила совсем. Вернувшись домой, девушка просмотрела школьные и университетские альбомы и с грустью отметила, что они не вызывают у неё никаких эмоций. Ни одно лицо не показалось ей знакомым и родным, ни одно событие не отозвалось внутри, словно это была совсем не её жизнь, словно не было у неё никогда ни друзей, ни любимых. Не помогали и родные стены, на которые возлагал надежды доктор Морган. Впрочем, дом родителей в Брисбене не был привычным для мисс Уилкинс, ведь судя по документам и беседам с семьëй, девушка жила там совсем недолго: сначала окончила школу-интернат для одарённых детей, затем училась в медицинском университете в Европе, и, наконец, устроилась на работу в клинику в Сиднее. Так что здесь она жила лишь на каникулах, а потом изредка гостила на праздниках и в отпуске. Неудивительно, что даже еë комната выглядела необжитой, словно гостиничный номер. Миона очень сожалела, что у неё не было возможности вернуться на съёмную квартиру, в которой они с Аланом и его отцом жили до аварии. Но, как оказалось, за стёршиеся из памяти годы отношения девушки с родителями сильно испортились, и они ни разу не были в гостях у дочери, ограничиваясь встречами в Брисбене и на нейтральной территории. Это казалось странным, но учитывая то, сколько родители обычно работали в своей стоматологической клинике, Миона допускала, что у них действительно не было времени часто навещать внука. К сожалению, амнезия не сделала общение с родителями легче. Очевидно, их раны были слишком глубоки, хотя Миона и не помнила, как нанесла их. Самой сложной темой для разговоров предсказуемо оказалась её семейная жизнь и отношения с отцом Алана. С момента возвращения домой девушка просила родителей рассказать о её любимом человеке, но отец уговаривал дочь не спешить и восстановиться после травмы, ведь врачи запретили ей любые стрессы. Лишь спустя две недели мать, поджимая губы, позвала Миону выпить чаю наедине. Глядя в тëмное окно и сжимая в руках чашку с остывшим чаем, миссис Уилкинс рассказала дочери, как на последнем году обучения в университете она закрутила сумасшедший роман со своим преподавателем, а впоследствии коллегой, Себастьяном Селдоном. — Это были очень сложные отношения, Миона, — голос матери звучал печально и как-то обиженно. — Да, это именно он на той фотографии, которую ты нашла в книге. И да, мы были категорически против вашей интрижки, — в голосе женщины звенели незнакомые ноты. — Но ты никого не послушала! Вы не поженились, просто жили вместе. Он не хотел никаких обязательств, ты не настаивала, боясь потерять его расположение. Непризнанный гений, которому свобода нужна как воздух, — усмехнулась она и покачала головой. — Даже ребёнок его не остепенил! Слова матери отзывались тупой болью в груди. Конечно, Миона не ждала красивой истории любви и уже знала, что на полках в её спальне нет ни свадебного альбома, ни хотя бы пары рамок с романтичными снимками. Но всё-таки крайне неприятно было узнать, что любимый мужчина не захотел растить ребёнка в браке, дать ему свою фамилию. А ещё, как ни грустно было в этом признаваться, черноглазый брюнет на фотографии вызывал у мисс Уилкинс самые тёплые чувства. Словно покорёженная обломками автомобиля память не смогла удержать образ любимого человека, но сохранила ощущение счастья, которым наполнялось её сердце рядом с отцом Алана. После рассказа матери это выглядело почти насмешкой. — …Старый, несдержанный, с карикатурной внешностью! — Джейн Уилкинс говорила громко и раздражëнно. Она дёрнула рукой, и чай выплеснулся, запачкав белоснежную скатерть. — Не знаю, что ты в нём нашла, этот мужчина совсем не вписывался в образ идеального жениха для единственной дочери, которую мы растили. Но ты никого не