Предвзятое отношение

На странице учебника было написано следующее – "Испокон веков русские князья вели яростную борьбу за право распоряжаться властью. Но большая власть – это большая ответственность. Княжеский трон не терпел слабых духом и безвольных правителей. В ходе длительных междоусобных столкновений за право занять великокняжеский престол побеждали только те из наследников, кто обладал наибольшим мужеством, решительностью, настойчивостью, выдержкой, целеустремлённостью и многими другими качествами, выделяющими их среди других претендентов. Сильный князь является надёжной опорой для своего княжества." "Как будто тётушку Москву описывают..." *** Петербург пожирал взглядом свою преподавательницу. Бурлящие противоречивые чувства вскипали в нём и эта внутренняя борьба была отчётливо видна в его глазах. Детское личико приобрело абсолютно взрослое выражение. Это было лицо обманутого человека. – Кто тебе сказал? – стараясь сохранять невозмутимый вид уточнила Москва. – Сам догадался. Догадался? Чтож, такое вполне могло произойти. Петербург очень умный мальчик. Он долго о чём-то размышляет, прежде чем ошарашить своих педагогов внезапным выводом. – Да, я была столицей до тебя больше трёх веков. А до этого долго была столицей своего княжества. Бурлящие чувства внутри Петербурга закипели ещё сильнее. Было видно, что он сдерживался изо всех сил. Голос дрогнул: – Вот оно как. Москва следила за его реакцией, за тем, как сжимаются губки в тонкую линию, как судорожно дрожит подбородок, как собирается горькая влага на глазах. Внезапно в его голове что-то с треском порвалось. – Простите меня... – прошептал Петербург прежде чем оглушительно закричать. – Простите меня! Он импульсивно схватился за голову, сел на корточки, спрятав лицо в колени, и заплакал во весь голос. Поражённая до глубины души Москва почувствовала, как уходит из-под ног земля и мутнеет в глазах. – Петербург... – еле слышно произнесла Москва, не узнав своего голоса. – Тётушка Москва... – задыхаясь слезами выдавил тот. – Я вам всё испортил!.. – Что ты такое говоришь... – испуганно пробормотала Москва, садясь рядом с ним на корточки. – Не наговаривай на себя... – Но я правда всё вам испортил! Вы злитесь на меня. Вы постоянно злитесь на меня за что-то! Не отрицайте этого, тётушка!.. Я столько лет не мог понять почему... Не мог понять одну простую истину – своим существованием я испортил вам жизнь! Какой же я глупый и бездарный. Ничтожный! Жалкий! Из-за меня вы потеряли всё! Из-за меня одни неприятности! Руки Москвы застыли в воздухе. Она не знала что делать. Ни один противник не мог заставить её колебаться, ни один не вызывал в ней неуверенность. Это получилось у маленького плачущего мальчика, проклинающего себя. – Простите меня. Я ведь правда не мог понять почему вызываю в вас столько плохих эмоций. Просто не представлял какой огромной проблемой я для вас являюсь!.. Из-за меня вам пришлось столько потерять, пережить столько лишений... И при этом постоянно смотреть на меня! На меня – причину вашего несчастья!.. Тётушка Москва... Мне так жаль... Я правда не хотел... Я вообще ничего этого никогда не хотел... Может я вообще не хотел быть... Я не хотел существовать, как преграда вам... Как причина вашей ненависти... Москва сидела перед ним на корточках и не могла ничего сказать, чтобы остановить поток ядовитых слов. Петербург, сжавшись в маленький комочек, трясся в истерическом припадке. – Он же ведь даже не спросил меня... Не спросил согласен ли я, готов ли я. Он просто сделал меня столицей... Почему он был так уверен, что я этого хочу!? Почему он думал, что я справлюсь... Ведь были вы – умная, грамотная, сильная. Почему... Я же ничего не знаю и не умею! Я же всё только испорчу! – Петербург... – Меньше всего на свете я хотел быть помехой вам, тётушка. Но как так вышло, что стал