Он мог сказать нет

Внезапный всхлип где-то за спиной тотчас выводит Сонхва из дремоты. Он едва смог закрыть глаза, оставив все переживания на завтра, но теперь сон пропадает напрочь. Буквально уткнувшись лбом в стену с цветастыми обоями, он приподнимается на руках, быстро проморгавшись, чтобы найти в темноте детской комнаты хнычущего Уёна. Мальчик испуганно озирается по сторонам и прячет лицо в маленьких ладошках, закрываясь от всего. Сонхва враз забывает и про гнетущую усталость, и про свои комплексы, и про неудовлетворённого Хонджуна при виде напуганного сына и стремительно выпрямляется, садясь совсем рядом. — Уён-и, малыш? Что такое? Страшный сон? Сонхва аккуратно касается его дрожащего плеча и, недолго думая, берёт его на руки, усаживая на свои колени и притягивая к себе. Уён плачет, только очнувшись от кошмара, и тихо сквозь рыдания отвечает: — Д-да… Мне с-страшно. Я думал, я потерял тебя и папу. М-ма-мама… Пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня, не бросайте меня, — он хочет сказать больше, рассказать, что видел, но он слишком потрясён, так что часто и глубоко дышит под спокойный счёт Сонхва. Уёну приснился его главный страх — быть внезапно покинутым. Он бродил совершенно один по большому незнакомому городу в полной безнадёжности и одиночестве, подбегал к стеклянным витринам и видел своё испуганное и потерянное отражение, кричал своих родителей, но никто к нему не пришёл и не забрал. Мальчик всё ещё слышит отголоски сна сквозь успокаивающий голос Сонхва и потому лишь сильнее жмётся к нему, надеясь спрятаться, цепляясь за ткань его ночной рубашки. Поглаживая сына по спутавшимся и влажным после сна волосам и целуя его в лоб, Сонхва чувствует внутри себя ещё большее опустошение, словно судьба решила его сегодня добить напоследок. Уён всю жизнь боится остаться один, несмотря на его вечные пререкания и стремление всё делать самому. Его самому любимому и умному малышу снятся такие яркие и реалистичные кошмары, и ему постоянно приходится проходить через эту пытку и сталкиваться с суровой реальностью в столь юном возрасте. Вытерев аккуратно с его красных щёк слёзы, Сонхва оставляет на каждой из них лёгкий поцелуй и ловит его растерянный взгляд. — Этого не случится, мальчик мой. Всё хорошо, я здесь. Я никогда тебя не брошу. Мы с папой всегда будем рядом с тобой. Сонхва не следит за временем, с полуулыбкой продолжая поглаживать спину сына и нежно шепча ему утешительные слова. Когда дрожь медленно прекращается, тот затихает и начинает засыпать. Прижавшись к твёрдой стене, Сонхва терпеливо сидит так чуть ли не до онемения нижней части тела, боясь лишний раз пошевелиться и спугнуть беспокойный сон Уёна. Всё же выждав несколько минут с мыслью: «Вот сейчас он ещё пять раз выдохнет, и я его положу», он осторожно укладывает его обратно на матрас и укрывает одеялом. Молча наблюдая за ровно дышащим, спящим мальчиком, Сонхва испытывает облегчение и в некотором смысле даже рад, что сегодня ночью решил поспать с ним. И снова в голову лезут мысли, что были отодвинуты на задний план пару мгновений назад. Он принимается размышлять о его ночном кошмаре и очень волнуется по этому поводу. Это был всего лишь плохой сон или Уён скрывает что-то, что с ним произошло? Кое-как убедив себя, что с Уёном сейчас всё в порядке, он задумывается о завтрашнем дне и о Хонджуне в спальне. А в спальне ли он ещё? Сонхва не понимает, что им движет в этот момент, но он встаёт, надевает валяющиеся около кровати махровые носки и бесшумно ступает к спальне, просто чтобы перестать беспокоиться, чтобы удостовериться, чтобы поверить, что Хонджун не сбежал. Перед этим оправдав свои действия чистым любопытством и заботой, он с каждым шагом всё меньше хочет видеть его именно сейчас, когда душевная рана так сильно кровоточит, а сердце ноет. Даже если он не умеет читать мысли, у него есть что-то вроде шестого чувства, благодаря которому он может понять, когда что-то не так, но совсем не понятно что. Совместная ночь не удалась, все планы рухнули как карточный домик, настроение пало ниже некуда, но Сонхва упрямо, вопреки желаниям своего вымотанного «отвратительного» тела и разуму, идёт, замирая у определённой двери, что чуть-чуть приоткрыта. Из