слушала, шла за ним как заколдованная. — Женщина осеклась, взглянув на дочь почти испуганно. Помолчав, она встала и взяла пачку бумажных салфеток, чтобы убрать лишнюю влагу со стола. Испытующе взглянув на подавленную Миону, мать произнесла чуть тише: — Но самое главное, он же совсем не любил ни тебя, ни сына! Ему было удобно, только и всего. Вкусная еда, тёплая постель, умные разговоры… Ты напоминала ему первую студенческую любовь. — Миссис Уилкинс печально покачала головой. — Та девушка отдала предпочтение другому, и я не могу её винить, судя по всему, она выбрала более достойную партию. Долгие годы Селдон был один, страдал и хирел, совершенствовался в науке и сарказме. А потом появилась ты. Яркая, умная, талантливая и влюблённая как кошка. Но — не она! И сколько бы ты ни пыталась угодить своему гению, даже ребёнка вне брака родила, а толку всё равно не вышло. Не удивлюсь, если это он и виноват в том, что ты сорвалась и поехала к нам в такую непогоду. Небось, наговорил тебе гадостей в очередной раз. В этом он мастер. Теперь Миона понимала, что отец был прав, оттягивая разговор. От переживаний у неё разболелась голова, и, извинившись, девушка поднялась к себе, никак не комментируя рассказ матери. Да и что она могла сказать? Следующие три дня она почти не вставала, вздыхая и казня себя, что сын опять оказался полностью на попечении родителей. Проверить теорию о причастности Себастьяна Селдона к роковой поездке не удалось. Когда Миона смогла встать и позвонила в клинику, в которой они вместе работали, ей сообщили, что доктор Селдон три недели назад уволился и уехал в Западную Европу, запретив давать кому-либо свои контакты. А потом пришло письмо, простое письмо в дешёвом конверте. На вырванном из блокнота листе мужчина коротко и жёстко писал, что он навсегда покидает Австралию и не хочет иметь с бывшей возлюбленной и её ребёнком ничего общего. «Впрочем, — писал он, — я не совсем подлец. У меня есть домик недалеко от Сиднея, остался от родителей. Я оформил дарственную на имя Алана Уилкинса. Взамен прошу меня более не искать и не беспокоить». Документы на дом находились там же, под плотной и шершавой бумагой почтового конверта. Миона ощутила, как её накрывает чувство совершенной нереальности и неправдоподобности происходящего. Вопреки доводам рассудка и логики, ей не верилось, не хотелось верить, что это сухое небрежное письмо написал тот мужчина на фото, который так тепло обнимал её за плечи. Конечно, если бы она поделилась своими ощущениями с матерью, та бы жестоко высмеяла эту романтическую чушь. Отец же как огня избегал откровенных разговоров с Мионой. Поэтому она промолчала, с грустью глядя на своего маленького мальчика, который вместо отцовской любви получил несколько десятков квадратных метров в чужом заброшенном доме. На следующее утро Мионе опять нездоровилось. Тошнота и головокружение были столь сильными, что встревоженный мистер Уилкинс настоял на поездке к врачу «для успокоения», даже не подозревая, насколько далеки от спокойствия они будут в ближайшие несколько дней. Борясь с дурнотой, девушка сдала положенные анализы, ответила на вопросы терапевта и получила направление на УЗИ. Молоденький врач долго и тщательно рассматривал изображение на мониторе, а потом радостно объявил пациентке, что причина её утреннего недомогания ясна: она скоро вновь станет мамой. Новость оглушила девушку. Увидев, что его радость совершенно преждевременна и неуместна, смущённый доктор объяснил, что срок небольшой и у неё есть около месяца, чтобы принять решение о сохранении или прерывании беременности. Мисс Уилкинс с трудом поблагодарила врача, вышла из кабинета и рухнула в руки отца. Последнее, что она помнила — его испуганные и