Эпоха Избранного

На следующее утро Султан Мустафа готовился к первому заседанию Совета Дивана. Этот день был особенно важен: ему предстояло утвердить свою власть, принять ключевые решения и доказать пашам, что он достоин титула, переданного ему от отца. Согласно традиции, прежде чем отправиться на Совет, Мустафа направился в покои Валиде, чтобы получить её благословение. Когда Мустафа вошёл в её покои, его встретил привычный запах благовоний, легкий свет, проникающий через высокие окна, и спокойный голос матери, отдающий величием и теплотой. Махидевран сидела на тахте, её осанка оставалась царственной, но в глазах угадывалась усталость от всех перемен, обрушившихся на дворец после смерти Сулеймана. В последнее время она утвердила своё положение: настояла на том, чтобы Хюррем Султан освободила покои главной женщины гарема. Эти комнаты, с их просторными пространствами и балконом с видом на дворцовый сад, перешли к Айбиге Султан, супруге Мустафы. Казалось, время само подсказывало, что эпоха Хюррем завершилась. — Валиде! — голос Мустафы прозвучал твёрдо, но в нём слышалось тепло. Махидевран поднялась, улыбаясь сыну, но её глаза оставались пристально внимательными. — Мой лев, как я рада тебя видеть, — её голос звучал мягко, но проникновенно. — Проходи. Мустафа склонился перед ней, поцеловав руку. — Валиде, я направляюсь на Совет и пришёл к вам за благословением. — Конечно, сынок. Благословляю тебя, — она положила руку на его голову. — Пусть твой день будет плодотворным, а ум острым. Мустафа кивнул. — Спасибо, Валиде. Она внимательно посмотрела на сына, будто изучая его. Затем её лицо стало серьёзным. — Мустафа, прежде чем ты уйдёшь, — продолжила она, — мне бы хотелось узнать твоё решение относительно твоих братьев. Что ты решил? Султан выпрямился, его голос стал твёрдым: — Мы уже обсуждали это, Валиде. Я не стану их казнить и не трону их детей. Махидевран нахмурилась, но сдержала эмоции. — Сынок, но они всегда будут угрожать твоему престолу. Ты знаешь, Хюррем не станет сидеть сложа руки. Мустафа взглянул на мать спокойно, но в его глазах читалась уверенность: — Хюррем Султан отправится в Старый дворец. После смерти отца у неё не осталось власти. Я не думаю, что она сможет доставить вам неприятности. Махидевран понимала, что спорить с сыном сейчас бессмысленно. Она знала, что сын твёрдо стоит на своём. — Сегодня я хотела бы устроить в твоих покоях небольшой праздник, — тепло произнесла Валиде. — Пусть девушки станцуют, покажут свои таланты. Возможно, хоть одна из них удостоится твоего внимания. Тебе нужно думать о продолжении рода. Один наследник — это слишком мало. Мустафа не стал спорить, стараясь скрыть раздражение. — Хорошо, Валиде. Кстати, с сегодняшнего дня Айбиге, как моя законная жена, официально будет носить статус Хасеки Султан. Она станет второй женщиной гарема после вас. Он заметил, как матушка едва заметно поморщилась, но решил не обращать внимания. Махидевран не одобряла его брак с Айбиге, но Мустафа считал её своим союзником. Когда Мустафа покинул её покои, его мысли были далеко от празднеств. Он понимал, что мать права: продолжение рода — долг, от которого ему не уйти. Но сейчас его больше заботили дела государства. Его отношение к Айбиге было сложным. Она не стала его большой любовью, но за годы брака они сблизились. Её спокойствие и преданность сделали её надёжным союзником. Она была матерью его единственного сына Мехмеда, и Мустафа уважал её за это. Она стала ему другом и опорой. Их брак был союзом, выгодным для обеих сторон. Мустафа знал, что мать всегда надеялась на другое, но именно с Айбиге он чувствовал себя защищённым. Мустафа вспоминал своих других женщин. У него была дочь от Айше-хатун, и хотя он любил Нергисшах, близости с её матерью они так и не достигли. Его гаремные отношения, начавшиеся ещё в молодости, принесли много проблем. Возможно, поэтому он так высоко ценил Айбиге — она была надёжной и преданной. Но сердце Мустафы не было привязано к гаремным наложницам. Всё, что когда-то казалось привлекательным, со временем утратило свой блеск. Молодой Султан тяготился прошлым опытом — интригами, завистью и ложной привязанностью. Поэтому Айбиге была ему ближе всех. С этими мыслями он вошёл в зал заседаний. Просторный, холодный зал, украшенный мраморными колоннами и тяжёлыми коврами, встретил его тишиной. Паши, стоя у своих мест, поклонились, приветствуя нового Султана. Мустафа не стал медлить. Он занял место под балдахином и оглядел зал. — Паши, — начал он уверенно, — прежде чем мы обсудим дела государства, я сообщу о своём первом решении. Он сделал паузу, как будто намеренно привлекая внимание. В зале повисла напряжённая тишина. — Рустем-паша отныне лишается своей должности, великого визиря. Его место займёт Ибрагим-паша. На лице Рустема не дрогнул ни один мускул, но в глазах сверкнуло возмущение. — Рустем-паша, ты будешь отправлен наместником в Анатолию. Завтра ты должен покинуть столицу. Ему передали печать Визиря, которую он отдал Ибрагиму. Мустафа протянул печать Ибрагиму. Новый визирь, склонив голову, принял её. — Благодарю за ваше доверие, Повелитель. Мустафа продолжил: — Мои братья отправятся обратно в свои санджаки. Шехзаде Селим — в Конью, Шехзаде Баязид — в Амасью. На время походов шехзаде должны будут прибывать в столицу. Их дети, останутся здесь, чтобы обучаться искусству управления и военному делу, а потом по достижении возраста отправятся в свои санджаки. Кадий, присутствовавший на заседании, поднял голову и обратился к султану: — Повелитель, позвольте спросить: как же закон Фатиха? Этот закон действует веками. Мустафа взглянул на него холодно, но сдержанно: — Эфенди, я осведомлён о законе, — голос Мустафы звучал уверенно, но слегка холодно. — Поэтому вчера, в первый день своего правления, я подписал указ, отменяющий закон о братоубийстве при восхождении на престол. Однако это не означает, что если один из моих братьев поднимет бунт и попытается завладеть троном, он избежит наказания. В таком случае виновный будет казнён. Мустафа говорил твёрдо и решительно, его взгляд окинул присутствующих. Тишина в зале стала осязаемой, как будто каждый боялся вымолвить слово. Кадий склонил голову, выражая почтение. — Даст Аллах, такого не случится, мой Повелитель, — голос кадия звучал сдержанно, но в нем чувствовалось одобрение. — Это поистине мудрое решение. В этот момент раздался неожиданный голос Шехзаде Джихангира. Он немного подался вперёд, словно собираясь вступить в спор. Его лицо выражало смятение, а тон голоса — укор. — Повелитель, — вдруг прервал тишину Джихангир, — а как же я? И матушка? Его голос звучал с надеждой, но в глазах уже читалась печаль. Он давно ждал возможности покинуть столицу, но, как всегда, казалось, на него никто не обращал внимания. Мустафа внимательно посмотрел на младшего брата, в его взгляде не было ни упрёка, ни раздражения, только усталое понимание. Джихангир, ещё надеявшийся покинуть столицу, понял, что снова оказался в стороне. — Хюррем Султан, как и положено, завтра отбудет в Старый дворец, — голос Мустафы звучал спокойно, но в нём прозвучали нотки окончательной решимости. — Что касается тебя, Джихангир, нам нужно поговорить прежде, чем принимать решение. После Совета жду тебя в своих покоях. Джахангир молча кивнул, опустив глаза. Боль в его спине напомнила о себе, но он сдержал гримасу. Селим и Баязид, стоявшие рядом друг с другом, обменялись короткими взглядами. Каждый из них думал о своём. Селим молча слушал брата. Мысль о том, что ему придётся оставить своего сына, не давала ему покоя. Как отреагирует Нурбану, когда узнает об этом? Баязид, напротив, испытывал облегчение: отправка его детей в санджак выглядела разумным решением. Остальное время заседания Совета ушло на обсуждение государственных дел. Мустафа, твёрдо сидя на троне, раздавал распоряжения и показывал, что он полностью владеет ситуацией.

