the tale of reckless love

      Хогвартс навевает приятные воспоминания. Дазай отпивает вина из бокала и оглядывается по сторонам, замечая знакомые лица: директор Сосэки хоть и постарел, но всё так же энергичен и улыбчив в своей парадной звёздной мантии.       Дядя Мори и профессор Фукудзава, тихо переговариваясь, внимательно следят за ходом рождественского приёма, на котором собрались бывшие выпускники школы. Будто они не взрослые волшебники, а всё ещё неопытные студенты, и нужно обязательно приглядывать, чтобы никто не подлил алкоголя в пунш и не целовался за гобеленом в коридоре замка.       На руках у Фукудзавы сладко дремлет серебристый книззл и наверняка громко урчит, учитывая, как старательно профессор по Уходу за магическими существами чешет его лоб.       Ацуши, заметив Осаму, кивает и улыбается. Повзрослел, а смущённая улыбка осталась всё та же. Рядом с ним, вслушиваясь в разговор, стоит серьёзная Кёка, а неподалёку, словно призрак, маячит Акутагава, до сих пор не набравшийся храбрости признаться в своих чувствах. Как будто и не было этих семи лет.       — Потанцуем? — Йосано пихает Дазая плечом, хитро улыбаясь.       — Извини, я кое-кого жду, — снисходительно отвечает он и ставит пустой бокал на проплывающий мимо поднос. — А вот Коё, кажется, заскучала. Не хочешь её развлечь?       Она фыркает, но всё равно улыбчиво щурится. Дазай не упускает возможности поддеть подругу за её школьную влюблённость в профессора Трансфигурации, Коё Озаки.       Приём давно начался, директор уже успел произнести речь и поблагодарить бывших выпускников за финансирование школы, не забыв при этом отметить достижения каждого за годы, что прошли с тех пор, как они покинули Хогвартс. Интересно, сколько же галлеонов из своего хранилища пожертвовал тыковка?       Дазай слышит шепотки за спиной и оборачивается, натыкаясь взглядом на рыжую макушку. Чуя застывает в арке Большого зала, разглядывая праздничное убранство, знакомое заколдованное звёздное небо и кружащиеся под ним снежинки, тающие в воздухе.       На нём чёрный костюм, неизменный бархатный чокер на шее, а на плечах изумрудная парадная мантия — похожа на ту, что он надевал на Святочный бал много лет назад, только вот сам Накахара с того времени всё же поменялся. Крепкие плечи стали чуть шире, на ладонях теперь перчатки, а правый голубой глаз пересекает шрам от тёмного заклинания. Йосано в Мунго удалось спасти глаз, но вот след остался, однако это лишь добавляет ему шарма.       Выправка выдаёт в нём главу Аврората, и Дазай невольно любуется.       Он поправляет красный галстук и делает шаг вперёд. Чуя моментально замечает его в толпе и ухмыляется так горячо, что желание закинуть его на плечо, утащить отсюда и закрыться в ванной старост становится нестерпимым.       — Нам так и не удалось потанцевать тогда на Святочном балу, — говорит Осаму, подойдя ближе. — Подаришь мне танец, тыковка?       — Только из жалости.       Чуя улыбается и берёт Дазая за руку, следуя за ним поближе к центру Большого зала. Музыка сменяется на медленную, и плывущие над головами свечи тухнут, а затем вспыхивают сотни маленьких кружащихся огоньков. Они мерцают на коже Накахары, переливаясь золотом, и этот свет деликатно путается в огненных кудрях, собранных в аккуратный низкий хвост. Нестерпимо хочется дотронуться.       Осаму терпит. Он притягивает Чую за талию и чувствует, как ладонь в перчатке ложится на его плечо.       — В этот раз не бабочка, — Накахара проходится кончиками пальцев по красному галстуку.       — Ненавижу их, если честно.       — Жаль.       — Почему опоздал? — шепчет на ухо Дазай.       — Министр задержал. В отличие от вас, бездельников из Отдела тайн, в Аврорате куча работы.       Осаму притворно дует губы, умело ведя партнёра в танце. От Чуи привычно пахнет тыквенным соком и сладостями, но теперь Дазай знает, что его губы такие же сладкие, с привкусом горечи табака — вредная привычка, от которой тот так и не избавился.       — Вообще-то, благодаря нам, бездельникам из Отдела тайн, вы успешно обезвреживаете тёмные проклятия.       — Иногда. Большую часть времени вы протираете штаны и копаетесь в архивах, — фыркает Чуя.       — По-моему, тебе понравилось тогда в архиве… — Осаму вновь наклоняется к уху и незаметно кусает мочку. — Или я неверно истолковал твои стоны, тыковка?       — Заткнись, — вздыхает Накахара.       Его скулы розовеют, и Дазай чувствует себя, будто только что поймал золотой снитч — а он ни разу не играл в квиддич.       Музыка затихает, сменяясь на что-то более энергичное, и они останавливаются. Глаза Чуи блестят возбуждением и явными намерениями сбежать из Большого зала, чтобы вспомнить все укромные места замка, что они успели облюбовать за полгода до выпускного. Но Дазай запрокидывает голову и мягко смеётся, заметив распустившуюся над ними омелу.       Чуя поражённо следует за его взглядом, а затем находит глазами Ацуши, машущего ему своей волшебной палочкой и скрывающегося в толпе.       Накахара глупо улыбается и приподнимается на носочках, касаясь кончика носа Осаму своим.       — Я должен кое в чём признаться, — говорит он.       Дазай обхватывает его лицо ладонями и целует в губы. Да, по-особому сладко-горькие.       Если бы в «Сладком королевстве» кто-то создал конфеты с таким вкусом, он питался бы исключительно ими и отдал все свои галлеоны, лишь бы никому больше не досталось.       — Знаю, тыковка, — шепчет в его губы Осаму. — Мы оба без ума от хитрых ловушек.