Клятвенные грамоты

Отвлечь слуг проблемой не было. Фроська была занята стиркой, и будет ей занята еще пару часов. Для того, чтобы отвлечь кухарок и горничных, Инга оставила в кухне для слуг Нюрку, одну, без присмотра. Люди сердобольные, на ребенка точно отвлекутся, очень удобно.  Пошла к Василию, проходя мимо комнаты, заглянула, спросила не надо ли господину чего.  — Надо, надо, — нетерпеливо поднялся с кровати полностью готовый к выходу Василий. — Твоя задача отвлекать слуг. Запомнила? Если нам кто-то встретится, отвлеки разговором. И забавляй меня. Знай свое место. — А я знаю! — уперла руки в бока Инга, — Я свободная, я не крепостная. Ты сказал! Если не соврал, то барыня должна мне много денег. — Скоро ты получишь все её деньги. И её имя. И законного супруга. Если будешь делать, как я сказал и не будешь мешаться.  — Я сделаю, как говоришь, — пробормотала Инга обидчиво. Сомнения одолевали её. С одной стороны, хотелось проучить госпожу. За надменный вид, за дворянство, за идеальную жизнь, идеальную фигуру, не по годам умного ребенка, явно опережающего свое развитие, за всё. С другой стороны, то ли орудие она выбрала? Надёжен ли он? Ведь старый барин тоже красиво ухаживал. И чем все кончилось? Вот бы и его наказать!  На втором этаже царил неожиданный ажиотаж. Молодые люди лоб в лоб столкнулись со старшей горчичной, Евдокией Григорьевной.  — Инга! Твой ребенок всю кухню разнес! — напустилась она на няню. — Тебя освободили от твоих обязанностей, так принимай на себя новые! Дом большой, помогай, раз столуешься с нами.  — А чего делать то? — беззаботно спросила Инга. — Оставь в покое гостя и помоги с уборкой Марфе. Фроське бы со стиркой справиться, а ты ходишь баклуши бьешь! Еще и гостю надоедаешь. Вот господа приедут и выгонят! — Господа приедут? — вскинулся Василий. — А когда? Когда мне предстоит с ними увидеться ? Евдокия окинула гостя строгим взглядом. Это был очень красноречивый взгляд: взгляд человека, который знает себе цену, но принимает правила игры. — Господа телеграфировали сегодня, что собираются в дорогу. Если прогостите у нас еще пару недель, вполне станется что увидитесь. — Я никуда не тороплюсь, — чарующе улыбнулся Удальцов.  — Вы не торопитесь, а я тороплюсь, — отрезала горничная жёстко и указала Инге на спальню хозяев. — Выдраи полы, так чтобы я свое отражение увидела, постельное белье я уже господам сменила. В ванную нужно принести свежие халаты и полотенца, возьми у Фроськи. А вы, сударь… Вы совершенно свободны.  Василий улыбнулся. — Какая вы обходительная дама. Сразу видно старшего. — заметил он. Но горничная не купилась, лишь сверкнула глазами и ушла, цокая крепкими каблуками. Инга пожала плечами, но поскольку горничная на пороге оглянулась, была вынуждена выполнять указание.  Василий тихо выругался. Но останавливать служанку не стал, выглядело бы подозрительно. Пошел дальше по этажу, надеясь что Инге хватит ума не копаться, сделать все быстро, чтобы сбежать с ним до церкви, когда документы будут на руках.  Одна дверь была закрыта. Василий прислушался. Ему показалось, что он слышит тихие и горькие детские всхлипы. Этот ребенок умеет плакать?  Заинтригованный, он приоткрыл дверь, решив пожертвовать временем на вскрытие ящика. Мальчишка сидел к нему спиной. золотые волосы взъерошены. Мерно, будто во сне, он переставлял кубики. Один на другой. Один на другой. Клал между ними линейку. Соединял башенки мостами, демонстрируя удивительное для двух лет мышление. Время от времени, он шмыгал носом и тут же сердито доставал из кармана платок, вытирал слезы, сморкался.  — Чего ревешь, малой? — обратился он к мальчику. Тот вздрогнул. Повернулся.  — Я плохой, — ответил мальчик вместо того, чтобы как нормальный ребенок отрицать очевидное.  — Почему? — усмехнулся Василий. — Читаешь не достаточно чисто? Мальчик посмотрел на него долгим, необычайно твёрдым взглядом.  А потом отвернулся и продолжил молча строить замок из кубиков. «Точно отсталый. Или больной», решил Василий, закрыл дверь в детскую.  А Эраст продолжил строить подпорки, чтобы поставить кубики по диагонали, как в иероглифе «прощение». Но они никак не держались. Падали. Значит мама не простит? Василий, закрыв дверь, огляделся.  Интересующая его комната располагалась прямо перед ним, против детской. Это было логично, удобно бегать среди ночи к спиногрызу.  