Давай дружить?

      — Етить-колотить, — раздалось сбоку, и Шинхе понимающе кивнула.       Заместитель управляющего и, насколько она поняла, друг Симбы, встав рядом, с ужасом наблюдал, как два комка грязи припарковали велосипеды и сейчас шли ко входу.       — Как думаете, они подрались? — она пыталась понять по выражениям их лиц и тому, как далеко они держались друг от друга, насколько всё плохо.       — Подрались? — Хосок опустил на неё взгляд. — Ты что-то знаешь? Это из-за твоего отца Тэхён в последние дни находится где-то между безумием и депрессией?       — Угу, — она помахала Чонгуку и открыла стеклянную дверь. — Привет, папуль.       — Что с вами произошло?!       — Привет, принцесса… Упали, — буркнул Чонгук и, аккуратно обойдя Шинхе, направился в сторону крыла для гостей.       — Тэхён, не хочешь…       — Нет, — в той же манере прозвучало от второго, и грязевой монстр скрылся в противоположном направлении.       — Мужчины, — пожала плечами Шинхе, отвечая на немой вопрос в глаза Хосока.       Раздевшись прямо в душевой кабине, Чонгук откинулся на стенку, позволяя горячей воде смыть с себя грязь и наваждение, в котором он пребывал последний час. Потоки воды струились по телу, пытались сбросить не только физическую, но и ментальную тяжесть. Губы горели, впитав в себя чужой вкус, — сладкое, терпкое и отчасти горькое воспоминание о том, что произошло, о мгновении, которое, казалось, навсегда останется за гранью осознания. В голове царила пустота. Ни одной мысли. Их вышибли, как ненужные вещички, оставив лишь один образ, яркий и жадный до ощущений. Синий, жёлтый, зелёный, красный. Настоящее светопреставление под закрытыми веками, его пальцы, губы и обжигающее дыхание на коже. Его запах.       Это ненормально. Ненормально испытывать такую зависимость от другого человека, особенно от того, кто однажды причинил боль. Чонгук понимал это сейчас, в мельчайших деталях осознавая свою уязвимость. Собираясь с мыслями, в полной мере ощутил, что теряет контроль над собой, словно добровольно положил голову на гильотину, ожидая, что палач, каким бы ужасным ни был, проявит милосердие. Только внутри зрело понимание — надежда на перемены в том, кто уже однажды предал его доверие, была сродни самообману.       Оказавшись, наконец, наедине с собой, Тэхён начал медленно приходить в себя. Взрыв фейерверка в его голове основательно размозжил мозг. Как он может о чём-то думать, когда каждая клетка тела пребывает в такой эйфории, что не способен дать ни один наркотик? Едва их губы встретились, поцелуй стал тем самым проводником, способным соединить их в один единый поток эмоций. В тот миг весь мир вокруг исчез: не было ни страхов, ни сомнений, этот момент просто не подлежал осмыслению. Его разум блуждал, в то время как тело знало только одно — стремиться к этому потрясающему ощущению близости.       Это ненормально. Ненормально испытывать такую зависимость от другого человека. Но сейчас для Тэхёна всё гораздо проще. Его любовь — это больше не слабость, а сила, позволяющая ему, наконец, чувствовать полноту жизни. Он любит, и это чувство теперь его опора, его тёмная материя, в которой рождаются сверхмассивные звёзды и формируются галактики.