виноватые глаза и пронзительный шёпот: «Прости, прости, доченька». А затем потянулись серые, тусклые, совершенно беспросветные дни. Миона в прострации сидела у окна, наблюдая за мокрыми дорожками, которые оставлял на стекле дождь. Без денег, без работы, без памяти, но зато с двумя детьми — один на руках, второй под сердцем. Нужен ли ей этот второй? Себастьяну, очевидно, нет. А ей… Ей до тоски, до дрожи не хотелось убивать этот комочек жизни внутри, хотя это было совершенно против логики. Родители отреагировали странно. Впрочем, за последние недели Миона привыкла, что в реальном мире всё совсем не такое, как она помнит, в том числе и отношения мамы и папы. Раньше они всегда были едины. Девушка помнила, как в её детстве друзья семьи дразнили чету Уилкинсов «сиамскими близнецами». Но за прошедшие годы их взаимопонимание, казалось, совершенно разрушилось. Мать долго кричала и требовала немедленно идти на аборт. Потом, чуть успокоившись, уговаривала дочь доверительным шёпотом, приводя тысячу и один логичный аргумент. Отец хмурился, наблюдая за развернувшейся сценой, слушал крики и прерывистые уговоры, а затем звонко хлопнул ладонью по столу и велел матери замолчать. «Рожай, дочка. Мы поможем, не беспокойся», — проговорил он, нечитаемым твёрдым взглядом прожигая мать. И та умолкла, хотя, очевидно, совсем не поддерживала решение мужа. До родов оставалось ещё много времени, и Миона озаботилась поиском работы. К счастью, знания и врачебные навыки восстанавливались намного быстрее воспоминаний, и это было удивительно. В детской клинике, куда доктор Уилкинс устроилась после подтверждения лицензии, её энтузиазм и трудолюбие быстро оценили. Строгая заведующая ожидаемо сомневалась, стоит ли брать на работу сотрудницу, которой вновь предстоит декрет, но девушка заверила её, что не планирует долго оставаться дома. К большому неудовольствию матери, отец заявил, что им следует согласовать графики, и готов был сократить рабочую нагрузку в их стоматологическом кабинете, чтобы присматривать за внуками. Кроме того, юная соседка согласилась подрабатывать няней в обмен на помощь в подготовке к экзаменам. Миона была благодарна родителям и волшебному стечению обстоятельств за возможность сочетать карьеру и материнство, хотя и находила предложение отца странным, неожиданным и удивительно смущающим. В её воспоминаниях он был профессионалом, полностью сосредоточенным на работе, и девушка не могла представить, что могло так сместить приоритеты в его жизни, чтобы он предпочёл протезированию смену подгузников. Но спорить в её положении было бы глупостью, и девушка с благодарностью принимала помощь, твёрдо решив, что в старости обеспечит родителям достойный отдых и покой. После рождения Элены в жизни семьи Уилкинс, по меткому замечанию одной из коллег Мионы, наступила эпоха «сумасшедшего тайм-менеджмента». Молодая мать просыпалась ещё до рассвета, выполняла все утренние дела по уходу за детьми, передавала их отцу или няне и бежала на приём в клинику. Возвратившись после обеда, отпускала соседку на учёбу или отца на работу в стоматологический кабинет, а сама с упоением нянчила крошечную Элену, играла с Аланом, готовила ужин, убирала дом и мечтала о сне. Спасало то, что дети росли удивительно спокойными и здоровыми. «Хоть в чём-то повезло», — вздыхала мать. Она души не чаяла во внуке и проводила с ним всё свободное от работы время. Маленькую Элену она почти не замечала, и это казалось девушке удивительно несправедливым. Впрочем, обижаться на тех, без кого бы она не справилась, было странно, и Миона лишь надеялась, что со временем бабушка оттает и проникнется к внучке тёплыми чувствами. К счастью, с дедушкой проблем не возникало: мистер Уилкинс относился