небольшой щели льёт свет от всё ещё включённой лампы, которую Хонджун так и не удосужился выключить. Сонхва не рассчитывает пересекаться с ним до утра, поэтому остаётся в темноте коридора и просто смотрит в маленькую дверную щелку, наблюдая за телом на их кровати. Хонджун лежит на спине и не спит. Он глядит в никуда пустым и немигающим взглядом, выглядя глубоко задумавшимся. Знал бы Сонхва, что перед ним раскинулась бледная оболочка полностью потерявшегося в мыслях человека, пожирающего себя изнутри, запутывающегося в жгучих верёвках. Хонджуну хочется отключить мозг, забыть обо всём на свете, но не может. Не может выбросить из головы опустошённые глаза Сонхва, в которых что-то надломилось. Не может выбросить из головы сладкие прикосновения Юнхо, от которых внутри всё трепетало. Не может выбросить из головы тягучую смесь вины и волнения, из-за которой сегодняшняя ночь пошла прахом. На секунду на его мрачном лице появляется некое подобие улыбки от представления того, как они с Юнхо могут провести день наедине, вдали ото всех. Он снова думает о том, как хорошо ему было держать Юнхо в своих руках, целовать, чувствовать, и напоминает себе, сколько жизни, страсти и огня в нём просыпается, когда они вместе. В какой-то момент Хонджун невольно дёргает ногой и ощущает на себе пристальный взор. Кто-то смотрит на него из темноты за дверью. Он видит в крохотном проёме мнимые очертания Сонхва и не шевелится, стараясь не издавать ни звука, ровно как и сам Сонхва. Хонджун, опять же, может притвориться, будто ничего и никого не заметил, но столь сильную ауру присутствия не засечь невозможно. Сонхва молчит и остаётся неподвижным, будто вмёрз в пол. Неприятно лишь от одного факта, что он тоже не спит всю ночь. Хонджун смотрит на него — на его усталое лицо и глаза, полные нерешимости, разочарования и сомнений. Сонхва долго глядит в ответ — молчаливое и душераздирающее противостояние, причиняющее боль обоим. Сонхва не в силах больше выдерживать всю тяжесть, заложенную во взгляде мужа, и уходит так же тихо, как и появился.

***

Всегда Сонхва просыпается раньше обычного, потому что ему нужно собрать Уёна в детский сад, но сегодня у него нет ни сил, ни желания вставать. Он в привычной манере будит сына, слегка похлопывая по плечу пальцами, и отправляет его умываться, пока сам старательно избегает зеркал. И так знает, что вид у него ужасный, даже если бы он выспался, это бы ничего не изменило. И переодеваться он не будет. Поскольку вчера было не особо много времени на готовку, он должен сделать что-нибудь на завтрак из уже имеющегося. Перед этим Сонхва обычно берёт телефон, проверяет заявки и, пока шаркает в кухню, успевает просмотреть несколько сообщений. Кое-кому очень понравились его работы, разная специализация, съёмка и сами фотографии, на что он довольно, пусть и немного смущённо, улыбается. Текст написали длинный, и он останавливается именно на найме его как свадебного фотографа, причём более чем на двенадцать часов работы. Понимая, что уже как год не занимался такой практикой, Сонхва отвечает на все вопросы будущей невесты, попутно раздумывая, готов ли он согласиться, а сейчас завтрак. Любимого Уёном бекона в холодильнике не оказывается, зато есть молоко. Сонхва тянется к верхней полке, где стоят коробки с хлопьями на любой вкус, цвет и настроение мальчика, и ставит всё это добро из пяти упаковок на стол, чтобы позволить ему выбрать желаемое и самому добавить в чашку с немного подогретым молоком. Сонхва позаботится о том, чтобы еда порадовала и сделала его счастливее после ночного потрясения. Что касается Хонджуна, для него он кидает пару кусочков хлеба в тостер и всё думает над рабочим предложением, посматривая на телефон. Сам же Сонхва есть не хочет. Думает до тех пор, пока ноги Хонджуна не приводят его к порогу кухни. Он открывает глаза по будильнику, и ему кажется, что он их и не закрывал надолго. Ощущения, будто тебя всю ночь колотили арматурой, не лучше ощущения, будто из тебя пытались вырвать душу и скормить бродячим собакам. Как бы прискорбно это ни звучало, но Хонджуна они атаковали оба. Почуяв приятный запах кофе из-за оставленной незакрытой двери, он немедленно поднимается, до смерти уставший, но ведомый голодом, и, натянув