***

      — Чонгук, — Тэхён ударил костяшками по двери. Тишина в ответ не сулила ничего хорошего. Но, наверное, глупо было надеяться на другой исход. — Я знаю, что ты там. Шинхе сказала.       «Лучше оставить его сейчас в покое. Дать разобраться со своими мыслями», — здравый смысл осторожно вылез из угла.       — Давай поговорим, — очередная попытка и очередной болезненный спазм в груди.       «Нельзя дать ему начать сомневаться», — сумасшествие заманчиво покрутило ключ-картой от двери.       — Я вхожу, — закусив губу, Тэхён провёл по замку и потянул ручку.       Комната встретила темнотой, и в то же мгновение в голове пронеслись самые жуткие мысли. Чонгук уехал?       Шаг, и сработавший датчик зажёг свет в коридоре, отбрасывая широкий луч, в котором была видна тень от сидящего на полу человека.       — Могу я пройти?       — Странный вопрос от того, кто уже вломился.       — Прости, — Тэхён разулся и медленно проследовал за лучом. — Почему ты сидишь в темноте? — от представшей картины кулаки сжались от беспомощности.       — Лучше думается, — не поднимающий головы с прижатых к груди колен, тот был похож на сжавшегося в комок дикого зверька.       — Мы можем поговорить? — он сел рядом, чуть соприкасаясь с чужим плечом.       Свет в коридоре потух вслед за надеждой, что ему ответят.       — Можешь молчать. Говорить буду я, — и, откинувшись спиной на стену, Тэхён закрыл глаза, — Я не могу сказать, когда именно родились мои чувства…       Чонгук мчался по воспоминаниям, что стелились дорогой от каждого слова Тэхёна. Каждое озвученное им мгновение было зафиксировано в памяти, но теперь, когда он смотрел на всё произошедшее как сторонний наблюдатель, это стало казаться странным и ещё более болезненным. Даже воспоминания, которые когда-то вызывали смех и радость, теперь окутывались тенью недосказанности. Вся та атмосфера, когда они с Тэхёном делились мечтами и переживаниями, оборачивалась колючей пустотой. Каждая деталь, которую он вспоминал, выглядела иначе. И если раньше в его сердце были только собственные эмоции, то теперь они смешивались с тоской и болью друга. Он не обратил внимание на самое важное, пропустил мимо. И чем дальше он шёл по этой дороге, тем страшнее становилось осознавать, сколько всего осталось не понятым и не сказанным.       — … и тогда я решил, что тебе будет лучше без меня. Поверь, я бы никогда не оставил тебя по другой причине, — он ощутил, как плеча коснулась рука. — Мысль о том, что там ты счастлив, — единственное, что помогло мне выжить. Пожалуйста, посмотри на меня, — Тэхён попытался приподнять его голову, но смотреть сейчас на него было выше его сил. — Чонгук… — шёпот скользнул по виску, — Чонгук… — сухие губы царапали сердце.       В груди когтями оставляет кровавые борозды то, что Чонгук уже давно не способен контролировать. Это чувство — это живое существо, которое скребётся, скулит и взывает к тому, кто с каждым вздохом проникает в душу. Оно рычит, рвётся на свободу, веря обещаниям и оправданиям. Рвёт поводки разума, кусает руки, которые пытаются сохранить его на грани между безопасностью и опасной бездной. Но каждый миг колебания лишь приближает к краю, где, возможно, уже нет возврата.       — Пожалуйста, уйди, — сжимая ткань футболки в кулаках, надеется не сорваться.       — Нет.       — Тэхён… пожалуйста…       — Ладно. Я уйду, но больше никогда не оставлю тебя.