к черноглазой малышке невероятно трепетно. Чуть легче стало, когда дети доросли до семейного детского сада. Он стоил половину зарплаты врача, и родители поначалу протестовали против таких трат, но Мионе удалось убедить родителей, что малышам будет полезно расширять горизонты и общаться не только в семейном кругу. На самом деле, причина была не только в социализации. Девушка видела, что отец бодрится, но очень скучает по работе. А мать… Несмотря на то что миссис Уилкинс, казалось, смирилась с существованием Элены, она очевидно предпочитала ей Алана. Не желая травмировать дочь, мисс Уилкинс настаивала на том, чтобы дети росли под присмотром профессионалов и общались со сверстниками. Кроме того, молодая женщина мечтала о большей самостоятельности, которая была невозможна, пока они жили все вместе под одной крышей. И нет, речь шла не о пресловутой «личной жизни», на которую периодически намекали родители и коллеги. Как ни странно, Миона совсем не стремилась к новым отношениям. Скорее, ей не хватало личного пространства. Она не раз замечала, как во время уборки мать задерживалась в её комнате, перебирая книги и вещи. Периодически к семейному ужину присоединялись коллеги родителей по работе, давние пациенты и знакомые. Молодые и не очень мужчины кидали заинтересованные взгляды, предлагали провести вместе вечер выходного дня, пытались пообщаться с Аланом или рассмешить Элену. В такие моменты Мионе очень хотелось иметь волшебную палочку, чтобы закрыть себя и детей непроницаемым куполом, а ещё лучше телепортироваться куда-нибудь подальше. Но магией она не владела, поэтому приходилось надевать маску радушной хозяйки и отсчитывать часы в ожидании долгожданной тишины. Она даже присмотрела отдельный домик неподалёку от родителей. Небольшой, одноэтажный, но зато очень уютный и окружённый садом. Однако переехать не получилось. Более того, в четыре года пришлось сократить часы пребывания Элены в детском саду и попросить отца вновь выделить дополнительное время для внучки. То, что её малышка — ребёнок с необычными способностями, Миона поняла не сразу. Да, периодически она удивлялась, обнаружив, что кроха смогла дотянуться до укатившегося мячика или упавшей игрушки. Да, несколько раз она находила свою черноглазую кудряшку на ковре в гостиной, хотя она абсолютно точно совсем недавно спала в своей кроватке. Да, несколько раз ей казалось, что совершенно обычные мягкие игрушки движутся самостоятельно и даже летают. Но девушка объясняла это своей невнимательностью, недосыпом и привычкой родителей незаметно помогать ей в присмотре за детьми. Но к трём — трём с половиной годам стало ясно, что возможности Элены иногда граничат с паранормальными. Найти няню ребёнку, который мог самостоятельно перемещаться по дому, невзирая на запертые двери, и двигать предметы силой взгляда, было непросто. В детском саду сообразительная не по годам малышка старалась не шалить, но Миона постоянно боялась, что однажды она сделает что-то совсем уж необъяснимое. Поэтому она всё чаще оставляла дочь на попечении дедушки и упорно искала среди коллег и в интернете информацию об обучении и помощи необычным детям. Она перелопачивала гигабайты информации, пытаясь среди шарлатанов и псевдоцелителей найти тех, кто действительно умел работать с подобными особенностями, но это напоминало поиск иголки в стоге сена. Как это часто и бывает, помог счастливый случай. Причём, к большой радости Мионы, этот случай был полезен и в её карьере. Почти три года назад, проходя очередное повышение квалификации, доктор Уилкинс неожиданно обнаружила, что, кроме педиатрии и кардиологии, её интересует также кардиохирургия. Проводя рукой над телом пациента, она ощущала, как покалывает пальцы, и