футболку, заходит на кухню, встречая растрёпанного Сонхва в свободной рубашке и пижамных шортах. Тем временем Сонхва, резко задумав приготовить яичницу, не торопится с приготовлением, чтобы не смотреть на вошедшего, неуверенно передвигаясь по кухне, и не слишком хочет разговаривать, избегая прямой конфронтации. Стоя в дверях, Хонджун отводит глаза и достаёт стакан, наполняя его водой. Пить он не пьёт, только держит в руке, нависнув над раковиной. Из-за долгого молчания и напряжения воздух можно разрезать ножом, которым Сонхва разбивает на сковороду яйца. — Доброе утро, папа! — вбегает ещё не переодевшийся Уён и в пижаме усаживается на своё место за столом, наигранно хмурясь на коробки хлопьев и принимаясь проговаривать считалочку. В горле сразу пересыхает, и Хонджун делает глоток воды, наблюдая уже за задумавшимся сыном, который наконец выбирает шоколадные шарики и высыпает в тарелку с молоком. Тут Хонджун снова переводит взгляд, но теперь в пол, а потом вновь на Сонхва, что открыто смотрит на него с лёгким прищуром, уперев руку в тумбу. В точности, как и ночью, они продолжают смотреть друг на друга, не зная, что сказать друг другу после того, что произошло, но при этом будто всё понимают без слов. Тишина, и лишь стук столовой ложки и хруст её разбавляют. Хонджун не может придумать, что сказать и как лучше подступиться, и корит себя, что опять причинил ему боль, но напряжение становится чересчур невыносимым. И он начинает говорить до того, как Сонхва получит шанс что-либо произнести. — Сонхва… ты злишься. В искреннем удивлении распахнув слипающиеся от недосыпа глаза, Сонхва пытается сохранить суровое выражение лица, но Хонджун ясно видит, что внутри у него всё болит, хоть он и старается скрыть это. — С чего бы мне злиться? — его голос немного дрожит, выдавая, что что-то не так. Со вздохом он отрицательно качает головой: — Нет… Я не злюсь, — но небольшая перемена в поведении говорит об обратном, словно Сонхва до последнего себя от чего-то сдерживает. — Просто… — неожиданно выдаёт Хонджун, протягивая к нему руку, чтобы в последующую секунду отдёрнуть назад. — Неважно. Уён ест молча, но очень шумно и с открытым ртом, будто специально издавая забавные звуки и привлекая внимание. Будучи наблюдательным и любознательным, он глядит на папу, затем на маму, и так несколько раз туда-сюда, пытаясь понять, что происходит между ними. Даже ребёнку заметна эта неловкость, но мальчик не хочет вмешиваться в разговор, черпая ложкой шарики в сладком молоке. Помимо неловкости, Уён чувствует тревогу из-за атмосферы в комнате и странной энергии и думает. «Почему они такие тихие? Они странно ведут себя. Что случилось? Они поругались? Папа злится на маму? Мама злится на папу?» — Сонхва, я должен поставить тебя в известность, — Хонджун тяжело вздыхает, отставляя полупустой стакан, и собирается продолжить, но Сонхва отключает плиту, убирая сковородку с яичницей с конфорки, и резко его прерывает: — Я тоже, — так легко и спокойно, отчего жутко настораживает. — Да? Внутри Хонджуна образовывается плотный ком волнения. Он прямо недоумевает, что его ждёт в следующую минуту. Может произойти что угодно, из уст Сонхва может прозвучать что угодно, в него может полететь что угодно. Заняв оборонительную позицию, он готовит сердце на случай, если ему скажут что-то ужасное, что Сонхва уже обо всём догадался, что Уёну лучше выйти из кухни и не смотреть, как его отца вышвырнут из окна, что Хонджун — конченный мудак и видеть его в этом доме больше не хотят. «Он точно всё знает…» — Я взял заказ на съёмку свадьбы. Давно не делал этого. Молодожёнам понравились мои работы, и они хотят пригласить меня. Обстановка сразу же полностью меняется. Хонджуну даже в голову не приходило что-то о работе Сонхва, поскольку сам погряз в своей. Его будничный и прямолинейный тон вселяет облегчение, потому что он мог сказать совершенно другое. Одно дело беспокоиться о том, что Сонхва выразит своё недовольство или в чём-то признается, но услышать что-то невинное и не имеющее отношения к болезненному вопросу — совсем другая история. По крайней мере, Сонхва тоже думает о работе. — Это же отлично! Потрясающая новость! — улыбаясь, Хонджун порывается его обнять, но мешкает