ею... Я так виноват перед вами. И мне очень стыдно.... Как я мог очернить честь и жизнь человека, которого люблю и уважаю больше всех на свете?.. Я не заслуживаю ничего из того, что имею. Лучше бы меня никогда на свете не было!.. Я бы не был проблемой для вас. Я бы не был проблемой для всех. Это всё из-за меня. Ничего этого бы не было, если бы меня не было. Меня и так никто не принимает из старых князей... Зачем нужно было создавать меня!? Зачем я вообще нужен!? Зачем я живу, если меня все ненавидят!? Душераздирающий отчаянный детский крик разрезал мрачную вечернюю тишину. Москва практически невесомо коснулась его волос. Мальчик непроизвольно вздрогнул и сильнее вжался головой в колени. – Петербург, маленький, ты же не знаешь почему так всё произошло, а уже винишь себя... – попыталась она сказать что-то, чтобы он её услышал. – Я ничего не знаю! Ни о себе, ни о вас, ни о ком другом! Какая я столица после этого!? Вы угробили на моё обучение более пятидесяти лет и всё бестолку!.. Петербург приподнял голову и Москва не смогла узнать его. В больших глазах, полных слёз, читалась одна невысказанная боль. К сожалению эта боль знакома ей слишком хорошо. Её нельзя спутать ни с одним другим чувством. Москве стало не по себе. В плачущих глазах она увидела отражение маленькой девочки, которую прозвали юродивой из-за оставшихся после несчастного случая шрамов на лице и руках. Как же так... Ведь разве она добивалась не такого мира, в котором дети не будут плакать от этой нестерпимой, сочащийся через край душевной боли?.. Но Петербург плачет именно по этой причине. – Маленький, ты не знаешь многих важных вещей... Не потому, что ты где-то промахнулся. Это потому что я не хотела тебе рассказывать... – чувствуя ком в горле едва смогла сказать Москва. Лицо мальчика осунулось. Красные глаза недобро сверкнули. – Не рассказывали что? – Много из того, почему всё стало так, как есть сейчас. Пойдём... Пойдём сядем в беседку. Она встала с земли и потянула за собой его худую ручку. Петербург нехотя поднялся и пошёл с ней. В беседке на столе ещё оставался горячий самовар и немного привезённых сладостей. – Что вы хотели рассказать мне? – с опаской спросил мальчик. – Немного о реальности мира, в котором мы живём. – Я не понимаю... – Ничего, я объясню. – Москва вздохнула и на мгновение взглянула куда-то далеко в вечернюю темноту деревьев, ища что-то своё, что не найдёт другой человек. – Всё, что знаю, объясню. – Тогда объясните зачем я существую. Зачем я ему понадобился? – Это просто. Он тебя создал потому что меня он ненавидит. – Но почему... – Потому что я допустила ужасную оплошность. Я не смогла подавить бунт и вследствие этого пролилась кровь на глазах у юного царевича. Какой бы замечательной я бы не была на деле, для него я навсегда пала в глазах. – Только из-за этого? Это глупо. Монарх должен прислушиваться к мнению своих подчинённых. – не поверил Петербург. – Он никого никогда не слушал. – покачала головой Москва. – Для него важнее всего было стать частью Европы не только географически, но и политически. Для этого он отменил много старых законов и ввёл новые. В его новой реальности не было места для меня. И поэтому он создал столицу, соответствующую его представлению о правильном мире и о правильном будущем. Твоя цель – быть идеальной фигурой власти. – Но если я не хотел этого? – В том то и дело, что никто никого не спрашивает. Спрашивал ли меня кто-нибудь хочу ли я быть обычной крестьянской безродной девчонкой? Спрашивал ли меня кто-нибудь хочу ли я быть юродивой? Никто не спрашивал. Мы не появляемся на свет равными. Кому-то из нас приходится прилагать намного больше усилий, чтобы получить хоть толику того, что имеют другие. – Москва провела рукой по пятнам на своём лице, по коже рук. – Смотри, это я получила во время татаро-монгольского гнёта и борьбы