***

      — Привет. Поговорим? — ветровку стянуло в месте, где чужая рука её держала.       — Феликс просил присмотреть за детьми, — Чонгук хоть и не отстранился, но взглядом продолжал скользить мимо него. Он не знал, как правильно будет сейчас себя вести и, конечно, понимал, что разговор между ними должен состояться, но, как и любой человек, пытался избежать того, что не мог контролировать. А в данном случае это был он сам.       — Хо, — тут же переключился Ким, — присмотри за первой группой, мы сейчас.       — Ладно, — парень прищурил глаза, переводя взгляд между ними.       — Вопрос решён, — Тэхён самодовольно улыбнулся, подзывая его отойти.       — Тэ, я знаю, что ты хочешь обсудить, но… давай не сейчас, ладно? — очередная попытка оставить всё на безопасном расстоянии.       — Мне придётся пойти вместо Мии с третьей группой, и мы должны вернуться только через два дня. Ты же не уедешь?       — Я должен быть на работе завтра.       — Возьми выходной, — Тэхён попытался незаметно взять его за руку, но Чонгук не позволил. Дело было даже не в том, что не хотел. Ему всё ещё было странно осознавать саму мысль, что Ким стоит сейчас так близко. Что все его воспоминания имеют другую сторону.       — Не могу, у меня через месяц запуск игры, и очень много работы.       — Запуск игры? Ах, ну да, ты же работаешь в TJT… Шинхе сказала, — тут же пояснил Ким, видя его недоумение. — Я хотел узнать, что ты думаешь о том, что я тебе рассказал вчера.       — Я понимаю, но… просто дай мне время, ладно?       — Хорошо, — Тэхён обречённо кивнул, — но я могу написать тебе?       — Можешь, — Чонгук потянулся за телефоном, но, видя прыгающих в карих глазах чертят, осознал, что его номер у Кима уже есть.       Хорошо это или плохо, но на протяжении всего похода у него не оставалось времени, чтобы заблудиться в чертогах собственного разума. Едва вся их группа оказалась на той самой площадке, где земля всё ещё хранила размазанные следы двух тех, и сердце, помня о своём главенстве, каждым ударом принялось вбивать воспоминания ощущений, влетевшая следом орда захватчиков быстро заполнила территорию новыми отпечатками и событиями.       Как оказалось, присматривать за шестнадцатью неугомонными и до нервного тика любознательными детьми — это истинное испытание силы духа и терпения. Каждый час приносил новые задачи: вот один решает создать эксперимент с Колой и Ментосом, другой стаскивает все игрушки других детей, веря, что может построить собственный лагерь, а третий просто не может угомониться с бесконечными вопросами о том, сколько может пролететь муха без отдыха, и что будет, если чихнуть с открытыми глазами. Чонгук, который гордился тем, что вырастил собственного ребенка с невероятно развитым мышлением, вдруг понял, что не готов к такому количеству активных умов, каждый из которых требует не только физического, но и эмоционального участия. К концу дня он с трудом сдерживал улыбку, осознавая, что, несмотря на его предыдущий опыт, эта маленькая армия способна свести с ума даже самого стойкого человека. И тем больше у него вызывали уважение воспитатели, которые продолжали заинтересованно объяснять детям то, как нужно разводить костёр и устанавливать палатки.       Вот только, когда вся суматоха, наконец, улеглась, и уставшая за день орава уселась вокруг костра, оставив его в покое, легче не стало. Телефон, который он настойчиво избегал всё это время, издал очередной сигнал о новом сообщении. И несмотря на то, что Чонгук пытался убедить себя, что это может быть Чимин, внутри всё предательски дрожало от одной лишь мысли, что ему пишет Тэхён.       010—633***: Если будет сложно, можешь избавиться от нескольких.       Я подправлю списки.       010—633***: Надеюсь, ты молчишь не потому, что тебя принесли в жертву древнему божеству горы?       010—633***: Когда ты сказал, что могу тебе написать, ты имел в виду, что это будут сообщения в один конец?       010—633***: Прости, я знаю, что достаю. Просто дай знать, если что нужно.

Я в порядке. Но день действительно был трудным.

И да, тебе придётся вычеркнуть двоих. Их унесли горные орлы.

      010—633***: Феликс сказал, что ты отлично справляешься. Как насчёт собеседования?

Спасибо, но я предпочитаю работать с программами, их я могу контролировать.

      Ким Тэхён: Ты сказал, что через месяц запуск игры. Что это будет?

Развивающая стратегия.

      Ким Тэхён: Так твоя игра сфокусирована на постройке домиков?

Не только. Ты знаешь игру «Тата и Куки»?

      Ким Тэхён: Конечно. Обожаю её. Правда, Куки иногда бывает слишком жесток к своему другу. Не думаю, что Тата заслужил, чтобы на него каждый раз падал кирпич.

И ты никогда не смотрел имя разработчика?

      Ким Тэхён: Нет.       Ким Тэхён: Подожди       Ким Тэхён: TJTCompany       Ким Тэхён: Ты серьёзно? Её выпустила компания, в которой ты работаешь? Ты был одним из разработчиков?

Можно и так сказать.

      Чонгук внезапно осознал, что всё это время сидит с глупой и совершенно неуместной улыбкой. Но ему до странного нравилось дразнить Тэхёна, а ещё, почему-то, хотелось услышать похвалу от него. Вот только не будет ли это выглядеть хвастовством, если он сейчас напишет, что не просто один из разработчиков, а главный создатель этой игры?       — Привет.       — Привет, — от неожиданности Чонгук чуть не выронил телефон, будто его уличили в чём-то незаконном, — принцесса.       — Устал? — Шинхе протянула ему несколько шпажек с сосисками.       — Нет, — он улыбнулся, забирая еду. — Как тебе поход? Уверена, что сможешь спать в палатке?       — Знаешь, всё намного лучше, чем я себе представляла. Хотя, я бы не отказалась сейчас от своей пижамы и уютной подушки.       — Понимаю, — он погладил её по волосам. — Я бы тоже с удовольствием оказался сейчас у нас дома, — но, произнеся это, почувствовал, что всё же немного лукавит, потому что, представляя, где сейчас хотел бы быть, в голове возникло не место, а человек.       — Пап, ты знаешь уравнение Дирака?       — Хмм, нет, — телефон снова пиликнул, и рука машинально потянулась в карман, — о чём оно?       Ким Тэхён: Я сейчас кое-что скажу, и, возможно, ты подумаешь, что я вру, но клянусь, иногда мне казалось, что персонаж Куки — это ты.       Ким Тэхён: Бред, да? Потому что, если это так, то Тата…       — Это уравнение считается одним из самых красивых, потому что его смысл раскрывает понятие любви.       — Вот как…

Возможно… ты прав.

