the tale of reckless love

      Дазай думал, что самое сложное в воспитании детей — это сохранять терпение. У него, в отличие от Чуи, этого терпения откуда-то всегда брался безграничный запас. Не удивительно, ведь во времена работы в мафии он мог часами и сутками донимать напарника, пока тот не взрывался, колотя Осаму.       Но даже это терпение иногда заканчивалось. Особенно, после напряжённых дней в Агентстве. Именно в эти дни Кацуми почему-то задавала огромную кучу вопросов — от простых, как: «Почему с неба капает дождь?», до очень сложных, вроде: «Почему папа решил стать твоим мужем?»       Дазай и сам, чёрт возьми, не знал, почему. Не скажешь ведь ребёнку, что у Чуи напрочь отсутствует чувство самосохранения и здравый рассудок. Так что он со смешком отмахнулся:       — Детка, спроси у него сама.       Кацуми серьёзно кивнула и размазала по подбородку шоколадное мороженое, которое черпала розовой пластиковой ложкой из ведёрка.       Позже, когда Чуя скинул ботинки на гэнкане и устало прошагал в гостиную, он сразу же взял дочь на руки и по привычке отправился укладывать её спать. Дазай, оставив так и не тронутый рокс с виски на столе, подошёл к двери детской и замер, прислушавшись. Когда дочь действительно что-то интересовало, она могла быть очень настойчивой, так что вопрос прозвучал незамедлительно.       После череды смешков и шутливых ответов, Чуя всё же сдался и сказал:       — Потому что… он это он. Я просто не смог представить на его месте никого другого.       Дазай прикрыл глаза и прислонился затылком к стене, вскинув голову к потолку. Его губы растянулись в абсолютно идиотской улыбке.       — Как это? — шёпотом спросила Кацуми.       — Это когда ты любишь кого-то настолько сильно, что не представляешь, как без него жить, — ответил Чуя. Он хмыкнул, послышался шорох. — Кацуми-чан не может жить без своего любимого плюшевого мишки, а я — без папы. Поняла?       — Сильно любишь… — эхом повторила дочь. В её голосе уже слышались сонливые нотки. — Значит, Кацуми сильно любит мишку и вас двоих.       Накахара тихо засмеялся. Щёлкнул выключатель, и тонкая полоска света из-за приоткрытой двери потухла.       — А мы сильно любим тебя, — чмокнув Кацуми, прошептал Чуя.       Дазай даже не стал скрываться: всё равно его присутствие давно было раскрыто. Поэтому он лишь поджал губы, когда Накахара прикрыл дверь за собой и вскинул бровь, глядя на мужа.       — Это ты её надоумил, придурок?       Он подошёл к Осаму и насмешливо склонил голову вбок.       — Ты даже не представляешь, какие вопросы порой приходят в голову твоей дочери, — сложив руки на груди, фыркнул Дазай. — На такие я отвечать не умею.       — Посмотрите-ка, бывший гений Портовой мафии не нашёлся с ответом. — Чуя подцепил его подбородок кончиком пальца и заглянул в глаза. Его собственные искрились теплом и нежностью. — Жду не дождусь, когда она задаст этот же вопрос тебе. Любопытно услышать ответ.       — Могу озвучить прямо сейчас. — Осаму положил ладони на талию мужа и притянул ближе. Он склонился к нему и прошептал в губы: — Чуя просто не оставил мне выбора. Он такой крохотный, что того и гляди кто-нибудь положит в карман и украдёт, вот и приходится следить. Настоящее бремя.       — Какой же ты мудак, — рыкнул Накахара. Его пальцы обхватили чужой подбородок, а в глазах заплясали уже знакомые черти. От одного вида позвоночник прострелило жаром, а скулы Дазая предательски вспыхнули. — Посмотрим, как ты запоёшь в спальне.       Осаму даже не успел усмехнуться, потому как губы Чуи врезались в его собственные, а ткань домашней футболки затрещала от той силы, с которой за неё потянули, пока они оба путались в ногах друг друга и пытались добраться до спальни.       Следующим вечером Дазай разогревал один из жутко полезных ужинов, приготовленных Чуей для Кацуми, и тайком от неё таскал из шкафа мармеладки.       За спиной дочь протянула:       — Па-а-ап…       — Да, детка?              Он едва не подпрыгнул и быстро затолкал пачку с мармеладом обратно в кухонный шкаф. Лишь бы не заметила, он ведь просто не сможет ей отказать. Сначала ужин, а потом сладкое — иначе Чуя его убьёт, потому что Кацуми не уснёт до полуночи.       — В садике есть мальчик, — сказала она, теребя лапу забинтованного плюшевого медведя, развалившегося на кухонном столе, — его зовут Масато.       — И что с ним? — отозвался Осаму, вытаскивая миску с разогретым рисом и овощами из микроволновки.       Он почти заскулил от того, какой горячей она была — перегрел, чтоб её. Дазай оставил ужин на столе подальше от дочери, чтобы он остыл, и повернулся к ней, дуя на обожжённые пальцы.       — Я… — Кацуми сильнее вцепилась в лапу медведя, вскинула свои огромные карие глаза на Осаму и нахмурилась. — Его я тоже сильно люблю, папа.       Он так и застыл с глупым выражением лица и растопыренными пальцами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Дазай сглотнул и открыл рот. А затем закрыл, не найдя слов.       Терпение — самое сложное в воспитании детей. Так он думал до сегодняшнего дня, пока его пятилетняя дочь не сказала, что любит какого-то сопляка из детского сада. Господи, а он-то считал, что подобный разговор состоится лет в четырнадцать. А лучше — вообще никогда.       Как это любит?! Что это вообще должно значить, чёрт возьми?       Кацуми смотрела на отца во все глаза и чего-то ждала. Наверное, он должен что-то сказать, да?       — О, — выдавил Дазай.       Позже он в пол уха выслушал историю о том, как этот Масато поделился с Кацуми морковными палочками из своего бэнто и, отчаявшись, почти решил научиться собирать идиотские коробочки с едой, чтобы у дочери там было всё.       Лишь бы всякие мерзкие мальчишки не посчитали своим долгом чем-то ещё с ней поделиться. А лучше — заставить Чую с этим разбираться, это ведь он ответственен за режим питания Кацуми.       Стоило часом позже скрипнуть входной двери, как Дазай буквально вывалился в коридор и, морщась и хватаясь за сердце, простонал:       — Чуя, мы потеряли нашу дочь!       — Что?! — Чуя застыл с охуевшим выражением лица и брелоком от машины в руках.       — Она… — Осаму понизил голос и, склонившись к мужу, прошипел: — …влюбилась.       Накахара облегчённо выдохнул, но спустя секунду вскинул взгляд и отшатнулся.       — Чего, блядь?