за первонство. Выглядит не очень, правда? – Обычно. Я привык видеть вас такой. – Но я не хотела быть такой. Однако я понимала, что если не будет человека, способного дать отпор хану, то ничего и не изменится. Это был долгий путь к становлению столицы. Очень долгий. А тебе ничего не нужно было делать, чтобы стать главой. Тебе "заплатили" заранее, рассчитывая на твоё благоразумие. И поэтому у тебя нет выбора. Ты должен оправдать ожидания. Петербург внимательно слушал её, но не смотрел. Он неотрывно глядел куда-то в темноту, пытаясь найти ответы на свои вопросы. Или он хотел увидеть то, о чём говорила тётушка Москва? – О чём вы первым делом подумали, когда узнали, что потеряли свой статус? – Что ты имеешь ввиду? – Вряд ли вы обрадовались. – Ну... Ты прав. Я не обрадовалась и близко. Я была зла, что кто-то займёт моё место. Кто-то, кто ничего для этого не сделал. – И вы злитесь до сих пор?.. – Почему ты так думаешь? – Потому что я вижу это, тётушка Москва. Не говорите, что это не так. Я чувствую вашу злость, направленную на меня. – Петербург, прошло слишком много лет, чтобы я оставалась зла на тебя. – Но вы всё ещё как будто сдерживаете внутри злобу. Вы и по сей день не простили меня. Москва не поспевала за его ходом мыслей. Она быстро стала вспоминать первые дни на своей новой работе, кем предстал перед ней малыш Петербург, каково было их первое взаимодействие. Злая зависть и смутно видневшееся материнское чувство сцепились в яростной схватке. "Он забрал у тебя твой хлеб!" – кричала во всё горло зависть. "Он всего лишь дитя!" – плакало материнское чувство. Москве думалось, что эта война внутри неё давно сошла на нет, но она ошибалась. Подросший Петербург видел и чувствовал то, что она уже не замечала. – Скажите, вам больно смотреть на меня? Я... Я всё ещё помеха для вас?.. – Не говори ерунды. Я не настолько злопамятна и горда, чтобы винить тебя во всех своих неудачах. – заверила его женщина. – Если я не смогла удержать статус столицы, то это целиком и полностью моя вина. А ты – следствие того факта, что моё время ушло. Моя цель, как столицы, заключалась в соединении враждующих княжеств в одно целое государство. Моей целью было сохранение жизни на пустующих землях... Наверное то, что я теперь не столь важна для государя, значит, что я сделала всё правильно. Когда одна цель достигается, перед тобой возникает другая. Твоя же цель – политика. Мощнейший инструмент, способный вывести императора и всех нас на арену европейских игрищ. Я ни в коем случае не злюсь на тебя. Я больше озадачена целью, ради которой ты живёшь. Неправда. Москва грешит, что не называет вещи своими именами. Конечно это чувство называется злой завистью. Но за прошедшие годы оно потеряло почву и превратилось в привычку. Москва неосознанно сделала зависть и злость своей привычкой. И сейчас признавать эту глупую оплошность стало так стыдно, что пришлось соврать, чтобы не потерять лицо. Как можно было довести до такого? Как можно было превратить зависть в основное чувство и ещё растить в этом ребёнка? Какой ты педагог после этого? Москва уходила глубже в себя, пытаясь найти моменты, когда она не испытывала к мальчику зависти. Она шла не из злого умысла, а как будто бралась из ниоткуда. Оказывается взращивать в себе нелюбовь к кому-то можно и втихую. – Я всё равно не могу принять это... – еле слышно всхлипнул Петербург. – Как можно было мне забрать ваше место?.. Это ведь непростительно. Я не смогу простить себя... "Я не стал любить вас меньше. Я перестал любить себя." – это хотел сказать ей Петербург. Непроизнесённые слова проскочили в голове сами собой. – Твоя жизнь – величайший подарок для меня. – неожиданно мягко и ласково сказала Москва, нежно дотронувшись рукой до его макушки и слегка пригладив волосы. – Когда ты живёшь бесцельно, то сам придумываешь ради чего