Клятвенные грамоты

Платье цвета пыльной розы, расшитое жемчугом, определенно стоило лучшей публики, но Фанория Арсеньевна одевалась не для публики, а для себя. Тамара Лаврентьевна, отдавая дочь в Смольный, напутствовала её в дорогу: — Чем хуже ты себя чувствуешь, Фаня, тем лучше ты должна выглядеть. В самые трудные времена, надевай самые лучшие вещи, держи спину прямо, себя неси гордо. — слова матери звучали в голове, пока Сокол перед зеркалом застегивала материнское гранатовое колье и серьги. Ей казалось, они хранят запах материнских духов. Камень приятно холодил кожу. Пепельно-розовое платье содержало в себе всю отцовскую заботу о дочери, рассказывало каждой своей складкой о том, как долго и как заботливо его искали, выбирали, заказывали, упаковывали и везли для уже очень взрослой дочери, которая так редко наряжается. — Я застегну, сонсеним, — появилась неслышно Су Ми. — Хотите сделать прическу? Фанория молча кивнула. Прическу вполне не против сделать. Кореянка одна могла укротить её короткие пышные кудри и собрать их в прическу при помощи заколки-палочки. — Эраст с Нюркой играет? — спросила она, пока Су Ми смачивала её волосы и накручивала на заколку, чтобы потом заколоть. Не туго, так, что передние пряди всё равно выпадут, но будет выгодно обрамлять лицо красивой волной.  — Эраст-ним просил меня играть священник. Как играть священник?  — Ну-у, — приподняла брови Фанория. — Тебе нужна борода и пузо. Священники редко бывают худенькие. Еще тебе нужен крест. Заканчивай, и я тебя переодену. Зная, как любит подруга достоверность деталей, баронесса Сокол подошла к преображению кореянки со всей серьёзностью: загрубила круглые черты лица при помощи пудры, приделала усы и бороду, расчесанную на две стороны. Убрав волосы под сеточку, Фаня закрыла голову Су Ми париком длинных каштановых волос.  — Чем мои не годяся? — возмутилась Су Ми. — С твоими волосами и бровями ты больше похожа на Тугарина Змея под прикрытием.  Кореянка улыбнулась мечтательно. — Это тот, с рисунка Эраст-ним? — Он самый. — Краусивый мужчина. Алеша-погатыль урод, хоть и самурай.  — Только Эрасту не говори. Ему этот богатырь нравится. Так, сделаем тебе живот, — Сокол отошла к шкафу, вытащила шитую бисером подушку. Её тоже мама давала в дорогу, в Смольный.  — Я так буду имщихан пэ, — не вспомнила слова «беременная» на русском кореянка. — А должна быть просто пунбухан. Пышная.  — Сделаем тебе полноту по мужскому типу, не унывай. — улыбнулась Сокол. Стремление подруги к полноте всегда ставило её в тупик. Если острую пищу она еще могла объяснить особенностями климата и местной медицины, то вот стремление к полноте? Может это можно объяснить с психологической точки зрения? С такой еды растолстеть сложно, вот и хочется недостижимого. Но тогда почему Су Ми не нравятся высокие?  Кореянка восторженно ощупывала свои увеличившиеся в ширину ноги и бёдра, хлопала себя по животу, гладила по бороде. — Нравится? — спросила Фанория с улыбкой. Вопрос был риторический. Нравилось, причем очень. — Оцень! — Ну вот, а отец говорил, что театральный хлам больше не пригодится. — улыбнулась Сокол, вспоминая, как с упоением покупала всё оборудование для любительского театра, чтобы девочки из Тульской губернии сыграли спектакль на день Троицы, «Крещение Кукушки». На самом деле это была переделанная на русский манер «Невеста-улитка», корейская народная сказка, но Су Ми понравилось.  Теперь кореянка была во всеоружии, чтобы отыграть священника. Фанорию особенно забавляло то обстоятельство, как подруга маскирует игры с Эрастом под его обучение как ребенка из небесного клана хваранов.  Проследив за тем, как подруга, самозабвенно отправилась играть к двухлетним детям, Сокол вынуждено спустилась вниз, участвовать в светских разговорах перед закусками и двумя переменами блюд со своим единственным гостем. Справедливости ради, меню на ужин было вполне сносное: корейский куриный суп самгетан, отличающийся от русского собрата лапши наличием женьшеня и присутствием самой курицы цельным куском, на первое. И тушеная говядина под соусом чуньян на второе, с щедрой порцией риса на гарнир. Но для непривычного к такой кухне желудка, а главное закрытого западного сознания (в котором Су Ми часто обвиняла свою подругу) и такое меню вряд ли было приемлемым.    Гость, кстати, не спешил, что давало хозяйке усадьбы время отрефлексировать опыт дня. Портреты родители смотрели на нее со стены. Парные роскошные гобелены в полный рост. Сколько же отец отгрохал за них денег? Но серебряная свадьба того точно стоила. Она бы прошла еще успешнее, если бы брат Фани соизволил на нее приехать, но увы, Алекс был, как всегда, занят какими-то «мелкими делами», на которые вечно раздражался отец, а мать лишь качала головой, замечая супругу, что сын достаточно взрослый, чтобы сам решать как оценивать свои дела. Фанории всегда хотелось, чтобы её дела оценивались родителями исключительно как крупные, а происходящая ситуация этому никак не способствовала. Признаться честно, её малодушно хотелось разрешить до их приезда с курорта в Римских термальных источниках, а принесенное батлером письмо только подстегивало нервы.  