      — В нём говорится о том, что если две частицы взаимодействуют друг с другом в течение определённого времени, а затем отделяются, то они существуют и раздельно, и как единая уникальная система.       Ким Тэхён: Тогда беру свои слова назад. Тата должен страдать сильнее.

Ты к нему не справедлив.

Ведь Куки тоже совершил много ошибок.

      — То, что происходит с одним, продолжает влиять на другого даже на расстоянии миль или световых лет.       Ким Тэхён: На последнем уровне Тата улетает с Земли…       — Это феномен квантовой запутанности: две частицы, что были однажды связаны, связаны навсегда.       Ким Тэхён: Поэтому я никогда не мог его пройти.       — И связь между ними мгновенна.

      Я тоже.

      — Красиво, — несмотря на то, что услышал лишь часть, общий смысл действительно был похож на определение любви. — И в кого ты такая умная? — он потрепал её по волосам, улыбнувшись.       — Я больше удивлена, что ты с ним не знаком. Ведь оно было у тебя перед глазами столько времени, — поправив резинку в волосах, Шинхе поднялась с бревна.       — У меня?       Ким Тэхён: Я хочу тебя увидеть. Сейчас.       Рёбра сдавило в тисках. И что-то внутри отчаянно мечется, пытаясь проломить эту костную клетку.       — Оно написано на шлеме.       Ким Тэхён: Всего на минуту. Я приеду.       — Что?       — Шлем в твоём шкафу. Это уравнение написано на обратной стороне, — Шинхе улыбнулась и, послав воздушный поцелуй, побежала в сторону палаток, где воспитатели уже начали укладывать малышню.       — Ого! Крутяк! А это что? Уравнение?       «Однажды мы приедем на наше место на твоём байке».

Перекресток перед лагерем. Сейчас.