ты живёшь. Я, да и не только я, жила в постоянной борьбе и сопротивлении. Достигнув своей цели я не могла придумать как улучшить нашу репутацию в мире. Из-за войн мало кто знает мирную жизнь и то, как правильно вести себя в этой мирной жизни. Но тут появился ты и наделал много шума... Знаешь, кто бы что ни говорил, а ты многое поменял в лучшую сторону. В том числе и меня. Хоть мне и было тяжело и обидно первое время, но став твоим педагогом мне повезло увидеть другую сторону жизни. Мирный быт отчасти мне кажется скучным, но всё же более приятным. Теперь моя цель – твоё воспитание, и я буду делать всё, чтобы ты стал столицей даже лучше меня. – Лучше вас? Такое вообще возможно? – усомнился Петербург. – Нет предела совершенству. – А... А если отсутствие боевого опыта не позволит мне выполнять мои обязанности в полной мере?.. – Тогда тебе помогут. Я, дедушка Новгород или ещё кто-нибудь толковый. Разве можно нам, рангом ниже, оставить столицу без верного совета? Ни в коем случае. Даже в самые тёмные времена обязательно останутся люди, до конца преданные тебе. Уж поверь, я это знаю. – Тётушка Москва... – Мне очень жаль, что я не приняла тебя с самого начала. Мне жаль, что я не сразу увидела в тебе будущее, в котором мы будем жить. Ты простишь меня? Простить Москву? А за что, собственно, её нужно прощать? За то, что она испытывала праведный гнев по отношению к нежеланному ребёнку? Петербург рассудил, что по-другому не могло бы и быть. – Мне не за что вас прощать. Это вы меня простите. – Нет, это никогда не кончится... – устало вздохнула Москва. – Ты понимаешь, что такими темпами мы продолжим вымаливать друг у друга прощение до рассвета? – Ну... – Давай так: ты меня простишь за всё и я прощу тебя за всё. Хорошо? – Да, хорошо. – Фух, ну вот и славно. Чувствуешь какое-то облегчение на душе? – Не знаю... Но наверное это называется так. Я не понимаю до конца. – Называется именно так. Понимать тут нечего. – Москва окинула мутным взглядом ещё неубранный после чаепития стол. – Самовар ещё тёплый... Ты почти ничего не ел сегодня. – Внезапное открытие насчёт вас сильно взволновало меня, тётушка Москва. – оправдался Петербург. – Да уж. – женщина взяла чью-то чашку, по-простецки выплеснула остатки чайной жижи в густые заросли позади беседки и заполнила её свежим чаем. – Попей и поешь хоть сейчас. – Но я и сейчас не хочу. – Поесть всё равно надо. – Я не хочу пить из грязной чашки. – Ты где-то видишь грязь? Грязь – она под ногами. А это всего лишь чашка, из которой пила Казань. Петербург проглотил брезгливость, чтобы не ссориться с Москвой. Женщина тем временем поставила поближе к нему маленькую плетёную корзинку с привезёнными Тулой пряниками. – Попробуй пряник то. Тула же старалась, готовила. – Только из уважения к вам и к вашей подруге. Мальчик осторожно откусил кусочек от сладкого лакомства и мысленно признал, что пряник пришёлся ему по душе. – Тётушка Москва... Я хотел бы ещё кое-что узнать у вас... – несмело подал он голос. – Что ты хочешь узнать? – Вы постоянно говорите, что вам пришлось многое пережить и испытать на себе. Однако вы почти никогда ничего не рассказываете мне что именно произошло, что вы сделали подобные выводы. Пожалуйста, расскажите что-нибудь. – Рассказать? Но, Петербург, это не то же самое, что рассказать сказку. – замялась Москва. – Я знаю. Я готов. – Раз так, то я расскажу немного об одном очень значимом случае. *** – Как вернёмся, надо будет сделать сильный упор на изучение истории. Так многое сразу станет понятным тебе. Ну, если хочешь, то так и быть. Было время, когда существование династии чуть ли не пресеклось. Мой Кремль попал в руки поляков, а Русское Царство попала в плен. Саму меня они кинули в темницу за непокорность и "дурное" отношение к польской короне. Какая подлость и мерзость... Противно. Я два года сидела