пару секунд, и лишь когда Сонхва, тихо посмеявшись, раскрывает руки, он прижимается к нему. — Когда это будет, тебе уже сказали? Этот тихий мягкий смех успокаивает нервы, но Хонджун продолжает говорить, чтобы отвлечься, спрашивает, чтобы загладить неловкость, и обнимает, чтобы убедиться. И убеждается, что Сонхва не ненавидит его. Выловив из шоколадного озера все шарики, Уён поднимает тарелку двумя руками и наклоняет, чтобы допить оставшееся, предварительно как-то громко положив ложку на стол. После он так же громко ставит миску обратно и небрежно вытирает рот рукавом пижамы, поворачиваясь к уже обнимающимся родителям. По-детски дважды моргнув, мальчик в недоумении наклоняет голову и болтает босыми ногами, что ещё не достают до пола. Он смотрит на взрослых, ещё немного смущённый, но счастливый, и после подбегает к ним, потянув Сонхва за подол рубашки. — Мам? — требовательно зовёт Уён, и его наконец удостаивают вниманием. — Я всё. Есть что попить? Сонхва из кухонного шкафа наверху достаёт ему пачку вишнёвого сока, тёплый и не из холодильника, и отвечает Хонджуну: — Свадьба одиннадцатого числа. Мне придётся уйти на весь день, ты будешь с Уёном, — говоря о сыне, он поправляет ему воротник пижамы и смотрит вслед, когда мальчик выбегает из кухни с трубочкой в зубах. И Хонджун тотчас переиначивает первоначальный план того, что хотел сказать Сонхва и над чем думал всю ночь, поэтому на всякий случай уточняет: — Во сколько тебе нужно уезжать? Где это будет? — Мне ещё напишут, пока я только откликнулся. — Хорошо, — всё, что может сказать. Но Сонхва ему напоминает, что это ещё не всё. — Ты же тоже что-то хотел сказать? Хонджун вновь на мгновение стопорится, а всё нутро холодеет. И вот что теперь сказать? Соврать? Выдать как на духу всю правду, с сокрытием которой уже жить невыносимо? Он чувствует себя ужасно из-за этого каждый раз, но в то же время нужно как-то защититься. Что бы он ни ответил, не заподозрит ли Сонхва чего-нибудь? Внезапно он ловит себя на мысли, что сейчас можно всё рассказать, покончить с Юнхо и упасть Сонхва в ноги. Если быть откровенным — то до конца и во всём. Но словно баннер предупреждения перед глазами красным мелькает фраза: «Ты никогда и никому этого не расскажешь». — Ах да, мне ночью писали о возможности командировки. Даты ещё неизвестны, поэтому я могу уехать в любое время, — с грустью в голосе лжёт Хонджун, выигрывая время на планирование дня с Юнхо. — Надеюсь, оно не выпадет на пятницу. Мне будет достаточно стресса, знаешь, — Сонхва открывает ящик со столовыми приборами, упирая его в бедро, и протягивает Хонджуну вилку. — Садись есть. Хонджун знает…

***

Юнхо ждёт у лифтов, прислонившись к стене, и непринуждённо болтает с кем-то из сотрудников. Уже пятый человек за утро ему говорит, что не видел босса в офисе. Хонджун опаздывает на два с половиной часа. Он, конечно, начальник и имеет своё расписание, но такого никогда раньше не происходило. В своём воображении он представляет Хонджуна вымотанным прошлой ночью, с растрёпанными волосами, заспанными глазами и мятой одеждой. Первое, о чём успел подумать Юнхо, — это то, что его любимый капитан отсыпается после празднования дня рождения, но потом… Он начал выдумывать любые признаки того, что что-то случилось. Хонджун болен? Опаздывает? Попал в аварию? Он настолько себя встревожил, что не смог сосредоточиться на работе, в итоге наматывая круги около лифтов в нервном ожидании. Юнхо битый час проверяет время и задаётся вопросом, не начал ли босс снова его избегать. Что, если он просто больше не хочет с ним разговаривать? Оправдываясь важным звонком, встречей и доставкой перед коллегами, он прикусывает большой палец и смотрит в экран телефона. Все его сообщения так и остались без ответа. Похлопав себя по щекам, чтобы более-менее очнуться, Хонджун расстёгивает пальто, нажимает кнопку лифта и откидывает загруженную голову назад. Эта ночь оказалась слишком тяжёлой, скорее в моральном плане. Он не понимает, как можно отключить всякие размышления, прервать все мыслительные процессы в гудящей черепной коробке и банально выкричать всё наболевшее где-нибудь в лесу. Но что-то заставило его свернуть с намеченного пути за город в сторону офиса. Решение его