Пользуясь отсутствием гостя, Сокол вскрыла внушительный конверт и выдохнула: на стол лег проявленный, отлично обработанный дагеротип. Родители сидели за столиком на фоне бассейна с термальной водой, ели мороженое из серебряных формочек. Мамины зеленые глаза, хоть на изображении и серые, как у отца, даже здесь отличались каким-то невероятным живым блеском. Они были из тех, про которые говорят «живые», «невероятные» и «волшебные», а Тамара Лаврентьевна на такие комплименты смеялась и отвечала кокетливое: — Когда в женщине больше ничего примечательного нет, ей говорят про глаза. У Фанории глаза были отцовские, серые. И Эрасту, увы, не передался редкий дар бабушкиного взгляда. Но, как знать, может следующее поколение Сокол еще взглянет на мир невероятными глазами Тамары Лаврентьевны, урожденной княгини Лаврушиной?  А пока ей остается лишь глядеть на родителей и тянуться за ними изо всех сил, чтобы если не превзойти (как можно превзойти шедевр? Мастеру, делавшему гобелену, удивительно точно дались величие и внутренняя сила обоих из четы Сокол) то хотя бы сравняться. С отцом в мудрости, как в делах, так в людях, с матерью в её бесконечном оптимизме и доброте к людям.  Вообще, брак её родителей был удивительным именно из-за несочетаемости характеров Арсения Мироновича и Тамары Лаврентьевны. Отец Фанории и Александра Сокол был, что говорится, ничем не примечателен: среднего роста, худощавого сложения, носил пенсне, без него совсем ничего не видел. Закончив университет по направлению теплофизики, обнаружил себя в финансовой яме. Отец, наследный владелец крупнейшей паровозной компании, разорился, расплачиваясь за долги весельчака-дедушки, имевшего особенность под градусом скупать земельные наделы с усадьбами и без оных, и, не выдержав, гордо скончался от сердечного приступа.  У Арсения оставалась инвалид-мать, за лечение которой молодой человек платить был не в состоянии, равно как и удержать огромный  фамильный особняк, заложенный отцом за его обучение. Арсению Мироновичу ничего не осталось, как уехать с матерью в Сибирь, за переселение в которую государство платило щедрую стипендию, и заступить на государственную службу.  В начале молодой человек, двадцати четырех лет от роду оптимизировал лесопильные технологии на местных каторгах и ввёл обязательный осмотр домов рабочих. Заключенные — тоже люди, и если использовать их рабочую силу на исправительных работах, то так, чтобы они были действительно исправительные, а не разжигающие еще большую агрессию, во-первых. А во-вторых, заключенные это дешевая рабочая сила, так разве государство не заинтересовано, чтобы эта сила была еще и долговечна? Этому во многом способствуют оптимизированные технологии.  Образование теплофизика позволяло Арсению осваивать с легкостью самые сложные механизмы, вычислять работу, энергию, коэффициент полезного действия.  Любопытно, что Александр, получив образование, не хуже отцовского, никак его не применяет. Увеличив скорость и качество прокладки железнодорожного и телеграфного сообщения в Сибири, молодой чиновник немедленно привлек внимание высших чинов Новосибирска. Его повысили в должности, перевели на жалование коллежского асессора, и это в двадцать шесть.  В двадцать восемь молодой человек приезжал по делу в Москву, в рамках которого был вынужден заглянуть на светских раут Лаврушиных. Лаврентий Павлович был московским министром транспорта. Новосибирский чиновник должен был договариваться о прокладывании железной дороги для высокоскоростных составов, но был совершенно неожиданно для себя ангажирован на танец двадцати восьмилетней дочерью его высокопревосходительства, господина тайного советника Лаврушина, Тамарой. Тамара Лаврентьевна в свои двадцать восемь разбила немало сердец и расстроила все планы отца устроить её жизнь. Это не мешало ей сетовать на нескончаемые поездки дочери и отсутствие интереса к мужчинам в дальнейшем.  Заметив робкого худощавого молодого человека в песне рядом со своим отцом, Тамара Лаврентьевна внезапно сказала себе:  «А вот этот мужчина будет моим мужем». Решение, принятое столь стремительно, было настолько твердо, что когда коллежский асессор Сокол уехал обратно в Новосибирск, её Сиятельство княжна Лаврушина поехала следом. Одна, в незнакомый город, избалованная московская девушка. Уехала обратно уже с Александром. Через месяц родители поженились. Еще через шесть лет появилась Фанория.  — Скучаете, сударыня? — разбил вдребезги все мысли о родителях уже знакомый голос. Цепкие пальцы бесцеремонно забрали дагеротип. — О, это ваши родители? Неплохо устроились. Где это они? — В Римских Термах, — сухо отозвалась Фанория. — Хорошо отдохнули? — Прекрасно, — улыбнулся Василий, всё рассматривая фотографию.  Живут же люди! Мороженое едят из серебра. Почему отец с мамой так не хотят? И ему почему не желают? — Верните дагеротип, будьте добры, — мягко, но весьма убедительно попросила баронесса. Эта нотка в её голосе заставила Василия хоть и с неудовольствием, но вернуть дагеротип хозяйке.  — Благодарю. — Фанория убрала родительское фото за корсаж, увы, больше было некуда. — Желаете выпить для аппетита? — Скорее для пищеварения.  — Прошу прощения? — Я говорю: с удовольствием! Принесли вина, закусок. В выпивке Василий себе отказывать не стал, поскольку такого дорогого вина, да еще и задарма наливали не часто. Еды хорошей не предвиделось, так хоть выпивка нормальная. Оставалось только подождать Эраста и Су Ми, чтобы поужинать. Как хорошо, что у отца отпуск, и как важно решить текущие проблемы до его возвращения, если не получится, то она в который раз оправдает звание «проблемного ребенка». Что позволено Алексу, то, как известно, не прощается Фанории.