в полной изоляции, обрастая патлами и грязью. Изредка меня выводили в баню помыться, а потом под руки вели поговорить к польскому командованию. Ну как поговорить... Унизить, сломать, подчинить. Речь Посполитая до умопомрачения желала завладеть нашей необъятной землёй и ресурсами. Она всё ждала, когда сломаюсь либо я, либо наша царица, либо наш народ. Ждала и ликовала, потому как к цели своей она была близка. Я тоже ждала. Но не знаю чего именно. Может я с ужасом ждала смерти Её Величества. Может ждала своей собственной смерти. Я не знала ничего о том, что происходит за стенами Кремля, там, во внешнем мире. Чего ждать – не ясно. Но я не шла на уступки и не велась на уговоры. Я давно дала клятву, что до последнего своего дня буду беречь династию. И всё продолжала ждать. Какая же мерзость... В один день я услышала какой-то непонятный шорох из-за стен. Всё бы ничего, но этот шорох и звуки никак не умолкали, а как будто всё нарастали и нарастали. Выкрики на польском, бегущие ноги в тяжёлых сапогах. Суета. Что-то определённо произошло. Один вопрос – что? Вдруг тяжеленная дверь в камеру со скрипом отворилась и за ней появился всклоченный, взмокший и полностью красный лицом толстый польский воевода, водивший меня на переговоры в сопровождении двух солдат. Эти солдаты так и стояли позади него. "Ты! Выйди шибко!" – кричал он на меня во весь голос и махал толстыми пальцами. Но я не могла даже пошевелиться из-за слабости от недоедания, поэтому солдаты меня выволокли под руки из темницы. Я тогда решительно ничего не понимала в происходящем, но уловила тревожное настроение поляков. Они погнали меня вверх по лестнице. Всюду была слышна ругань на их языке. Воевода привёл меня в одну из башен Кремля и поставил возле окна. "Вишь?! Видишь?! – продолжал кричать он. – Замешки! Они бунтуе усе! Успокой их!" Тут только до меня дошло, что мне нужно посмотреть в окно. Я выглянула и увидела, как внизу толпится целое вооруженное войско. Это было народное ополчение. Следующей моей мыслью было то, что пан воевода требует от меня, чтобы я произнесла речь и успокоила людей. Кто-то из толпы поднял голову, узнал меня и закричал "Там Москва!". Я хотела что-то сказать, но словно потеряла дар речи. Я не хотела усмирять их, ведь они пришли исполнить свой долг – освободить меня и Русское Царство от лап врагов. Я не могла препятствовать их праведному гневу. Я наклонилась вперёд и выпала из окна. Просто взяла и выпала. На долю секунды подумала, что это мой единственный способ сбежать. И в ту же долю секунды мне почудилось, что меня толкнула вперёд чья-то невидимая рука. Если Бог меня любит, то он не даст мне погибнуть. И в самом деле... Перед глазами промелькнули красные стены, пронеслась вся моя жизнь, прежде чем я очутилась у кого-то в руках. Меня поймал сильный молодой мужчина по имени Нижний Новгород. Поймал и не опускал на землю, пока не выбрался сам из воинственного полчища. А когда опустил, то меня тут же схватили ребята из ополчения и унесли в лагерь. Я и не заметила, как он пропал среди других горячих голов. Нижний вернулся в лагерь только под утро, полностью лишённый сил и еле стоящий на ногах. Меня к этому времени уже отмыли и привели в порядок. Я стала вновь выглядеть как столица. А Нижний был ни жив, ни мёртв. Успел сказать только то, что смогли найти царицу и освободили её, и уснул. Проспал он больше суток, чем многих очень напугал. А проснулся он уже героем. Только вот не "зазвездился", как это обычно случается. Человек он всё-таки скромный. Почти ничего не стал даже просить. *** – Так что, Петербург, повторюсь. Что бы ни случилось рядом с тобой всегда будут люди, для которых ты являешься всем и которые пойдут за тобой и в огонь, и в воду. Мальчик допивал чай. – Но раз так, то и у наших противников всегда найдутся верные люди. – задумчиво нахмурился