По коридору никто не шел, Инга возилась в меру своих умений в спальне господ. Ну-с, снимаем бурнус!  Удальцов широкими быстрыми шагами пересек расстояние между комнатами, зашел в спальню хозяйки. нижний ящик взирал на него, сверкая своей начищенное ручкой.  Прикрыв за собой дверь и призвав на помощь какую-никакую выдержку, молодой человек присел на корточки, подсунул отмычку в скважину, повернул. Замок щелкнул, и ящик, к радости и изумлению Василия, легко выдвинулся. Получилось! Он смог! Получилось! У него получилось! Без чьей либо помощи! От волнения не сразу разобрав, какие там лежат документы, молодой человек в начале вытащил документы кореянки, заполненные на русское имя, и только через мгновение, сообразив, что баронессу не могут звать Ли Суми. Выудив нужные документы только со второй попытки, Удальцов-Боровицкий вдруг наткнулся на  тень сомнения в собственной затее. Поселок возле усадьбы сравнительно не велик, а ехать до городу им может не хватить времени, их хватятся. И, однако же, священник местной церкви мог знать баронессу лично, тогда все пропало. Подлог дело подсудное. Хорошо если штрафом отделаешься, а если на каторгу сошлют? Все зависит от того, кому насолил. Папенька у Фанории Арсеньевны производит впечатление человека серьезного. У такого если дочь обидишь, целым не уйдешь. Может тогда ну его? Может пока не поздно собрать вещи, сесть на коня да попытать удачу с кем-то другим? На ум почему-то первым пришел ребенок. Дурацкий маленький зануда. Как хорошо будет отправить его на правах отца в приют для душевнобольных! Там его бы быстро научили вести себя в полном соответствии с возрастом! Засунув за пазуху документы, Василий задвинул ящик, попробовал закрыть его обратно, но чёртов медвежатник на корабле знал как открывать замки, а не закрывать их обратно. Пришлось оставить как есть. Плевать, если всё получится, то будет уже не важно открыт ящик или закрыт. Никто не будет слушать женщину. Женщины не должны иметь права голоса, а за замужних говорит их муж. Быстрым шагом выйдя из комнаты хозяйки, Василий вновь столкнулся со старшей горничной, сердце ёкнуло. — Что это вы делали в комнате хозяйки ? — вопросила та прищуриваясь. — Любовался видом из окна. — нашелся Василий. Не будут же его обыскивать? — А лучше бы пошли и вымылись! — поморщилась старшая горничная. — На вас вся одежда мятая и потом от вас разит! — Хозяйка, конечно, за годы совершеннолетия в дом кого только не приводила. Взять например эту китаянку, которая оказалась кореянка. Есть бог весть что, одевается тоже не слишком потребно, но от работы не отлынивает, хозяйке служит тоже со всей душой, здесь свое место знает, у Фроськи работу не забирает, с помощью когда попало не лезет. Хоть и басурманка, а все же достойная личность, особенно в сравнении с вот этим гостем. Или няня новая, служанка маленького барина. Старая то хоть по русски плохо говорила, а держалась с достоинством, и баронет, и сама баронесса при ней лишнего себе не позволяли. Шалили иногда, конечно, подсыпая почтенной немке в чай вместо сахара соль, или кладя лимон в кофе, но после этого оба оказывались справедливо приструнены. А это что за фрукт? Вроде бы офицер, пр мундире, а ведет себя чисто моряк, уволенный за пьянство. Смех да и только.  Моряк, уволенный за пьянство, сказал, что примет её советы к сведению, что, конечно, маловероятно, и поспешил прочь с позором.  Евдокия специально проводила молодого человека до его комнаты. Чтобы не вздумал эту дуреху Ингу отвлекать. И так ленивая до невозможности, хотя сил ей не занимать, баба здоровая, крупная, таких хоть на кухню, хоть в поле. А она знай баклуши обивает и за каждыми брюками увивается.  Ничему дуру жизнь не учит, уже ведь стала одному барину игрушкой, вон, приплод нянькает как может. Казалось бы счастье в таком положении найти новую барыню, да еще такую, чтобы к тебе как к человеку относилась. Евдокия бы на её месте барыню бы боготворила, а мальчика бы всеми силами пыталась завоевать, чтобы за нее был, когда старая няня вернется. Но дурёха даже не пыталась скрыть своего отношения к хозяевам! А на кухне за трапезой, подумать только, смела рассуждать о том, что барыня-де сына неправильно воспитывает, что она-де детства его лишает. Что де мальчик не должен себя в два года вести, как барин.  