проблемы — Чон Юнхо. С Юнхо он может не думать ни о чём. Хонджун, всё ещё оставаясь в амёбном состоянии, удивляется, что не заснул за рулём, и выходит из лифта, зевая и прикрывая рот, но вдруг резко дёргается на середине процесса. — Капитан! Подождите! — это голос Юнхо, от которого внутри всё на мгновение замирает. Испугавшись на долю секунды от такого прозвища, прозвеневшего на весь офис, Хонджун в ступоре оглядывается, встречаясь с такими же растерянными глазами Юнхо в паре метров от себя. Вид босса оставляет желать лучшего, с его заметными мешками под глазами и более бледным, чем обычно, цветом кожи, что сердце сжимается от боли и хочется притянуть к себе и не отпускать. Но облегчение — то, что чувствуют оба. Облегчение от того, что с Хонджуном ничего не случилось по-настоящему плохого. Облегчение от присутствия кого-то, с кем Хонджуну комфортно, поскольку напряжённость с Сонхва оставила после себя толику неловкости, что ещё даёт о себе знать, когда Юнхо делает шаг вперёд, с неким азартом хватает его за руку и тянет с открытого пространства в коридор, отводя в более уединённое место для разговора наедине. Поначалу Хонджун удивляется его настойчивой наглости, слегка раздражаясь тем, что с ним обращаются как с капризным ребёнком. Он определённо считает это детским поступком с его стороны; будто влюблённый по уши, сумасшедший Юнхо думал, что знает лучше него, или пытался как-то защитить. Юнхо лучше вообще иной раз не думать. Без предупреждения Юнхо быстро притягивает его к себе, держа за предплечья. Едва соображая, где он находится, Хонджун опешивает от внезапного движения. Эта смелая сторона Юнхо сильно отличается от обычной застенчивой и сдержанной, но сейчас она совершенно ни к чему. Ощутив усилившуюся хватку на своих руках, Хонджун тотчас отступает, борясь с его немерной силой. В какой-то момент он даже нервничает, не считая эту выходку простой шуткой. Юнхо мог спокойно прижать его к стене в конце концов, и остановить это было бы невозможно из-за прилива возбуждения. — Что это было? Сейчас это неуместно, — выпаливает Хонджун, отдёргивая рукава пальто и пиджака под ним, и принимается оглядываться по сторонам в поиске бесцельно снующих душ. Пока никого, а значит все заняты, кроме Юнхо, немедленно отпустившего чужие руки. В замешательстве осматривая мужчину, Юнхо моргает и издаёт тихий смешок. Далеко не такой реакции он ожидал от него, совсем не такой, но хотя бы не ударил и не начал кричать ругательства, спасибо и на этом. Он понимает, что перешёл границы дозволенного и вёл себя неподобающим образом, и всё-таки хотелось какой-то встряски для такого сонного капитана. — Простите, я, наверное, зашёл слишком далеко. Я не хотел. Я просто пытался… Простите, я виноват, — извиняется Юнхо и сразу же робеет, сжимаясь, потому что сделал это всего лишь игривой шутки ради. В глубине души ему откровенно стыдно за то, что он поставил его в неловкое положение, но он старается вести себя по-привычному беззаботно. Юнхо напоминает влюблённого подростка. Так же ведёт себя дерзко и игриво, пытаясь произвести впечатление и показать, какой он крутой, не воспринимает всё слишком серьёзно и умеет веселиться. Как будто его не волнуют все те формальности, которые обычно соблюдают важные и взрослые. Хонджун находит его поведение милым и свободным, что лишь сильнее подкупает к его персоне, потому реагирует на извинения Юнхо кивком, признавая, что услышал его. Слегка улыбнувшись, дабы не выглядеть раздражённым или сердитым, Хонджун спокойно произносит: — Всё в порядке, Юнхо. Я понимаю. Просто сейчас не лучшее время и место для подобных действий, — он видит, как Юнхо поднимает голову и вздыхает, улыбаясь в ответ, и взгляд невольно скользит по его одежде. — Опять не соблюдаешь регламент. На Юнхо бледно-зелёная футболка, заправленная в неизменные джинсы с кожаным ремнём, поверх неё всё тот же синий кашемировый пиджак, а на ногах кроссовки, боже. Юнхо на вид шестнадцать лет. Хонджун хочет, чтобы ему снова было шестнадцать, чтобы им обоим было шестнадцать. Юнхо одет больше в расслабленный и повседневный наряд, чем рабочий костюм с галстуком. Было ли какое-то значение в том, что он решил вырядиться более небрежно, или это просто случайный выбор? — Он