Петербург. – Совершенно верно. – одобрительно кивнула Москва. – Побеждает тот, у кого этой силы больше. – Человеческая признательность – тоже сила? – Ну естественно. – Эх, как же сложно везде преуспевать... – печально вздохнул он. – Быть самым умным, самым красивым, самым лучшим... Это так утомительно. – Кто же спорит. Так оно и есть. Петербург угрюмо запихнул в рот оставшийся кусок пряника. – Большое спасибо, Ваше Величество... – хмуро пробубнил он себе под нос. Ещё минуту он обдумывал услышанную информацию. – Тётушка Москва, что же это получается, – дедушка Новгород тоже был столицей? Не просто же так он тоже мой учитель. – Хорошо подмечено. Но не совсем верно. Его сложно назвать столицей, однако он стоял у самых истоков вместе с Киевом. Он видел очень многое. Но Новгород не признавал княжескую власть, он признавал только себя. Он – один из немногих живущих сейчас бояр. – А куда делись остальные бояре? – Такого титула больше не существует. Прежние все ушли в мир иной. – Понятно... И как же раньше я не задумывался об этом?.. – Всё нормально, Петербург, не переживай об этом больше. – Мне есть о чём подумать. С этими словами он допил чай одним глотком. Москва велела девушкам убраться в беседке, взяла мальчика за худую ручку и увела ночевать в терем. *** Во владениях Москвы они пробыли без малого две недели. Петербург теперь с какой-то особой тоской смотрел на всё вокруг: на Кремль, на древние соборы и церкви, на громоздкие рубленные терема и дома. Всё теперь казалось ему немного другим. Всё вокруг – владения бывшей столицы. Всё вокруг видело и знает о жизни больше него. Спустя две недели они вернулись во дворец той же дорогой, что приехали. Ночевали в тех же постоялых дворах. Во дворце за это время почти ничего не изменилось. Только, быть может, цветов в саду стало больше. Даже молодой император вышел собственной персоной встречать своих ближайших попомощников. За ним стоял Новгород. – Санкт-Петербург, здравствуй! – приветливо воскликнул молодой император. – Жив-здоров? Как тебе у тётки Москвы жилось? – Мне всё понравилось. – кратко ответил мальчик. – Ладно, попозже расскажешь. – на его языке слово "расскажешь" означало "доложишь". – Пока пусть ваши вещи разберут. Москва, тебе пришла новая партия учебников. Посмотри их. Новгород молча подошёл к нему, взял за плечи и увёл в коридор. – Ну привет, Питер. – Здравствуйте, дедушка Новгород. Извините, даже поздороваться с вами не успел. – Да я тоже не успел. – мужчина взглянул на снующую туда-сюда прислугу с сундуками и ящиками в нескольких шагах от них. – Я подготовил карты для реконструкций сражений. Хочешь посмотреть? – Конечно хочу. Новгород выловил какого-то парнишку и велел ему передать Москве, что они с Петербургом ушли по делам. В комнатушке Новгорода было очень просто и старомодно: сплошная деревянная тёмная мебель и груды всевозможных инструментов. На широком столе в центре лежала изрисованная бумага. Петербург подбежал к разложенным картам и стал с любопытством их рассматривать. – Я нарисовал карты и отметил на них владения князей, бояр, дворян. – пояснил Новгород. – Дедушка Новгород, вы сами всё это нарисовали? – Сам. Немножко помогли, но в целом сам. – Это очень большая работа. Вы не устали? – Не устал, мне это наоборот приносит удовольствие. Новгород долго расспрашивал мальчика о поездке во владения Москвы: что ему понравилось, что не понравилось, что лучше всего запомнилось. Петербург с удовольствием охотно всё рассказывал, но умолчал только о своём внезапном открытии и разговоре с тётушкой Москвой в вечер первого дня их приезда. Несколько часов спустя к ним в комнатушку заглянула Москва. – Наговорились, мальчики? – усмехнулась она. – Уже да. – ответил Петербург. – Так, давай иди ужинать. Я тоже пока с Новгородом поговорю. Петербург вышел за дверь. Москва с облегчением