А как он, простите, вести себя должен? Как Нюра, дочь её? Топотать как слон посреди ночи? Комната Евдокии Григорьевны так некстати располагалась прямо под комнатой новой няни, и, когда её гиперактивный ребенок устраивал очередные скачки посреди ночи, у старшей горничной было полное ощущение, что скачут по её голове. Она пробовала говорить с няней, в начале давая ей мягкие советы поить ребенка на ночь теплым молоком с краюхой хлеба. Петь колыбельные вместо сказок. Выводить почаще на воздух. Советы неделикатно игнорировались, тогда Евдокия Григорьевна от советов перешла к разговору более прямому. Объяснила проблему, которую Инга не видела в упор, или просто игнорировала в надежде, что та исчезнет с возрастом. Вот только если в два года девочка так себя ведет, и это не пресекается, то что же будет дальше? Будь это дворянская дочь, Евдокия бы и слова не сказала. Дворяне люди особые, они господа, им все можно. Но Нюрка крестьянского сословия, ей звезды с неба хватать не за чем. Не пресечешь выходки сейчас, покуда маленькая, так ей это потом так аукнется, всех слез не хватит. — Инга, послушай, — обратилась она к няне, когда весь дом упокоился, кроме, разумеется ребенка. Девочка преспокойно играла, причем, заметила Евдокия, куклами барина. Хорошо мальчик не спесивый, барыне не жалуется и истерик не закатывает. — Сейчас ночь-полночь, а твоя дочка не спит.  — Я её укладываю как раз, — ответила девушка, откровенно зевая. — Пока не выходит, не хочет идти спать. — Так пусть идет тогда работать. Займи её делом. Пусть прядет. На зиму вещи всегда нужны. — Прядет? Ей два! — возмутилась Инга. — Девочка наработается еще. — Тогда хотя бы уложи её и сделай так, чтобы она не скакала среди ночи по полу, ведь я просыпаюсь. Неужели она тебя не будит своей беспокойностью? — Не понимаю, с чего вы называете её беспокойной. Она нормальный ребенок. С детьми нельзя как с солдатами: сказал, и они сделали. С ними добротой, разговорами надо. Евдокия, вздохнув, вышла. Доброта и разговоры что-то помогали мало. Она не была сторонницей порки, но когда над тобой месяц топочет слон, сопровождая это мартышкиной белибердой и хохотом, волей не волей начинаешь думать о розгах. Василий от досады закусил губу. Чёртовы бабы! Да они тут повсюду! Самое позорное в данной ситуации это даже не попробовать, быть пойманным еще даже не в действии. К счастью, спасла Ингина лень.  Улучив момент, когда старшая горничная отлучится на кухню, встречать заказанные к ужину продукты, Инга бросила уборку, подобрала юбки и опрометью кинулась к Василию. — Я уж думал ты не появишься, чёрт возьми! — в сердцах ругнулся он. Вообще-то, сказал он даже покрепче чем «чёрт возьми», по портовому, но смысл был тот же.  — Я никуда не могла деться, эта грымза стояла прямо надо мной! — пожаловалась Инга, но в её глазах сверкал огонь. Она за все время даже не подумала о том, как себя чувствует брошенная на кухонную прислугу Нюрка. Присматривает ли кто за ней? Ревет ли она, потеряв мать? Не пора сменить тряпки, в которых та ходит, не приученная к горшку? — Ты достал документы? — Достал, — понизил голос Василий. — И сейчас мы с тобой выйдем к конюшням с весьма очевидными намерениями. Я хочу с тобой поразвлечься, но чтобы было романтично прокачу тебя на коне. Ты главное смейся дурным голосом и не давай мне тебя обжимать.  «Веди себя как обычно», уточнил он  уже про себя. Так молодые люди и вышли. Казенный конь чувствовал себя великолепно. Его вкусно кормили, мыли и причесывали. Конюх Прохор, Фроськин брат, к своему делу относился очень серьезно.  — Эй, малой! — позвал конюха Василий. — Поседлай мне моего Грома. Хозяйка твоя меня на весь день бросила, заскучал, надо бы поразмяться, — он ущипнул Ингу за мясистую задницу. — И даму поразвлечь. Хоть она не против моей компании. — Будет сделано господин! — бодро отозвался конюх и тотчас приступил к работе. Работал он споро, дружно, так что Гром был посёдлан и осёдлан быстро.  Ингу ничего не подозревающий Прохор подсадил сам. — Куда едете, барин? — Да так, в лесок, покататься. Недалеко. — Ждать ли к чаю?  — Ждать, как же не ждать! Инга вцепилась в бока Василия намертво, и они поскакали. Застоявшийся Гром летел как целый вихрь, противореча своему имени: шуму много, толку мало. — Вот же церковь! — крикнула Инга на скаку. — В этой опасно, нужна другая, подальше. — отозвался Василий. — Мы что, в Москву поскачем? Сдурел? Нас хватятся! — возмутилась служанка. — Я ребёнка там оставила! А, теперь она вспомнила про ребенка. Надо же! — В Москву нам не нужно, обойдемся ближайшим населенным пунктом. Как вы ехали? — Экипажем! Но мы кажется проезжали железную дорогу.  — Значит, тут есть какой-то полустанок, — обрадовался Удальцов. — Показывай дорогу! — Я не уверена, но кажется она была левее. Полустанок, располагавшийся в четверть часе езды и получасе ходьбы удалось найти спустя добрых два часа с лишним, потому что дура-баба указала путь в город, а Василий сообразил только когда они покрыли километров семь.  Сделав тот еще крюк, вывернули наконец куда надо. До полустанка добрались, когда солнце начало блёкнуть. Это означало, что время клонилось к вечеру, в усадьбе их хватились, пропажа документов тоже скорее всего вскрылась, и вообще их ищут с собаками. Мимо, не останавливаясь, лишь замедлив ход, проезжал поезд. На таких полустанках они не останавливаются, в вагоны приходится в прямом смысле впрыгивать, к тому же, поезд явно был дальнего следования. Однако, из третьего вагона проворно выпрыгнул до седого белокурый кудрявый мужчина, комично приходящий на купидона. От последнего его отличали только большие тяжелые очки в оправе, одна душка которой изрядно разболталась, потому что выпрыгивая, господин придерживал их как раз за нее. Он походил на какого-то мелкого госслужащего или душеприказчика. Они вечно таскают за собой пузатые портфели, как рыночные бабищи вещевые тюки.  Оглядев господина скользящим взглядом, Василий спешился с коня, бросив лошадь где попало, поймал на руки Ингу, и бегом бросился к церкви.  На их счастье вечерняя служба еще не началась, священник лишь готовился к ней. — Батюшка! — крикнула Инга. — обвенчайте нас! Быстрее!  «Кольца!», запоздало хватился Василий, но плюнул, окольцеваться потом успеют, сейчас главное документарно всё зафиксировать. Самое главное — венчанными быть, без венчания брак недействителен, а колом богом признан, то никакой клерк им не указ, особливо тот, купидонистый.  Священник ходил, чадил своим курилом, читал молитвы и спрашивал их согласия так бесконечно долго, что Василий был уже готов хорошенько дать ему его кадилом по лбу, дабы ускорить процесс. Наконец, священник перешел к последней части: — Присутствует ли здесь кто, кто знает причину, по которой эти двое не могут вступить в законный брак? Если он знает, пусть говорит сейчас или же молчит вовеки веков! Церковь была пустынна, у Василия отлегло от сердца, Инга предвкушающе улыбаясь, и священник уже совсем было собирался произнести те самые слова, когда в церковь ворвался тот самый купидон с поезда. — Я знаю, я! — запыхавшись закричал он с порога.  Все трое удивленно возрились на него. — Эта женщина, святой отец, она не баронесса Сокол! Я имею честь быть с ней знакомым лично знакомым с Фанорией Арсеньевной, это подлог, и я, — голос купидона из сбивчивого в мгновение сделался железным, как только заговорил о материях, в которых разбирался в полной мере, — младший офицер жандармского корпуса Хорошилов Фёдор Поркофьевич, — Фёдор Прокофьевич подкрепил свои слова делом, вытащив из нагрудного кармана летнего пиджака жетон, — задерживаю вас по подозрению в подделке документов с целью хищения личности. Инга может и не поняла всего содержания речи, но что такое «хищение» и «подделка» знала прекрасно. Да и тон у младшего офицера жандармерии был весьма ясный. — Это не я! — заголосила баба. — Это он, — указала она на Василия, — он подговорил, антихрист! Ирод! — В таком случае, я задерживаю вас обоих по подозрению в сговоре с целью подставить уважаемое лицо, —  спокойно, даже как-то довольно, будто с чувством выполненного долга, заявил жандарм. В два счета он пересек нехитрое расстояние между собой и преступниками, с удивительной для его незатейливого вида ловкостью вытащил наручники и пристегнул задержанных друг к другу. — Насилию не место в церкви! — возмутился батюшка, но жандарм так посмотрел на него, что священник предпочел вернуться к подготовке к вечерней службе. Василий и Инга, усаженные в экипаж в сопровождении жандарма, не без удивления поняли, что везут их не в участок, а обратно в усадьбу Соколов.