Давай дружить?

      — Даён, как давно у тебя эта пигментация за ухом? — мужчина в белом халате обошёл стол и сел в кресло напротив неё.       — Я не знаю. Я даже не знала о ней, пока мой парень не сказал. Но это же просто родинка или родимое пятно, — она проследила за его действиями и неосознанно вжалась в мягкую поверхность кресла.       — Послушай, то, что я сейчас скажу, очень важно, но я прошу тебя не накручивать себя и не думать о плохом.       — У меня рак? — вопрос прозвучал быстрее, чем она сама успела допустить эту мысль.       — На ранних стадиях поверхностно распространяющаяся меланома выглядит как коричневатое пятно неправильной формы с четкими ровными краями. И распознать в ней опухоль не так легко. Но есть и хорошие новости.       — Меланома… — Даён тут же принялась поднимать в памяти всё, что читала когда-то о раке. Только вот единственное, что она знала об этой опухоли, никак нельзя было назвать хорошими новостями. — Одна из наиболее опасных злокачественных опухолей, часто рецидивирующая и метастазирующая почти во все органы.       — Верно, но это не значит, что лечения нет, — доктор попытался коснуться её руки, но она машинально её одёрнула, — мы обнаружили болезнь, а значит, у тебя есть все шансы победить. Понимаешь?       — Да, — кивнула она болванчиком. Осознание того, что ей говорили, кружило пухом вокруг, не позволяя вникнуть в суть или хотя бы ухватиться за бесформенное понимание.       — Нам нужно провести ещё ряд анализов, но в первую очередь — томографию. Важно узнать как можно скорее, какие варианты её развития нам ожидать.       — Хорошо, делайте, что нужно. Куда мне идти? — Даён встала с кресла, но тут же опустилась обратно, ощущая, как пол медленно движется под ней, словно она на траволаторе.       — Сперва нам нужно обсудить ещё один фактор. Даён, как показывает практика: злокачественная меланома является одной из наиболее быстрорастущих неоплазий, развивающихся во время беременности. Кроме того, я не имею права назначить тебе томографию, пока ты беременна.       — Что… я не понимаю…       — Я не могу тебе говорить об этом открыто, может, тебе позвонить своим родителям? Думаю, мне…       — Нет, — взяв себя в руки, она подобралась в кресле, — просто скажите мне прямо.       — Пока ты беременна, болезнь будет развиваться с удвоенной силой, кроме того, большая часть лечения противопоказана и может оказать на плод негативные последствия.       — То есть, мне нужно сделать аборт?       — Ты молода, ещё совсем ребёнок, и в первую очередь тебе нужно позаботиться о своём здоровье. Если мы незамедлительно приступим к лечению, то процент выживаемости у тебя поднимется сразу на несколько пунктов.       — Какая сейчас стадия? — отбросив все эмоции, что так и норовили вырваться и задушить, Даён сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. Физическая боль помогала отвлечься от той бури, что начинала застилать глаза страхом и отчаянием.       — Согласно дерматоскопии… третья стадия, вертикальный рост, поражение лимфатических узлов. Поэтому нужно как можно скорее сделать КТ, чтобы мы могли видеть всю картину и начать лечение.       — Сколько?       — Размер можно определить…       — Сколько я проживу?       — Даён, я всё же настаиваю на том, чтобы мы связались с твоими родителями, — мужчина встал, направляясь к столу.       — Как совершеннолетняя, я вправе сама принимать решения относительно своего здоровья, а если вы сообщите кому-либо об этом без моего ведома, то прежде, чем я приму какое-либо решение, вас вызовут в суд за нарушение врачебной тайны, — повернувшись к врачу, произнесла она, заставив его застыть и ошарашенно хлопать глазами. — Я задала вам вопрос.       — Ты не понимаешь, при положительной диагностике лечения пятилетняя выживаемость возрастёт до пятидесяти процентов. Но за это время…       — Сколько?       — Три, может, четыре года, если организм будет отвечать на постоянное лечение.       — А без?       — Год максимум, — мужчина тяжело выдохнул и, наконец, опустился на стул. — Даён, я не хочу, чтобы ты видела в моём лице врага. Я тот, кто готов встать с тобой рядом, чтобы помочь в этой борьбе.       — А вы тоже принесёте в жертву чью-то жизнь?       — Что?       — Ну, вы говорите о борьбе и о том, что я должна думать о хорошем. А как насчёт него? — она указала рукой себе на живот. — Какими бы благородными словами вы не называли моё призрачное спасение, по сути, вы просите меня убить ради того, чтобы прожить лишний год. Год в больнице с горстями таблеток и постоянными анализами, язвами на коже от химиотерапии, и в конечном итоге я умру, корчась от боли и судорог.       Мы все живем, понимая, что рано или поздно умрем. Мы научились обходить эту мысль, наложив на себя слой повседневности, рутинных дел и планов на будущее. Все мы планируем, как собираемся прожить жизнь, и торопимся реализовать задуманное. А потом внезапно случается кризис, который эти планы рушит. Внезапно тебе говорят, что «рано или поздно» имеет чёткие границы. Конкретную дату.       Если бы кто-то спросил её, как она попала домой, то Даён едва ли смогла бы вспомнить хоть что-то из этого пути. Лишь совершив последний оборот ключа и открыв дверь, она осознала, где находится.       — Так, ты только не смейся, ладно? — прозвучало из-за угла, и через секунду перед ней предстал Чонгук, с ног до головы усыпанный мукой. — Но ужин я приготовил, — он забавно сморщил нос, будто собираясь чихнуть.       И тут что-то внутри нее щелкнуло, сломалось, треснуло от напряжения. Этот звук был почти осязаемым, будто в воздухе повисло нечто невидимое, разрывающее тонкую нить ее спокойствия. Она сделала шаг, прислонившись к холодной стене, и в ту же секунду поток эмоций огромным каскадом обрушился со всех сторон, снося с неё всю привычную броню. Она медленно сползла вниз, ощущая, как каждая клетка тела дрожит, прося об освобождении. Как неотвратимо тяжело быть уязвимой!       — Даён! — Чонгук, в то же мгновение оказавшись возле неё, подставил руки, придерживая её. — Что случилось?       — Я… люблю тебя, — она подалась вперёд, обхватывая его за шею и прижимаясь всем телом, надеясь заглушить начинающуюся истерику.       «Как же сильно я хочу, чтобы ты понял, как много для меня значишь. Вы оба»

***

      — Господин Со, — стараясь успеть за удаляющейся фигурой, Чонгук перепрыгивал через грязь, подсвечиваемую тусклыми фонарями на территории стройки.       — Ну что? — мужчина раздражённо цыкнул, не успев скрыться за дверью небольшого строения офиса.       — Мне кажется, вы ошиблись в расчётах, — он протянул начальнику ведомость, полученную в бухгалтерии, — здесь не указаны мои ночные смены, и я слышал, что компания выплачивает новогоднюю премию.       — Премия тебе не положена, ты работаешь только три месяца. А что касается ночных смен, это обговаривай с Муном, я не знаю, как вы там договаривались, — махнув рукой в сторону вагончика для работников, мужчина уже собирался уходить.       — Но Суним работает даже меньше меня, однако ему премию вы выписали, и к вам меня прислал именно Мун, сказав, что в графике указаны все смены, за которые должно быть начисление.       — Суним, он… он работает лучше. А по расчёту ты ведь неофициально устроился, соответственно и…       — Вот как, — усмехнулся Чонгук, — и это никак не связано с тем, что он племянник вашей жены?       — Ты рот свой закрой, — зашипел мужчина, делая шаг к нему, — получил деньги и радуйся, нечего тут концерты устраивать.       — Я хочу получить все свои деньги! Я две недели работал в две смены, и вы обязаны…       — Послушай сюда, — тот приблизился к нему и, быстро глянув по сторонам, дёрнул Чонгука за ворот куртки, — я плачу столько, сколько считаю нужным, и не тебе, щенок, мне говорить, что я и кому обязан, уяснил? Ты благодарен мне должен быть, что взял тебя! Вас, таких беспризорников, под забором толпа, так что если что-то не нравится, сдал робу и свободен, — почти выплюнул ему в лицо начальник и наконец отпустил куртку, чуть толкнув.       — Господин Со, — стараясь не вдыхать смрад пренебрежения, Чонгук отряхнул ткань в месте, где касалась чужая рука, — полагаю, вы никогда прежде не работали с, как вы выразились, беспризорниками? — и, убирая в карман смятый листок ведомости, посмотрел ему за спину, чтобы убедиться в расстоянии до двери. — Иначе вы бы знали, что, — он резко шагнул и, упершись локтем в грудь, прижал того к стене строения, — мы очень не любим, когда кто-то пытается взять наше.       — Охренел?! — зашипел тот, махая руками в попытке выбраться.       — Я отработал сорок пять смен и хочу свои деньги, а премию, так и быть, можете засунуть себе в жопу, если там, конечно, найдётся место после того, как я затолкаю туда арматуру, — он старался говорить, не повышая голоса, но так, чтобы до ублюдка дошла вся информация. — Так что, вы мне заплатите?       — Ты кем себя возомнил?! — а вот начальник явно собирался привлечь ненужное внимание, переходя на визг. — Только тронь меня, и я тебя, ублюдок, посажу!       — Я понял, — вздохнул Чонгук и, обхватив сзади за шею, чуть сжал, вынуждая мудака наклонить голову и согнуться, — давайте поговорим внутри, — продолжая держать за шкирку, он подтолкнул его к двери.       — Ах ты сука, — мужчина дёрнулся, собираясь ударить его в живот, — выродок, — сказано было уже лёжа лицом в грязи.       — Я повторяю вопрос, — он надавил коленом в спину и немного наклонился, — вы мне заплатите?       — Хор…ошо, — сплёвывая землю, прохрипел Со.       — Отлично, — перехватив его под локоть, Чонгук дёрнул наверх, вынуждая встать.       Идя сегодня на работу, он и не надеялся на праздничный настрой или хотя бы мало-мальски позитивный день. Несмотря на канун Нового года, атмосфера тут была, мягко говоря, не очень. Едва заканчивались смена и прямая обязанность коммуникации, как каждый старался не встречаться глазами с окружающими, не было ни одной искренней улыбки, лишь невидимые стенки, которые отделяли людей друг от друга. Это разительное отличие отношений в коллективе от его прежнего места работы угнетало сильнее, чем необходимость работать без требуемого оборудования или хотя бы соответствующего обмундирования. Да, представления Чонгука о работе в Сеуле в корне отличались от суровой действительности, где на первом месте стояли не сплоченность и взаимопомощь, а безразличие и стремление к выживанию в условиях хронического стресса.       Однако, даже привыкнув к работе здесь, он не ожидал столкнуться с таким открытым хамством и мошенничеством. Впрочем, как и встретить сейчас у ворот с территории троих человек с железными трубами в руках. От офиса его теперь уже бывшего начальника до шлагбаума идти не больше десяти минут, и очевидно, едва за ним закрылась дверь, как тот позвонил внештатной охране. Чонгук слышал о них, также как и о том, что стройка здесь не совсем легальна, как и весь работающий подряд. Поэтому и решил, что требовать своё будет уместнее на языке, понятном таким вот личностям.       — Привет, — он остановился в нескольких метрах от курящих головорезов. Похоже, на праздничный ужин он опоздает.

