the tale of reckless love

      Чуя обожает эти часы. Больше никакой работы. Телефон бескомпромиссно ставится на беззвучный и остаётся забытым в кармане пальто. Он переступает порог квартиры и вслушивается в тишину, которая тут же нарушается неуклюжей вознёй и торопливыми шагами.       — Принцесса, — улыбается он, когда Кацуми показывается в коридоре и сонно потирает кулачком глаза.       За ней по полу волочится плюшевый медведь с перевязанными бинтами лапами и шеей. На вопрос Чуи об этом Кацуми как-то совершенно естественно и непосредственно ответила, что так мишка будет больше похож на папу. И когда его не будет дома или когда Кацуми придётся снова тащиться в ненавистный детский сад, она будет чуточку меньше скучать по нему.       — Папочка…       Она зевает и кидается навстречу раскрытым рукам. Чуя сгребает Кацуми в объятия и вдыхает запах цветочного шампуня, оставшегося на рыжей макушке, и тёплого молока — так всегда пахнет её кожа.       Маленькие ручки лениво перебирают изрядно отросшие чуины волосы. Кацуми прижимается щекой к плечу папы и утомлённо вздыхает. Накахара точно знает, что значит каждый вздох, каждый всхлип или фырк дочери. За столько лет он успел изучить своё сокровище от и до, и сейчас понимает: она устала, но стойко сражалась со сном, ведь ждала его возвращения домой.       — Где твой болван-отец? — с усмешкой спрашивает он, беря её на руки.       — Папа устал и уснул, — шепчет она в ухо Чуи, будто это самый сокровенный секрет. — Но Кацуми дождалась…       Когда ручки обвивают шею, а кудрявая голова прижимается к груди, Накахара чувствует себя почти что самым блядски-неебически-охуительно счастливым человеком в мире. Почти.       Он поглаживает Кацуми по спине, чувствуя, как та моментально проваливается в сон в его объятиях.       Дазай спит в гостиной вместе с плюшевым кальмаром дочери в руках. Должно быть, в какой-то момент она коварно подложила игрушку вместо себя, лишь бы слинять и не уснуть за компанию.       Иногда Чуя удивляется, когда только Кацуми успела так чутко перенять хитрость Осаму. От Накахары ей, конечно, тоже кое-что досталось: сила удара, с которой она укладывала на лопатки мальчишек, пытающихся высмеять её забинтованного плюшевого медведя в саду.       Чуя останавливается перед диваном и глупо улыбается оттого, как Осаму стискивает в объятиях несчастного кальмара и прижимается щекой к его щупальцу. Он глухо сопит, свернувшись калачиком, и во сне его пятка почему-то подрагивает, как хвост пса, которому снится охота.       — Эй, — шепчет Чуя, дабы не разбудить дремлющую на его руках Кацуми. Дазай кое-как просыпается, однако, судя по потерянному взгляду, всё ещё находится где-то между сном и явью. — Куда подевалась наша дочь, придурок?       Осаму мнёт плюшевого кальмара и бормочет что-то нечленораздельное перед тем, как до него доходит смысл слов. Он вскакивает и таращится на игрушку, тут же оглядываясь по сторонам.       — Кацуми-чан, — взволнованно бормочет Дазай. Он натыкается взглядом на дочь, мирно спящую на руках мужа, и закатывает глаза. — И не стыдно тебе?       — Ни капельки, — мягко смеётся Чуя.       Дазай откидывает в сторону плюшевого кальмара и подходит к мужу. Целует Кацуми в макушку и тянется к Чуе, касаясь ладонью его щеки.       Их губы соприкасаются, и Чуя теряется в нахлынувшей нежности и щекочущем рёбра трепете. Вот теперь идеально.       — Глупый коротышка, — фыркает Осаму. — Сколько можно ждать? Твоя дочь совсем от рук отбилась, без тебя засыпать отказывается.       — Она и твоя дочь тоже, — отвечает Чуя, поудобнее перехватывая Кацуми на руках. Дазай разжимает её пальчики и забирает из крепкой хватки плюшевого медведя. — Хитрость в этом доме, похоже, передаётся воздушно-капельным путём.       — Уложишь? — широко зевая, спрашивает Осаму.       Он вручает Чуе медведя и плетётся в спальню, безмолвно передавая «смену» партнёру.       Накахара провожает его взглядом и заносит дочь в детскую. Кладёт её в кроватку, укрывает одеялом и, немного подумав, засовывает медведя под него, подтыкая покрывало со всех сторон. Оставляет лишь тусклый свет ночника и, улыбаясь, целует Кацуми в лоб.       Едва слышно скрипит входная дверь, за которой, словно привидение, привычно маячит Дазай. Чуя знает, что когда он выйдет в коридор, там уже никого не будет.       — Спокойной ночи, моя принцесса.       Накахара прикрывает за собой дверь и медленно плетётся в спальню, на ходу расстёгивая пуговицы рубашки и запонки.       Стоит войти в комнату, как губы Дазая накрывают чуины, и тот охает от неожиданности, но быстро берёт себя в руки и прижимает Осаму ближе.       — Ты чего так завёлся? — насмешливо шепчет между горячими поцелуями.       — Просто… — отвечает Дазай, беспорядочно покусывая кожу на его шее, — очень рад, что ты дома.