разве есть? — выгибает бровь Юнхо и приподнимает уголок губ. — Для тебя есть. В этот момент в середине коридора открывается дверь и из неё выходит работник офиса, который долго ищет ключи в карманах, чтобы закрыть кабинет. Юнхо, стоявший в непосредственной близости к боссу, тотчас делает шаг назад от него, складывая руки на груди и имитируя задумчивый вид, словно ему только что сообщили план работы, что необходимо выполнить, и так он прикидывает ключевые моменты и пункты. Хонджун так же не остаётся в стороне и утыкается в телефон, открывая в нём календарь и приговаривая негромко: «Думай, Юнхо, думай». На первый взгляд, да и на второй тоже, нельзя сказать, что минуту назад между ними горела искра флирта. Их язык тела ничего не выдаёт об их отношениях, поддерживая деловую беседу и сохраняя при этом нейтральный и непритязательный тон. Последнее, что им нужно, — это вопросы и слухи. — Здравствуйте, господин Ким, — шелестит мужчина, пряча ключ в карман брюк, и, чуть погодя, останавливается между ним и Юнхо, поворачиваясь к последнему: — И Вам добрый день. После того, как кадровик проходит мимо, они пересекаются взглядами. Возникает неловкая пауза, будто их почти застукали за чем-то неподобающим, а уже через минуту Хонджун прыскает со смеху, как и Юнхо. И на душе сразу становится тепло и легко. Их позабавил тот факт вмиг посетивших друг друга одинаковых мыслей, что провернули что-то перед кем-то другим. В последний раз Юнхо слышал его искренний и переливчатый смех в тот злополучно-чудесный вечер с белым вином и ночными гонками по городу. Ему хочется повторить. Юнхо доволен собой, пусть и немного нервничает из-за того, что их едва не спалили за далеко не дружескими касаниями. «Никто даже не догадывается…» — Так, ладно, — перестав хихикать, Хонджун загребает волосы назад одной рукой и замечает всё ещё включённый телефон с календарём. — Вообще-то я хотел тебе кое-что сказать. Раз уж ты здесь… Могу я тебя кое о чём спросить? Юнхо прерывается и, озадачившись, напрягается от внезапной попытки сменить тему. Он уже мысленно готовится к тому, что его спросят о чём-то важном или неудобном, потому враз делает серьёзное лицо и заинтересованно спрашивает: — Конечно. В чём дело? Хонджун с ухмылкой разворачивает к нему телефон, отчего Юнхо щурится и наклоняется, подходя ближе, как тогда с сообщениями. В глаза бросается выделенная синим квадратом дата, а в голову врезается прямой вопрос: — Ты свободен в пятницу вечером? Вот оно — настоящее свидание. После короткой вспышки осознания Юнхо догоняет, к чему клонит Хонджун, сложив кусочки пазла из череды пережитых дней и ярких событий воедино. Он хитро улыбается, словно знал, что рано или поздно этот момент настанет, словно это очередной пункт в его плане по завоеванию сердца босса и места повыше, словно ожидание того стоило. — Вечер пятницы? — Юнхо удивлённо вытягивает лицо, в следующую секунду одновременно задумчиво хмурясь и возводя глаза к потолку, и держит кулак у подбородка. — Я свободен, но… Вы приглашаете меня на свидание, капитан? Он смотрит пытливо, сверху и довольно и лыбится в своей типичной кокетливой манере, хотя изнутри его распирает от счастья. И зачем ему это подтверждение, если и так всё ясно и понятно? Цокнув языком, Хонджун не глядя убирает телефон в карман бежевого пальто, ступая вперёд, и теперь его глаза находятся на уровне губ Юнхо. Лицом друг к другу, тела — рядом, но не соприкасаются, взгляды прикованы. Юнхо совсем не дышит, а ведь может наклониться чуть-чуть и стать ещё ближе. Никто не решается взять другого за руку. Воздух словно наэлектризован, покалывая открытую кожу рук и лица. Тишина оглушает и разрешает лишь слышать быстрый ритм двух раскалённых сердец. Они не тянутся друг к другу, позволяя напряжению нарастать. Они слишком близко, но в то же время слишком далеко друг от друга. Слишком далеко от этого мира, где уже ничего не кажется важным, кроме Юнхо и Хонджуна, потерявших счёт времени, мысли и самих себя в глазах напротив. Никто не осмеливается отвести взгляд. Никто не дышит. Никто не двигается. Никто не думает. Кровь приливает к вискам и ладони потеют. Юнхо хочет медленно поднять руку, прикоснуться к виднеющейся из-за воротника пальто напряжённой