словно чувствовала его недуг. Миона погрузилась в новую область со всей страстью. Она уже и забыла, как любила учиться и узнавать новое. Переобучение, стажировки, снова повышение квалификации — и к моменту, когда Элене исполнилось пять, а Алану — шесть с половиной, карьера пошла в гору. Первые операции, первые спасённые пациенты, первые успехи на новом поприще. А ещё начались сны… Яркие, живые, объёмные, они захватывали сознание Мионы, и она утопала в красочных эмоциях и ощущениях. Проснувшись, девушка долго лежала, пытаясь отделить сон от яви. Ей снился огромный древний замок на берегу озера, парни и девушки в полосатых шарфах, парящие в звёздном небе свечи и странные маленькие существа с большими ушами. Она переживала полёт на огромной высоте, и потом весь день ощущала под ладонями шершавую шкуру какого-то неизвестного существа. Не раз темноту её снов разрезали разноцветные вспышки под аккомпанемент непонятных слов. Но главное почти каждую ночь ей снился Себастьян — тот мужчина со старой фотографии… Он то умирал, захлёбываясь в собственной крови, то склонялся над непонятной кастрюлей с клубами серебристого пара, то водил тонкой палочкой над телом больного и шептал слова на неизвестном ей языке. Ей снилась церковь с белыми стенами и он, негромко, но твёрдо произносящий клятвы, снилась большая светлая кухня и сотейник с мягкой карамелью, которую её научила варить бабушка. И всё чаще — его губы: горячие, мягкие, и необыкновенно умелые руки, доводящие её до исступления. Вот и сегодня Миона проснулась на смятых простынях, пытаясь очнуться от будоражащего видения и понять, где находится. За окном призрачно серело лондонское небо, низкое и непохожее на привычный горизонт Австралии. Но с момента приезда в столицу туманного Альбиона девушка не раз ловила себя на мысли, что было что-то уютное и родное в этой тусклой, серой пелене и перестуке дождя. Даже дочка здесь как-то умиротворилась и замедлилась… Так, стоп, Элена! Мисс Уилкинс судорожно вздохнула, торопливо поднялась и оглядела комнату. По полу тянуло прохладой, дверь на балкон была приоткрыта. О нет! Впрочем, дочь могла просто выйти полюбоваться утром, она ранняя пташка и уже не так мала, чтобы баловаться на высоте. Лишь бы только снова не переместилась куда-то неведомым образом! Успокаивая себя, Миона спешно набросила халат и пошла к балконной двери, пытаясь разглядеть сквозь лёгкие шторы фигурку девочки. В этот момент раздался негромкий стук в дверь, тревожно отозвавшись где-то внутри. Она замерла, собираясь с духом, и почему-то на цыпочках направилась в сторону входа в номер. Стук повторился уже громче, а затем раздался уверенный мужской голос: «Мисс Уилкинс, доброе утро! Откройте, пожалуйста, это касается вашей дочери». Вздрогнув и покрепче запахнув шёлковый халатик, Миона торопливо открыла дверь и опешила. На пороге стояли мужчины из её снов. Зеленоглазый парень в круглых очках, более взрослый и мужественный, чем тот, с кем она танцевала в какой-то палатке, но всё же узнаваемый. И высокий брюнет с глазами цвета самой тёмной ночи, с проседью в длинных волосах и выдающимся гордым профилем. Тот самый, от прикосновений которого она так сладко стонала во сне каких-то десять минут назад. Несколько секунд посетители молчали, не мигая, разглядывая её словно самое диковинное чудо. Девушка переводила взгляд с одного на другого, пытаясь понять, вспомнить, догадаться, кто эти люди и как они связаны с её Эленой. — Ещё раз доброе утро, мисс Уилкинс. Меня зовут ав… офицер Гарри Джеймс Поттер. Мы можем пройти и побеседовать с вами? — несколько натянуто улыбнулся молодой мужчина и протянул Мионе удостоверение. Она машинально взглянула на него, но от волнения не смогла прочесть ни