the tale of reckless love

      — Ты просто отвратительно упёртый, тыковка.       Дазай со вздохом валится на скамью и хмуро наблюдает, как Чуя взмахом волшебной палочки поднимает в воздух звезду, что скоро окажется на самой макушке пышной ёлки в Большом зале. Мори, пользуясь своими привилегиями декана Слизерина, припахал Осаму помогать в организации Святочного бала. Возможность побыть рядом с Накахарой и поизводить его — единственная причина, по которой он ещё не бросил это дело.       Все уже разошлись по своим спальням, только они вдвоём остались, чтобы успеть нарядить ёлку до утра.       — И это говоришь мне ты? — усмехается Чуя. — Ты выпил оборотное зелье, чтобы узнать, с кем я пойду на Святочный бал, это просто нелепо, Дазай. Неужели думал, будто Тачи не заметит подмену?       — Я не сомневался в своих актёрских способностях!       — Ты с порога заявил Мичизу, что я от тебя без ума, а потом пытался выпытать у него пароль от гостиной Гриффиндора.       Зал уже украшен к Рождеству: то тут, то там попадаются еловые ветки со звенящими колокольчиками, а по факультетским столам карабкаются маленькие заколдованные эльфы. Под потолком взмахом палочки директора Сосэки образовалось потрясающей красоты звёздное небо, а мягкие снежные хлопья тают прямо над головой. На профессорском столе всё ещё валяются кучи украшений, сундуки с венками и игрушками и даже граммофон с пластинками откуда-то взялся. Кажется, Кенджи перестарался и притащил из подсобки всё, что там было.       Чуя придирчиво оглядывает убранство ёлки и оборачивается. Дазай вскакивает со скамьи.       — Да просто признай, что тебя никто не позвал, и ты ждёшь моего приглашения. Тыковка, это не сложно, вот, смотри… — Осаму запихивает волшебную палочку в задний карман брюк и вытягивает руки на манер дирижёра, будто перед ним не Чуя Накахара, а чёртов оркестр. — Повторяй за мной по слогам: по-жа-луй-ста-О-са-му-при-гла-си-ме-ня-на…       — У меня уже есть пара, придурок. — фыркает Накахара. — Да даже если бы не было, я бы никогда не пошёл с тобой.       Дазай дует губы и складывает руки на груди. Его мятый серебристо-зелёный галстук небрежно перекинут через плечо, а из-под ворота рубашки и закатанных рукавов торчат уже изрядно потрёпанные бинты.       — Это ещё почему? — спрашивает он.       — Помимо того, что ты блядская заноза в заднице и самый отвратительный человек в мире? Ну, например, потому что ты ни хрена не умеешь танцевать, и точно бы меня опозорил.       — Это я-то не умею?! — обиженно восклицает Дазай. — Да я… да я танцую лучше всех.       — Не пизди, ты путаешься в полах собственной мантии. А помнишь, как ты на первом курсе свалился с метлы, стоило ей подняться буквально на метр в воздух? — вспомнив это, Чуя как-то по-особому тепло улыбается. — Ну… — Он щурится, а затем к его губам приклеивается ехидная ухмылка. — Если докажешь, что умеешь, так уж и быть, я расскажу, кто моя пара.       Накахара подходит к учительскому столу и роется в пыльной коробке, где лежат виниловые пластинки. Дазай хмуро следит за ним.       Хочется крепко-крепко сжать его в руках и придушить за чёртово упрямство. Чуя просто никак не может понять, что для них это последний Святочный бал, а после грядущего выпускного их пути наверняка разойдутся.       С тех пор как директор осенью за ужином сделал объявление, Дазай терпеливо (на самом деле нет) ждал, пока Накахара соизволит его пригласить. Самому гордость не позволяла. Чтобы он позвал этого гриффиндорского выскочку? Ещё чего. Он бы скорее обожрался глизнями, чем позволил себе дойти до такого.       Но с приближением бала терпение стало совсем ни к чёрту, а потом, на тренировке по квиддичу, куда Дазай заявился, чтобы по привычке заколдовывать снитч Чуи, узнал, что у него уже, оказывается, есть пара.       Силу собственного разочарования он ощущает по сей день, однако оставался ещё один выход: узнать, кто этот несчастный, и наколдовать ему какую-нибудь мерзость, вроде язв по всему лицу, или тайком подлить слабительное зелье. Тогда у Чуи просто не будет выбора, а Дазай, как настоящий джентльмен, великодушно и ненавязчиво предложит свою кандидатуру.       Плёвое дело же, ну.       Только вот оказалось, что гриффиндорцы отлично хранят тайны, а из Куникиды хреновый зельевар, потому что оборотное не продержалось и минуты. Сыворотка правды тут же отпала, он ведь не хотел Чую отравить своим варевом, а Куникида точно бы на него настучал после такой просьбы. Удлинители ушей также не сработали: Накахара их моментально сжёг, а перед этим за факультетским столом громко объявил, что Дазай воняет как стадо гиппогрифов.       На вопрос, как скоро в Хогвартс явятся авроры, если Осаму чисто гипотетически использует Империо, Мори лишь красноречиво посмотрел на своего племянника. Гнить в Азкабане за возможность узнать, кто пара Чуи, не очень-то и хотелось. Да и перед смертью он всё-таки хотел получить от него свой законный подарок.       Дазай вздрагивает, когда в зале раздаются ноты незнакомой музыки. Чуя, что-то бормоча, сосредоточенно колдует над граммофоном.       — Что ты делаешь?       — Ты же хотел узнать… — Накахара передвигает иглу граммофона. — Мерлин, сто лет не слышал эту песню.       — Это что, магловская музыка? — Осаму кривится. — Откуда тут эти пластинки?       Чуя игнорирует вопрос и разворачивается, разводя руки в стороны.       — Ну, докажи, что ты истинная королева танцев!       — Ты издеваешься?       Дазай прислушивается к музыке, и Чуя взмахом палочки увеличивает громкость на граммофоне.       — А что, в штаны наложил?