      Если бы Чонгука спросили, что именно управляет его телом в данный момент, он вряд ли смог бы дать вразумительный ответ. Его мысли метались, искали выход, путались, сталкиваясь друг с другом и с тем единственным, что было по-настоящему сильнее всего — не принимающим никаких отказов и возражений неистовым желанием. Желанием увидеть Тэхёна прямо сейчас, что магнитом тянуло всё естество, не оставляя места для сомнений. Мчась на велосипеде по тёмной извилистой дороге, Чонгук даже не пытался понять, с какой целью это делает, и что случится, когда он достигнет цели. Возможно, чтобы поговорить с ним, чтобы услышать его голос и окунуться в безмятежность, которую он всегда приносил с собой. Чтобы прикоснуться, ощутить тепло руки и таким образом убедить себя, что всё происходящее вокруг реально, что это не всего лишь игра воображения, а настоящее чувство, которое переполняло его сердце.       Едва вдалеке показался проблесковый свет фары встречного велосипеда, его обдало жаром. От напряжения и волнения тело дрожало и в то же время чувствовало лёгкость, словно весь этот путь Чонгук проделал не сам, а гонимый и поддерживаемый абсолютной энергией гравитационного поля.       — Привет, — они затормозили одновременно в метре друг от друга.       — Привет.       — Почему не рассказал про шлем?       — Думал, ты и так знаешь.       — Ты придурок. Ты всучил его перед уходом и думал, я смогу на него смотреть?       — Это был мой подарок на Новый год. Запоздалый. А почему ты сейчас о нём заговорил?       — Потому что тоже придурок. Потому что сколько бы ни пытался убедить себя, что все мои чувства лишь отголоски прошлого, нихрена не выходит.       «Две планеты не могут вращаться на одной орбите, в конечном итоге всё закончится или поглощением, или разрушением».       «Плевать. Лучше так, чем существовать без тебя».       Два велосипеда, сверкая светоотражателями, устремились вниз по дороге. Ночной воздух обжигал лёгкие, ветер свободно шумел в колесах, пока сердце гнало адреналин по венам. Только вот ни один из них больше не стремился к победе, не соревновался в скорости и не искал способа обойти другого. Вместе они преодолевали неровности пути, ловко маневрируя среди камней и веток, будто были единым целым. Каждый отклоняющий вбок камешек лишь приближал их друг к другу, заставляя уверенно держать курс и, не сговариваясь, улыбаться. Добравшись до ворот, пролетели мимо ошарашенных охранников, что впопыхах выскочили из будки, пытаясь успеть поздороваться с внезапно вернувшимся боссом. И, оказавшись у главного корпуса, спрыгнули с велосипедов.       Тэхён копошится, пытаясь достать ключ-карту от боковой двери. Бубнит что-то и чертыхается, когда та не срабатывает с первого раза. Наблюдать за ним весело, но Чонгук почему-то этого смущается, ведь признать, от чего конкретно горят щеки, невозможно, и совершенно точно он не скажет об этом Тэхёну.       Преодолевают коридоры, в которых поочередно срабатывают датчики движения, и загорается свет. Взгляд опускается на руку, что, вцепившись в его запястье мёртвой хваткой, буксирует за собой. Чонгук дышит поверхностно, давится внезапной паникой, шипами пропарывающей грудину изнутри. Сознание пытается найти опору, хоть одно яркое пятно, резкий звук, выбивающийся из всех прочих ощущений, чтобы держаться за него как за спасательный круг. Но всё в пелене какого-то сумасшедшего тумана, что, пробираясь в лёгкие, впитывается в каждую клетку, пробуждая что-то новое. Незнакомое. Оно распаляет, давит. И тянет. Тянет за НИМ с одним-единственным желанием — быть ещё ближе.       Едва дверь в комнату закрывается, Чонгук оказывается припечатан к ближайшей стене, и прежде чем успевает издать хоть какой-то звук, тонет в чужих прикосновениях. Сгорает в алчных губах. В них же тонет и последняя попытка здравого смысла напомнить о необдуманности данного поступка, и пеплом осыпается страх. И он отдаётся на волю чистых эмоций, напрочь отключает разум, не просто прижимаясь к чужому телу, а вливаясь в него, перемешиваясь, становясь одним целым.       Очередная вспышка света, и Чонгук лишь по цвету кафеля понимает, что они в ванной. Рассмотреть что-то нереально. Нереально оторваться от губ, что не просто целуют, а возрождают его. Стирают все границы. Пропитывают всё запахом Вселенной и чужими чувствами. Они проникают, прорастают, въедаются насквозь, переплетаются и соединяются целиком и полностью с его собственными.       — Как же я хочу тебя, — Тэхён отрывается от его губ, уже даже не дышит, а рычит, впиваясь пальцами в рёбра и оттягивая ворот футболки, прикусывает до боли. Но и она сейчас слишком притягательна. Слишком необходима. Она лишь подтверждает, что всё это реально. Что они живы… и живы их желания…       — Сим… — Чонгук шепчет и затыкается, ловя в последний момент какой-то очередной страх. И, чтобы не дать ему завладеть собой, сам впивается в чужие губы. Толкается языком, держит, чтобы ни на мгновение не потерять.       По рывкам и хаотично блуждающим рукам понимает, что тем самым чертовски мешает Киму себя раздеть. И как же тот злится! А его от этого раскаляет сильнее. До безумного желания, до болезненной эрекции в штанах. Просто чувствовать. Его. Его терпение, что трещит по швам вместе с содранной футболкой. Его отдачу на каждое действие, как растворяется в процессе, как его ведёт и накрывает, и дышит часто, и выдох — стоном, когда Чонгук рукой накрывает твёрдый, горячий даже через слой одежды член.       — Погоди, — он стягивает с него футболку, пытается скинуть штаны, что болтаются где-то на уровне колен, и по очередному шипению становится понятно, что ему лучше поторопиться.       — Чёрт… — Тэхён опускает глаза, по всему его телу проходится голодным взглядом и, задержавшись в районе паха, сглатывает. — Как далеко я могу зайти?       — Что? — Чонгук не сразу понял вопрос, а когда, втолкнув его в кабину, Ким врубил душ и тут же заткнул поцелуем, то вообще потерял его суть.       — Господи… я свихнусь сейчас, — Тэхён скользит по его телу скользкими от геля руками, трётся членом, медленно опускаясь губами к ключицам, отчего по телу проносятся судороги наслаждения, и кажется, что ещё немного, и сердце просто прорвёт насквозь рёбра.       Лишь когда его ягодицы сжали и начали гладить там, где Чонгук даже сам себя особо никогда не трогал, до него, наконец, дошло, о чём Тэхён спрашивал. Только как он может дать ответ, если сам собственных границ не знает. Он, кажется, больше вообще ничего не знает. Мозг остался где-то там, у костра, а сейчас им движут лишь несвойственные прежде желания. И, смотря сверху вниз на то, как широкими мазками Ким слизывает с его живота капли воды, стоя на коленях, все ощущения смешиваются в какой-то безумный коктейль.       Он наблюдает за тем, как Тэхён ласкает языком его бёдра, и внутри всё клокочет, требует. Ему мало. Мало его. Хочется сильнее, больше. Чтобы задохнуться. И тут же охватывает бешеный дикий восторг, а ведь он лишал себя этого сам, изживая первобытные желания, считая их неправильными. Чонгук слегка подаётся бедрами вперёд и тут же встречает горящий тёмный взгляд, что смотрит не отрываясь, пока, обхватив рукой у основания, Тэхён направляет его член к себе в рот.       — ...Тээ… Боже… — стон вырывается быстрее, чем он успевает осознать, и мышцы выгибает в спазме. Вода струится по телу, добавляя ощущение тысячи маленьких рук, блуждающих по коже.       И Тэхён набрасывается. Отсасывает с настолько пошлыми звуками, что яйца поджимаются. Сжимает до лёгкой боли. Потом отпускает и уже терзает скользкой от обильной слюны рукой. И снова берёт почти до основания. Крик зарождается внизу живота и потоком прёт через все органы, пробивает лёгкие и мчится выше, чтобы огненной лавой встать в горле. Мимолётное удовольствие, пришедшее вместе с чувством долгожданной стимуляции, сменяется новым тягучим напряжением, словно внизу живота растекается расплавленный металл. Пальцы путаются во влажных волосах, но он всё равно зарывается в них, спутывает ещё сильнее, продирает наверняка очень болезненно и сжимает в кулак, чтобы воспоминаний обо всём, что испытывает сейчас, хватило на всю жизнь. И внезапно становится страшно, до мурашек и сбивающегося ритма сердца. Страшно, что это никогда больше не повторится. Страшно, что этого могло никогда не случиться.       — Симба… — больше похоже на гортанный всхлип, но по смыслу, словно катализатор, приводит к реакции, от которой его встряхивает, словно от разряда.       — Повтори, — Тэхён одним рывком поднимается, впечатав его в стену, и губами ведёт по подбородку, — скажи ещё раз… умоляю…       — Симба, — Чонгук обхватывает рукой его за шею, чтобы прижаться ближе, притянуть к себе, не дать ни на одно мгновение выпустить свои губы, ждавшие этого так мучительно долго. Он так сильно скучал.       В его ладонь ложится совершенный ствол… и глаза распахиваются сами собой от нового осознания. Но и оно моментально ускользает, когда собственный член оказывается в обхвате длинных пальцев. И очередным поцелуем Ким надёжно припечатывает его затылок к стене.       Они оба мокрые, горячие, дрожащие, задыхающиеся, словно каждый вдох может быть последним. А может, и правда лучше сразу сдохнуть, чем выйти отсюда и существовать, как раньше. Но то, о чём хотелось бы забыть, всё равно не исчезнет. Оно вырезано прямо на сердце, зарубцевалось и огрубело, почти не болит. Но чувствуется всегда, каждый день, много лет подряд.       «Помоги мне забыть!»       Чужой язык вытрахивает его рот такими же властными и яростными движениями, какими Тэхён вколачивается своим членом в его кулак. Одновременно двигая рукой всё быстрее и быстрее, сбиваясь с ритма, с нечеловеческой силой вдавливая его своим телом. И Чонгуку хочется умолять его, чтобы это не заканчивалось. Ещё мгновение безмятежной эйфории и океана эмоций, в котором можно утонуть и ни о чём не думать, не заставлять себя давать чёткие ответы на болезненное «что дальше?». Ему нужно ещё немного этого потрясающего чувства жизни. Такой, какой она могла бы быть…       Только они оба доходят до предела в несколько особенно резких толчков и кончают, пачкая друг друга белёсыми каплями, что тут же стекают вслед за струями душа.       — Я люблю тебя… я так сильно тебя люблю… — дыхание опаляет истерзанные губы, продолжающие жадно ловить каждый короткий поверхностный поцелуй, посылающий разряды тока вдоль позвоночника.       Ему так хорошо, что даже страшно. Тело всё ещё дрожит, ловя отголоски отступающей эйфории. Но с каждым касанием, с каждым нежным поцелуем осознание становилось всё более чётким, пока в одно мгновение не прокатилось по нему бульдозером на полном ходу и не смяло последнюю надежду на спасение.