строчки. — Доброе утро. Да, конечно, проходите, садитесь. — Она махнула рукой вглубь номера, где возле круглого стола стояла пара плетёных стульев. — Прошу прощения за беспорядок, я не ожидала вашего визита. Вы по поводу Элены? Я проснулась только что и не обнаружила её в постели… Кажется, она на балконе, я сейчас её позову. — Нет, мисс Уилкинс, — голос старшего мужчины звучал хрипло, словно он слишком долго молчал или дико нервничал, — она абсолютно точно не на балконе. Ваша дочь в больнице, и именно поэтому мы здесь. — В больнице?! О боже, что произошло? — Миона опустилась на край кровати и впилась взглядом в тёмные глаза, словно требуя ответа. — Мы подробно расскажем вам обо всём, мэм. И доставим вас к ней, как только вы будете готовы. — Зеленоглазый офицер полиции говорил мягко, но уверенно. Миона заметалась по комнате, всё-таки выглянула на балкон, а затем, поколебавшись, прошла в ванную. Она до сих пор надеялась, что это ошибка, неудачная шутка, и дочь на самом деле здесь, с ней. Но девочки действительно нигде не было. Сердце зашлось в странном предчувствии. Темноглазый мужчина не представился, но это определённо Себастьян, отец Алана и Элены. Зачем он здесь? И действительно ли дочь в больнице, или он решил таким образом заявить права на малышку? Но возможно ли это после стольких лет? И почему её любовник ведёт себя так, будто они не знакомы? Гнев и страх затопили сердце женщины, требуя немедленно выяснить правду. Сцепив руки на груди, она повернулась к ожидающим её мужчинам и спросила максимально спокойным, строгим тоном: — Офицер Поттер, вы не представили своего спутника, сам он тоже промолчал. Я бы хотела знать, с кем я буду говорить о своей дочери. — Миона подчеркнула слово «своей» и отметила, как дёрнулся старший посетитель. Зеленоглазый мужчина заметно смутился. — Эээ, да, конечно. Мне казалось, мы представились… Это доктор Снейп, Северус Снейп. Он работает в той больнице, куда ночью доставили вашу дочь, Элену Уилкинс. И он же её лечащий врач. — А мне кажется, вы лжёте, офицер Поттер, или как вас там зовут на самом деле. Мне этот человек известен под именем Себастьяна Селдона, и, судя по всему, он более чем хорошо знает меня. Не так ли, мистер Селдон? — голос Мионы звенел от напряжения. Старший мужчина резко поднял глаза на девушку и покачал головой: — Вы с кем-то путаете меня, мисс. Уверяю вас, я не знаю никакого Себастьяна Селдона. — Нет, это невозможно. Я… У меня есть фотография, где мы вдвоём. Это определённо вы, я узнаю ваше лицо из тысячи. — Она умолкла, смутившись, но быстро взяла себя в руки. — Да, я потеряла память вследствие аварии много лет назад, но моя мать узнала вас на фото и всё мне рассказала. Так зачем вы обманываете меня? Вы… Вы отец моих детей. Мы работали вместе в больнице в Сиднее. А потом вы бросили меня, бросили нашего сына… Написали это проклятое письмо. Боже, да я даже не знала тогда, что снова беременна! И, кстати, в доме вашем я ни разу не была, мне не нужны подачки. — Миона глубоко вздохнула. Нападать сейчас было не лучшей идеей, нужно было действовать мягче: — Скажите, зачем вы забрали мою девочку? Мы не были нужны вам много лет. Что изменилось сейчас? Что вам нужно? — Миона чувствовала, как волны истерики снова накатывают на неё, как затуманивается эмоциями сознание. Её маленькая дочь неизвестно где, а она одна с двумя знакомыми незнакомцами в гостиничном номере. — Стоп, стоп, мисс Миона, успокойтесь! — Зеленоглазый мужчина поднял руки в успокаивающем жесте, максимально раскрываясь. — Я действительно сотрудник органов правопорядка, офицер Гарри Поттер, а это… — Целитель Северус Снейп, — раздался властный голос старшего мужчины, и Миона замерла, вслушиваясь в будто знакомые