the tale of reckless love

      Дазаю плевать на все праздники. Он никогда не ждал ни Рождества, ни Нового года, ведь не имел представления о том, каково это — лепить моти всей семьёй или пробовать рождественский торт. Поэтому он испытывает только утомлённую скуку от столпотворения людей на рождественской ярмарке близ портового склада, куда так некстати решил зарулить Ацуши. Накаджима тащит в руках бумажный пакет со сладостями и продуктами, купленными по строгому списку от Куникиды на праздничные посиделки агентства.       Когда Осаму пихает в плечо прохожий, он сжимает зубы и мысленно представляет, как бы трещали сухожилия этого невежи и хлюпала под подошвами ботинок тёплая кровь. Будь он всё ещё в мафии… мог бы повеселиться на славу. Вот поэтому Дазай не любит праздники. Он, конечно, давно на стороне света, но это вовсе не значит, будто он обязан жаловать людей. Особенно, когда их так чертовски много.       Да, не любит. Но снисходительно поджимает губы и сдерживает порыв утащить Ацуши с ярмарки, когда видит, как восторженно-лихорадочно горят его глаза. Он вертит головой во все стороны, будто боится упустить любую крошечную деталь. По-детски наивно открывает рот, когда видит аниматоров в костюме Санты и эльфов. И, конечно, заворожённо осматривает кучу переливающихся гирлянд и натянутые над макушками посетителей огни. Дазай хватает его за капюшон куртки и тащит в сторону, когда Накаджима едва не врезается со всего разбегу в тучную дамочку, засмотревшись на палатку со сладостями.       — Извините, Дазай-сан, — бормочет он.       — Нам повезло, что ты не превращаешься в тигра при любой возможности, — усмехается Осаму. — Хотя, мы могли бы поучаствовать в конкурсе костюмов и выиграть, я бы не отказался от бесплатного сакэ…       Ацуши таращится на Дазая и смеётся. А потом замирает как вкопанный. Осаму непонимающе хмурится и следит за его взглядом. Прямо рядом с ярмаркой раскинулся каток, и в его центре возвышается величественная ёлка, украшенная всевозможными игрушками и огнями. На катке предостаточно народу, и Дазай морщит нос.       — Знаете… а я ведь никогда не катался на коньках, — тихо говорит Ацуши.       Он тоскливо улыбается, смотря на кучку детей, неумело передвигающихся по катку и падающих на задницы. К ним, конечно же, спешат родители, чтобы протянуть руки.       Дазай хмурится, закусывает губу. Бросает взгляд на наручные часы, запрокидывает голову к небу и внутренне рычит на самого себя. А затем отвечает:       — Давай покатаемся.       — Правда? — Ацуши резко поворачивается, и из подпрыгнувшего в его руках пакета едва не выскакивают фрукты. — А как же… нам ведь в агентство…       — Куникида подождёт, — отвечает он, пожимая плечами.       Будто для него исполнить желание Накаджимы — сущий пустяк. На самом деле, так и есть. Ацуши не обязательно знать, что Осаму бы с большей охотой сейчас валялся на футоне в общежитии агентства в обнимку с бутылкой сакэ. Иногда он и сам удивлялся тому, каким стал. Оказывается, стремление увидеть улыбку этого мальчишки может быть чуточку сильнее эгоистичных порывов.       Ацуши энергично кивает, и Дазай даже умудряется наскрести по карманам несколько йен на аренду коньков, правда, Накаджиме приходится заплатить за билеты, но его это, кажется, вовсе не заботит.       Когда лезвия касаются льда, Дазай моментально вспоминает, как стоять на коньках, хотя делал это всего раз в жизни.       Тогда он был чуть младше Ацуши и видел такой же восторженный блеск на дне голубых глаз. Чуя не сказал ни слова, но Осаму всё понял, когда много лет назад он точно так же замер перед катком и ёлкой. Сбежав со скучного рождественского приёма в штабе, они набрели на ярмарку, где наелись сладостей до отвала, купили Мори уродливую фигурку оленя в латексном костюме Санты и соревновались в стрельбе и метании дротиков. Дазай выиграл Чуе рыжего пуделя, а Чуя кинул ему в лицо плюшевого зелёного кальмара.       Позже Дазай на удивление первым разобрался, как кататься на коньках, а Чуя — что было очень странно для эспера с такой способностью — каждые пару метров уморительно размахивал руками и едва не падал на задницу. Он вовремя успевал использовать Смутную печаль, чтобы не шмякнуться.       — Попробуй вот так! — крикнул Дазай, делая пару скользящих шагов. — Носки в стороны, Чуя, плавно. В тебе грации как в гиппопотаме.       — Закройся, блядь! — Накахара ухватился за бортик. — Тоже мне, учитель, сука, нашёлся…       Дазай подъехал ближе к нему и улыбнулся, протягивая ладони.       — Ты пришёл кататься или трястись у бортика, как и подобает трусливой псине?       — Я сам, отъебись.       