You're in the mood for a dance and when you get the chance…

You are the Dancing Queen, young and sweet, only seventeen

      Они сверлят друг друга взглядами. Чуин, озорной, подначивает Дазая, и он фыркает. А затем начинает нелепо двигать руками и бёдрами — как ему кажется — в такт музыке. Накахара мгновение хлопает глазами, будто не верит, что это происходит на самом деле, и начинает хохотать, хватаясь за бок.       — Ты… просто… жалок! — Он вытирает уголки глаз, а потом взрывается смехом, когда Осаму невозмутимо подтанцовывает к нему и ведёт за собой. — Я думал, у лунтелят самые странные танцы, но ты их переплюнул!       — А ты знал, что это брачные танцы? — Дазай оборачивается вокруг своей оси и резко тянет Чую за золотисто-красный галстук ближе к себе. Накахара распахивает глаза и замирает. — Ну как, тыковка, сработало?       Дазай дышит часто: то ли от движений, то ли оттого, что Чуя слишком рядом. Время растягивается, словно густая вязкая смола, а игла граммофона уже сошла с пластинки, глухо шоркнув по винилу.       Чуя шало улыбается и тянется к Осаму. Дазай закрывает глаза, внутренне трепеща от предвкушения. А вот и он, подарок. Так близко!       — Спокойной ночи. Увидимся на святочном балу.       Дыхание Чуи с запахом тыквенного сока и лакричных палочек мажет по подбородку, и следом раздаются удаляющиеся шаги. Дазай выдыхает и удручённо складывает влажные ладони в карманы брюк.       Всё-таки стоит подумать об Империо.       Следующим вечером, на балу, он скучающе скользит взглядом по толпе студентов и вполуха слушает щебет Йосано поблизости, когда замечает искомую рыжую макушку. Осаму в удивлении замирает, а потом смеётся, едва не разлив пунш на новенькую дорогущую праздничную мантию. Потому что Чуя по-джентльменски мягко придерживает за локоть малышку Кёку.       Дазай чувствует себя полнейшим идиотом, вспоминая, как Чуя однажды обмолвился: Кёка очень хотела прийти на бал, но не могла, ведь была всего лишь третьекурсницей. Болван. Мог бы и сам догадаться.       Он снисходительно позволяет ей украсть танец с Чуей, а сам смотрит только на то, как бархатный чокер выделяется на молочной коже шеи и как легко развевается на плечах Накахары изумрудная шёлковая мантия. Дазай сглатывает и поправляет свою красную бабочку. Он не думает о символичности и не гадает, что это значит. Просто каким-то образом знает.       Когда проходит первый танец, а затем второй и третий, он выходит на балкон. Лицо обдаёт морозной свежестью, а за Чуей тянется шлейф сигарет. Магловские, как и всегда.       — Воистину, королева танцев может быть только одна, и это явно не я, — говорит он.       Чуя тушит сигарету о каменный парапет и хмыкает. Не оборачивается.       — Последний год как-никак. Решил сделать доброе дело и подарить Кёке чудесный вечер.       Осаму подходит ближе и заключает Чую в кольцо рук, отрезая путь побега. Он утыкается носом в его макушку и вдыхает. От него всегда так чертовски вкусно пахнет тыквенным соком и грёбаными сладостями.       — Какой же ты щедрый, тыковка, — шепчет Дазай. Чуя вздрагивает — он надеется, что не от холода. — Сделаешь подарок для одного несчастного страдальца?       Чуя разворачивается к Осаму лицом, и уголок его рта медленно тянется вверх. Ему не нужно поднимать голову, чтобы заметить: прямо из колонны балкона, над их головами, расправились белоснежные лепестки омелы.       Накахара проходится пальцами по красной бабочке Дазая, хватает его за ворот рубашки и тянет вниз, приподнимаясь на носочки. Осаму плывёт, потому что губы Чуи на вкус слаще сахарных перьев и ирисок, а его прикосновения — к щекам, к подбородку, к скулам — подчиняют сильнее Империуса, заставляют вжиматься ближе, вцепляться пальцами сильнее, дышать чаще.       Чуя улыбается в поцелуй, а потом краем глаза замечает, как Ацуши за стеклянной дверью балкона с улыбкой выставляет два пальца вверх. Не зря ведь он весь месяц в библиотеке натаскивал Накаджиму наколдовывать омелу.       Чуя думает, будто Дазай никогда не узнает, что не он один на весь Хогвартс хорош в придумывании хитрых ловушек. Чуя никогда не узнает, что именно Дазай как бы невзначай однажды подкинул Ацуши мысль об омеле.