глубокие ноты. Повинуясь невысказанному приказу, она подняла взгляд и утонула в водовороте его чёрных глаз. — Раз уж вы так настаиваете, то да. Мы действительно знакомы. Более того, я не просто отец наших общих детей, но ещё и ваш муж. Муж, память о котором вы потеряли. Но я не Себастьян Селдон. И я никогда не был в Австралии. Мы обязательно обсудим наш матримониальный статус. Но позже. Послушайте меня внимательно, мисс Уилкинс. — Миона заметила, что он с трудом выговорил её фамилию, будто она была колючей и непривычной. — Мы не причиним вам вреда. Элена сейчас действительно в больнице, и она очень ждёт вас. Её жизни угрожает опасность. Я всё объясню вам чуть позже, но сейчас нам стоит поторопиться. Одевайтесь, мы подождём вас в коридоре. Не дожидаясь её ответа, мужчины поднялись и вышли, притворив за собой дверь. Миона потёрла лицо руками, пытаясь избавиться от странного чувства, охватившего её тогда, когда говорил её… муж? Вздохнув, она поспешила в ванную, стараясь привести себя в порядок в рекордные сроки. И, конечно, она не могла видеть, как в немом диалоге пересеклись взгляды главного аврора Гарри Поттера и целителя Северуса Снейпа. Безусловно, применение заклятия убеждения на маглах было серьёзным правонарушением, но сейчас у них действительно не было ни времени, ни возможности убеждать упрямую гриффиндорку и завоёвывать её доверие. Кроме того, Гермиона Грейнджер-Снейп была кем угодно, только не маглой, хотя, очевидно, и не помнила о магии. Сейчас важно было доставить её в больницу, чтобы успокоить маленькую Элену и не допустить новой вспышки подавленной магии. — Это она, Поттер. Это в самом деле она, — раздался глухой голос, и Гарри повернул голову, встречаясь с тёмными глазами бывшего учителя. Он стоял, устало прислонившись к стене, и нервно теребил ободок обручального кольца, которое так и не снял после пропажи жены. — Вы сомневались, профессор? Мне казалось, отправляясь в путь, вы были уверены в том, что это Гермиона. Слишком много совпадений было в рассказе девочки. — Да, совпадений было много, но я боялся верить. И до сих пор боюсь. — Гарри вздрогнул от того, насколько потерянно и откровенно прозвучали эти слова. — Я не знаю, что ей сказать. Не знаю, как говорить с любимой женщиной, которая не помнит меня и не верит мне. — Вы справитесь, профессор. — Гарри сделал пару шагов и неловко опустил руку на плечо Снейпа. — Если кто и справится с подобным, то это вы. Мы всё выясним, и про аварию, и про потерю памяти, и про то, как она оказалась в Австралии с бывшей фамилией её родителей. И про то, почему вы такой мерзавец в её воспоминаниях, тоже выясним. Мы с ребятами землю будем рыть, но выясним. — Спасибо, Поттер. Впрочем, как раз по поводу мерзавца она права, так что тут можете особо не усердствовать. — Снейп усмехнулся, пытаясь вернуть самообладание. Гарри кивнул и повернул голову на звук открывшейся двери. На пороге показалась Гермиона, бледная, преувеличенно спокойная и решительная. Её кудрявые волосы были скручены в сложный пучок, а строгий бордовый костюм с рубашкой, застëгнутой на все пуговицы, служил своеобразной бронёй и, очевидно, придавал ей уверенности. Гарри улыбнулся уголком губ, вспоминая, что мисс-я-знаю-всё выглядела так, отправляясь на важный экзамен. Оглядевшись по сторонам, целитель Снейп достал из кармана большое медное кольцо. — Как я уже сказал, у нас мало времени. Прошу вас, доверьтесь мне. Это новый способ перемещения, секретная разработка, потом я расскажу вам о нём подробнее. Возьмитесь за кольцо и держитесь крепче. Немного помедлив, Миона протянула руку. Кольцо засветилось голубоватым светом, девушка ощутила тяжесть в животе и с удивлением увидела, как коридор вокруг закружился и исчез.