***

Покои Султана Мустафы Мустафа стоял у окна своих покоев, глядя на мраморный двор, где несколько пажей неуклюже укладывали ящики с документами. Шаги Джихангира прозвучали мягко, словно он боялся нарушить тишину. — Входи, брат, — произнес Мустафа, не оборачиваясь. Джихангир вошёл, его движения были неловкими, словно он опасался лишнего взгляда. Султан жестом указал ему сесть. — Повелитель, позвольте мне покинуть столицу вместе с братьями, — голос Джихангира дрогнул, но в его глазах читалась решимость. Мустафа обернулся и внимательно взглянул на него, как будто пытаясь разглядеть в его словах скрытый смысл. — Скажи мне, брат, — заговорил он мягко, но с долей строгости, — как твоё здоровье? Сможешь ли ты обойтись без помощи матушки и лекарей? Джахангир выпрямился, стараясь казаться уверенным. — Матушка подобрала для меня нескольких девушек, они обучены лекарскому делу. Они знают, как облегчить мою боль, если это будет необходимо. Но боли уже не такие сильные. Я справлюсь. Позвольте мне уехать. Мустафа задумался, затем медленно кивнул. — Хорошо, — сказал он наконец. — Ты отправишься в Сарухан. Это санджак наследника, он не должен долго пустовать. Мехмед ещё слишком мал, чтобы управлять. Тебе предстоит взять это на себя. Джихангир затаил дыхание, услышав столь важные слова. — Сарухан ближе всех к столице, — продолжал Мустафа. — Если тебе понадобится помощь, я смогу приехать. Но лекарей и лалу я подберу для тебя сам. Что касается девушек, которых обучили для тебя… Боюсь, этого будет недостаточно. Валиде соберёт для тебя гарем. Джихангир широко открыл глаза, не веря услышанному. Эти слова поразили его сильнее всего. Его самые сокровенные мечты наконец начали сбываться. Он опустился на колени и, склоняя голову, поцеловал подол халата брата. — Аллах, благодарю тебя! Повелитель, спасибо вам. — Встань, Джихангир, — Мустафа мягко коснулся его плеча. — Мы братья, и я всегда буду рядом с тобой. Спасибо, брат, — голос Джихангира дрожал от радости. Джихангир покинул покои, едва сдерживая слёзы радости. Он был настолько окрылён, что не заметил, как с другой стороны к покоям приближалась Михримах Султан. Она шла твёрдым шагом. Она уже знала о решении Мустафы относительно её мужа. Это был тяжелый удар. Утром она была у матери, когда с Совета вернулся Селим. Брат первым делом направился к Хюррем, но разговор был коротким. Селим выглядел мрачным, Баязид же поспешил к своему гарему и детям, чтобы объявить решение Повелителя. Её лицо оставалось непроницаемым, но в груди кипела буря. Михримах чувствовала, что теперь её очередь. Мысль о том, что она покинет столицу, оставит матушку и племянников — теперь обречённых жить под крышей врага, — казалась ей невыносимой. Новую Валиде, Айбиге, она иначе как врагами не воспринимала.