the tale of reckless love

      В мафии почти не бывало выходных, и об этом знал каждый. Поэтому Чуя совсем не жаловался на долбанную миссию, которая закончилась вечером тридцать первого декабря. У него всё равно не было никаких планов, а как принято праздновать Новый год у нормальных людей, он не знал.       В Овцах все просто напивались дешёвым пойлом, что удавалось купить на общак — совместно найденные по карманам деньги. С Флагами было почти так же: правда дешёвое пойло заменялось на нормальное, но в остальном…       В обоих случаях это можно было назвать каким-то подобием праздника, хоть и с натяжкой. Чуя мало знал о традициях, но в одном был уверен: Новый год празднуют с семьёй. Когда ты её лишаешься, остальное становится бессмысленным.       Горячий душ, чистая одежда и тёплая постель — вот и всё, что Чуе было жизненно необходимо в эту новогоднюю ночь. Стоило выйти из ванной, как он почувствовал чужое присутствие и тут же потянулся за клинком, обычно спрятанным между тумбой и стеной. Пальцы нащупали лишь пустоту.       Чуя вздохнул со смесью облегчения и раздражения.       — Даю тебе минуту съебаться.       Он вошёл в спальню и кинул взгляд на Дазая, растянувшегося на кровати. Ублюдок хотя бы снял ботинки, спасибо большое.       — Я слишком хорошо устроился.       Осаму поёрзал, с наслаждением утопая в подушке. Он закинул руки за голову и нагло улыбнулся. Один открытый глаз внимательно наблюдал.       — Время пошло.       Чуя кинул мокрое полотенце ему в лицо и сжал руки в кулаки. Этот год и так был дерьмовым, хотелось проводить его в спокойствии и здравом рассудке, что было просто немыслимо, когда Дазай находился поблизости.       Всё шло по привычному сценарию: он приходил, когда ему вздумается, и уходил, когда хотел. Точно бродячий кот, который лишь изредка в чём-то нуждался. В чём — Чуя так и не разобрался. Но, судя по всему, нуждался не он один, потому как в конечном итоге Накахара неизбежно позволял ему оставаться.       — Ты всегда так говоришь. — Осаму скинул полотенце на пол, сморщил нос и уставился в потолок. — Но я всё ещё тут.       — Ты как ёбаный таракан, вытравить невозможно. Что, не сидится в блядском контейнере? Припёрся мне нервы трепать?       Чуя покачал головой. Эта игра в тяни-толкай никогда не кончится, если он сам не положит ей конец. Он каждый раз обещал себе, что в следующий раз будет по-другому.       В следующий раз Дазай окажется за дверью. В следующий раз он будет спать на коврике в прихожей, не выгонять же ночью. В следующий раз он точно вытолкает его из своей кровати. В следующий раз он перехватит его пальцы на полпути к своей талии. В следующий раз он не даст сухим потрескавшимся губам коснуться своих. В следующий…       — Не обольщайся, Чу-у-уя. Я здесь не ради тебя. Просто не получается заснуть без этих твоих звёздочек.       — Пизди больше.       Обречённо щёлкнул выключатель, и спальня погрузилась во мрак. А на потолке засветилась целая россыпь маленьких флюоресцентных звёзд — глупая детская мечта из тех многих, что Накахара позволил себе исполнить.       Когда Дазай впервые их увидел, Чуя ожидал насмешек или издевательств, но ничего из этого не последовало. Осаму лишь заворожённо рассматривал маленькие светящиеся наклейки на потолке: одни были больше, а другие чуть поменьше.       Чуе и самому нравилось на них смотреть, и от одного взгляда он испытывал странное дежавю. Словно когда-то давно у него это было: и дом, и звёзды на потолке, и семья. Может быть, в той же призрачной жизни, где получил грифельную отметину на запястье.       Он утомлённо залез в кровать, подтянул к себе одеяло, на котором развалился Дазай, и тоже уставился в потолок. Где-то за окном в храме зазвонили колокола — значит, уже наступила полночь. Наверняка многие семьи сейчас на хацумодэ, пишут свои заветные желания на дощечках в надежде, что в новом году всё исполнится.       — С новым годом, Чуя, — сказал Дазай.       Когда отгремели первые залпы салютов, он тихо ответил:       — С новым годом.       И сжал холодные пальцы, что осторожно коснулись его собственных. Он знал: стоит повернуться к Дазаю, который точно так же трепетно прислушивается к чужому дыханию, всё повторится. И ладони на талии, и неумелые торопливые поцелуи, и запутавшиеся в одеяле конечности, и запах кожи, насквозь пропитанный бинтами, и он будет фантомно ощущаться даже на следующий день.       То, что случалось только во мраке этой спальни, всегда оставалось в ней же. Пластиковые флюоресцентные звёзды не умели рассказывать секреты. А те, кому эти секреты принадлежали, с наступлением рассвета неизбежно их хоронили.