шее, дотронуться кончиками дрожащих пальцев до гладкой кожи под ухом и притянуть к себе, чтобы уничтожить ту самую пару сантиметров, разделяющую их, но не в силах что-то сделать. На свой страх и риск Хонджун решает опустить глаза на губы Юнхо и едва может выдержать сладостный укол искушения внутри от представления ощущения их на своих. Он ощущает и осознаёт каждую деталь — запах одеколона Юнхо с нотками морского бриза вкупе с запахом кофе и шоколада, впитавшегося в его кожу и пиджак, его тонкую улыбку, что сдерживать практически невозможно, то, как его влюблённые, выразительные глаза прожигают всё существо Хонджуна. «Сейчас это неуместно», — бьёт обухом по голове Юнхо, и он отрывает зачарованный взор от лица Хонджуна на внезапно открывающуюся дверь прямо позади него. На мгновение всё замирает, прежде чем Хонджун начинает понимать, что происходит. Юнхо реагирует немедленно. Сильная рука резким движением обхватывает его за талию и тянет на себя, пока другая задерживает разогнавшуюся дверь. Заведя Хонджуна за себя и неосознанно схватив его сзади за запястье, Юнхо закрывает его своим телом в защитном жесте, заслоняя от того, кто был по ту сторону. Он замирает на месте, настороженно глядя перед собой. Вся романтическая энергия сходит на нет, заставляя одуматься и понять, что их окружает. Хонджун, переведя дух, хочет сильно врезать себе за беспечность и выглядывает из-за широкого плеча Юнхо, наблюдая за выходящим из кабинета человеком. — Тут вообще-то люди ходят! Нечего двери толкать! — Юнхо с размаху кидает в невысокого мужчину одну предъяву за другой, при этом стараясь сохранить баланс, чтоб не создавать никаких проблем, но всё же желает убедиться, что человек понял, что чуть не прихлопнул своего руководителя. — Вы с ума сошли? Хонджун даже не верит, что это говорит Юнхо. Настолько его серьёзный, глубокий и встревоженный голос разнится с привычно размеренным и мягким. Сейчас в нём явно прослеживается гнев. Его бурную реакцию можно списать на всё ещё бушующий в теле адреналин, а оставшееся возбуждение лишь подстёгивает наброситься на прервавшего столь романтический момент. Отчётливо чувствуя его последствия, он не смог совладать с рефлекторным стремления защитить свой объект обожания. Юнхо так влюблён… Добившись от малость раздражённого сотрудника офиса извинений в адрес Хонджуна, Юнхо быстро переключается на рабочий режим, желает ему удачи с бумагами и ведёт себя так, будто ничего странного не произошло, будто всего некоторое мгновение назад едва не начал раздевать Хонджуна, которого продолжает незаметно держать за запястье за спиной. Поражённый до глубины души переменой в его поведении, Хонджун напряжённо смотрит вслед работнику с документами и выдыхает. Опасность миновала, никто ничего не заметил, и это главное. Вот только ему не совсем понятен этот жест Юнхо, и когда мужчина опускает глаза на крепко сжатые пальцы вокруг его руки, он дёргает ею в надежде вырваться. Юнхо выглядит потерянным. Это буквально видно по его сбившемуся дыханию, подрагивающим плечам и замершей позе. Он только что явил ещё одну свою сторону, которую Хонджун никогда раньше не видел, которую обычно никому не показывал, кроме… матери. Защитный инстинкт Юнхо вызван отчётливо пронёсшимися перед нахмуренными глазами воспоминаниями из прошлого. Постоянные ссоры, порой рукоприкладства и крики, свидетелем которых он был на протяжении всего детства. Юнхо никогда бы не подумал, что однажды произойдёт что-то, что вернёт это детское восприятие мира, чувство уязвимости и собственной беспомощности и напомнит ему о том времени, когда он пытался заслонить свою мать от агрессии отца. До сих пор у Юнхо никогда по-настоящему не было никого, кого, по его мнению, он должен защищать, но теперь те же самые эмоции всплывают на поверхность — чувство, что ему нужно оберегать любимого человека и оградить от страха и боли. Но признаваться в этом Хонджуну он не хочет. Юнхо в смятении от смешавшихся факторов и кружащих в голове мыслей и почти не моргает, ошеломлённый сильными чувствами. От пристального взгляда Хонджуна не скрывается то, как он принимается думать. Юнхо думает о том, как продолжить разговор, учитывая новые эмоции и неизвестные чувства, и, в частности, о