***

      — Точно не хочешь со мной? — парень повернулся к нему, застегнув дорожную сумку.       — Нет, — Тэхён промокнул волосы полотенцем, покосившись на свой телефон.       Единственное, чего он желал, — чтобы его теперешний сосед быстрее свалил, предоставив ему полную свободу сделать из их общей комнаты пыточную, в которой он в полной мере сможет истязать себя вопросом: позвонить или нет. Хотя для этого Тэхёну вовсе и не обязательно уединяться, сверлить себе череп он научился в любом месте и в любое время. Но всё же наличие тишины и отсутствие мельтешащего перед глазами соседа здорово поможет. А тот факт, что в Корее полночь наступит уже через час, заставлял его нескрываемо нервничать, так и не придя к какому-то решению. Даже здравый смысл и сумасшествие притихли. Хотя как раз сегодня Тэхён бы не отказался от их участия, потому что сам он уже был на грани.       Позвонить хотелось до зуда под кожей, точнее, хотелось услышать его голос. Простого «Алло» будет достаточно. Как долгожданная доза, эйфория от которой поможет ему продержаться ещё полгода. Но страх — старый друг и враг — не давал расслабиться и насладиться самообманом. Страх сорваться, снова войти в этот привычный ад, окруженный сомнениями и болью — это было невыносимо. Страх жадности. Ведь нет абсолютных гарантий, что Тэхёну хватит этих нескольких секунд наслаждения родным голосом и дыханием, чтобы не попасть в зависимость, от которой будет лишь один выход. Хотя и тут ложь. Он уже зависим. Уже полгода проигрывает в голове это тихое «Симба», борясь с тем, чтобы не забыться и не очнуться уже в самолёте или, того хуже, одержимо сжимая в руках желанное тело.       — Я ушёл, — донеслось от двери.       — Хорошо провести время, — машинально махнув другу, он так и не сводил глаз с телефона.       Убедить себя, что звонок — это всего лишь формальность, было проще простого. Он уже заранее представил эту короткую беседу: поздравление с Новым годом, несколько вежливых вопросов о делах и всё. Ничего личного, никаких глубоких эмоций. Всего лишь два человека, разделённые временем и обстоятельствами, которые на мгновение вспомнят о прошлом. А затем…       А затем он задохнётся, услышав произнесённое с легкостью: «Я женат. Я принадлежу другому человеку». Этот звонок не станет счастливым моментом, а будет лишь очередным напоминанием о том, чего он лишился.       Гудки… гудки… гудки… сброс.       Но тешиться самообманом и призрачной надеждой — одно из основных качеств человека. Это стремление удерживаться за тонкую нить утешения — словно психологический механизм, встроенный в наше ДНК. Мы запрограммированы искать свет в конце туннеля, даже когда толща мрака становится непреодолимой. Сколько бы аргументов «против» у нас ни накопилось, как бы жестоко реальность ни била по лицу, одна лишь трепетная искорка «За» может околдовать разум и оказаться достаточной для того, чтобы мы снова и снова шагали по битому стеклу прямо к обрыву.       «Абонент временно недоступен»       Неверно.       Абонент потерян навсегда.

***

      — Что случилось? — встревоженное лицо Даён пугало сильнее минувшей драки. В последнее время она выглядит ещё более бледной, и хотя сама девушка уверяет, что это естественно для беременности, его действительно беспокоит, что она каждый раз переводит эту тему. Взгляд сам собой тут же опустился на её живот. Словно тот должен был подать ему какой-то тайный знак.       — Всё в порядке, — Чонгук выдохнул и постарался улыбнуться, снимая грязную куртку, но резкая боль в ребре выдала себя, заставив скривиться. — Нарвался на пьяных в переулке.       — Господи, ну что за люди. Праздник же, а они… — поняв, что наклониться для него сейчас тоже затруднительно, Мин опустилась на колени, чтобы расшнуровать ботинки, — ты точно в порядке? Может, в больницу?       — Правда, просто упал неудачно и… потерял телефон, — заметив на костяшках размазанную кровь, он сунул руки в карман толстовки. — Но главное я успел, — это действительно волновало сильнее ноющих ссадин или потерянного гаджета. Ведь он обещал Даён. Обещал им обеим. От одного понимания, что дома его ждут, Чонгук был готов пройти через весь город, кишащий зомби, ну или ублюдками с трубами. Хотя тот факт, что подруга вот уже три месяца его жена, всё никак не хотел укладываться в голове. Может, потому, что всё произошло так быстро и обыденно, словно они просто зашли отметиться у наставника, как он прежде делал в приюте.       — Главное, что ты жив, — Даён встала и с подозрением прищурилась, — подними кофту.       — Зачем? — он инстинктивно натянул ткань через карманы.       — Хочу посмотреть, сколько раз ты «просто упал».       — Я правда в порядке, — чуть подавшись вперёд, он положил одну руку ей на живот и поцеловал в лоб, — и жуть как голоден. Ох, толкается, — он довольно улыбнулся. И хотя это было уже не в первый раз, ощущения всё равно каждый раз вызывали какой-то детский восторг.       — Да, у неё сегодня там, кажется, вечеринка. Иди мой руки… ой… — внезапно во всей квартире стало темно, и за стенами раздались громкие возгласы поздравлений.       — С Новым годом, — проведя ладонью по волосам девушки, он неожиданно вспомнил прошлый Новый год и их первый поцелуй. Доверившись интуиции и мышечной памяти, Чонгук скользнул рукой к подбородку Даён, вынуждая её немного приподнять голову. Иногда, когда они гуляют в парке или ходят за покупками, он неосознанно обращает внимания на парочки, что встречаются им на пути. Тут же ощущая себя ущербным. Он уверен, что его чувства к Даён настоящие. Он безмерно её уважает и ценит. Она помогает ему стать лучше, заботится о нём, и он всей душой хочет, чтобы она была счастлива. Он её любит, только почему ему приходится напоминать себе об этом? Ему приятно, когда она целует его и обнимает. Нравится, как она пахнет, пусть и запах клубники давно изменился на нежно цветочный. Но ощущение чего-то ненастоящего постоянно гложет где-то внутри. Где-то там, где периодически поднимает голову нечто другое, скребущееся по ночам и приносящее нестерпимую боль, заставляющую его просыпаться, испуганно озираясь в темноте, ища то, что потерял. Словно у него из груди вытащили сердце, заменив механическим мотором, и вроде все жизненные показатели в норме, только болеть не перестаёт, будто этот самый мотор поршнями каждый раз цепляет рёбра.       Поэтому и сейчас прижимается к чужим губам, надеясь, что те ощущения, которые когда-то вытолкнули его из реальности, смогут сейчас выбить этот искусственный механизм, заставив настоящий орган регенерировать.       — Возвращаю, — прошептав в губы, отстранился. Не сработало.       — А ты мне был должен? — даже не видя лица, Чонгук знает, что Даён улыбнулась. Она всегда улыбается, когда он её обнимает или целует. И это делает его чуточку счастливее: знать, что он ей нужен.       — Ну, я имел в виду… да неважно, — отмахнувшись, он отступил, поддевая носком ботинок, чтобы разуться.       — Скажи, — она провела рукой по его щеке, — я о чём-то забыла?       — Ну, на прошлый Новый год, ты меня поцеловала тогда…       — Что? — она рассмеялась, нащупав в темноте его за руку, — а говорил, что не был пьян.       — Я и не был. Я говорю про ту глупую игру, минута в кладовке, помнишь?       — Да, помню, но…       — Ты меня там поцеловала в темноте. Я сразу понял, что это ты, прости, что не сказ… — его прервал внезапно включившийся свет, заставив зажмуриться на мгновение, а затем — странное выражение лица Даён. — Ты чего?       — Нет, я просто… Чонгук… я не была с тобой в кладовке… — проговорив это, она словно сама что-то поняла и, одёрнув руку, сделала шаг назад, не сводя с него испуганного взгляда.       — В смысле? — он улыбнулся, надеясь, что не будет выглядеть так же глупо, как ощущает себя в данный момент. — Ты раньше пользовалась другим шампунем с запахом клубники, я по нему тебя и узнал, и ещё кое-кто выдал тебя, — вспомнив реакцию Чимина на тот факт, что Тэхён нарушил правила, Чонгук решил не раскрывать друга перед Даён. Только чем дольше он смотрел на девушку, тем сильнее сомневался в собственной памяти. Но не могло же ему всё это причудиться. Этот поцелуй стал ключом к пониманию того, что он испытывал к ней тогда, да и Тэхён подтвердил. — Это же была ты… Это была не ты, — слова сорвались сами собой, словно подсознание поняло всё намного раньше основного процессора.       — Не я, — она виновато опустила голову и, развернувшись, поспешила в ванную.       — Но твой шампунь…       — Она меня поцеловала, — и запах клубники не исчезает. Стоит прямо сейчас в пазухах, что чихнуть хочется.       — И как? Понравилось? — доносится небрежно.       — Да.       — Поздравляю, — Тэхён улыбнулся.       — Кто это был? — он дёрнул дверь, не позволяя её закрыть.       — Кто тебя поцеловал? Откуда мне знать, я же…       — Кто был со мной в кладовке? — интонация всё ещё вопросительная, хотя ответ уже слишком очевиден, но ему надо это услышать. Надо, чтобы понять — зачем?       — Тэхён, — она сказала так, будто его имя вызывало у неё боль, — перед вечеринкой он был у меня. Сказал, что дома бойлер сломался, и попросился в душ.       — Он использовал твой шампунь…       — Да.       — В кладовке со мной… это был он?       — Да.       — А тебя я бы узнал сразу.       — Как бы ты меня узнал?