Клятвенные грамоты

Василий ходил по комнате что дикий зверь по клетке, только если последнего переполняет ярость на заточивших его, молодой человек был весь исполнен мандража, предвкушения: «Это всё скоро станет моё», говорил он себе, не скрывая радости. Эта комната, этот стул, это окно, этот сад. Швырнув свой не по чину мундир на кровать, Василий подошел к окну. Это будет его сад. И он тут всё вырубит, чтобы расчистить вид на реку. А может и просто так, ради забавы. Где-то тут дерево, посаженные кем-то из Фанориных праотцов или прадедов? Она, говорят, много значения придает природе? Вот будет смотреть и радоваться как примерная жена. А может бросится в город, что-то доказывать, да только документ то подлинный будет, свидетельство о браке. Василий его чиновникам и полиции покажет, скажет, мол, жена с мигренях, извиняйте. Тут главное самому слабины не дать. Но Вася не даст, Вася уже понял: сила, она не в правде, она в бумажках.  «Как всё устроится, пусть едет хоть к чёрту на рога, не моя проблема. Захочу, вообще под замок посажу. А захочу отпишу всё Ингиной дочке… а хотя зачем ей? Себе, все себе!», с этими мыслями молодой человек повалился обратно на кровать, прямо на кинутый поверх покрывала мундир, не слишком заботясь о его дальнейшей судьбе.  Инга с топотом спустилась вниз. Барыня читает. Барин спит. Ничего не может пойти не так, потому что нечему идти не так.  «Скажу что иду справиться не хочет ли гость обычного чаю», говорила себе служанка, против воли, однако, волнуясь. Бросила взгляд на библиотеку. Барыня действительно читала. Наивная. Жалкая.  «Будет еще ноги мне целовать. Возьму её прислуживать. Нюрку учить. А будет её строго учить, так высеку», от этих мыслей улыбка сама собой просилась на лицо. В мире совсем скоро восторжествует справедливость, для этого надо лишь чуть-чуть потерпеть, поработать. Она толкнула дверь гостевой спальни, молодой человек поднял голову, сморщился, затем, будто опомнившись улыбнулся. Нюрка с упоением слюнявила материнскую прядь волос, выпавшую из косы, в результате чего она начала понемногу напоминать длинную грязно-коричневого цвета соплю.  Инга закрыла дверь, получше перехватила ребенка на руках. — Я не нашла документов, — доложилась она. — Но думаю, они в нижнем ящике стола. Он единственный запирается.  — Как это единственный? А драгоценности? — удивился эдакой неосмотрительности Василий.  Инга поморщилась. — Все в шкатулках на туалетном столике. Их барыня никогда не запирает. Я их все знаю, их у нее не много. И она их практически не носит.  Василий усмехнулся: ну, конечно. Считает себя выше всего этого, выше мирской суеты. Ну-ну, послушаем, как птичка запоет. — Каким ключом открывается ящик? Он хранится у хозяйки на шее или в кармане? — Нет. Всё ценное она отдает своей китаянке. Откуда мне знать каким ключом? — Инга вновь получше перехватила довольно гукнувшую Нюрку и звонко поцеловала дочь в полную, как булочка, щеку.  Василий цокнул языком. Ладно, знал ведь уже кому поручает. Но вряд ли там какой хитрый замок. Авось обыкновенной шпилькой справиться можно. Среди матросов всякие встречаются. Один из беглых медвежатников показал ему, как отпираются замки, когда у одного из пассажиров сломался замок на чемодане.  А вот китаянка это действительно проблема. — Ты говорила, китаянка на тебя по ихнему вопила, когда ты посуду помыть хотела? — поинтересовался он. — Не-не, — замотала головой Инга. — Она меня чуть не убила! Я больше к её глиняным чашечкам ни ногой!  — Ты-то понятно, но а твой воспитанник? — кивнул на Нюрку Василий, хотя имел в виду маленького барина. — Может он их взять поиграть? Сам-то не додумается, с такой то матерью. Замордует пацана. Но ему всего два, подтолкни его к этому. Пусть поиграет с куклами в чай.  Инга задумалась. Конечно, можно было попросить Нюрку взять требуемую посуду, если бы та хранилась в общей кухне. Но мерзкая китаянка все как мышка норушка таскала к себе в норку. А норка эта за той ширмой, через ту комнату, где барыня занимается какими-то сомнительными упражнениями. — Сможешь вытащить посуду, откроем ящик уже сегодня. — заметил Василий. — А впрочем, может эту её китаянку можно просто чем-то тяжелым огреть? Инга помогала головой, вспоминая как ловко Су Ми дерется ногами. Она заглянула и чуть было не получила этими самыми ногами по морде. Особенно Ингу изумляло то, что госпожа будто и не была сильно против такой перспективы: уворачивалась, будто струя воды, ждала момента, когда можно будет ухватить китаянку за талию и опрокинуть навзничь, но та поднималась так же быстро, как куда неваляшка.  — Не получится.  — Тогда может чем-нибудь опоить нехитрым? Чтобы спала?  Инга вновь помотала головой. Нет, вариант с барином был самый надёжный. Но как бы его подтолкнуть к тому, чтобы взял для игр посуду? Ему ведь точно есть всюду ход. — Нюра, а вы с барином в чай играли? — поинтересовалась она, вспомнив про дочь, с материнских волос, перешедшей на свой палец. Девочка помотала головой, надула щеки.  — А в свадьбу? Предложи ему поиграть в свадьбу, — предложила она, вспоминая помещение тренировочного зала.  — А что для этого надо? — Прежде всего тёмная комната, и священник, который вас обручит. Вам нужен кто-то третий для игры, чтобы играл священника. Но не барыня, она занятая. А мне надо помогать кухаркам, надо курицу готовить. Для прислуги, — уточнила она облизнувшемуся было Василию. — Госпожа ужинает всякими жуткими гадостями. Я один раз после нее суп попробовала, так чуть пламенем не полыхнула. Удальцов почувствовал, как вытягивается лицо. Что? Ужинать тоже придется этим? Здесь, что, вообще не подают нормальной еды?  Инга усмехнулась, приняла загадочный вид, при котором вытянула губы трубочкой и прикрыла глаза, которые и без того величиной не отличались, а теперь и вовсе сделались как поросячьи. — Хотите, приходите совсем поздно к нам, слугам, ужинать? У нас и лапша, и хлеб, и курица.  Желудок ответил за Василия однозначно утвердительно: каким бы неаппетитным ни было внешнее приглашение, но она таило в себе весьма чарующее продолжение.  — Непременно, — согласился он. — Не думаю, что хоть кто-то меня здесь осудит. Как часто ваша хозяйка пользуется документами? Чтобы знать, сколько у нас форы. — Ни разу не видела. Они, наверное, в поездках нужны. А она сейчас никуда не ездит, она же учительница. А сейчас дети на каникулах.  — Значит фора у нас два месяца? — усмехнулся Василий. — Прекрасно. Тогда не будем спешить. Разрешите, — он вытащил платок, промокнул мокрую от слюней прядь Ингиных волос. — Она у вас может специальность парикмахера получить. Видно, что волосы любит. — А я обожаю, когда она в них копается. Барыня вот не терпит прикосновения к своим, барина быстро отучила. А по мне так это связь между дитем и матерью. Нельзя её так рвать.  — Вы куда более мудрая мать, чем ваша барыня, — согласился Василий, хотя тоже был далек от романтизирования детских слюней и соплей на волосах родителей. Однако, Инга ему сейчас была нужна, приходилось терпеть. Разумеется, ни на какую долгосрочную перспективу он её не рассматривал. Вскроется подмена личности? Да мало ли история знает авантюристов-простолюдинов, выдавших себя за своих господ? А сейчас еще и время не спокойное, так и скажет: пал жертвой интриг и манипуляций. Вон, Инга сама призналась, что хотела, чтобы бывший барин дочь признал незаконную, так может она уже целый план составила, а брак с бедным дворянином Удальцовым - первый шаг? Василий не знал, Василий поверил, что вот это она и есть Фанория Сокол. Инга, довольная похвалой, одарила товарища по авантюре широкой улыбкой. В принципе, даже если у них ничего и не получится, Василий выглядел вполне выгодной партией, чтобы пристроить Анечку. Дворянин опять же. Не богат, но состоит на службе, да еще и на удобной, по морям плавает. Будет привозить её девочке подарки: украшения, ткани, одевать будет и обувать, как положено в семье. Заживут наконец как заслуживают. А если еще и барыню удастся наказать, так это вообще замечательно будет! На том и расстались.  Через час баронесса пошла будить сына, Эраст дышал ртом, от чего едва проснувшись, попросил пить. Как и хотела, Фанория принесла сыну имбирный чай, велела выпить до дна, чтобы нос отложило.  — Маменька, я заболел? — поинтересовался мальчик очень обеспокоено. Он еще ни разу не болел, и о том, что детям в этом возрасте вообще-то положено болеть чуть ли не постоянно, узнал от няньки, Инги.  — С чего ты это решил? — удивилась Фанория. — Ну, нос закладывает, — задумался мальчик. — Хотя… кажется уже всё, всё прошло.  — Голова болит? Горло? Спать обратно хочешь? Эраст горячо замотал головой. Спать ему совершенно не хотелось, наоборот энергии было столько, что еще на одного ребенка хватит. Вот, например, на Нюрку. Пока спал придумал новую игру, надо поскорее ей рассказать. — Значит, не заболел, — пришла к выводу Фанория.  — А почему Нюра часто болеет? — полюбопытствовал Эраст. — А я еще ни разу! Я даже специально ей сказал меня обчихать , чтобы я заболел. Фанория аж прыснула. Вот вроде умный растет ребенок, но иногда…. — Тебе так интересно узнать, каково это болеть? — спросила она. Мальчишка закивал: — Свинка, скарлатина, ветрянка. — перечислил он. — Мне Инга рассказала, что Нюра ими уже переболела, и она вместе с ней. Фанория хмыкнула. Ну и няньку она приобрела… Когда это Инга всё успела? А за Эрастом когда смотрела? Поскорее бы фройляйн Кац возвращалась, хорошо сейчас лето, занятий нет. А как начнутся? С собой Эраста таскать? Су Ми не брать?  Первое невозможно, потому что каким бы умным и сильным не был сын, а всё-таки ему еще только будет три в сентябре. Частые и долгие поездки не пойдут ему на пользу. И вообще, представлять Эраста с собой в дороге, в пыли, в холоде, в постоянной опасности от дорожных разбойников, не хотелось. На то были причины, нотвспоминать их не хотелось. Фанория вздохнула. — Вообще-то ты болел. — сказала она. — Просто очень давно, ты этого помнить не можешь. Тебе было несколько месяцев от роду. Четыре. Мы с тобой ехали из Италии домой. Сюда, к бабушке с дедушкой. И ты заболел так тяжело, что я даже думала о том, чтобы искать на чужой земле православный монастырь.  — Ты же не веришь в Бога, — удивился мальчик. — Не правда, — покачала головой мать. — Верю. Просто не того, что в церкви. Церковь это просто институт символической власти, осуществляющий свою власть через узаконенные ритуалы. А Бог — это душа, это часть тебя. Это то, что тебя ведет по твоему пути и оберегает от того, чтобы свернуть, а когда всё-таки сворачиваешь, то возвращает обратно. В этого Бога я верю.  — Я крещен?  Фанория кивнула. Крестить сына настояла мама. Фанория ей уступила, потому что любила и принимала со всей её набожностью и неукоснительным следованиям традиции. Если отец принимал её такой и любил её такой, то дочь тем более должна. С материнскими доводами Фанория никогда не спорила: считает, что надо покрестить? Покрестим.  — А правда, что при крещении имя другое дают?  — Нет. Имя у тебя одно, которым я тебя назвала. А другое дают, когда становишься священником, принимаешь сан. Ты хочешь быть священником? Эраст горячо замотал головой. — У них такие бороды жёсткие как веники! Наверняка с ними жарко и они чешутся. Фанория снова прыснула.  — Железный аргумент, чтобы оставаться в миру. — А чем я болел, маменька? Ну, тогда? И что ты сделала, чтобы я выздоровел? Фанория снова помрачнела. Всё-таки, похоже, придется вернуться в тот жуткий лес, в очередь из экипажей перед пограничной заставой на въезд в Кёнигсберг. Дул ветер. Чувствовалось, что совсем рядом Великое княжество Финляндское, через которое домой можно попасть в течение суток, если не останавливаться.  — Тебя мучил жуткий жар. Ты лежал у меня на руках, горячий, будто только из печи. Ты даже через одеяло обжигал мне руки. Со мной была Су Ми, впрочем, как всегда. Я отвратительно себя чувствовала, меня жутко укачало за дорогу, хотя обычно я хорошо переносила поездки. Пограничник всё хотел видеть моего мужа, которого, как ты знаешь, у меня нет, или отца. Всё не верил, что разрешение на поездки от твоего деда и мой заграничный паспорт настоящие. Я никогда не кричала, не падала в обмороки и не использовала нюхательную соль. Но тогда…  — Что ты сделала тогда? — широко распахнул глаза мальчик. — Я вырвала у него ружье, сняла с предохранителя и выстрелила. Не в него. В шлагбаум. Вообще-то, меня должны были посадить в тюрьму. Просто я тогда об этом не думала. У меня в голове вертелся чёртов Лесной Царь и пристрелила я не шлагбаум и не европейских пограничников, а этого самого Лесного Царя, желавшего тебя забрать.  — И победила? — восхитился ребенок, сверкая глазами. — Он больше не приходил? — Нет, больше не приходил. Я его победила в том лесу. — Фанория усмехнулась, невольно наклоняясь к горячо обнявшему её ребенку. — Так что вот поэтому, как бы ты ни старался заболеть, уже не заболеешь.  — Маменька, ты у меня самая лучшая! — Но острый имбирь всё-таки на ужин съешь. Попрошу Су Ми тебе сделать.  — Тогда я побегу, разыщу Нюрку? — вскочил мальчишка, невероятно воодушевленный победой над Лесным Царём. — Когда у меня будет дочь, я тоже всех-всех победю! — Давай в начале я тебя одену, потом победишь, — поднялась Фанория.  Переодев сына в коричневые льняные брючки и темную рубашку с рукавами, чтобы зря не кормил вечерних комаров, баронесса вернулась мыслями к украденным серьгам. с одной стороны, не велика потеря, и уже ясно кто взял. С другой, Инга ведь была в саду, это было ясно по тому, что вернулась оттуда с Василией, испачкав травой подол платья. Она забрала что-то у Нюрки, быстро положила в карман. Не серёжки ли? Нюрка маленькая, проворная. Вполне могла взять, при условии, что знала, что брала. Причем взять могла еще пока Фанория укладывала сына. Это объяснит, почему она не услышала.  «Инга давно уже рассматривала эти серёжки», вспомнились ей мыльные взгляды служанки. «Могла показать дочери. Потом напомнить и сказать, где взять. Она прекрасно знает, что все драгоценности хранятся на туалетном столике. Но зачем она относила их обратно, если не собиралась возвращать? Зачем ей был нужен ящик стола?» Рассеяно, она перебирала детские рисунки на столе Эраста. Улыбнулась. Сын уже успел, оказывается, нарисовать их купание на реке. Надо повесить рядом с зеркалом.  Подхватив рисунок, Фанория направилась к себе в комнату. Переодеться к ужину, уж если развлекаться по-дворянски, то по всем правилам, где там бишь платье, которое отец привёз ей из Франции?