Чуя махнул на него рукой и оттолкнулся от борта, но спустя пару метров его ноги начали разъезжаться в стороны.       Дазай закатил глаза и подъехал к нему.       — Что за отвратительное упрямство… Мне надо заняться твоим воспитанием. Начнём с первой команды: дай лапу!       — Пошёл нахуй, Дазай!       — Ты не оставляешь мне выбора, — цокнул он языком и коснулся полоски голой кожи на шее Накахары. Алое свечение вокруг его тела исчезло. — Теперь ты беспомощен, дай лапу.       — Блядь, да что же ты за скотина такая, — прошипел Чуя.       Он снова замахал руками, чтобы удержать равновесие, но сдался и крепко ухватился за предплечья Осаму, дабы не упасть на лёд.       Дазай нагло ухмыльнулся и слегка отъехал назад, перехватывая Чую за ладони. Он был в перчатках, поэтому контакта Смутной печали и Исповеди не произошло, но Накахара всё равно почему-то его не оттолкнул, а послушно расставил носки белых коньков в стороны, как показывал Дазай, и несмело поехал вперёд.       — Вот так, не спеши, — поразительно мягко для самого себя проговорил Дазай. — Не упадёшь, если будешь держаться за меня. А если что, упадём вместе.       Чуя ощутимо расслабился и уже перестал так крепко сжимать ладони Осаму. На его губах появилась лёгкая улыбка, а щёки покрылись розовым румянцем. Наверняка всего лишь от холода.       — Вместе, — эхом повторил он, хмыкнув.       И заглянул прямо в глаза Осаму. Дазай почувствовал, как уже его щёки обдало жаром. Конечно же, всего лишь от холода.       — Вот так, не спеши, — раздаётся на катке знакомый голос. — Я тебя держу.       Ацуши уже вовсю рассекает по ледяной глади без чьей-либо помощи и счастливо машет Дазаю рукой с другого конца катка. Он улыбается Накаджиме и медленно разворачивается на тот самый голос.       Ну, конечно. Чуя, катясь спиной к нему, держит за ладони Элис, а та несмело передвигается по льду вслед за ним.       — Носки в стороны, не торопись, плавно, — подсказывает он, внимательно следя за её движениями.       Осаму грустно улыбается своим мыслям и подъезжает ближе.       — Босс приказал развлекать малышню? — насмешливо спрашивает он.       Накахара на секунду замирает, а потом шумно вздыхает и, крепко держа Элис, разворачивается к Дазаю. Она обхватывает руку Чуи и буквально повисает на ней, глядя на Осаму во все глаза.       — Вот так сюрприз, Дазай-сан! Ринтаро потребовал, чтобы я развеялась.       — Добрый вечер, Элис-чан! — Осаму театрально кланяется.       — Какого хера ты тут забыл? — вклинивается Чуя.       — Прекрасно провожу вечер. Ты за бумажной работой зрение посадил? Зря, слепые псины мафии не нужны…       — Ты сейчас допиздишься…       — Дазай-сан, так здорово! — раздаётся сзади голос Ацуши. Он подъезжает ближе и тормозит так, что снег отскакивает от лезвий. — Спасибо, что вы… — Накаджима замечает посторонних и тут же тушуется. — Ой.       Губы Чуи растягиваются в ухмылке.       — Босс приказал развлекать малышню?       Дазай мог бы возразить, съязвить, отшутиться, но он этого не делает. Лишь смотрит, и от вида медных растрёпанных волос, в которых застряли снежинки, и горделиво вздёрнутого носа, какого-то чёрта плывёт.       — Туше.       Виснет неловкая тишина. Ацуши, не зная куда себя деть, смотрит то на одного, то на другого. Элис быстро теряет интерес к очередной перепалке бывших напарников и отпускает Чую, пробуя оттолкнуться от льда сама.       — И всё-таки Чуя поддаётся дрессировке, — поддевает Дазай. — Поразительно.       — Да я на коньках держусь в сотню раз лучше, чем ты, идиот, — отвечает Чуя, краснея.       — Спорим, я первым доеду до ёлки?       Дазай щурится, чувствуя, как тело изнутри покалывает азартом. А ещё ощущением давно забытого узнавания. Так происходит, когда ты внезапно снова обретаешь то, что когда-то потерял. Ну, или оно находит тебя само — как посмотреть.       Никто из них точно не скажет, в какой момент Ацуши с глупой улыбкой отъехал подальше, чтобы оставить их наедине. Никто из них этого и не заметил.       — На что спорим? — спрашивает Чуя, с готовностью поправляя перчатки.       — Сакэ, — без сомнений выпаливает Осаму. — Только чур без способностей!       — Идёт. — Накахара кивает и занимает стартовую позицию, кидая быстрые взгляды на Дазая: вдруг смухлюет и стартанёт раньше времени. — Будешь должен самую дорогую бутылку, придурок.       — О-о-о, не-е-ет, чиби. Не сегодня.       Они хищно улыбаются и срываются с места.       А где-то в кармане пальто Дазая бесконечно трезвонит телефон, который, конечно же, стоит на беззвучном. В этот Сочельник Куникида точно не дождётся мандаринов, а Рампо — свои моти, что остались забыты в бумажном пакете на скамейке катка.