том, как же сам Хонджун это расценит. «Я был чересчур властным и злым? Возможно, даже очень… Но я не хотел рисковать, не мог игнорировать. Он поймёт?» Его действия могут быть расценены по-разному, и Юнхо уже думает, что вышел за рамки своей роли в отношениях. Но это же была банальная забота о ближнем, да? Внезапно вздрогнув, будто вынырнув из омута размышлений, Юнхо отпускает руку Хонджуна и отходит, но всё ещё стоя неподалёку и не сводя с него глаз. Оставаясь в некоторой степени в состоянии повышенной готовности, несмотря на то, что работник давно исчез из их поля зрения, он хочет убедиться, что с боссом по-прежнему всё в порядке, тем более зная, каким он его встретил. — Ты не перестаёшь меня удивлять, Чон Юнхо, — слышится сбоку. Хонджун улыбается и почти смеётся, пока Юнхо сгорает со стыда. Он был приятно удивлён и заинтригован его действиями, пусть и было необычно примерить на себя должность дамы в беде, но гордость за желание Юнхо в любой момент подставить плечо или закрыть его своей спиной присутствует, что и успокаивает. Юнхо сбит с толку таким комплиментом, не зная, что сказать. По-обычному замешкавшись, он слегка надувает губы в задумчивости, отчего шевелятся брови под тёмной чёлкой, прежде чем берёт себя в руки и отбрасывает всякие формальности. — Ох, прости, что схватил тебя и вот так потащил за себя, но… — он ненадолго замолкает и кажется по максимальному неуверенным в том, что говорить дальше. — Но тебя чуть не сбили. Я не хотел, чтобы тебе было больно, поэтому… — И ты туда же, — резко обрывает и наигранно закатывает глаза Хонджун. — Не извиняйся. Ты моментально среагировал, потому что не хотел, чтобы я пострадал, и я ценю это. Так что не волнуйся. Просто защитная реакция. Услышав ободряющие слова, Юнхо глубоко вдыхает, но выпускать задерживаемый в лёгких воздух не торопится, словно лишь сильнее огорчившись. По крайней мере, на него не злятся и понимают его. — Ты прав. Просто защитная реакция… Хонджун видит этот упадок и пытается отвлечь и поднять ему настроение. Неважно, глупой шуткой, новыми поручениями или лёгким флиртом. Выбор падает на третье. — Не знаю, как тебе, но было горячо. Видя, что ты способен на такое… Это очень привлекательно. Юнхо бросает на Хонджуна изумлённый взгляд, поскольку он совсем не ожидал столь резкого перекоса в сторону вполне очевидного чувства незаконченности определённого действия. Собственное возбуждение поутихло, но способно вспыхнуть вновь от одного лишь вида Хонджуна, потирающего свою шею и недвусмысленно закусывающего нижнюю губу. Секунду обдумав, он со смешком улыбается, оглядывается для достоверности по сторонам и подходит ближе, пока ещё выдерживая дистанцию. — Ты всё ещё хочешь меня поцеловать? Риск — дело благородное, но в их случае — совершенно неоправданное. Хонджун скептически приподнимает бровь, играя на нервах Юнхо, и мажет изучающим взглядом сначала по тревожно вздымающейся груди под его хлопковой футболкой, которую поскорее хочется сорвать и закинуть в дальний угол, после к дёрнувшемуся кадыку на сильной шее и в итоге подбирается к мягкому лицу с немигающими очаровательными глазами и немного поджатыми губами. Они всё ещё в коридоре, где могут ходить занятые и не очень люди. Мысль о поцелуе закралась бы в мозг Хонджуна одной из первых, потому что Чон Юнхо — это синоним к словам «адреналин» и «безрассудство». Однако Хонджуном вмиг овладевает чувство превосходства, заставляя его хотеть защищать Юнхо, быть остервенелым собственником и прятать от любопытных посторонних глаз. Он протягивает правую руку за Юнхо, проводя ею по его широкой спине и ткани синего пиджака, и прижимает его к себе. От неожиданности тот тихо ойкает, стараясь не наступить мужчине на ноги, и не смеет прерывать установившийся зрительный контакт. Босс это сделал явно с намёком скрыться вдвоём от других коллег. Юнхо хочет выглядеть естественно и вести себя как можно непринуждённее, хотя находясь так близко к нему, его лицо начинает потихоньку краснеть. — Думаешь, я хочу поцеловать тебя прямо сейчас, когда вокруг ходят люди? Давай, — ухмыляется Хонджун и, перед тем, как Юнхо успеет что-либо ответить, прикладывает к его губам палец, шепча на ухо: — Но кто сказал, что мы должны оставаться здесь?