выдохнула. – Что-то устала я в этот раз... – призналась она. – Умоталась я с ним. – А что же так? – Он узнал, что до него столицей была я. – Вот те раз! – выкатил глаза Новгород. – Это как же так случилось? Ты ему что ли сама сказала? – Нет, я ничего не говорила ему. Девчонки за столом наболтали много и он сам догадался. – Сам? Ну... Похвально. Голова у него хорошо соображает. Порой даже слишком. – замялся Новгород. – Как он отреагировал? – Он очень расстроился. Винил себя во всех грехах, что он так виноват передо мной. Ещё долго успокаивался потом. – Хм, а ведь забавно получается... – загадочно произнёс тот. – Что забавного в том, что маленький ребенок проклинает себя? Новгород, ты в своём уме? – презрительно поморщилась Москва и покрутила указательным пальцем у виска. – Я то в своём уме. И я прекрасно помню то, как лет так эдак пятьдесят назад, когда я увидел тебя с ним на руках, ты сказала, что сделаешь всё, чтобы Империя передумал насчёт Петербурга и начал сожалеть о содеянном. Он не без удовольствия наблюдал за тем, как у Москвы округляются наполняющиеся осознанием глаза, приоткрывается рот и слегка бледнеет кожа. – Я... Неужели я правда так когда-то говорила?.. – пряча глаза неверяще спросила она. – А то. Я всё помню. – нагнетающе заявил Новгород. – Все твои слова. Не первый век всё-таки знакомы. – И что ещё ты помнишь?.. – Я помню, что хотел сказать тебе кое-какую очень важную вещь, которую понял не так уж и давно, но которую должен сказать тебе. Грубоватый голос Новгорода стал непривычно мягким. Москва посмотрела на него исподлобья, – не насмехается ли он. – И что же ты хочешь сказать мне? – поинтересовалась Москва напрягшись. – А вот что, – Новгород сделал многозначительную паузу, – я понял почему мой товарищ Смоленск взял тебя под своё крыло. Я смог увидеть тебя такой, какой он увидел тебя – маленькой, беззащитной девочкой, которая очень боится мира вокруг. – Новгород... – Ну что ты "Новгород"? Я рад, что понял это, но разочарован, что не понимаешь ты. – Опять вы все говорите загадками. – нервно цокнула языком Москва, вспомнив недавний разговор с подругами. – И опять я что-то не понимаю! Почему так сложно сразу сказать прямо!? – Надеялся, что ты хоть чутка попытаешься догадаться. Но, видать, зря... Москва, мы все хотим одного – не быть одинокими. Это сложно. Но можно. Можно, если переступить через свои принципы и посмотреть на мир чуть более свободно, без страха быть осужденной. Тёмные времена прошли, и люди, которые осуждали тебя, давно мертвы. Москва, я понял, что мы давным-давно стали самой настоящей семьёй. Да! Нет причин отрицать сей факт. Нас связал Питер. Именно что связал. Я прозрел, когда увидел, как ты плачешь, как маленькая девочка. Ты так привыкла быть одной, что боишься обрести кого-то по-настоящему искреннего подле себя. Но ведь... Но ведь ты – его мама. Я – его дедушка. Он тебе – сын. Он мне – внук. Я тебе... Кто? – Новгород любопытно прищурился. – Ну, допустим, я тебе друг. Более того, вы с Нижним женаты? – Мы тайно обвенчались... – сквозь зубы нехотя выдавила из себя Москва. – Ибо женщине на высоком посту не положено выходить за мужчину с низким чином... – Гм... И всё же это считается. – кивнул Новгород. – Я принял это. А ты? Продолжишь упираться, ссылаясь на сухие факты? Нет, это скучно. Проще принять тот факт, что мы – семья. Разве не так? – Я... Я не знаю... – Ничего, девочка, у тебя есть много времени, чтобы подумать. Они все как сговорились – Тверь, Рязань, Тула, Казань, а теперь ещё и Новгород. Они все твердят про семью, которую она обрела. Но в глазах женщины это было лишь иллюзией и обманом. Обманывать женщину – это так низко... *** Письмо Нижнего Новгорода к Москве. "Моя далёкая прекрасная Москва! Пишет тебе твой непутёвый купечишка. Пишет спешно, ибо времени у него мало. Посчастливилось мне узнать, что подруга твоя Казань получила от тебя приглашение на не деловую встречу. Не посчастливилось мне не обнаружить такого приглашения у себя. Но расстраиваться я не собирался, поскольку в вашей женской компании я явно фигура лишняя. Казань согласилась исполнить мою маленькую просьбу и это письмо должна передать тебе она. Если же этого не случится, то тут я действительно расстроюсь. Москва, душа моя, предлагаю тебе заехать ко мне на досуге. Казань сказала, что царский мальчонка уже изрядно подрос и раз ты взяла его с собой в поездку, то юнцу будет полезно побывать где-нибудь ещё. Например в моих владениях. Ты знаешь, на Волге всегда хорошо: чистый воздух и природа красивая. Если у царского мальчонки ещё остались проблемы со здоровьем, то на Волге ему тотчас полегчает. Не существует людей, которые бы остались равнодушными к речным пейзажам, ведь Волга одинаково эффективно лечит душу и тело. Да и тебе, солнце моё ясное, не помешало бы малость развеяться, забыть на пару деньков, что ты работаешь во дворце, и приехать ко мне. Мы так давно не виделись, что я боюсь, будто скоро забуду твоё личико. Я безмерно счастлив получать от тебя письма. Я как обезумевший от любви мальчишка целую их, зная, что твои руки касались этой бумаги. Но мне этого недостаточно. Я жадный. Я хочу видеть тебя и твою улыбку. Я хочу чувствовать твои прикосновения и слышать твой голос, произносящий моё имя. Я неимоверно скучаю по тебе. Моя прекрасная милая Москва, я хочу надеяться на скорую встречу с тобой. Если не на скорую, то хоть на какую-нибудь. Мне достаточно просто знать, а не надеяться, что мы увидимся. Переполненный любовью твой купечишка Нижний Новгород." *** Петербург проваливался в сон. В покоях темно, с улицы долетает только редкое ухуканье совы. Ничто не могло прервать его сон. Ничего, кроме него же. Перед сном он долго размышлял о жизни во дворце и о людях, которыми он окружён. Сквозь окутывающую его дремоту ещё проступали какие-то мысли, но он уже никак их не различал. "Знакомое имя – Нижний Новгород." – случайно промелькнула мысль. Петербург распахнул глаза. Сон как рукой сняло. Он сел на кровати, став облумывать эту мысль. А ведь действительно. Это имя в быту всплывает с завидной регулярностью. Только в гостях у Москвы это имя упоминалось целых три раза. Даже сама тётушка Москва рассказала немного о нём, а это дорогого стоит. От этого человека приходят письма персонально Москве, а не ему, столице. Она тоже пишет ему лично, иногда используя ближайших помощников, чтобы те отвезли ему весточку в конверте. Петербург соскочил с кровати, подбежал к выдвижным ящикам возле письменного стола и стал судорожно что-то искать в них, проклиная свою нелюбовь к уборке и склонность к захламлению. В ящиках лежала целая гора ненужных бумажек и побрякушек, среди которых он силился найти нужную вещь. Через пару минут все книжки и учебники оказались на полу. В полумраке мальчик разглядывал их названия. Наконец его взгляд зацепился за надпись "Пособие по изучению французского языка для детей". Это был его первый в жизни учебник. По нему он впервые начал произносить иностранные слова. Эта книжка лежала перед тётушкой Москвой всякий раз, когда начинался урок "волшебного" французского. Это был самодельный учебник с рукописными вставками и рисунками. У него не было твёрдого переплёта, лишь два более плотных листа бумаги. Корешка тоже не было, так что с лёгкостью можно было посчитать сколько листов сшито в этом учебнике. Петербург несколько секунд колебался, прежде чем открыть первую страницу книжки. Но он решился. Одним резким решительным движением он отогнул плотный лист обложки, напряг зрение в темноте и с замиранием сердца прочитал: "учебник изготовлен по специальному заказу от Императорского двора мастеровым Нижним Новгородом для юной столицы Санкт-Петербурга".